Москва и Восточная Европа. Югославская модель социализма и страны советского блока. 1950-е — 1960-е годы

Глава III ДЕСТАЛИНИЗАЦИЯ И ВНЕДРЕНИЕ ЮГОСЛАВСКОГО ОПЫТА РАБОЧЕГО САМОУПРАВЛЕНИЯ В ПОЛЬШЕ

Концепция самоуправления была разработана югославским руководством в 1948–1952 гг. как альтернатива сталинизму. В 1988 г., оглядываясь назад, председатель президиума ЦК Союза коммунистов Югославии С. Шувар свел ее к следующим элементам: отмирание государства с момента прихода к власти пролетариата, отделение рабочей партии от государственного аппарата, развитие товарно-денежных отношений, «которые остаются в течение всего переходного периода от капитализма к коммунизму», контроль со стороны трудящихся за использованием прибавочного продукта и его правильным распределением (поначалу, правда, югославская теория и практика делали упор на прямом распределении прибавочного продукта самими производителями, а не на контроле)[431].

В 1953 г. самоуправление было закреплено в конституции как основа экономической и общественной жизни страны. Тогда же в представительские органы всех уровней была добавлена вторая палата, называвшаяся вечем производителей, а вместо правительств республик и федерации создавались исполнительные веча (в сущности, это была та же советская система, существовавшая до «сталинской» Конституции 1936 г., только с добавлением в представительские органы верхней палаты). Ранее, в 1950 г., управление предприятиями было передано трудовым коллективам, вместо директивного Госплана власть перешла к мерам экономического характера (выборочное инвестирование в зависимости от государственных предпочтений той или иной отрасли), а принудительные закупки с крестьянства отменены вовсе[432]. При этом югославская компартия (переименованная на VI съезде в 1952 г. в Союз коммунистов Югославии) продолжала удерживать полноту власти в своих руках, действуя не только через первичные парторганизации и коммунистов в местных органах власти, но также через Социалистический союз трудового народа Югославии (ССТНЮ), куда включили Союз молодежи, профсоюзы и другие общественные организации. Все прочие партии были при этом запрещены.

В 1956 г. югославский эксперимент привлек к себе внимание многих польских марксистов, искавших после разоблачения культа личности И.В. Сталина новые пути строительства социализма. Интерес к опыту балканской страны проявился практически сразу после доклада Н.С. Хрущёва на XX съезде КПСС, что говорило о внутренней готовности части партийного интеллигенции Польши к решительным переменам. Эта готовность проистекала из того, что именно польские коммунисты, как и народ в целом, были одной из главных жертв сталинских репрессий. «Польская операция» НКВД была самой массовой в череде национальных операций советской карательной системы[433], а польская Компартия оказалась единственной, распущенной целиком во время Большого террора. Поэтому немало сотрудников руководящих органов в ПНР либо прошли через сталинские лагеря, либо имели репрессированных в СССР соратников и друзей. В силу этого среди польских коммунистов было распространено горькое чувство несправедливости, допущенной Сталиным по отношению к ним. Характерно, что даже такой «обер-сталинист» как Б. Берут, возглавлявший страну в 1948–1956 гг., не стал затягивать дело с реабилитацией Компартии Польши после смерти Сталина и уже в декабре 1954 г. по поручению всего Политбюро обратился с соответствующим письмом к Н.С. Хрущёву. XX съезд КПСС в феврале 1956 г. снял все политические обвинения с КПП, о чем было сообщено как в «Правде», так и в «Трыбуне люду» — официальном органе Польской объединенной рабочей партии (ПОРП)[434].

