Мой бесполезный жених оказался притворщиком

Глава 17

Все началось с того, что бредущий впереди Иларион остановился и, смяв карту в мгновенно сжавшейся в кулак руке, принялся оглядываться по сторонам. Тропа постепенно сужалась, глаза у нас слипались от усталости, а лично меня еще и охватило какое-то нехорошее предчувствие надвигающейся беды.

Платон молчал, Евжена витала в собственных мыслях, Надежда кидала нечитаемые взгляды на Лукьяна, который, похоже, единственный из нас всех не чувствовал себя не в своей тарелке, он казался скорее расслабленным, чем взволнованным. Что, конечно, в некоторой степени могло быть колоссальных размеров притворством. И все же мне было бы куда спокойнее, если бы карта была у него.

Судя по тому, как всего пару минут назад Иларион пытался прочитать на ней что-то, развернув вверх тормашками, и ругался себе под нос, ожидаемо ничего не понимая, мои опасения не были совсем уж напрасными.

Иларион с самого начала не блистал догадливостью и надежностью.

А теперь он и вовсе пугал.

— Вы ничего не слышите? — спросил он, когда через несколько минут бессмысленного верчения и топтания на месте наконец обратил внимание на наши недоуменные взгляды.

В воцарившейся тишине где-то далеко ухали совы, но вряд ли это было таким уж большим делом в, ну вы понимаете, лесу.

— Что именно мы должны слышать? — полюбопытствовал Платон.

— Я слышу как у кого-то урчит в животе, — поделилась Евжена. — Возможно, у меня.

— Да нет же! Как будто, — Иларион неловко кашлянул и взмахнул свободной рукой, — как будто кто-то плачет.

Я посмотрела на Евжену.

— Чувствуешь что-нибудь?

Потому что, если кто-то плакал, он был в беде, напуган или ранен. И если Иларион услышал его, он был близко. А если он был близко, то и Евжена должна была уловить волны его эмоций. Отчаяние, страх, печаль. Хоть что-то.

Она отрицательно покачала головой.

Платон шагнул к Илариону, выхватывая из его рук карту.

— Так-так, ну-ка посмотрим, что это может быть.

Мы все стянулись к нему за спину.

— Кто бы не наступил мне на ногу, пожалуйста, прекратите, больно же, — пискнула Надежда.

— Вы реально не слышите? — недоумевал Иларион.

— Вот оно! — Евжена ткнула пальцем в какую-то волнистую черточку на карте.

Ей пришлось перекинуть руку через плечо Платона, и она сделал это так стремительно, что заехала ему по уху.

Зашипев, он принялся неловко потирать его.

— Ох, вау, — пробормотал он. — Кажется, кто-то ручку расписывал.

— Вот дубина, — фыркнула она, перехватывая карту. — Это обозначение реки. А мы, — ее палец сместился чуть левее, туда, где мерцала крохотная фиолетовая точка. — Вот здесь. Видите?

Определенно — мы с ней ходили на какую-то совершенно разную магическую картографию. Потому что наставница Белладонник совершенно точно говорила, что река обозначается…

— Это же должен быть пунктир! — воскликнула я. — Реки обозначаются пунктиром! Я целое эссе про это написала. И получила высший балл!

— Нет, — сказала Евжена. — Пунктир — это болото. Я как раз это написала в своем эссе. И тоже получила высший балл. Судя по всему, карга их просто не проверяла.

— И что с того, что рядом с нами река? — не понял Иларион.

— Кто-то мог свалиться в нее и подвернуть ногу, например, — предположил Платон. — А теперь реветь.

— Но Евжена ничего такого не чувствует, — возразила я. — К тому же-

— Вот снова! — всплеснул руками Иларион. — Снова этот плач. Это… — его голос снизошел до шепота. — Мне кажется, это ребенок.

— К тому же, — продолжила я, не обращая внимания на то, как все внутри перевернулось от мысли о том, что это все же могло быть правдой. Но опять же — откуда в академии дети? Самым младшим ученикам, то есть нам всяко не меньше шестнадцати. Кто-то из детей наставников? Но, опять же, что им делать в лесу? — Никто кроме Илариона ничего не слышит.

