Мой бесполезный жених оказался притворщиком

Глава 26

Времени почти не оставалось, я успевала только прыгнуть в любезно присланную за мной карету и надеяться на то, что императрица извинит мой слегка потрепанный вид, так что собирали меня всей комнатой.

У Евжены нашлось уцелевшее кремовое платье (спасибо ее лени и противоударным чарам, наложенным на чемодан), в котором, наверное, не стыдно было показаться во дворце, а Надя проявила чудеса парикмахерского искусства, накрутив мои обгоревшие волосы на сахарную воду и порезанную на ленточки простыню.

Резать к слову пришлось не так уж и много, за нас уже постарались умертвия.

Надя попыталась украсить получившуюся прическу высушенными цветами, но Евжена решительно отмела эту идею, заявив, что высушенными цветами прически украшают только покойникам.

А меня хоронить было пока рано.

— Как красиво! — хлопнула в ладоши Надя, прыгая вокруг и рассматривая меня со всех сторон.

Ах, Надя, ты мне льстишь.

Кудри топорщились в стороны, с лица так и не сошли красные пятна, и пудра нисколько не спасала ситуацию. Платье было великовато мне в груди. Хорошо хоть, что это не сильно бросалось в глаза благодаря фасону.

К тому же императрица-то при разговоре наверняка будет смотреть чуть повыше, так что не страшно.

— Как-то кисло, — нахмурилась Евжена. — Надо что-то на шею повесить.

— Ага, петлю, — согласилась я.

Тогда в общем-то и высушенные цветы окажутся к месту.

— Дафна!

— У Гордея наверняка что-нибудь есть, — предположила Надя.

О, да.

У Гордея всегда что-то да есть. Если взять его и сильно потрясти, из него наверняка выпадет несколько перстней, пара браслетов, кулоны разной степени алмазности и даже — серьга.

Более того, в оригинальном романе императрица после церемонии пожелала видеть как раз Надю Змееву, и Гордей любезно помог ей с украшениями. Но мне этот вариант совсем не подходил. Змеевы на все лепили свой фамильный герб. Змею с рубиновыми глазами в окружении пламени. И я с подобными украшениями буду выглядеть мягко говоря странно, я же не потерянная княжна.

— Сойдет, — я отмахнулась от очередной попытки Нади найти альтернативное применение стяжкам от штор и поглядела на свое отражение в разбитом зеркале.

Не все так плохо. По итогу вышло вполне прилично, во всяком случае приличнее того, как выглядел вызвавшийся сопровождать меня Иларион.

Что-то подсказывало мне, что он просто хотел поскорее добраться до дома.

Возле кареты ожидаемо обнаружился не только Иларион.

Нервируя кучера там собрались и все его соседи по комнате. Может, они надеялись, что их тоже подбросят кого куда, но, к сожалению, столько народу бы попросту не влезло в карету.

И поэтому стенания Платона ни к чему не привели.

Комнаты в мужском общежитии подверглись еще большему урону, чем в женском, от них и вовсе почти ничего не осталось, но Гордей Змеев, у которого не только должно было поубавиться вещей, но и которому прилетело проклятием, выглядел так, словно готовился давать интервью на телевидении. Он успел переодеться, причесаться, умыться, обвешаться амулетами и надушиться каким-то одеколоном, от запаха которого, сильно отдающего ладаном и табаком, темнело в глазах.

Его соседи по сравнению с ним выглядели нищими, по ошибке заглянувшими на огонек. На огонек пожара, который все еще не до конца удалось потушить.

Рубашка Илариона превратилась в лохмотья, волосы спутались и свисали вниз сосульками, а на щеках виднелись поджившие глубокие царапины. Раненых было много, так что медикам не хватало сил и времени привести его в более приличный вид.

Платон выглядел так, словно ограбил ночлежку. Впрочем, он выглядел так каждый раз, когда я ненадолго отворачивалась.

Если на улице был ветер, то он непременно дул так, чтобы поставить волосы Платона дыбом, перекрутить галстук и швырнуть в его только что выстиранную рубашку какой-нибудь грязный лист. Если на дороге была лужа, единственная лужа на много метров вокруг, то Платон обязательно наступал в нее, из-за чего на его ботинках оставались пятна и грязные разводы.

