Мой бесполезный жених оказался притворщиком

Глава 4

Молодой мужчина стоял напротив безымянной могилы: ни дат, ни имени, ни единого знака, который бы позволил случайному наблюдателю сделать вывод о том, кто покоится под плоским серым камнем на заброшенной лесной опушке, где трава выросла такой высокой, что доставала почти до колена.

В траве блестели капли росы, это было раннее утро, и несмотря на то, что уже рассвело, солнце еще не показалось на небе, лишь слегка залив его румянцем.

Он засунул руки в карманы и несколько раз перекатился с носка на пятку, прикусывая губу в нервной, изломанной манере, словно никак не мог решить, что сказать.

Полы его плаща трепетали на легком ветру.

Желтые глаза в прорезях маски горели едва сдерживаемой яростью.

— Я снова не принес тебе цветов, — наконец заговорил он, и это был тихий, нежный тон, которого совсем нельзя было ожидать исходя из общей атмосферы. — Я все еще не думаю, что это уместно.

Он вынул из кармана несколько тонких, сложенных вчетверо, изрядно помятых листов бумаги.

— Мне сказали, что тебе нравились стихи, но у меня так и не вышло ничего путного. Хочешь убедиться?

— Насколько мне известно, ты не можешь просто заявляться сюда без моего разрешения, — раздался голос за его спиной.

Вся мягкость исчезла с его лица, уступив место тому тону веселости, который демонстрируют палачи, когда удар топора разрезает воздух с особенно стремительным свистом.

Он смял бумаги в кулаке с такой силой, что его кисть побелела.

Он пружинисто повернулся к другому человеку, крутанувшись на носках.

Но продолжение этой сцены мне было увидеть не суждено.

Я распахнула глаза.

Несмотря на оставленное открытым окно, мне было так душно, что я буквально не могла вдохнуть достаточно глубоко, для того чтобы наконец почувствовать, что кислорода в моих легких достаточно. Я резко села на кровати, откидывая в сторону тяжелое одеяло и хватаясь за ткань сорочки на груди. Ткань ощущалась сырой под моими пальцами, и я запоздало поняла, что неприятное чувство, будто что-то движется вниз по моему лицу, было вызвано стекающими со лба каплями пота.

Это никуда не годилось.

Вечером, помогая мне готовиться ко сну, Фекла сказала:

— Сегодня вы спите на новом месте, юная госпожа, как знать, может, сегодня вы увидите вещий сон.

— Что, например? — полюбопытствовала я, хотя примерно догадывалась, о какой именно примете идет речь.

— Суженого, конечно же!

Фекла глупо хихикнула, продолжая взбивать подушки, и после того, как мы по моей инициативе потратили весь день на поиски куда-то резко запропастившегося Платона, она не выглядела обиженной на меня, и, кажется, даже довольно искренне пыталась мне помочь, но теперь я уже не была так в этом уверена.

Может, она добавила что-то в мой чай?

Может, она специально упомянула о вещих снах?

Нет-нет.

Нельзя так думать, не то закончу как оригинальная Дафна.

Все начинается с того, что ты обвиняешь кого-то, толком не разобравшись в ситуации, а заканчивается тем, что во всех смертных грехах обвиняют уже тебя.

Мне снилась чья-то могила. Но вот чья? И человек, которого я никогда не видела. Вот уж поистине возлюбленный мечты! Был ли во всем этом какой-то смысл? Или это тонкий намек вселенной на то, что ни до какой встречи с возлюбленным я не доживу?

С моими постоянно крутящимися на рекламном повторе мыслями о возможной кончине это не удивительно. Думай о чем-то почаще, и вскоре оно начнет мерещиться тебе в каждой тени. Вероятно, я сама себя накрутила.

Я хлопнула себя двумя ладонями по щекам, чтобы прийти в чувство.

И в ту же секунду хлопнула дверь моей спальни, и в нее влетела взлохмаченная и босая Фекла, вооруженная канделябром, а следом за ней и какой-то заспанный мужик с саблей наперевес.

— Что за, — начала было я.

— Юная госпожа! — взвизгнула Фекла. — Вы так кричали! Что случилось? Неужели, — ее взгляд метнулся к распахнутому окну, — неужели кто-то пробрался сюда? Злоумышленник? Где он? Не бойтесь, сейчас мы быстро покажем ему-

— Нет! — я замахала руками, опасаясь, что своими криками Фекла сейчас перебудит весь дом, сюда примчатся граф и моя мать, а следом и Платон, который, конечно не упустит случая сказать, что вот именно поэтому собака была бы — лучше. — Мне всего лишь приснился, эм, суженый, как ты и говорила!

— И поэтому вы кричали? — нахмурилась Фекла, опуская канделябр.

— Он был невероятно страшный, — со всей доступной серьезностью сказала я, на всякий случай про себя мысленно извиняясь перед обладателем убийственных желтых глаз. — Просто урод.