Кроме КПСС только ПОРП из всех правящих партий стран соцлагеря отважилась публично обсуждать сталинизм[435]. Причем, эта критика прозвучала еще до того, как в Польше узнали о содержании знаменитого доклада Хрущёва. Уже 3–4 марта 1956 г. на собрании центрального партийного актива, состоявшемся в отсутствие больного Берута, целый ряд выступавших обрушились с разнообразными обвинениями в адрес членов Политбюро ЦК ПОРП, а глава варшавской парторганизации С. Сташевский, имевший за плечами 8-летнее заключение в лагере под Магаданом, заявил, что «бериевщина» явилась прямым следствием сталинских порядков, и призвал реабилитировать всех коммунистов. 10 марта без согласования с ЦК ПОРП «Трыбуна люду», руководимая одним из «молодых секретарей» В. Матвиным, опубликовала статью, озаглавленную точно так же, как и доклад Хрущёва на съезде: «О культе личности и его последствиях». Матвин за свою «самодеятельность» поплатился должностью, но это не помогло остановить лавину, тем более что 12 марта в Москве умер Берут, и в польском ЦК началась борьба за власть.

В борьбе этой стороны прибегали к аргументам как идеологического характера, споря о путях дальнейшего строительства социализма, так и к доводам более приземленным, выпячивая национальное происхождение своих оппонентов: один из претендентов на «наследство» Берута 3. Новак не уставал напоминать о еврейских корнях члена Политбюро Р. Замбровского, а позже, на VII пленуме ЦК в июле 1956 г., поставил вопрос о сокращении числа евреев на руководящих постах[436].

Тема была не нова. В сущности, она перекочевала в Народную Польшу из довоенных времен, когда в стране проживала крупнейшая в мире еврейская диаспора, на которую косо смотрели поляки, подозревая ее в равнодушии к судьбе Польши и изменнических настроениях, в частности, в поддержке финансируемой из Москвы Компартии (пресловутый штамп «жидо-коммуны»). Польские евреи постоянно жили как на вулкане, опасаясь то погромов, то экономических репрессий, то депортации за границу. Нацистская оккупация не только породила Холокост, но и спровоцировала волну расправ и доносительства со стороны поляков, что навсегда отпечаталось в сознании польских евреев, заставляя их подозревать в любом напоминании о национальности прелюдию к новым репрессиям.

Поэтому, когда после смерти Б. Берута часть членов ЦК попыталась в карьерных целях разыграть карту национального происхождения своих коллег, те мгновенно консолидировались. Произошел раскол правящей элиты на польскую часть (прозванную «натолинской» в честь района Варшавы, в одном из особняков которой происходили их встречи) и еврейскую (названную «пулавской» в честь улицы, где многие из них проживали). Ситуация для польских чиновников-евреев сложилась в высшей мере тревожная. Курс на антисемитскую чистку в партийно-государственном аппарате поддерживали не только широкие слои населения, особенно среди жаждавших повышения чиновников низшего звена, но и советская верхушка вкупе с отставным лидером польских коммунистов В. Гомулкой (как об этом свидетельствует его письмо Сталину, написанное в декабре 1948 г.)[437]. В этих условиях рабочие советы стали одной из разменных монет в политической борьбе, когда под видом споров о доктрине происходила схватка за карьерное будущее.

Тема создания рабочих советов начала обсуждаться в правящей элите уже в марте 1956 г., когда специально для членов ЦК была переведена с французского работа польского экономиста-эмигранта Ч. Бобровского о югославской системе самоуправления в промышленности (в 1957 г. Бобровский вернулся в страну и вошел в состав Экономического совета при правительстве). 13 апреля члены секретариата Центрального совета профсоюзов встретились с приехавшим в Польшу на съезд бывших узников концлагеря в Маутхаузене членом Центрального совета Конфедерации профсоюзов Югославии М. Виводой. А 24 апреля в Югославию с двухнедельным визитом отправилась делегация Товарищества польских журналистов (ТПЖ) во главе с членом президиума Главного правления этой организации с М. Раковским (будущим премьером и главой партии)[438]. Причем, перед отъездом делегацию принял в своей резиденции югославский посол.

Вообще тема Югославии была тогда в моде. Одна из центральных ежедневных газет «Жиче Варшавы» в каждом номере весной и летом публиковала новости о Югославии и маршале Тито. И именно журналист этого издания А. Хайнич опубликовал цикл статей о Югославии и тамошнем опыте рабочего самоуправления. Что интересно, этот опыт отнюдь не противопоставлялся советскому. Журналист, в частности, сослался на слова главы советской профсоюзной делегации, встреченной поляками в Югославии, что рабочие советы являются выражением демократического управления предприятиями[439].

