Мой бесполезный жених оказался притворщиком

Глава 40

Если бы сны были материальны, они бы уже задушили меня подобно змеям. К счастью, это были всего лишь эфемерные сюжеты, не способные принести с собой ничего, кроме искреннего желания как следует потрясти головой по при пробуждении.

Так сильно, чтобы из этой головы вылетело вообще все до последней мысли. Так или иначе — терять мне все равно было особо нечего, потому что тех мыслей там было кот наплакал, а умных и того меньше, считай, что и вовсе нет.

Мне снилась всякая ерунда, которую, наверное, и запоминать-то не стоило, но я все равно — запоминала в мельчайших деталях, в надежде на то, что однажды всему этому найдется объяснение.

Светлый бальный зал, в котором оригинальная Дафна Флорианская оказалась впервые. Её ослепил свет потолочных люстр, блеск драгоценных камней на платьях дам и — перспектива наконец-то познакомиться с цесаревичем.

Он стоял рядом с Платоном и смеялся над чем-то, а потом, когда Платон повернулся, увидел ее и замахал рукой, приглашая подойти к ним, Дафна тоже кое-что увидела.

Она увидела темный, едва различимый туман, который обхватывал горло цесаревича подобно газовому шейному платку, который было так привычно видеть на вдовах.

Дафна пригляделась к Платону, затем бросила несколько быстрых взглядов по сторонам, но больше никто не смотрел на цесаревича, больше никто не находил в его облике ничего странного.

Может, что-то случилось с ее глазами?

Она почувствовала, как от волнения загорелись щеки, как пересохло в горле.

Дафна закашлялась, и тогда тонкая женская рука в перчатке протянула ей бокал, который девушка осушила даже не задумываясь.

У напитка был сладковатый, но какой-то неприятный вкус.

Тем не менее выплевывать его обратно было бы верхом неприличия.

— Спасибо.

— Разве он не лучшее из того, что только может предложить мир?

— Что? Кто?

Рука указала вперед.

— Цесаревич. Вам разве не кажется, что он по-настоящему ослепителен? Разве за любовь такого человека не стоит сражаться изо всех сил?

Дафна снова посмотрела на цесаревича, и на этот раз… на этот раз она не увидела ничего, кроме света, подсвечивающего волосы цесаревича подобно короне…

Иногда я даже лиц участников происходящего разобрать не могла. Только слышала их голоса.

Удар кулака по запертой двери.

— Ты совсем рехнулась?!

Песок, раскалённый от жары, звон металла, прищуренные проведенные глаза.

— Ты сказал, что в награду я могу забрать любой меч. А я хочу забрать этого человека.

Шорох платья в темноте.

— Как жаль, что ты уже не сможешь воспользоваться этим даром.

Я резко села, распахнув глаза.

И с удивлением обнаружила, что вместо ковра лежу на деревянной скамейке, стоявшей в тени покосившегося тополя напротив гостиницы.

Которая прямо сейчас, кажется… горела?

Ну да.

Горело предрассветное небо и — гостиница.

Навес уже обвалился, а стекла потрескались и мелким крошевом осыпались на мозаичную каменную плитку, по которой с воплями кругами носилась хозяйка гостиницы.

— Горим! Горим, люди добрые! Горим! На помощь!

В близлежащих домах зажегся свет.

Кто-то из соседей высунул голову в окно.

— Да чтоб ты уже догорела наконец со своим рассадником порока, старая сводница! — рявкнул недовольный женский голос.

— Это я-то сводница?! — замерла на месте хозяйка гостиницы.

— А кто ещё! Как будто бы никто не знает, что у тебя за постояльцы! Только для вида и прикидываешься высокоморальной, фырчишь себе под нос, а деньги-то с них все равно берешь и к себе пускаешь! Да от такого знаешь, что бывает?

— Ну что? Что?

— Место портится, вот что! Как бы у тебя там какая тварь не завелась. Сколько раз мы приглашали жреца, чтобы он провел очистительный ритуал, так ты же не пустила, старая, пот-

— Ещё чего не хватало!

— Вот пусть тебя эти мерзавцы бесстыдные и тушат!

И на этом свет в ближайших окнах снова погас.

К бесстыдным мерзавцам, надо было думать, относилась и я. Какой позор. Мало мне было того, что я и так превратилась в ту самую выскочившую замуж еще до вручения аттестатов одноклассницу, теперь ещё и это. Бабки на лавке не обсуждали меня только потому, что на той самой лавке сейчас как раз-таки и лежала я.

Хорошо хоть не успела обзавестись несколькими детишками.