Я искренне надеялась, что с годами у него это пройдет, но — зря.

Что касается Лукьяна — он единственный мог бы дать Гордею Змееву сто очков форы, потому что в ходе бесконечной беготни, драк и летающих туда-сюда боевых заклятий он умудрился избежать даже крошечной зацепки.

Наверняка это были какие-то фокусы со временем. Обычный человек просто не способен был не извозиться в грязи по уши в подобной ситуации.

Все взгляды устремились ко мне, неловко ковыляющей к карете в жмущих мне туфлях, и я как раз собиралась спросить, что они все тут забыли, но подпрыгивающая от какого-то только ей одной известного восторга Надя опередила меня.

— Правда Дафна отлично выглядит? — радостно спросила она.

Ну, ты это зачем сказала-то, а?

Может, там были исключительно благие порывы, и Надя очень хотела поддержать меня, вынудив мальчиков отсыпать мне комплиментов, вот только надо было понимать, что она выбрала для этого не тех мальчиков.

Я услышала как Евжена позади меня хлопнула ладонью по лицу.

Гордея Змеева очень показательно перекосило. Он наверняка хотел высказать свои соображения по поводу моего внешнего вида, но, бросив быстрый взгляд в сторону лениво покачивающегося на пятках Платона, чье выражение лица не обещало ничего хорошего тому, кто скажет, как я в действительности выгляжу, передумал. У него на глазах навернулись слезы от едва сдерживаемого возмущения. Должно быть, он прикладывал последние силы к тому, чтобы промолчать.

Эх, скажи спасибо, что меня не украсили высушенными желтыми гвоздиками из тех, что ты на днях подкинул нам под дверь. Не то я бы сказала, что ты мой личный стилист, и от этого позора было бы не отмыться до конца жизни.

Платон мрачно оглядел меня от земли до макушки.

Лукьян уставился немигающим взглядом в область декольте, сразу определив главный недостаток моего внешнего вида.

Иларион неловко закашлялся.

— Платье почти что белое, волосы на парик смахивают и пудры в пять слоев. Петли на шее только не хватает для полного комплекта, — наконец фыркнул Платон.

— Вот и я тоже самое сказала, — подхватила я.

— Сразу видно, что вы родственники, — пробурчал Иларион.

— Это мое платье! — возмутилась Евжена.

— И зачем тебе такое платье? — прищурился Платон. — На случай, если тебя хоронить придется?

— Оно кремовое, а не белое! — возмутилась Надя.

— Да какая разница, какого оно цвета, если это прошлогодний фасон, — наконец не выдержал Гордей Змеев. — Моя тетя прошлым летом еще как раз такое выкинула, потому что их больше никто не носит. Прислуга если только.

Повисла оглушительная тишина.

— Дафнюшка отлично выглядит, — Платон мгновенно развернул свое мнение на сто восемьдесят градусов. — А тебя, неудавшийся модник, вообще никто не спрашивал.

— Спрашивали всех! И мне нет до вас никакого дела, ясно? Это же не я буду перед императрицей позориться в прошлогоднем платье.

— Если ты заявишься на прием к маме в платье, то прошлогоднее оно или нет, ее заинтересует в последнюю очередь, — философски отметил Иларион.

— И как я только оказался в вашей компании.

— Вот именно, никто никогда тебя не зовет, а ты тут как тут.

— Надо его хотя бы перекрасить заклинанием, тебя репутация твоей сестры вообще не волнует? Зеленое еще нормально будет выглядеть, а так просто мрак. Спасибо мне скажи лучше, что хотя бы у кого-то тут есть вкус!

— На шею и правда что-то нужно, — продолжала причитать Евжена.

У меня разболелась голова.

Поэтому я уставилась на единственного человека сохраняющего хладнокровие.

На Лукьяна.

Заметив мой взгляд он вопросительно приподнял одну бровь.