Поняв, что мне ничего не грозит, мужик с саблей растворился в темноте коридора. Фекла поставила канделябр на столик и подошла к моей кровати.

— Не расстраивайтесь, юная госпожа, — вдохновенно принялась вещать она. — Дело в том, что иногда сны показывают нам перевернутые изображения!

— Да?

Она важно кивнула, поднимая вверх указательный палец.

— И поэтому понимать их нужно не буквально, а наоборот! Вам приснился невероятно уродливый суженый, но на самом деле — он просто красавец. Такой, что все дамы высшего света будут вам завидовать и кусать локти от досады! Уверена, у вас будет самый прекрасный жених на свете!

Боже, она что, держит меня за ребенка?

А, ну да.

Ее взгляд метнулся к моим взмокшим волосам и помятой сорочке.

— А теперь давайте я помогу вам умыться, юная госпожа, — сказала она, перекидывая заплетенные в косу волосы за спину и засучив рукава собственной ночной рубашки.

Утром ничто не выдавало во мне человека, разочаровавшегося в личной жизни еще до того, как та даже успела начаться.

Фекла помогла мне красиво убрать волосы, перехватив два низких хвоста лентами в тон моему зеленому платью, и отвела меня в просторный зал, где меня уже дожидался завтрак.

— Матушка и граф еще не проснулись? — спросила я, повертев головой и осознав, что за столом кроме меня никого нет.

— Их сиятельства с раннего утра отбыли по делам, — сказала Фекла. — Матушка ваша поехала в столицу, а господин отправился в полк, у гусар постоянно что-то случается, стоит только оставить их без присмотра, а теперь вот еще и на озере приключилась беда, и-

Дела какого-то озера сейчас стояли где-то невероятно низко в моем списке приоритетов.

— А Платон?

Фекла нахмурилась, и ответила не сразу. Я подумала, что она толком не знает, где он, с тех пор, как граф приставил ее ко мне, она никуда не отлучалась, и даже ночью опять же была со мной. Но ее ответ удивил меня.

— У юного господина сейчас урок этикета, — сказала она.

— То есть он уже позавтракал?

— Господин Бонье, наставник по этикету, говорит, что знания — это та же пища, а потому, если юный господин будет приходить на занятия сразу после завтрака, толку от таких занятий не будет, — аккуратно пояснила Фекла. — И что юный господин совсем не справляется с уроками. Да и капитан Раскатов, учитель фехтования, постоянно ругает юного господина за то, что он совсем не делает никаких успехов в обращении с саблей.

Ей не хватало только добавить, что все это чушь собачья.

Так что я сделала это за нее.

— Юная госпожа! — воскликнула Фекла, и прижала руки ко рту, словно это она выругалась, а не я.

Ну да, у меня вот не было никаких уроков этикета. Так что могу, умею, практикую.

Этот господин Бонье вообще в курсе, что голод провоцирует в человеке пробуждение первобытных инстинктов?

Например — убийство!

Или это то, на что как раз надеется капитан Раскатов?

Что Платон в конечном счете озвереет и зарубит его к чертям?

И тогда граф так противненько скажет:

— Бу-бу-бу, ты снова не следил за собой, и, погляди-ка — кто-то реально умер!

Вот так неожиданность.

Ну, не удивительно, что Платон такой бледный и худой, он со своими уроками, наверное, вообще ничего не жрет.

— Где он? — спросила я, потеряв всякий интерес к собственной тарелке и подскакивая из-за стола.

Фекла захлопала глазами.

— Где у Платона проходят уроки?

— В библиотеке.

— Отлично, — кивнула я. — Пойдем.

— Что, куда вы, юная госпожа? — всполошилась Фекла.

— О, — протянула я. — Думаю, мне тоже нужны уроки этикета.

— Нет-нет, граф сказал, что наймет вам учителей в ближайшее время, юная госпожа, уроки этикета для юноши и девушки ведь так различаются, пожалуйста, вернитесь за стол, вы даже не притронулись к еде!

— Нет, — я покачала головой. — Я хочу начать прямо сейчас.

Уверена, наставник Бонье по достоинству сможет оценить мой голод.

Мой преподаватель философии в университете говорил, что идеал недостижим. Он является для нас некой путеводной звездой, самой яркой точкой на горизонте, до которой мы никогда не сможем добежать, как бы быстро мы ни бежали, и именно поэтому мы так называем его — идеал. Что-то совершенное, абсолютное, что-то, чего мы желаем всем сердцем, и именно поэтому можем влачить свое жалкое существование крохотной песчинки, плача и цепляясь за эту зыбкую надежду.

Это прямо противоречило тому, что в том же семестре на своих лекциях говорил преподаватель экономики. Идеал в его понимании выглядел не просто достижимым, но и измеримым. А еще актуальным и инвестиционно привлекательным, если уж на то пошло.

Жизнь полна неудач и провалов, боли и разочарований, но деньги, любил повторять он, деньги делают ее значительно лучше.