Одновременно всплыла другая тема, имевшая косвенное отношение к Югославии. В апреле 1956 г. секция общественных исследований варшавского Клуба кривого колеса, где собиралась нонконформистская интеллигенция столицы, подготовила доклад «Как некоторые социал-демократические идеологи, их идейные вдохновители и союзники понимают социальную структуру Советского Союза и стран народной демократии». Секцию возглавлял бывший социалист Я. Стшелецкий (в 1948 г. Социалистическая партия Польши влилась в состав Польской рабочей партии, которая поменяла название на Польскую объединенную рабочую партию — ПОРП). Стшелецкий привлек к работе в секции несколько своих коллег-социологов, тоже имевших социалистическое прошлое либо вообще не состоявших ни в какой партии. Вместе они проанализировали взгляды идеологов Социалистического интернационала на социально-экономическую и политическую системы СССР. Взгляды эти удивительно напоминали тезисы получившей известность книги бывшего председателя Союзной народной скупщины Югославии и члена ЦК СКЮ до 1954 г. М. Джиласа «Новый класс». Разумеется, авторы доклада не могли быть знакомы с содержанием книги, т. к. она вышла лишь на следующий год (да и фамилия Джиласа в докладе не упоминается), но совпадение выводов наводит на мысли об общности источников. Авторы доклада указывали, что опирались на традицию, идущую от Каутского через австромарксизм вплоть до «новых левых» (Ж. Жореса, М. Адлера, О. Бауэра, Г. Ласки, Д. Коли, К.П. Шульца, Г. Вальтера, П. Серинга, Д. Бернхейма). Не забыли они отметить, что похожие взгляды начиная с 1918 г. развивали и польские социалисты (Э. Абрамовский, А. Герц, С. Чарновский, 3. Заремба, Ф. Гросс). Джилас своих источников не указывал, но со взглядами деятелей Социнтерна он тоже, вероятно, был знаком. В Югославии за свои взгляды автор «Нового класса» поплатился тюремным заключением. В Польше эта концепция (к слову, раскритикованная авторами доклада с социально-экономических позиций) не вышла за пределы клуба интеллигенции, но обратила на себя внимание Службы безопасности МВД, которая еще десять лет спустя, составляя досье на закрытый к тому времени клуб, подробно остановилась на положениях доклада, стремясь обосновать контрреволюционный характер этого документа[440].

В отличие от концепций социал-демократов, югославскую идею рабочих советов ждал в Польше успех. В мае парторганизация варшавского автомобильного завода в столичном районе Жерань провела совещание, решив обратиться в ЦК за санкцией на организацию первого рабочего совета.[441] Инициатива парторганизации возникла не случайно. Ее глава 25-летний Л. Гозьдзик поддерживал контакт с «пулавянами» через инструктора бюро секретариата ЦК С. Кузиньского, который в октябре 1956 г. стал вторым секретарем варшавского парткома и правой рукой одного из виднейших «пулавян» С. Сташевского. Кузиньский ввел Гозьдзика в круг молодых партийных журналистов, которые тогда активно критиковали сталинизм: Е. Брошкевича, С. Бродзского, А. Хайнича и др. Все они, включая Кузиньского, регулярно встречались на квартире бывшего члена КПП Т. Зелиньского. Благодаря таким связям и широкой рекламе в прессе имя Гозьдзика скоро узнали по всей столице. Упоминавшийся уже В. Матвин без обиняков заявил в октябре 1956 г. на заседании исполкома воеводской парторганизации в Гданьске, что это он и его товарищи по ЦК подняли политическое значение автозавода в Жерани[442].

