Мой бесполезный жених оказался притворщиком

Глава 3

Новый день — новые возможности.

Примерно с таким девизом я проснулась в день свадьбы. Может, не в моих силах было сорвать ее, но по крайней мере никто не мог помешать мне тайно злорадствовать.

Несмотря на то, что граф Флорианский мечтал о тихом и скромном торжестве, в конечном счете посмотреть на его новую избранницу захотели все аристократы, которые на тот момент только были в столице.

А кого не было, те спешно прыгали в кареты и ехали в сторону столицы.

Даже сам император, получив новости о предстоящем торжестве от личного адъютанта, спешно отменил запланированную аудиенцию с послами Азарского алтыната и затребовал личное приглашение.

Еще бы.

На балах все уже наверняка устали от ауры графа Флорианского.

Ауры человека, желающего всем присутствующим подавиться пуншем.

Так что помощницы матери как угорелые неделями носились из одного конца столицы в другой, печатая и рассылая приглашения, выбирая угощения и детали для оформления банкета.

Иногда они брали меня с собой.

Но куда чаще я помогала матери.

В Мариинской империи свадебным цветом считался красный.

Красные цветы в букетах и венках.

Красная ковровая дорожка под ногами невесты.

Красные одежды носят свахи, красного цвета наряды жениха и невесты, даже жрец, проводящий церемонию, по такому случаю облачается в темно-красную рясу. Ближайшие родственницы надевают розовые платья, а в костюмах родственников-мужчин обязательно должен присутствовать вишневый элемент.

И, хотя к прочим гостям, не предъявляют столь жестких требований дресс-кода, все так или иначе стараются выбирать наряды в рамках пламенного спектра.

Величайшим оскорблением считалось заявиться на свадьбу в синем.

Этот цвет символизирует разъедающую сердце ревность.

Говорят, эта традиция пошла от легенды о барышне Аничковой, Акулине Андреевне, узнавшей о том, что ее возлюбленный женится на другой. Ее сердце не выдержало и остановилось, а злоба и обида были так сильны, что душа ее не упокоилась, и девушка вихрем ворвалась на свадьбу возлюбленного, преисполненная решимости всех там поубивать.

И она была в синем.

Ну, или синей, что, как по мне, так куда ближе к правде.

Гости постепенно наполняли торжественный зал, явно не рассчитанный на такое количество, а я стояла возле стены, рассматривая их и пытаясь угадать, есть ли среди них пусть даже второстепенные герои романа?

Стоило ли мне подойти к кому-нибудь и познакомиться?

Или это слишком грубо?

Как вообще тут принято заводить друзей?

— Дафна, вот ты где! — окликнула меня одна из помощниц матери, заслоняя собой обзор на зал.

Я попыталась сместиться в сторону, но она сместилась вслед за мной.

— Разве ты забыла о своих обязанностях? — мягко пожурила она. — Я уже с ног сбилась, пытаясь отыскать тебя.

— Но, Аглая, церемония еще даже не началась, — заныла я. — Сама посмотри, гости только начали прибывать. И ничего в любом случае не начнется без Его Императорского Величества.

Его Императорскому Величеству было суждено прожить сто лет. Потому как стоило только мне произнести эти слова, как он вошёл в зал.

Мое сердце ухнуло вниз.

Если император здесь, то один ли он приехал?

Я пристально уставилась ему за спину, морально готовясь к тому, что сейчас тут покажется и тот человек.

Иларион.

Несмотря на то, что я ни за что не собиралась влюбляться в цесаревича, планировала держаться от него подальше и свести все общение к минимуму, что ж, оригинальная Дафна ведь тоже не собиралась.

Это была любовь с первого взгляда.

И, хотя мне всегда казалось, что это была глупая попытка оправдать несостоятельность и нелепость собственных чувств, единственный аргумент, позволяющий ей продолжать докучать Илариону снова и снова, хотя лично со мной никогда подобного не случалось, я не могла отделаться от этого липкого, навязчивого страха — что если?

Что если шиза идет в комплекте с телом?

Я уже не смогла помешать браку матери и графа.

Что если я сейчас увижу его, и меня перемкнет?

