Мой бесполезный жених оказался притворщиком

Глава 41

Свою невесту Емельян Флорианский никогда не видел и более того — видеть не хотел.

На браке настаивала его авторитарная матушка, стремящаяся поправить семейные дела.

Отец Емельяна любил читать, и от того семейное состояние висело буквально на волоске, ведь книгопечатание только-только зародилось, и иные книги стоили как целая конюшня лошадей с конюхом в придачу.

Графиня, решительно не понимала этого увлечения и старалась переучить мужа на, так скажем, аудио-формат, а именно — светские сплетни, но успеха ее инициатива не имела, долги, накопленные в местной букинистической лавке с чего-то нужно было выплачивать, и лучше бы с чего-то не своего, ведь Флорианские еще не сделали себе состояние на имперских военных походах.

Поэтому договорной брак любимого сына, который имел привычку читать разве что нехорошие слова, которые сам же и писал на соседских заборах, казался графине идеальным решением.

Барышня из богатой, но не слишком высокородной семьи весьма удачно давно вздыхала по Емельяну, дело было только за родителями.

Им удалось сойтись на приемлемых для обеих сторон условиях.

У самого же молодого графа были совсем иные планы.

Он предлагал такие варианты как поджечь букинистическую лавку, сказать, что батя не их, они его не знают, и вообще он не мог, потому что не умеет читать, да и зрение у него на старости лет как у крота, на худой конец — он готов был пойти в пираты.

Пара потопленных парсийских кораблей, нагруженных мехом — и проблема была бы решена.

А все потому, что у него уже была возлюбленная.

Аничкова Акулина Андреевна.

Которая не устраивала его матушку в следующем — она очень любила писать. Письма, да к тому же любовные по большей части, но — где писать, там и читать полюбить недолго, а это — очень дорого.

Так что кандидатура Акулины Андреевны была решительно отброшена прочь.

Я чуть было не заорала на весь переулок:

— Кого?!

Но вовремя прикусила язык.

По легенде Акулина Андреевна была ревнивица, обманщица и изменщица (а вовсе не обладательница золотого членского билета городской библиотеки), которая мало того, что водила своего жениха за нос, так еще и, когда его терпению пришел конец, он расстался с ней и нашел девушку на змею совершенно не похожую (на кобру, в общем — не в очках), Акулина Андрееевна так расстроилась, что обратилась злым духом и испортила его свадьбу.

Портрет, который нам рисовал Емельян Флорианский, соответствовал этому описанию лишь в одном.

Накануне Святой ночи, когда влюбленные договорились встретиться в этой полузаброшенной гостинице, подальше от посторонних глаз и сбежать на первом же корабле, отплывающем в Азарский алтынат, сердце Акулины Андреевны передумало.

Ей даже не хватило духу сказать все это Емельяну Елисеевичу в лицо.

Она лишь через слуг передала ему записку и, по слухам, буквально за несколько часов охватившим столицу, сбежала к какому-то состоятельному любовнику в Парсию.

Разумеется, Емельян не поверил этому.

Да и кто бы поверил?

Чем ее мог привлечь парсиец?

Парсийцы, как правило, писали за всю жизнь одно единственное письмо, и это было — завещание.

Емельян Флорианский бросился к Аничковым, но те смогли показать ему только письмо, в котором она попрощалась с ними и извинилась за тот позор, который навлекла на семью своим неблаговидным поступком. Она объяснила, что не хочет разрушать будущее Емельяна и боится, что если не исчезнет из поля его зрения, то он так и не сможет сделать правильный выбор.

Звучало все это…

— Очень подозрительно, — стряхнул пепел со штанов Лукьян.

— Я тоже так думаю, — кивнул Емельян Флорианский. — Акулиночка так поступить не могла. Она всегда поступала правильно и честно. Я никогда не слышал ни о каких любовниках, да и слухи все эти взялись буквально из ниоткуда. Так что я решил проверить гостиницу, и ситуация стала еще более странной.

Я начинала догадываться что именно заставило его плакать.

Само построение фраз наталкивало на эту мысль.

— Почему? — спросила я.

Взгляд Емельяна помрачнел.

— Потому что хозяйка гостиницы сказала, что еще утром Акулиночка заселилась в комнату на втором этаже. Вот только когда мы заглянули туда, там уже никого не было. Только еще одна записка оставленная на кровати. Если, — он запнулся, — если она и правда решила расстаться со мной… Зачем приходить сюда? Зачем оставлять новую записку? Матушка ведь уже передала мне одну. Я думаю, что с Акулиночкой что-то случилось.