Впрочем оба они сходились в одном — я была невыносимым студентом.

Я толком не слушала лекции, предпочитая скролить ленты соцсетей, и потому задавала миллион тупых вопросов, когда наступало время для вопросов. Я задерживала сдачу работ. Я с трудом наскребала проценты оригинальности.

И, по всеобщему признанию — было куда проще научить чему-то обезьяну, чем меня.

Если бы я решила сдавать на права, все пешеходы мира оказались бы в опасности, к счастью для них — я умерла гораздо раньше, и попала в мир, где автомобилей в принципе не водилось, так что все могли с облегчением выдохнуть.

Все, кроме господина Бонье, разумеется.

Довести которого — я считала делом чести.

Граф и правда планировал пригласить для меня отдельных учителей — наставницу по танцам, наставницу по этикету, какую-то грымзу, что учила клепать стихи, и флористку, которой полагалось объяснить мне, как послать кого-нибудь с особой изощренностью, специальным образом обвязав лентами букет.

В моем понимании это было возможно только в том случае, если на лентах было написано широко известное во всех мирах неприличное слово, так что на флористку я согласилась.

Из интереса.

Для всего остального у меня было оружие пострашнее любого меча — лесть.

— Но разве господин Бонье не сможет учить меня? — непонимающе захлопала глазами я. — Ведь, если отец, — мне пришлось пойти на эту хитрость, и перестать в глаза звать его графом и Его Сиятельством, как он и просил, если я хотела чего-то добиться, — нанял его, он невероятно хорош. Он знает все об этикете. А если он не знает, то почему он учит брата? Хочет, чтобы тот выставил себя дураком? И опозорил отца?

Господин Бонье был крошечного роста, что неплохо компенсировалось его гигантским самомнением.

Злобный, морщинистый как престарелый шарпей, с отвратительно слюнявыми уголками рта и в очках, которые то и дело съезжали вниз по носу, вынуждая его поправлять их пухлыми кривыми пальцами.

Эти очки запотели от пара, который с самого начала этой беседы валил из его ушей.

У графа по жизни была одна радость — глумиться над людьми, так что он немедленно ухватился за возможность и повернулся к господину Бонье с фальшиво изумленным выражением лица.

— Действительно, — сказал он. — Неужели ваших талантов недостаточно для того, чтобы справиться с маленькой девочкой? К тому же такой славной, как Дафнюшка.

Я покивала головой.

— Ваше Сиятельство, — подобострастно принялся лепетать господин Бонье. — Я не сомневаюсь в том, что юная госпожа способна без труда усвоить материал, — лжец. — И, конечно же, я прекрасно осведомлен обо всех аспектах этикета высшего общества, однако, — он замялся.

— Однако? — вскинул бровь граф.

— Однако, это может существенно помешать юному господину. Как я уже говорил, юный господин учится медленно. С появлением на занятиях юной госпожи, боюсь, весь прогресс, которого мы добились и вовсе исчезнет, как утренняя дымка.

Словно там был какой-то прогресс.

Я обалдевала от наглости этого старика.

Потому что все то время, что он говорил, я следила за выражением лица графа.

И это выражение не было хорошим.

Да — он был строг с Платоном.

Да — он редко обращал на него внимание.

И да — он ни разу даже не поздравил его с днем рождения, потому что в этот день он каждый год запирался в своем кабинете, шел в потайную комнату, где висел портрет матери Платона, и подолгу смотрел на него, безмолвно рыдая.

Но.

Но он снова женился, и он очень старался выглядеть хорошим парнем перед матерью и передо мной, и я начинала думать, что если он так поступил, то, возможно, он наконец решил отпустить свое горе. И если это так, то наверняка — где-то глубоко в душе он захотел бы наладить отношения и с Платоном.

И, ну, отношение к Платону в реалиях аристократического общества — это во многом отношение и к самому графу. Господин Бонье сейчас завуалированно назвал Платона тупым, что означало одно из двух: тупой была покойная графиня или сам граф. И за любой из вариантов граф вполне мог бы господина Бонье вызвать на дуэль, а после размазать по панорамному окну.

— То есть вы хотите сказать, что не справляетесь даже с Платоном? — прогрохотал граф. — Дафнюшка, ты точно хочешь заниматься у этого человека?

— Я хочу учиться вместе с братом, — сказала я. — Если ему не нравится господин Бонье, то и мне тоже!

Господин Бонье выглядел так, словно я ударила его в челюсть.

Потому что следующими словами графа были:

— Фекла, приведи Платона. — приказал граф, неловкой маячившей возле меня горничной, и немедленно перевел взгляд на меня:

— Давай спросим у него, нравится ли ему господин Бонье.

И потому, что было кое-что, о чем граф пока не знал.

Я уже посещала занятия господина Бонье.

И я-то точно знала — он не нравится Платону.

Платон мечтает утопить его в фонтане.