Мы все неловко переглянулись между собой.

Это определенно был нехороший знак, ведь со своим даром Иларион был наиболее подвержен влиянию вполне определенных сущностей. Потусторонних. А у нас сейчас не было ни умений, ни желания сражаться с кем-либо из них.

— Мы должны пойти и проверить! — решительно сказала Надежда, словно вместо мозгов в ее голове резко образовалось пустое пространство. — Давайте осмотрим окрестности!

— Я за, — кивнул Иларион.

— Можно, конечно, — фыркнул Платон, — но-

— Только этого не хватало, — простонала Евжена. Она перевела недовольный взгляд на Илариона. — Давай ты просто заткнешь уши, и мы пойдем дальше, а?

— Но ты сама предложила!

— Я предположила!

— Кто-то может быть в беде! — настаивала Надежда.

У меня голова разболелась от их воплей, но, прежде, чем я успела рявкнуть что-нибудь максимально оскорбительное, нетактичное и показывающее меня с самой отвратительной из имеющихся сторон, вмешался Лукьян.

— Это была бы со всех сторон замечательная идея, — сказал он, засунув руки в карманы, покачиваясь с пятки на носок и глядя куда-то в сторону вместо того, чтобы смотреть на кого угодно из нас, словно он заранее знал, какую реакцию вызовут его слова, и предпочитал ее не видеть. — Если бы не то, о чем все вы похоже забыли.

— И о чем же мы забыли? — тупо моргнул Иларион.

— Во-первых, река, в которую так любезно ткнула Рейн, как и вообще все окрестности в целом, — он вытащил одну руку из кармана, и обозначил громоздящиеся вокруг нас деревья резким круговым жестом, — находятся за пределами тропы. Сходить с которой нельзя по правилам. Помните, да?

— Лучше нарушить правила, чем оставить человека в беде! — насупилась Надежда.

Иларион согласно закивал, а вот Платон заметно напрягся, похоже, что-то осознавая.

— И во-вторых, — продолжил Лукьян, не удостоив их даже взглядом, все его внимание было сосредоточено на чем-то в глубине леса, откуда по словам Илариона доносился плач. Я бы ни на секунду не удивилась, если бы Лукьян понимал и знал, куда больше, чем говорил, — если бы кто-то был в беде, — он поднял руку на уровень глаз и несколько раз постучал пальцем по браслету. — Заклинание бы телепортировало его в академию.

— Что если чей-то браслет сломался? — не сдавалась Надежда.

— Тогда мы бы все слышали плач, — пожал плечами Лукьян, наконец обратив на нее внимание. — И вопли. И ругань. Не знаю, как все остальные, а я пока что не жалуюсь на слух.

— Но я слышу его. Плач, — сказал Иларион. — Что, хочешь сказать у меня, — он запнулся, и осознание медленно проступило в его глазах, придавая лицу шокированный и испуганный вид, — галлюцинации?

Улыбка Лукьяна была какой угодно, но только не доброй.

Он прищелкнул пальцами.

— В точку.

— Но с чего они… — забормотал Иларион.

— Из-за этого, — сказал Платон, указывая на что-то у нас под ногами.

И, когда мы посмотрели вниз, туда, куда падал свет от ограждающих тропу иллюзорных свечей, по земле туда-сюда носились стайки муравьев.

И трава под ними — чахла.

— Там кто-то есть, — Иларион указал рукой в темноту за пределами тропы. — Он… Он ранен! Нужно помочь.

Он сорвался с места так быстро, словно от этого зависела чья-то жизнь, и, должно быть, в его воображении, в том, что видел лично он прямо сейчас, так оно и было. Возможно, он даже не слышал слов Платона. Не заметил того, на что все указывало.

Или слышал их не так.

И он наверняка не слышал, как я крикнула:

— Иларион, не ходи туда!

Потому что я уже поняла, что произошло.

Насекомые.

Чахлая трава.

Галлюцинации.

Где-то рядом было проклятое место.

Со столь мощной темной энергией, что она просачивалась даже сквозь защитные чары тропы.