— Та первая записка сейчас у вас? — спросил Лукьян.

— Конечно.

Порывшись в карманах Емельян Флорианский нашел ее.

Лукьян достал еще две записки.

Одна из которых была мне отлично знакома.

Все три записки были написаны идентичным почерком, что могло означать одно из двух.

Либо все три записки написали парсийские головорезы

— Это ее почерк?

— Да. Да, совершенно верно, это он.

Либо двести лет спустя записку с требованием выкупа за Гордея Змеева для нас также написала Акулина Андреевна.

Мы с Лукьяном переглянулись.

И вот этот второй вариант не нравился мне от слова совсем.

— Я не собираюсь расследовать еще и пропажу его невесты! — решительно отказалась я, когда Емельян Флорианский лишил нас счастья лицезреть его светлый лик, но напоследок наградил обнадеженным взглядом. — Мало нам парсийцев, тени, которая охотится за Змеевыми, так теперь еще и это? Кто мы, детективное агентство на добровольных началах? Что дальше? Трупы будут выкатываться из-за угла прямо тогда, когда мы и без того будем опаздывать на занятия?

— Хорошо бы еще сразу с записками, на которых написано имя убийцы.

— О, да. Так разгадка и свалится тебе прямо в руки. Мечтай.

— Расследовать не придется. Что-то подсказывает мне, что это дело напрямую связано с нашим и имеет очень простую разгадку.

— Неужели? И что же?

— Единственный пришвартованный на пристани парсийский корабль? Размещенные на столбах объявления?

— Какие еще объявления?

Впрочем, на столбах и правда висело множество объявлений. На пристани я лишь бегло скользнула по ним взглядом, а теперь вчиталась:

НАЙМУ ПОХИТИТЕЛЕЙ!

ДОРОГО!

ЛЕГКАЯ РАБОТА!

НЕ ДАЙТЕ РАЗЛУЧНИЦЕ ВСТАТЬ НА ПУТИ У ЛЮБЯЩИХ СЕРДЕЦ!

ПО ВСЕМ ВОПРОСАМ ОБРАЩАТЬСЯ В УСАДЬБУ ГОСПОД ЛИСИЦЫНЫХ К ГОСПОЖЕ МАЛЬВЕ МИРОНОВНЕ.

Ладно, я впервые в жизни видела кого-то настолько недалекого. Не хотела ли госпожа Мальва Мироновна сразу сдаться властям?

— И, конечно, из-за этого, — добавил Лукьян.

На его ладони лежал крохотный серебряный язычок и подвявший цветок, который, пусть в нем и было что-то знакомое, я, несмотря на свои богатые познания во флористике, не узнавала.

Так что без сомнения, это тоже была какая-то волшебная трава.

— Что это? Ещё один контролер разума?

— Почти. Это мрачный молочай. Выглядит практически как обычный, но имеет переменчивый алый цвет…

— Он не алый. Скорее пурпурный.

Лукьян ненадолго замолчал внимательно посмотрев мне в глаза. Если бы я точно не знала, что это не так, я бы решила, что именно мои глаза он и изучает. Но зачем? Ничего примечательного, кроме мешков от недосыпа, там найтись не могло.

— Пусть будет пурпурный, хотя я вижу его иначе. Так вот, выглядит как цветок, а на деле представляет собой воплощение способности к созданию и управлению иллюзиями, которыми славятся как раз Лисицыны и многие дружественные им семьи. И он такой не единственный, есть еще плачущая роза. Тоже красного цвета, так что не удивительно, что они встречаются по всему городу, а никто и внимания не обратил. Очень легко спутать с настоящими, а традиции Святой ночи полностью оправдывают их присутствие на улицах. Но зачем украшать ими пустующие коридоры гостиницы вроде этой?

Лукьян потряс цветком, приложив чуть больше силы, и тот сверкающей пыльцой растворился в воздухе.

Цветы, создающие иллюзии и влияющие на сознание.

Слухи, распространившиеся по городу как лесной пожар.

Письма, написанные рукой Акулины Андреевны, но совсем не в ее стиле.

Парсийцы, взявшиеся за столь очевидно преступный заказ и не потрудившиеся даже спрятаться, все это время оставаясь на видном месте, словно специально притягивая к себе взгляды.

И все это ради какого-то брака?

— Почему тогда чары не действуют на нас?

— Мы принадлежим другому времени. Помнишь, что я говорил о хроночарах? Мы не можем ни на что здесь повлиять, стоит только семидесяти двум часам истечь, как паучиха воскреснет, гостиница примет свой первозданный вид, а Емелья Флорианский никогда не вспомнит о том, как разговаривал с нами.