Если и существуют в мире вещи вроде судьбы и предназначения, где гарантия того, что они на моей стороне?

— Дафна, — позвала Аглая.

Но я проигнорировала ее.

Ой, не до тебя сейчас.

Так, где же он? Мне вообще стоит смотреть или лучше не надо?

Я замерла.

Едва не забыла поклониться вместе со всеми.

И выдохнула только когда поняла, что Иларион на церемонию не явился.

— Дафна!

— Ну что?

— Бери корзинку и будь наготове, — сказала Аглая.

Она вручила мне корзину с цветочными лепестками и, быстро поправив сбившийся бант на подоле моего нежно-розового платья, упорхнула в сторону комнат невесты.

Я кисло поглядела на корзину.

Поставила ее на ближайшую скамью и села рядом, возвращаясь к своим мыслям.

Кое-что ещё не давало мне покоя ни когда я читала роман, ни сейчас.

Иларион не пришел, на том и спасибо, но почему первая встреча Дафны и Платона состоялась в поместье? Разве не должен был Платон приехать на свадьбу отца?

Не мог же он все время прятаться где-то под скамейкой.

Только предположив нечто подобное я на всякий случай заглянула под ту, на которой сидела.

Как и ожидалось — никого.

Так где же Платон?

За все это время граф и словом не обмолвился о сыне.

Платону настолько противна сама мысль о новых членах семьи, что он не пожелал явиться?

Слишком дерзко для одинокого нелюбимого ребенка, даже со скидкой на его непростой нрав.

Или граф побоялся, что пацан закатит сцену, и запретил ему приезжать? Даже если ему было плевать на самого Платона, также легко плюнуть на общественное мнение у него бы не вышло. Все аристократы пеклись о репутации. Не могла же я одна задаться вопросом, куда прославленный маршал дел ребенка?

Я вздохнула.

В любом случае, на свете был лишь один человек, который точно знал ответ на мой вопрос. И, раз уж нам все равно предстояло жить в одном доме, стоило перестать избегать его.

Мне стоило держаться подальше от Платона, а не от его отца.

Граф Флорианский до поры до времени был невероятно добр к Дафне.

Комнаты жениха находились на противоположной стороне и я целенаправленно шагала вдоль одинаковых дверей таща за собой корзину, пока не налетела на кого-то, вывернувшего из-за угла.

Разумеется, с моей удачей это был никто иной, как граф Флорианский.

— Дафнюшка? — удивленно пробормотал он, обхватив меня за плечи и не позволяя шлепнуться на задницу. — Что ты здесь делаешь?

Главным образом я спасала не себя, а корзину, и весьма удачно, проявив настоящие чудеса ловкости, ведь Аглая бы убила меня, наверни я ее целиком, но часть лепестков все равно высыпалась на до блеска начищенные туфли графа.

— Ваше Сиятельство, — я попыталась вывернуться, чтобы сделать реверанс, но граф, вцепившийся словно пиявка, сильно мне в этом мешал.

Он скривился.

— Дафнюшка, мы же теперь семья, ты можешь называть меня отцом, — слащаво проворковал он так, словно где-то за углом пряталась моя мать, которая, скажи он что-нибудь менее сладкое, швырнула бы в него туфлю и сбежала с церемонии.

— Хе-хе, — я заулыбалась как идиотка.

— Ты кого-то искала?

— Я искала вас, — кивнула я.

— Правда? Зачем?

Так, пришло время использовать весь свой артистический талант, даже если это талант человека, держащего декорации.

Я поманила графа ладонью, словно это был какой-то огромный секрет, и, когда он наклонился еще ближе, сказала:

— Я хотела спросить, где мне найти брата.

Фух.

Граф нахмурился, отпуская меня и распрямляясь во весь рост, так что мне пришлось задирать голову, чтобы сохранить зрительный контакт.

— Брата?

Да ты серьезно, что ли?

Ладно, дальше падать уже просто некуда.

— Я слышала, что у вас есть сын, — хвалить Платона было нельзя, ругать тоже, только сухие факты. — А значит у меня будет брат! Я думала он поможет мне нести эту тяжелую корзину, но его нигде нет!