Пользуясь тем, что внимание переключилось с меня на обсуждение последних модных тенденций я приблизилась к Лукьяну, встав так, чтобы он загораживал меня ото всех остальных. Конечно, у него не было таланта Евжены управлять своими и чужими эмоциями, но, как я заметила, он редко терял самообладание, поэтому рядом с ним всегда ощущалось некоторое спокойствие.

— Совсем плохо выглядит? — шепотом спросила я.

Не знаю почему, но мне казалось, что Лукьян ответит честно, но в то же время мягко и не станет лишний раз упражняться в остроумии за мой счет.

— Рейн права, — сказал Лукьян, бегло скользнув по мне взглядом.

Затем он подцепил что-то под воротником и ловко стянул со своей шеи шнурок с небольшим плоским белым камнем. Лукьян натянул шнурок между руками и уже было шагнул в мою сторону, явно намереваясь накинуть его на меня, но в последний момент передумал и просто протянул на вытянутой руке.

Свисающий камень медленно покачивался и блестел на солнце.

— Возьми.

— А, но ведь это наверное что-то ценное, — растерялась я.

Я сильно сомневалась в том, что Лукьян стал бы носить какое-то случайное украшение. Наверняка это был какой-нибудь амулет. Или фамильное украшение, доставшееся ему по наследству. Конечно, я могла взять его и даже спокойно надеть, ведь никаких отличительных гербов и печатей на нем не было видно, но не слишком ли это?

Что, если с моим везением я потеряю его или сломаю? Или на меня из-за угла нападут разбойники и украдут его?

Я вообще смогу возместить его стоимость в таком случае?

Глаза Лукьяна сверкнули, как бывало всякий раз, когда он принимался дурить окружающих. Мы пока все еще не так уж хорошо знали друг друга, но я уже начинала понимать, что именно так выглядит Лукьян, когда он что-то задумал.

— Потом вернешь, — сказал он.

Немного поколебавшись, но так и не разгадав, в чем тут может быть подвох, я все же взяла шнурок и повесила его на шею.

— Мило, — улыбнулся Лукьян.

— Это что, око времени? — прошипел привлеченный нашим разговором Гордей Змеев.

Он уставился на камень на моей шее так, словно там сидел таракан.

— Это просто лунный камень, — закатил глаза Платон. — Протри глаза.

— Да нет же!

Лукьян предпочел как и всегда проигнорировать Змеева.

— Вот теперь хорошо выглядит, — подняла вверх большие пальцы Евжена.

— Может быть, мы уже поедем? — с надеждой посмотрела я на Илариона.

И решительно залезла в карету.

Проигнорировав его протянутую руку.

Ой.

Ехать в карете с Иларионом, и я имею в виду находиться с ним один на один в замкнутом пространстве, было очень неловко.

Я внезапно осознала, что на протяжении всего года держалась на расстоянии и всегда взаимодействовала с цесаревичем через кого-то. И он делал тоже самое. Он никогда не обращался ко мне напрямую и предпочитал не оставаться исключительно в моей компании, всегда втягивая в разговор кого-то еще.

И, если у меня были вполне реальные причины так поступать, то у Илариона их… не было. Я ничего ему не сделала, я была абсолютно уверена в этом, и это сдержанное опасение, которое он всячески маскировал то под растерянностью, то под стеснительностью, казалось мне очень подозрительным.

Все то время, пока я пристально смотрела на него, он предпочитал разглядывать дно кареты.

— Кажется, я тебя так и не поблагодарил, — наконец сказал он, все еще избегая смотреть на меня и вместо этого уставившись на пролетающие за окном деревья, развилки и дворцы.

— Там во многом была не только моя заслуга, — сказала я.

И разговор снова зашел в тупик.

От академии до Приморского дворца было не так уж далеко, так что уже совсем скоро мы оба с облегчением выдохнули, осознав, что больше не придется находиться в тоскливой компании друг друга.

Какие же мы оба были унылые, просто ужас.

Приморский дворец потрясал воображение. Одно дело читать его описание, и совсем другое — увидеть в реальности. Есть дворцы в которых можно встретить свою судьбу, есть те, где можно встретить призрак вашего почившего деда, а есть те — в которых можно встретить свою смерть.