Вообще рабочие выступления 1956 г. явились одним из важнейших факторов перемен. Лозунги забастовщиков 1956 г. были сугубо экономические и касались поднятия зарплат и снижения норм выработки. Но в той накаленной обстановке экономические требования легко могли перерасти в политические, что показал бунт в Познани 28–30 июня, где лозунги рабочих вагоностроительного завода «Хотим хлеба» и «Даешь повышение зарплаты!» на волне общественного негодования быстро сменились призывами «Долой коммунистов!» и «Даешь свободу!»[443]. Этот бунт разжег страсти в Польше, обострив заодно и внутрипартийную борьбу. Он стал одной из главных тем VII пленума ЦК, прошедшего 18–28 июля. Вопрос рабочего самоуправления там не обсуждался, говорилось лишь о тяжелом материальном положении трудящихся. Другими темами, вызвавшими широкий резонанс, были: снятие политических обвинений с Гомулки и… необходимость уменьшить число евреев на руководящих должностях. Именно этот пленум сделал очевидным для населения страны раскол ЦК на две фракции.

Могло создаться впечатление, что программу рабочего самоуправления продвигал только варшавский автомобильный завод, чья парторганизация публиковала немало материалов по этому вопросу на страницах заводского еженедельника «М–20 Варшава». Но это не так. Потеря доверия к профсоюзам, которые вместо защиты прав трудящихся занимались внедрением решений партии, была вообще отличительной чертой рабочих выступлений 1956 г. Во второй половине года на многих предприятиях профсоюзы совершенно впали в паралич, а инициатива перешла к стихийно возникавшим рабочим советам[444]. Лидером этого процесса и стал автозавод в Жерани. О влиянии этого предприятия и лично Гозьдзика говорит тот факт, что очищенный от обвинений Гомулка, вступая обратно в ПОРП, записался именно в парторганизацию автозавода в Жерани. В горячие дни VIII пленума ЦК (19–21 октября), когда Гомулка вновь возглавил партию, на варшавском автозаводе была образована рабочая милиция для защиты города от советских войск, двинувшихся было из Лигницы. Жеранский завод оказался одним из центров формирования единой системы обороны, поддерживая связь со студентами и варшавским парткомом[445]. После перелома Гозьдзик, уже в роли признанного политика, продолжил выступать с громкими речами. Например, 30 октября принял участие в пленарном заседании исполкома варшавской парторганизации и в длинной речи воздал хвалу С. Сташевскому, потребовав отправить в отставку 3. Новака и вообще решительнее избавляться от консерваторов (т. е. «натолинцев»). Кроме того, Гозьдзик беспокоился, как бы после победы демократических сил не произошла реакция и Гомулка не утратил связи с массами. Другие выступавшие тоже выражали такую тревогу и при этом, что интересно, больше восхваляли Гозьдзика, чем Гомулку[446].

Несколькими днями ранее смешанная делегация варшавского автозавода и редакции популярнейшей молодежной газеты «По просту» во главе с главным редактором издания Э. Лясотой и заместителем Гозьдзика М. Зузанкевичем по просьбе Гомулки приняла участие в пленуме воеводского комитета ПОРП в Гданьске. Там тоже звучала похвала в адрес жеранских рабочих, из-за чего присутствовавший на заседаниях член ЦК В. Матвин и решил напомнить о роли партийного руководства в «раскрутке» Гозьдзика и его товарищей (о чем говорилось ранее). В Гданьске по традиции также клеймили «натолинцев» (в частности, первого секретаря местной парторганизации Я. Труша, который тут же и был снят), а один из ораторов, рабочий верфи им. Парижской коммуны в Гдыне, даже провел параллель между их антисемитизмом и содержанием «Майн Кампф»[447]. В общем, ставка «пулавян» на варшавский автозавод целиком оправдала себя.

Всё это свидетельствует о громадном влиянии варшавского автомобильного в те дни. Еще в июне, когда Гомулка даже не был восстановлен в партии, редакция заводской газеты приглашала всех желающих принять участие в дискуссии о рабочем самоуправлении. С июля парторганизация начала налаживать связи с другими предприятиями столицы[448]. 16 июля нажеранском заводе была образована комиссия для перевода предприятия на хозрасчет, а 20 сентября был оглашен проект устава рабочего самоуправления: рабочий совет избирался всеми работниками и становился высшим органом власти на заводе, исполнительным органом объявлялся его президиум, избираемый на пленуме совета и утверждаемый министром машиностроения; пост директора также становился выборным, в случае его несогласия с советом спор выносился на обсуждение заводской парторганизации, которая наделялась правом объявлять досрочные выборы.