— Ах, ты о Платоне, — разом помрачнел граф. — Боюсь, сегодня ты нигде не сможешь его найти.

— Почему?

— Он остался дома, — сказал граф. — Потому что заболел. Если хочешь, я могу помочь тебе с корзиной.

Он снова заулыбался и даже подмигнул мне.

И это хорошо, что он забрал у меня корзину, потому что я бы обязательно выронила ее от шока.

Ха?

Я не ослышалась?

И тебе даже не пришло в голову перенести церемонию?

Ну просто отец мечты.

Много позже, разбрасывая цветы я все пыталась понять, почему мысли о Платоне, который в эту минуту должен был лежать в постели, мучаясь от лихорадки, ощущались такими горькими.

Конечно, я уже читала об этом.

О том, как граф был к нему равнодушен, каким одиноким и бесцветным было его детство.

В романе Платону отводилась классическая роль третьего лишнего. Он также, как и цесаревич был влюблен в потерянную княжну Змееву, его сюжетная ветка была наполнена увлекательными событиями и переживаниями, но в конечном счете он оставался тем самым неудачником, которого — не выбрали.

Как и Дафна.

Даже странно, что они так до самого конца и не поладили.

Когда они стали старше, Платон даже пытался принять сводную сестру, опекать ее и наконец — познакомил со своим лучшим другом.

И если уж ей так сильно был нужен цесаревич, Дафне бы стоило ухватиться за влюбленность Платона в княжну Змееву. Разыграть сваху, а не идти в лобовую атаку, как безумный носорог.

Может, все бы и хорошо сложилось.

Какая досада, что она оказалась на всю голову отбитой.

Может, мне так поступить? Цесаревич мне, конечно, без надобности, но Платон теперь всё-таки мой брат, я же должна болеть за него в предстоящей любовной битве?

Я помотала головой, прогоняя эти мысли прочь.

Не о Платоне сейчас надо было переживать, а о себе.

Сомнения преследовали меня с той первой секунды, когда я очнулась в этом мире.

Потому что это было странно.

Родись я Дафной, и можно было бы порассуждать о реинкарнации, случись что-то с ней, умри она, и я бы сказала, что моя душа просто заняла ее тело.

Но.

Но с Дафной ничего такого не случалось, я спрашивала.

Она уснула с гостиной, а проснулась уже я.

— Властью, данной мне небесами… — раздался голос жреца.

Но я не слушала.

Я не могла отделаться от чувства, что я что-то упускаю.

И когда император первым поднялся, чтобы похлопать, когда весь зал присоединился к нему в ликовании, этот гул показался мне тихим.

Таким тихим, что не мог заглушить стук моего сходящего с ума сердца.

Стоило экипажу въехать на территорию поместья, мы словно вошли в грозовой фронт.

Ясное летнее небо сменилось тяжелыми, серыми тучами, что роняли на землю крупные дождевые капли, температура ощутимо упала, и мне было поистине жаль управлявшего экипажем кучера — порывы ветра, что били прямо ему в лицо, никак не могли быть приятными.

Мать сильнее прижала меня к себе, не позволяя и дальше смотреть в окно, за которым царила настоящая буря.

— Какая ужасная погода, — пробормотала она.

Граф сидел напротив, скрестив руки на груди и прикрыв глаза от усталости.

— Это временно, — сказал он. — К тому моменту, как мы прибудем на место, все уже должно закончиться.

— Вы так уверены в этом. Не стоит быть таким легкомысленным, ненастная погода невероятно коварна.

— Нет-нет, — поспешил успокоить супругу граф. — Это вам не стоит так волноваться. Природа этой бури, — он замялся, явно не зная как объяснить, — имеет магическое происхождение.

— Какая-то разновидность проклятия?

Граф покачал головой.

— Видимо, Платон все никак не может взять себя в руки. Он становится невероятно капризным, когда заболевает, и совершенно не следит за всплесками своей магии, даже не думая, что может кому-нибудь навредить. Я как могу стараюсь бороться с этим, но пока результаты оставляют желать лучшего.