От старости.

Потому что, когда вы наконец проберетесь через все бесконечные коридоры, арки, колоннады, витые лестницы, прямые лестницы, широкие лестницы, залы скульптур, залы картин, музыкальные залы, храмовую постройку, бальные залы, тронный зал, пристройку прислуги, живую изгородь, цветочную аллею и парк, чтобы добраться до крохотной беседки, в которой императрица по вечерам пьет чай, любуясь морским видом — вам как раз стукнет лет сто, не меньше.

Я думала, что Иларион захочет поздороваться с матерью, но он, перепоручив меня баронессе Штерн, фрейлине Ее Величества, просто сбежал куда подальше.

И теперь я понимала почему.

Он элементарно свалился бы без сил еще где-то на первой лестнице.

К слову говоря, лестницы во дворце имели свои особенности, а именно — исчезающие ступеньки.

Видимо, это была своеобразная защита от воров и наемных убийц, вот только работала она из рук вон плохо, потому что подловить меня не удалось ни одной из них.

Баронесса Штерн, довольно молодая, но не слишком красивая женщина с большим носом и тонкими редкими рыжими волосами, степенно плывущая впереди меня, несколько раз бросала за спину крайне удивленные взгляды.

На очередном из них я не выдержала.

— Что-то не так? — уточнила я.

Не так со мной было абсолютно все, конечно, но тем не менее!

— Как правило, лестницы вызывают у гостей некоторые… трудности, — невозмутимо ответила баронесса. — Вы не впервые во дворце?

— Впервые.

Баронесса сердито поджала губы. По выражению ее лица было ясно, что она крайне мной недовольна. Словно я сейчас нагло обманывала ее.

Удивительно.

То есть ты была бы счастливее расквась я себе нос по дороге?

— И что же, — решила продолжить я эту тему, — всех гостей водят через эту полосу препятствий?

— Нет, есть другой путь, — покачала головой баронесса. — Но этот — самый короткий. Ее Величество хотела бы встретиться с вами как можно скорее. Не стоит терять драгоценное время.

Какой великолепный подход.

Да ты прямо стратег года.

А ничего, что такими темпами я быстрее с травматологом встречусь, чем с императрицей?

Наконец мы добрались до беседки.

Она была совсем небольшой, из белого, сверкающего в лучах солнца камня, увитая лозами винограда, отбрасывающими объемную тень.

И в этой тени сидела женщина.

Она смотрела сторону моря, а затем повернула голову, чтобы взглянуть на нас с баронессой Штерн.

— Ваше Величество, — баронесса Штерн склонилась в реверансе, — я привела Дафну Флорианскую.

И я повторила реверанс за ней, только чудом не завалившись вперед.

Что ж, после стольких лет стоило признать.

Я могла опозориться где угодно, когда угодно и перед кем угодно. Мне для этого даже никакие особенные условия не были нужны.

Я мучительно размышляла, стоит ли мне что-то сказать и главное — что.

“Добрый день!” — как-то фамильярно.

“Вызывали?” — еще хуже.

“Вы что-то хотели?” — вообще кошмар.

— Спасибо, Альбиночка, ты свободна, — сказала императрица, медленно обмахиваясь веером.

И, когда баронесса Штерн развернулась и стремительно скрылась в фигурных кустах, императрица сосредоточила все свое внимание на мне.

Как неприятно.

В конечном счете я выбрала — молчать и улыбаться, но чем дальше, тем сложнее мне было сохранять на лице улыбку. Императрица Лисафья Андреевна не была жестокой или злой, она не играла никакой значимой роли в сюжете, и все же я не могла отделаться от ощущения того, что ее стоит опасаться, даже если объективных причин сомневаться в ее доброжелательности не было.

Я не могла не отметить, что Иларион был очень похож на нее. У императрицы были такие же светлые волосы и зеленые глаза, тонкие губы и персиковый цвет лица. Но в отличие от Илариона у нее был пристальный цепкий взгляд, от которого ничто не могло ускользнуть.