Иларион успел сделать только полшага за границу, когда что-то схватило его и дернуло в темноту. Стоявший ближе всех Платон метнулся следом, на какую-то долю секунды он даже ухватил Илариона за руку, рухнув на колени, а потом — рука Илариона выскользнула из его руки, и он словно растворился в темноте леса.

Прошло несколько минут.

Несколько бесконечно долгих минут, в течение которых никто не мог сдвинуться с места. Или хоть что-нибудь сказать.

— Браслет, — наконец пробормотала Евжена. — браслет должен был сейчас телепортировать его в академию, верно? — она посмотрела на Лукьяна. — Так ты сказал? С ним, с ним все будет в порядке?

— Не уверен, — Лукьян помотал головой.

— Но!

Он указал на Платона, который все еще мелко подрагивая от шока и хватая ртом воздух, как выброшенная на берег рыба, медленно поднялся на ноги, демонстрируя что-то зажатое в его руке.

Надежда прикрыла руки в немном крике.

Браслет Платона все еще был на его запястье.

Так что второй, тот, который он сжимал в кулаке, сжимал сильно, до побелевших костяшек.

Этот мерцающий фиолетовым браслет.

Это был браслет Илариона.

— Ты ничего не мог с этим сделать? — зло спросила Надежда.

Куда злее, чем должна была. Буквально на секунду черты ее лица заострились, и я подумала, что ещё немного и она бросится на кого-нибудь как дикая кошка. Но, словно придя в себя, она снова неловко потупилась.

Интересная картина.

Поначалу я даже не поняла, к кому именно она обращается.

Пока Лукьян не усмехнулся.

Он приподнял брови.

— Как?

— Также, как ты подкорректировал наши броски, — уже без прежнего запала сказала она. — Мог бы остановить время.

— Ты много читаешь, но мало и плохо слушаешь на уроках, и по тебе это видно, — сухо сказал Лукьян, от его былого миролюбивого спокойного тона не осталось и следа, как и от его нежного беззащитного выражения лица, блеска глаз за непролитыми слезами и возвыщенной беззащитности, которая не позволяла воспринимать его как угрозу даже тогда, когда нам стало известно о том, что он среди нас всех владел, наверное, самым впечатляющим даром. — Пространство и время возле проклятых мест искривлены. В них множество аномалий, магических дыр, отклонений. Попытайся я что-нибудь сделать, и последствия могли оказаться куда хуже, чем один пропавший Иларион. По крайней мере, он точно где-то в лесу. А, вмешайся я, и неизвестно, чем бы кончилось. Нас всех могло бы раскидать неизвестно куда, и хорошо, если бы вообще не стерло чье-нибудь существование.

— Но хоть что-то можно было бы-

— Если бы хоть что-то можно было бы, — пискляво передразнил ее Лукьян, — я бы сделал. Ты такого невысокого мнения обо мне, я просто поражен.

— Я не-

— Я понял.

Надежда пристыженно замолчала.

По-хорошему — у нас был всего один сценарий, который стоило бы разыграть после всего произошедшего.

Мы должны были довериться Евжене в вопросе чтения карты, проследовать к ближайшей станции (в идеале — бегом), поднять крик, ор, удариться в слезы и обрушить на наблюдателя неприятную и позорную правду — мы посеяли цесаревича. Не уберегли, не усмотрели, возможно, его уже кто-то сожрал — нужное подчеркнуть, и, пожалуйста, учитывайте это, когда будете принимать решение о том, рубить ли нам бошки или все же нет.

Вот только во всей этой идеальной схеме было несколько недочетов.

Во-первых, бежать сломя голову верный способ свернуть себе шею по дороге и прибавить проблем к и без того внушительному вороху тех, что уже есть. Конечно, попытка свернуть шею также могла привести к срабатыванию браслета, а значит — к куда более быстрой встрече с ректором, но, как мы уже могли убедиться, толку с браслетов было немного.

Если в процессе, ты зацепишься рукой за ветку — тебе конец.