Пользуясь тем, что моего лица толком не видно, я закатила глаза.

Мда, лучше бы ты боролся с собственным козлизмом. Не прошло и пяти минут, а ты уже успел выставить своего сына каким-то безумным монстром перед новой женой. Нет ничего удивительного в том, что в романе новая графиня всегда старалась держаться подальше от пасынка.

Никому не хочется стать случайной жертвой внезапного наводнения.

Карету ощутимо тряхнуло, и граф едва не зарычал от досады.

Атмосфера становилась гнетущей, настал мой час.

Я так толком и не разобралась в том, насколько тупой мне положено быть по возрасту, я плохо помнила себя, когда мне самой было одиннадцать, но репутация гения мне в любом случае не светила, так что.

— А я слышала, что дождь это очень хороший знак! — воскликнула я, вывернувшись из материнской хватки и хлопнув в ладоши с такой силой, что граф подпрыгнул на месте от неожиданности. — Дождь смывает все неудачи, плохие мысли и неприятности! Должно быть, Платон очень рад нам и никак не может дождаться встречи!

Это было огромное такое преувеличение.

Гигантское, я бы даже сказала.

Где-то прямо по соседству с откровенным враньем.

Платон в окружении прислуги встречал нас на подъездной дорожке.

Как и в оригинальном романе, я вышла из кареты вслед за матерью, опираясь на любезно предложенную руку графа, и неуместный измученный вид Платона стал первым, что бросилось мне в глаза.

Он был худым и бледным, куда больше положенного, его глаза лихорадочно блестели, выдавая в Платоне человека, который совсем недавно тяжело болел.

Тем не менее его взгляд был весьма и весьма тяжелым, и я уже даже знала почему.

Я ну никак, ни с какого бока, не была похожа на собаку.

Тем не менее, несмотря на очевидное недовольство, Платон молчал, пока граф объяснял, кто из слуг за что отвечает и нахваливал усадьбу.

Он периодически поглядывал на отца и выглядел как тот, кто готовится вот-вот получить нагоняй.

Примерно так оно и вышло.

Словно только сейчас вспомнив о нем, граф повернулся к сыну, взяв мою мать за руку.

— Кассандра, Дафнюшка, познакомьтесь, это мой сын Платон. Платон, теперь это твои мать и сестра, и я надеюсь, что при дальнейшем общении с ними ты продемонстрируешь свои лучшие манеры. А пока что это, — он поднял руку и несколькими круговыми движениями в воздухе обозначил заметно присмиревшую бурю, — никуда не годится.

В следующую секунду небо и вовсе полностью прояснилось, и лето вернулось в усадьбу как по волшебству.

— Я много раз говорил тебе, как опасно терять контроль над магией. Ты хочешь, чтобы кто-нибудь пострадал? Или вовсе умер?

Платон сердито пожевал нижнюю губу.

— А собака где? — без особой надежды спросил он.

— Что? — растерялся граф.

— Ты сказал, что привезешь мне нового друга.

— Я говорил о Дафнюшке.

Меня в который раз передёрнуло от подобного обращения. Как по мне, так это было что-то прямо рядом с "хрюшкой". Прицепится, потом не отдерешь.

Без особой надежды на успех я мило улыбнулась и помахала Платону рукой.

— То есть собаки не будет? — выцепил он из разговора главное.

Граф махнул рукой, словно не видел смысла в продолжении разговора.

— Фекла, — он обратился к одной из горничных, кажется, самой молодой, — покажи Дафнюшке ее комнату и помоги ей освоиться. С этого дня ты будешь присматривать за ней.

— Но ведь я уже присматриваю за юным господином, — растерялась Фекла.

Все мы синхронно уставились на Платона.

Его рубашка наполовину торчала из штанов, галстук был перекручен, ботинки явно не принадлежали одной паре, волосы находились в полнейшем беспорядке, а на лицо налипла какая-то грязь, как если бы он до встречи с нами лазил по дымоходу.

Вот пусть она и дальше присматривает исключительно за Платоном!

Мне такого добра и даром не надо, она же явно слепая.

— Не помню, чтобы я тебе это поручал, — граф предпочел сделать вид, что не заметил ничего странного.