Она быстрым движение схлопнула веер, который не мог не привлечь мое внимание, потому что в последние годы в моду вошли нескладные модели с небольшим тонким зеркалом, расположенным по центру, но у императрицы веер был самым обычным, без зеркала. Кажется, Гордей Змеев надумывал лишнего. Императрице было совершенно плевать на моду. Можно было успокоиться и забыть о том, насколько нелепым было мое платье.

Императрица тоже улыбнулась, искренне сморщив уголки глаз, и у меня немного отлегло от сердца.

— Разве я такая страшная? — лукаво спросила она. — Кажется вы совсем не рады видеть меня, барышня Флорианская.

Я уже весь мозг себе сломала, пытаясь решить, как себя вести, но так ничего и не придумав, сдалась.

Если мне суждено смертельно оскорбить императрицу, значит я смертельно оскорблю императрицу.

— Я прошу простить мое невежество, — сказала я. — Я редко бываю в свете и мне бы не хотелось омрачить ваше настроение какой-нибудь глупостью.

— Вы омрачите его только в том случае, если и дальше будете стоять так далеко, что мне придется напрягать и слух и голос, чтобы поговорить с вами, — сказала императрица и поманила меня рукой в беседку. — Идите сюда, барышня Флорианская, не то боюсь вам там напечет голову, ведь у вас нет ни зонта ни шляпки для того, чтобы так долго стоять под солнцем.

Ах, кажется на мой нелепый внешний вид все же обратили внимание.

Я не забыла сделать еще один реверанс в благодарность за приглашение и расположилась за столом напротив императрицы, мгновенно ощутив блаженство, знакомое лишь тем, кто был вынужден долгое время стоять на высоких каблуках, а потом наконец-то получить передышку.

— Кажется, мой сын к нам не присоединится, — вздохнула императрица.

— У него был непростой день, — сказала я лишь бы что-то сказать.

На столе стоял чайник и две чашки.

— Это один из моих любимых чаев, — сказала императрица. — Попробуйте.

Слуг нигде не было видно, а императрица не стала бы мне прислуживать, это было просто нелепо, так что я сама наполнила свою чашку.

— У него очень приятная фруктовая композиция, которая напоминает мне о детстве. Такие сладкие воспоминания. Вам не кажется, что он похож на нежные розовые цветы?

Я без остановки кивая и улыбаясь поднесла чашку ко рту.

И только чудом не выронила ее, в последний момент совладав с дрогнувшими руками.

Фруктовый?

Да нет.

Это бы черный чай.

Причем — буквально.

Он был маслянистым и густым как чернила, и чем дольше я смотрела на него, тем отчетливее видела, что он дымится. К тому же от него пахло сырой землей и гнилью.

Я медленно сглотнула.

Закрыла глаза.

Выдохнула.

А когда снова открыла их — с чаем все было в полном порядке. От него пахло розой и цитрусом, он был прозрачным, чуть розоватым, чуть желтым, словно мед.

Императрица невозмутимо сделала глоток и вскинула брови, отметив мою заминку.

— Ну как вам?

Как вам сказать, Ваше Величество, кажется меня сейчас вырвет.

Мой затылок взмок от пота, и вовсе не из-за жары, в тени было очень прохладно, но под пристальным взглядом императрицы я бы ни за что не решилась рассказать ей о своих галлюцинациях. Она же решит, что я спятила, а, если и нет, если с чаем и правда что-то не так, то тем более потом проблем не оберешься.

Иногда нет ничего хуже, чем быть слишком наблюдательной.

Так что я поднесла чашку поближе к лицу, прикрыв нижнюю половину и демонстративно сделала несколько глотательных движений.

— У вас отличный вкус, Ваше Величество. Это и в самом деле удивительный чай.

Куда уж удивительнее.

Императрица заметно расслабилась и вновь принялась неторопливо обмахиваться веером.

— Наверное, вам интересно, зачем я позвала вас, — сказала она.

— Не могу отрицать.

И я очень рада тому, что не стала пить чай на самом деле, потому что следующие слова императрицы заставили бы меня выплюнуть его ей в лицо.

— Дафна, я бы хотела, чтобы вы стали невестой моего сына. Как вы на это смотрите?