Во-вторых, мы понятия не имели, что именно схватило и утащило Илариона, где и в каком положении он сейчас находился, а следовательно и — сколько у нас времени до того, как ситуация из тревожной превратится в по-настоящему плачевную, когда спасти его будет уже нельзя. Мы не могли просто бросить его и надеяться на то, что со всем разберется кто — нибудь другой. Наблюдатель станции, ректор или даже сам император, который, готова поклясться, узнай он о произошедшем, примчится в академию за считанные секунды.

В-третьих, не все из нас вообще были в состоянии что-нибудь предпринять.

Мои ладони вспотели, а ноги одеревенели.

Надежда пребывала в шоке. Оставалось всего ничего до той точки, когда ее магия вырвется наружу, спалив все вокруг до тла. В такой ситуации от нее могло быть куда больше вреда, чем пользы, и я невероятно радовалась тому, что процессы в ее мозгу протекали так медленно.

На Евжену наслаивались все наши эмоции разом, так что ее уже просто тошнило от страха.

Платон старался не показывать этого, но я видела, как крепко он сжимал зубы каждый раз, когда его потряхивало. Он предпочитал делать вид, что скорее позволил бы Илариону провалиться под землю, чем назвал его близким другом, но в то же время он был не из тех, кто легко принимает собственную беспомощность, и этот почти смертельный удар по его самоуверенности, конечно, в будущем, очень-очень отдаленном будущем мог сослужить хорошим рычагом, что качнет весы в сторону хорошего парня, но прямо сейчас — он сбил Платона с ног.

И я не могла и не хотела смотреть на это. Я выросла с ним, я считала его своим братом, гораздо больше, чем просто каким-то книжным персонажем, с которым я была вынуждена иметь дело по нелепому стечению обстоятельств, да и как бы я могла, когда я видела его в хорошие и плохие моменты, когда он был счастлив, когда он был печален, когда он был зол.

Прямо сейчас он был разбит собственной неудачей.

Я любила его, я боялась, что что-нибудь в его голове перемкнет, и он бросится в темноту вслед за Иларионом, так что все мои инстинкты вопили о том, чтобы отослать его куда подальше.

Поэтому я приняла решение.

Решение, которое заставило бы любого человека, даже с самым минимальным багажом просмотренных фильмов, взвыть от ужаса.

— Нам нужно разделиться, — сказала я.

— Что? — отмер Платон. — Зачем?

Я глубоко вдохнула, прежде чем продолжить, мне нужно было как можно больше воздуха, чтобы выпалить то, что я собиралась разом, без риска быть прерванной.

— Мы не можем бросить Илариона. Но и кидаться за ним, никого не предупредив, тоже не лучшая идея. Поэтому кто-то должен будет отправиться на станцию и известить администрацию о произошедшем, а кто-то попытается помочь Илариону. Хотя бы понять, где он и что с ним случилось.

— Отлично, — кивнул Платон. — Я пойду за ним.

— Нет! — выкрикнула я.

— Почему нет?

В моей голове все было предельно просто, вот только вся простота испарялась при попытках это объяснить.

— Евжена не может остаться, потому что с ее способностями, — я бросила долгий взгляд туда, где она хрипела, тяжело рухнув на колени, — она будет совершенно бесполезна. Надежда тоже не может похвастаться выдающимися боевыми навыками.

К моему глубочайшему удивлению, Надежда даже не возразила.

Я ожидала, что она будет спорить, пытаться убедить, что она должна пойти за Иларионом, но она уставилась на носки своих туфель, ковыряя носком землю и спрятав руки за спиной, а лицо занавесив волосами, низко наклонив голову.

— Замечательно, — согласился Платон. — Они идут на станцию.

— После того, что произошло, тебе не кажется, что отпускать их одних не стоит? С ними должен пойти кто-то с боевой способностью.

— И это будешь ты. А мы с Лукьяном пойдем за Иларионом.

— Ты пойдешь с Евженой и Надеждой, а я-

— Да ты себя слышишь вообще?!

— Я себя прекрасно слышу! Ты никуда не пойдешь! Просто, — я задыхалась от нахлынувших эмоций, — просто посмотри на свои руки, Платон, тебя же трясет! И ты думаешь, что я отпущу тебя?! По-твоему я такой человек?!