Таким образом, ключевая роль отводилась парторганизации. Против этого выступила редакция «По просту». Она справедливо опасалась возрождения бюрократизма и призывала вернуться к подлинной власти советов, причем, на всех уровнях вплоть до создания Рабочего сейма, а министерства преобразовать в техническо-экономические учреждения (т. е., в сущности, повторить югославскую схему). При этом «По просту» выступала и против парламентской демократии, т. к. та могла привести к НЭПу и даже капитализму. «Диктатура пролетариата не удержится, если не произойдет окончательный слом оставшихся звеньев системы власти», — заявлялось со страниц газеты в начале января 1957 г.[449]. В том же духе высказывалась и редакция официального органа Союза польской молодежи (аналог комсомола) «Штандар млодых». Их статьи, вышедшие после триумфального возвращения к власти В. Гомулки в октябре 1956 г. были переполнены призывами перейти ко второму этапу свершившейся «революции», т. е. к окончательному слому командно-административной системы (ровно на то же в свое время были направлены и югославские реформы, провозглашавшие целью борьбу с бюрократизмом). Однако Л. Гозьдзик, выступая 19 ноября на отчетно-выборной конференции заводской парторганизации, решительно высказался за сохранение руководящей роли партии и против «чрезмерного продвижения вперед» (дословно повторяя таким образом риторику Гомулки). Впрочем, одновременно он призвал окончательно очистить партию от «натолинцев» и строго соблюдать внутрипартийную демократию[450].

По совпадению именно в этот день Сейм утвердил новый устав о рабочих советах, в котором не было ни слова о парторганизации. Согласно уставу, в рабочие советы имели право избираться все сотрудники предприятия, но при условии, что на две трети он будет состоять из рабочих. В обязательном порядке членом президиума рабочего совета становился директор. Совет имел право регулировать работу предприятия в рамках принятого Госплана и распоряжаться заводскими фондами, однако, должен был при этом учитывать мнение профсоюза. В случае несогласия профсоюза с позицией рабочего совета решение принимало собрание всех работников предприятия. Рабочий совет располагал правом голоса в вопросе о назначении или снятии директора предприятия (окончательное решение оставалось за министром), а директор обязан был отчитываться перед рабочим советом в своих действиях и мог отменять его постановления в случае, если они противоречили законодательству либо Госплану[451]. В целом устав повторял югославский вариант, но имелись и отличия. Например, в Югославии директора выбирали рабочие на конкурсной основе, а утверждал президиум местного совета. Кроме того, в Югославии из-за упразднения министерств, руководивших промышленностью, их роль выполняли палаты тех или иных ветвей экономики, членов которых выбирали рабочие советы (однако правительство имело право вмешиваться в их работу)[452]. Кроме того, в Югославии на решения рабочего совета влияла парторганизация предприятия, чьей задачей было препятствовать росту заводского эгоизма и действовать в интересах Госплана. Зато устав, при всех отличиях, унаследовал негативные черты югославского самоуправления: во-первых, рабочие не могли эффективно влиять на работу предприятия, так как не обладали необходимыми знаниями (хотя в Югославии были запущены экономические курсы для членов рабочих советов), во-вторых, наличие сразу двух центров принятия решений (директора с инженерами и рабочего самоуправления) не могло не приводить к трениям, поскольку отсутствовало четкое распределение полномочий (вдобавок разнились цели: рабочие склонны были направлять средства на социальные нужды, а директор — на закупку материалов для предприятия), в-третьих, самостоятельность предприятия ограничивалась госбюджетом, из которого направлялись инвестиции (половину дохода югославские заводы и фабрики передавали в бюджет, вторая половина уходила на зарплаты рабочим, жилищное строительство, социальные нужды, профессиональное обучение, при этом уровень зарплат рабочие должны были согласовывать с профкомом и райсоветом)[453].

Интерес польских рабочих к самоуправлению быстро угас. Активистов самоуправления нейтрализовали, раздав им места в дирекции и тем вырвав из рабочей среды[454]. Реальная власть на предприятии сосредоточилась в руках директора, инженеров и парторганизации как структуры, отвечавшей за выполнение плана перед партийным руководством (о чем было прямо сказано в уставе ПОРП[455]).