— Это удручает.

И совсем не объясняет, почему внушение не подействовало на Емельяна Флорианского.

Скорее всего все дело было в родовой сопротивляемости Флорианских к ядам. Организм Емельяна воспринимал чары, меняющие сознание, как яд, и защищал хозяина.

Какой огромный просчет.

— Это помогает вселенной не схлопываться при подобных путешествиях. Также ничто здесь не может повлиять на нас. Неважно, что произойдет с нами здесь, когда временной цикл замкнется, мы вернемся в свое время в том же виде и состоянии, в котором покинули его.

Я вздохнула.

Да уж.

Ничего особенно веселого в этом не было.

— То есть твой цилиндр сгорел не на совсем? — уточнила я. — Печально.

— Нормальный цилиндр.

— …

— Да что с ним не так?

У нас был целый день для того, чтобы убедиться в том, что оделись мы все-таки не по моде и срочно переодеться.

— Тут полно воришек, нужно постоянно следить за деньгами.

— Какое облегчение, что у нас их нет.

— Почему нет?

— Почему эта книга все еще цела?!

Насладиться фестивальной ярмаркой.

— Дафна, подойди сюда, какое стекло ты хочешь, зеленое или голубое?

Пока Лукьян разглядывал витрину, я разглядывала его. У него было на удивление умиротворенное, веселое выражение лица. Он улыбался больше глазами, чем губами, но чувство радости прослеживалось в этом выражении совершенно ясно.

— Я хочу желтое, — наконец сказала я.

— Какое? — он, кажется, растерялся.

— Жёлтое. У них же есть желтые стекла?

— Да.

И подтвердить свои догадки.

— Так вы лично видели когда-нибудь этого парсийца?

— Да…

— …высокий брюнет!

— …коренастый блондин!

— …рыженький такой, очень щуплый!

— И мы совершенно точно видели, как они вместе садились на его корабль!

Именно так некоторое время спустя мы оказались на церемонии бракосочетания Флорианского Емельяна Елисеевича, гости ещё не успели собраться, а он уже попытался сбежать, прикинувшись азарским послом, сломать себе руку и ногу (по сравнению со сломанной жизнью это была небольшая жертва), подкупить жреца (к несчастью сторона невесты опередила его) и даже убедить кого-то из гостей, что тому всегда до безумия нравилась невеста (бедняга свято поверил в то, что ему надо встать и заявить о своем несогласии с заключением подобного брака, вот только он слишком заметно читал свои слова по бумажке, пока Емельян активно жестикулировал, руководя процессом), и Лисицыной Дорофеи Алексеевны, которая судя по ее нервно бегающему взгляду тоже не горела желанием здесь находиться. Платье было ей великовато, прическа совершенно не шла, а пристальные взгляды гостей, должно быть, заставляли ее задыхаться.

Интересно, знала ли она сколько сил ее мать приложила к тому, чтобы все это устроить? Смогла бы она радоваться тому, что ее мечта стала реальной, пусть даже у щуки, которая исполнила желание, вся пасть была вымазана в крови?

Огромный бюст Луланы оказывал на присутствующих ощутимое давление, гости пыхтели от возмущения, потому что всякий раз, когда церемония должна была вот-вот начаться случалась какая-нибудь ерунда, а у меня — слезились глаза.

— Это не такая уж и редкость, — утешающим тоном сказал Лукьян. — Не всякая история любви имеет счастливый финал.

Я громко шмыгнула носом.

— По крайней мере мы точно знаем, что преступник не уйдет от наказания. Ну или не каждый. А это уже здорово.

Слезы никак не хотели останавливаться.

— Дафна, мы тут даже никого не знаем, не плачь.

— Лукьян.

— Да?

— Я почти уверена, что это аллергия.

Хотя это было для меня не характерно. Со всевозможными аллергиями вечно мучилась Евжена, для того, чтобы нокаутировать ее, в нее достаточно было бы бросить кота. У меня же ничего такого не наблюдалось. Но, может, дело было как раз в том, что цветы в композициях не были обычными.

Все тот же мрачный молочай.

— А вот и плачущая роза, — отметил Лукьян, когда по проходам стали разбрасывать лепестки.

И, прежде сосредоточенная исключительно на своей внезапно проснувшейся непереносимости свадеб, теперь я во все глаза смотрела на эти тонкие, мелкие лепестки роз, которые от привычных всем отличались лишь одной деталью — узором. По их крохотным красным полотнам тянулись белые завитки.

— Я уже видела их раньше.

— Где? — удивился Лукьян.

Ах, где.

— На свадьбе моей матери.