— А как насчет меня? А? Я должен быть таким человеком что ли?!

— Пожалуйста, прекратите орать, — вклинился между нами Лукьян. — Несмотря на то, что никто почему-то не хочет поинтересоваться, хочу ли лично я тащиться за Иларионом, я вот не отказываюсь. Он мой брат, мне бы не хотелось, чтобы он бесследно где-то сгинул. И, давайте взглянем правде в лицо, толку от ваших боевых способностей при внезапной атаке, что-то около нуля. К тому же, если держаться тропы и знать, что ни к каким звукам лучше не прислушиваться и ни к каким знакам не приглядываться, все должно быть нормально.

— Вот именно!

— Я вообще-то не договорил. Раз Дафна так хочет, не вопрос, пойдем втроем. А Глинская и Рейн расскажут обо всем администрации.

— Дафна не пойдет с нами!

— Это ты никуда с нами не пойдешь!

Лукьян вздохнул, потирая лицо рукой. Он развернулся лицом к Платону, почти полностью заслонив меня от него.

— Предположим, — кивнул он. — Предположим, ты сейчас выиграешь спор и отправишь Дафну на станцию. Хочешь, я тебе скажу, какова вероятность того, что на полпути она не развернется и не рванет за нами?

Я вздрогнула от осознания того, что Лукьян так ловко разгадал, что у меня на уме. Разумеется, так я и собиралась поступить. Согласиться, а потом все равно сделать по-своему. На что вообще рассчитывал Платон? На то, что я пошлю его в неизвестность и мне будет плевать, что с ним произойдет?

Я понимала, как это эгоистично — ставить его в аналогичную ситуацию, вынуждая волноваться за меня, но по-другому я не могла. Я не могла сбежать, оставив Илариона, потому что кого за ним тогда отправлять? Одного Лукьяна?

Очень смешно.

Платон сердито поджал губы.

— Такой вероятности просто не существует, — покачал головой Лукьян.

Возразить на это было нечего, и мы все замолчали, каждый обдумывая имеющиеся у нас варианты.

Лукьян пошел к Евжене и помог ей подняться, а после — неловко доковылять обратно к нам.

Надежда все это время безмолвно маячила за спиной Платона.

Мне хотелось спросить ее, как она, но что-то подсказывало, что лучше этого не делать.

Я снова присмотрелась к Платону.

Лучше ему не стало.

— Платон, — позвала я.

Он бросил на меня недовольный взгляд.

— Я не пойду на станцию, — процедил он.

— О, это и не понадобится, — с железобетонной уверенностью заявил Лукьян.

— Рад, что хоть кто-то это понимает.

Лукьян улыбнулся уже знакомой мне фальшивой улыбкой, которая никогда не сулила ничего хорошего, и только тогда я заметила, что наша расстановка заметно изменилась. Лукьян стоял возле меня, а вот Платон, Надежда и Евжена — на противоположной стороне некой воображаемой линии, если бы кому-нибудь пришло в голову провести ее от одной стороны тропы к другой.

— У нас нет столько времени в запасе, — сказал Лукьян, протягивая руку к одной из парящих вдоль тропы свечей, толку от которых практически не было, их огонь был таким тусклым, что едва позволял разглядеть смутные очертания деревьев вокруг. — И я правда никогда не видел смысла в спорах. Я имею в виду, — он выплел пальцами какую-то вязь, заставляя огонек свечи прыгнуть в нее, со стороны это походило на совсем маленький ловец снов, крохотный кружок с паутинкой и бусиной-огоньком в центре, — зачем спорить, если можно просто сделать по-своему.

В глазах Платона мелькнуло понимание.

— Ты не посмеешь!

Но было уже поздно.

Лукьян швырнул светящийся круг вперед, и тот вспыхнул, едва коснувшись земли. Водопад искр обрушился на Надежду, Евжену и Платона, опаляя их одежду.

Их браслеты засветились, и они исчезли в воронках телепорта с глухими хлопками.

Лукьян отряхнул руки, похлопав ладонями по штанам.

Он посмотрел на меня с весельем кота удавившего мышь, его глаза задорно сверкнули.

— Ну разве я не молодец?