Гомулка и его соратники, вернувшиеся к власти в октябре 1956 г., совершенно не были настроены повторять югославский эксперимент, который однозначно квалифицировали как ревизионизм. Оно и понятно: отстранение Гомулки произошло до того, как Тито начал внедрять концепцию самоуправления, а потому «новое-старое» руководство польской партии просто не имело возможности проникнуться ее идеями — пока шли югославские реформы, польские «правые уклонисты» (как их окрестила партийная пропаганда того времени) сидели в тюрьмах. Из всей партийной верхушки за перенос югославского опыта рабочего (и только рабочего!) самоуправления на польскую почву высказался на VIII пленуме лишь «пулавянин» Э. Шир, возглавлявший Государственную комиссию экономического планирования[456]. Гомулка же на IX пленуме в мае 1957 г. назвал идею сквозной системы рабочих советов «анархистской утопией» и высказался за то, чтобы «опеку» над рабочими советами взяли профсоюзы[457]. В отличие от югославской верхушки, объявившей (по крайней мере, на словах) войну бюрократизму и внедрившему элементы рыночной экономики, обновленное польское руководство увидело в разгуле народной стихии угрозу социализму и поспешило вернуть общественные и экономические процессы под партийный контроль.

Гозьдзика в январе 1957 г. всё же выдвинули делегатом в депутаты Сейма, но при формировании списка его имя оказалось в самом низу. Это практически лишало его шансов на победу, т. к. по существующему регламенту в состав парламента проходили лишь те, кто был в верхней части списка, если только их не вычеркивало достаточно большое число избирателей (а ПОРП строила свою предвыборную кампанию как раз на «голосовании без вычеркиваний», причем, Гозьдзик поддержал этот призыв). Такому шагу властей предшествовала критика неуместной «революционности» рабочих Жеранского завода со стороны ближайшего сотрудника Гомулки 3. Клишко, прозвучавшая в Гданьске 6 декабря 1956 г.[458] Главный партийный союзник Гозьдзика С. Сташевский в феврале 1957 г. был снят с поста первого секретаря варшавской парторганизации, получив взамен куда менее влиятельную должность директора Польского агентства печати (а летом 1958 г. потерял и ее). Второй секретарь варшавского парткома Кузиньский стал депутатом Сейма и в дальнейшем выстроил неплохую карьеру, увенчанную постами заведующего Экономическим отделом ЦК и председателя Главного статистического управления, но с Гозьдзиком их пути разошлись бесповоротно. На волне «наведения порядка» в СМИ в октябре 1957 г. со скандалом была закрыта газета «По просту», что сопровождалось столкновениями милиции со студентами.

Самого Гозьдзика 27 декабря 1957 г. варшавский партком лишил должности первого секретаря заводской парторганизации, использовав в качестве предлога попытку скрыть от милиции автомобильную аварию, в которую недавний вождь столичных рабочих попал несколькими днями раньше (он справедливо опасался, что власть использует эту аварию против него). 12 февраля 1958 г. на собрании парторганизации в присутствии Гомулки Гозьдзика также вывели из исполкома. 8 марта 1958 г. на заводской партконференции Гомулка в гневной речи обвинил Гозьдзика в политиканстве, а самой парторганизации поставил на вид то, что она занимается сплошной критикой и тем самым наносит удар по основам социалистического строя[459].

В декабре того же года Сейм принял новый устав о рабочих советах, значительно расширивший полномочия профсоюзов и включивший в число органов заводского самоуправления парторганизации. Отныне на каждом предприятии создавалась конференция рабочего самоуправления, в состав которой входили: рабочий совет, совет предприятия (т. е. профсоюз), партком и Главная техническая организация (т. е. инженеры). Директор более не являлся членом рабочего самоуправления, но обязан был присутствовать на его заседаниях и готовить все материалы, необходимые для его работы.