— Вы же сами сказали!

— Тебя не устраивает твоя работа, Фекла? Хочешь получить расчет? Не уверен, что смогу выдать тебе рекомендательное письмо, но если тебя это устраивает, почему нет.

Девушка отрицательно замотала головой.

Блеск.

Кажется, я сейчас увожу чью-то служанку.

Невелика потеря, конечно, судя по виду Платона, и тем не менее.

Мне хотелось крикнуть:

Эй, Ваше Сиятельство, что вы делаете и зачем? Тут что, мало другой прислуги? И вообще — мне не нужна горничная горничная, я и сама найду комнату.

Я посмотрела вверх, на возвышающийся над нами дворец.

Ну или я найду портал в ад.

Но все же!

— Я подберу Платону кого-нибудь еще, — сурово поджал губы граф. — Позже. Разве он плохо знаком с усадьбой?

Фекла промолчала.

Она выглядела так словно вот-вот расплачется, и я понимала почему.

Покопавшись в памяти, я вспомнила, что Платон как-то вспоминал одну единственную горничную, которая действительно заботилась о нем и относилась как к человеку, а не как к надоедливому недоразумению.

Вероятно, это и была Фекла. Ах, ну да. Граф также отдал ее Дафне. Фекла сделала там что-то не так, Дафна впала в истерику, и Феклу уволили.

Но что именно сделала Фекла?

Отказалась подливать приворотное зелье в чай заглянувшему в гости цесаревичу Илариону?

Что ж, нормальное такое решение, как для того, кто не хочет попрощаться со своей головой.

Дафна, тебе следовало бы брать с нее пример, слышишь?

Граф повел мою мать любоваться садом, попутно выслушивая какой-то бубнеж управляющего, остальная прислуга как по волшебству испарилась, и я, Фекла и Платон остались наслаждаться напряженной тишиной.

— Пойдемте, юная госпожа, — сказала Фекла, ее взгляд снова скользнул к Платону, который продолжал безмолвно закипать, как сломанный чайник, то есть искрил в процессе. — Юный господин, обещаю, я сразу же вернусь к вам-

— А разве брат не может пойти с нами? — спросила я.

На меня уставились два в равной степени непонимающих взгляда.

— Граф сказал, что он хорошо ориентируется в поместье, наверняка даже лучше тебя, Фекла! Можно он пойдет с нами? Пожалуйста, пожалуйста!

Для верности я подергала ее за подол юбки.

И наконец встретилась взглядом с Платоном.

Жажды убийства в нем поубавилось, но и чего-то другого не появилось.

Эх, это плохо.

Мой изначальный план по выживанию был предельно прост — веди себя достойно, не пересекайся с Платоном, при встрече с цесаревичем Иларионом заблаговременно притворись мертвой, и — будет тебе счастье.

В смысле не будет тебе голова-с-плеч-долой, что, в общем-то, уже неплохо. Над остальным можно поработать и после устранения основной проблемы.

Вот только после того, что я сейчас увидела… Я чувствовала, что мой план резко сходит с рельсов и летит куда-то в пропасть с протяжным свистом.

Потому что я была взрослой, а передо мной был одинокий ребенок, мимо которого, если я хотела точно следовать своему плану, мне нужно было пройти. Вот только я так не могла.

Я только что, пусть и не по своей воле, забрала его горничную, и, боюсь, дальше станет только хуже.

В самом деле.

Я куда вероятнее организую себе неприятности, если просто оставлю все, как есть.

Я снова улыбнулась Платону настолько дружелюбно, насколько это вообще было возможно, так широко, что уже через несколько минут у меня заныли щеки.

Давай, смотри, я совершенно безобидная девочка-ромашка, милая и тупая, и я на твоей стороне.

Ну?

Ну хотя бы кивни!

Или скажи что-нибудь!

Ты же умеешь разговаривать, я же видела!

— Юный господин? — позвала Фекла.

Вместо ответа Платон повернулся к нам спиной и стремительно зашагал прочь.

Э?

Серьезно?

То есть ты вот настолько вот расстроен тем, что я не собака?