Впрочем, возможно, Платон, Иларион и Гордей шли в зачёт. Платон был мне родной и любимый, об Иларионе никто не вспоминал до тех пор, пока не звонили из опеки, а Гордей был — приемный.

Его однозначно со злым умыслом подкинули черти.

Евжене в таком случае отводилась роль тётушки, которая регулярно советовала всех их показать психиатру, и по совместительству была тем самым психиатром.

Что касается остальных, причисленных зоркими соседями к бесстыдным мерзавцам…

Рядом со мной с невозмутимым видом сидел молодой мужчина в военной форме. Его серый китель был расстегнут, голубые глаза казались опухшими, а густые темные волосы спутались и явно пребывали не в лучшем виде.

Кого-то он мне напоминал.

Так, погодите-ка.

Лукьян так сильно за одну ночь измениться не мог, если только я не проспала нападение на нас пластического хирурга, а значит — он сейчас был внутри!

Вполне возможно, что пожар устроила тварь, чтобы… чтобы скрыть следы! Или ещё по какой-то причине.

В любом случае, нужно было срочно что-то предпринять.

Я подскочила со скамейки так резво, совершенно не удивительно, что я упала.

Запнувшись о чьи-то ноги.

Растянувшись на земле я вперила в незнакомца полный ненависти взгляд.

Но его нисколько не проняло.

Так, опухшие глаза, кто-то рыдающий за стенкой, наверняка это был он. А значит он мог видеть Лукьяна. Что ж, мужик, живи, кажется, какая-то польза от тебя есть.

— Где Лукьян? Парень, который был со мной? — спросила я, снова оказавшись на ногах. — И какой психопат поджёг гостиницу?

Незнакомец нахмурился и задумчиво посмотрел на крышу гостиницы.

— А это разве не ваш? Вас вынес, меня выгнал и вон, лупит какую-то страхолюдину.

Я тоже посмотрела на крышу. Там отчётливо виднелись две фигуры. Паучиха, которая даже не старалась прикидываться человеком, только истерично размахивала гигантскими лапами, и — Лукьян. Который планомерно добивал ее какой-то палкой, вокруг которой была намотана подожженная тряпка, судя по цветочному узору когда-то бывшая шторкой.

Мне хотелось бы помочь ему. Например, призвать молнию, но…

Но он и сам как-то умудрился все поджечь, я с большей долей вероятности как-нибудь криво прицелюсь и попаду по нему, да и вроде как бой развивался исключительно в пользу Лукьяна.

У Паучихи не было и шанса.

Что ж.

— …какой психопат поджёг гостиницу, сказал бы кто-то, — продолжила свою мысль я, — а я скажу, что у него наверняка были на то причины.

— Горим! Горим!

Я села обратно на скамейку.

— Граф Флорианский, — представился незнакомец, — Емельян Елисеевич.

А, так вот кого он напоминал. Хотя… Не так уж и похож.

— Дафна Михайловна, — сказала я, — Флорианская.

И только секунд через десять до меня дошло, что говорить этого не стоило. Это не привычный мне мир, где полным полно однофамильцев, здесь Флорианские такие одни единственные и, наверняка, все друг друга знают…

— Михайловна… Это со стороны деда Дионисия что ли? Или… Так, а кто там ещё есть. Ой, да неважно. Вы на мою свадьбу?

Зря я волновалась.

Во все времена Флорианские, похоже, были не любители семейных посиделок и понятия не имели, как выглядит их родня. Уверена, большинство из них встречало многочисленных родственников только на похоронах. Лёжа в гробу.

— А у вас свадьба? — обрадовалась я смене темы.

Лукьян уже просто лениво подпинывал паучиху ногами к краю крыши, чтобы, видимо, столкнуть ее прямо на голову хозяйке гостиницы, которая ни на секунду не замолкала.

— Ну да, я же так и не разослал приглашения. Даже не распаковал… завтра в десять утра. Приходите обязательно, буду очень ждать.

Меньше всего мне хотелось идти на — свадьбу. Пока что ни одна из них ничем хорошим для меня не закончилась. К тому же у нас с Лукьяном были дела поважнее.

Но и отказываться было как-то неудобно. Все-таки прапракакой-то дед.

— А вы не против того, что ваша свадьба превратится в бардак? Знаете, с нами ведь такое, — я помахала рукой в сторону гостиницы, — происходит постоянно.

— Очень на это надеюсь. Можете встать поближе к моей невесте. Вдруг случится так, что ей на голову упадет бюст Луланы.

— А вам разве не будет ее жалко?

Емельян Флорианский округлил глаза.

— Нет, — с очень знакомой мне интонацией хохотнул он. — Нет, почему мне должно быть ее жаль? Я ее даже не знаю!

И в самом деле.

Один в один.