Другими словами, директор отныне превращался в этакого первого секретаря, направляющего деятельность рабочего самоуправления. Кроме того, рабочий совет (в лице его президиума) лишался права инициативы при назначении и снятии директора; теперь ему позволялось лишь выражать свое мнение относительно этого вопроса. Арбитрами в спорах между рабочим советом и дирекцией теперь должны были выступать: конференция рабочего самоуправления, представители соответствующего министерства совместно с правлением профсоюза, а также примирительная комиссия, действующая при министре или воеводском (городском) совете при участии Центрального совета профсоюзов. Нетрудно догадаться, что последнее слово при таком раскладе всегда оставалось за органами государственной власти, заинтересованными прежде всего в выполнении экономического плана, а не в соблюдении прав рабочих. Более того, процедурные вопросы, связанные с деятельностью рабочих советов, передавались теперь в ведение Центрального совета профсоюзов, чем еще туже затягивалась петля вокруг полномочий рабочих советов, ибо сами профсоюзы в апреле того же года на своем IV конгрессе подтвердили подчиненность партии. На крупных предприятиях предусматривалось создание цеховых рабочих советов, в руководство которых обязательно должны были входить представители цеховой парторганизации[460].

Таким образом, рабочее самоуправление быстро превратилось в профанацию, т. к. не создало механизма заинтересованности трудящихся этим самоуправлением, а затем и вовсе оказалось под колпаком правящей партии. Директор, действуя в сцепке с парторганизацией, мог давить на членов президиума рабочего совета, просто-напросто увольняя неудобного работника под каким-либо предлогом или снижая ему зарплаты и премии (и соответственно, повышая их тем, кто поддерживал его)[461].

В дальнейшем рабочее движение в Польше уже почти не обращалось к идеям самоуправления, хотя в среде оппозиции дискуссии о нем велись до конца 1970-х гг. Так, корифей социалистического движения Э. Липиньский, вступив в первую открытую оппозиционную организацию Комитет защиты рабочих в 1976 г., попытался на страницах самиздатовской прессы развить новую концепцию рабочего самоуправления с учетом ошибок 1956 г. В 1978 г. ему возразили сразу четыре экономиста, у которых взяли интервью подпольные газеты «Дрога» и «Опиния», издававшиеся другой оппозиционной структурой — Движением в защиту прав человека и гражданина (в отличие от Комитета, где собрались в основном социал-демократы, Движение выражало мнение деятелей патриотическо-националистической окраски). Экономисты эти доказывали, что идеи Липиньского утопичны, т. к. без слома строя и однопартийной системы нечего и думать о реальном рабочем самоуправлении[462].

Теперь магистральным путем борьбы за права трудящихся стало требование независимости профсоюзов. Впервые этот лозунг выдвинули щецинские забастовщики 18 декабря 1970 г. После рабочего восстания декабря 1970 г., свалившего Гомулку, Щецин стал ареной интересного эксперимента по реальному внедрению рабочей демократии. Мозгом этого эксперимента был молодой социолог Л. Адамчук, в то время работавший на щецинской верфи им. Барского. С его подачи забастовщики создали Рабочую комиссию, под чьим надзором прошли перевыборы всех общественных и политических организаций на верфи, причем, в новый состав профкома и рабочего совета не допустили представителей администрации и инженерно-технической интеллигенции, ибо они, по уверению Адамчука, в силу своего служебного положения не могли бороться за интересы рабочего класса. Однако щецинский опыт не распространился на всю страну, что позволило властям вскоре взять ситуацию под контроль. В октябре 1972 г. на VII конгрессе профсоюзы подтвердили свою подчиненность ПОРП[463]. Пришлось ждать «Солидарности», чтобы в стране возник первый независимый профсоюз (который, как мы знаем, едва не снес монополию партии на власть). Одним из немногих реальных достижений 1956 г. в Польше осталось сворачивание коллективизации (точно так же, как в Югославии), прекращение массовых репрессий и разрешение проводить в школах факультативные уроки Закона Божьего. Кроме того, в Сейме появилась маленькая католическая фракция, ориентированная на Ватикан, а отнюдь не на ПОРП. Так Польша стала «самым веселым бараком нашего лагеря», но места для подлинного рабочего самоуправления в нем не нашлось.