Мой бесполезный жених оказался притворщиком

Глава 31

Храмовая грамота выглядела помятой, парсийцы сраженными наповал столь смелым и необъяснимым тактическим решением, а я — не таким уж и тайным агентом какого-нибудь приложения для знакомств.

Сотни довольных клиентов, мой личный опыт, это могли бы быть вы, если бы у вас всех, конечно, были смартфоны.

Гордей Змеев выглядел как человек, которому наконец-то удалось вырвать из рук ведущего кинопремии микрофон, чтобы заявить на весь зал, что лучшей в номинации была его пятнадцати секундная запись бегущих муравьев, но всё куплено, и только поэтому он проиграл.

— Из-за вас я стал всеобщим посмешищем! Я жду извинений! — в своей излюбленной манере он начал сразу с наезда и обвинений, но из-за разбитого носа выходило гнусаво и не так внушительно, как он, наверное, рассчитывал. — Не то можете быть уверены, я стану худшим гостем на вашей свадьбе, которого только можно себе вообразить! Поняли?

Он уже забыл, что мы пришли спасти его, и в текущей ситуации с нами вообще-то лучше было не ссориться. Желание оставить за собой последнее слово было ему дороже жизни.

— Я не согласен, — покачал головой Лукьян.

— Сомневаешься в моих словах?

— Я не согласен с тем, чтобы ты был гостем на нашей свадьбе. Моя черная ревнивая душонка не вынесет подобного зрелища, я от горя утоплюсь прямо в салате. Или тебя утоплю, тут уж как повезет. На кого Дафна бросит больше благосклонных взглядов за время церемонии, тому и суждено остаться в живых.

Парсийцы возбужденно принялись обсуждать между собой полученную информацию. Слухи есть слухи. Всем интересно, что же там такое произошло.

Один лишь Ивар Белобровый продолжал глядеть на меня огромными, полными неверия и надежды, глазами.

Эм, мы были какими-то потерянными родственниками или что?

Надеюсь, что нет.

Только этого-то мне для полного счастья и не хватало. Родства с какими-нибудь маньяками.

— Хватит сочинять этот бред! — шмыгая носом бросил Гордей.

Призванные Иларионом твари возобновили движение.

— О, ты думаешь, я сам это все придумал? — развеселился Лукьян.

— А кто ещё?

— Слухами столица полнится, — философски отметил Лукьян, — все мы лишь народная молва.

Я проверила правый карман юбки, затем левый, но не обнаружила даже следа записки парсийцев, хотя могла поклясться, что точно сунула ее в карман.

В отличии от храмовой грамоты! Да я ее вообще с собой в академию не брала, в поместье оставила, в ящике стола, под замком! Фекле оставила ключ, попросила в первую очередь спасать в случае пожара?

Как такое могло произойти?

Я стала мысленно воспроизводить события вечера в своей голове.

Вот Лукьян принимается подсвечивать лицо воображаемым фонариком, нагнетая обстановку, вот Надя падает без чувств ровно посередине между Платоном и Иларионом, вынуждая их прервать перепалку, вот Евжена, будущий врач, пытается протыкать ее носком туфли на случай сердечного приступа, вот я оттаскиваю Евжену, вот Платон закидывает Надю на плечо как мешок с картошкой, мы решаем как можно скорее отправляться на пристань, я хватаю записку, сворачиваю вдвое, запихиваю в карман, и вот — кто-то тянет меня за юбку, когда я уже делаю шаг к двери, вынуждая притормозить и развернуться.

— Волос прилип, — разводит руками Лукьян с самым невинным на всем белом свете выражением лица. — Некрасиво.

Да ладно.

Да не может быть.

Это просто… странно. Зачем ему проворачивал подобное?

Я бросила взгляд на Лукьяна.

Тонкая улыбка.

Еле слышное шуршание бумаги.

Серьезно?

А ведь верно.

Лукьян ни разу не поправил парсийцев по поводу суммы выкупа, словно специально оставлял эту возможность мне.

Восстановив полную картину подмены записки в памяти, я едва не задохнулась от возмущения. Перевела на виновника гневный взгляд.

И у тебя ещё хватило наглости как-то там мрачно на меня глядеть?

Жулик!

Мошенник!

Актер погорелого театра!

Я помахала грамотой в воздухе.

— Это твоя!

В небе сверкнула молния.

Лукьяну хватило наглости не только на мрачный взгляд, но и на прищур, полный искреннего недоумения.

— М, да? Точно не твоя? Ты можешь отличить их друг от друга?

— Если это моя, то у меня к тебе ещё больше вопросов, потому что тогда совершенно непонятно, как и зачем ты пробрался к нам в поместье и что ещё оттуда вынес. Что ты вообще там делал?

— Я бы не хотел получать подобные обвинения, когда твой брат где-то неподалеку.

— Что? Испугался последствий?

С Платона бы сталось навоображать невесть чего и носиться потом с плодами своего воображения как с военными тайнами вражеского государства по ошибке попавшими в его почтовый ящик.

То есть — совать их всем под нос и требовать компенсацию.

— Не уверен, что мне ещё есть, чего бояться. Как честный человек я обязан буду жениться на тебе после такого скандала, но я вроде как уже женюсь.

У меня не было настроения упражняться в словесной ловкости, к тому же мои шансы загнать Лукьяна в угол были практически нулевыми, поэтому я прямо спросила:

— Зачем ты это сделал?

Лукьян окинул взглядом столпившуюся на пристани нечисть, пятиметровую волну, с которой Платон определенно перестарался, потому что случись ей рухнуть на пристань, нас бы утопило вместе с проклятыми парсийцам, на притихших парсийцев.

— Сейчас узнаешь.

У него были очень правильные, симметричные черты лица, но такая бледная кожа, что вне зависимости от выражения и настроения, захватывающих эти черты подобно ветру, захватывающему листву на деревьях, вне зависимости от того, насколько очевидным временами было его притворство и как сильно трескалась его лживая мягкая улыбка, он выглядел возвышенным, измученным и совершенно не представляющим реальной угрозы.

– “В тот день, когда я отплыл из столицы, был сильный шторм. Мне некуда было деваться, у меня на хвосте сидела вся имперская жандармерия, я был почти мертвец, как не поверни ситуацию и потому решил положиться на волю небес, — принялся цитировать Лукьян, и, бросив короткий взгляд на парсийцев, я поняла, что они слушали его даже внимательнее, чем я. — На Ведьминой пристани я встретил слепого старика. Он попросил меня подбросить его до Парсии, словно знал, что именно туда я и направлялся. Мне не нужен был попутчик, но ещё меньше мне нужен был свидетель, а духу притопить его в море у меня не хватило, и я взял его с собой. Был сильный шторм, лодку много раз мотало из стороны в сторону, и, когда я уже попрощался с жизнью, я увидел приближающийся к нам корабль с парсийскими парусами, с лаской на синем фоне. Парсийцы всегда были добры ко мне, я легко находил с ними общий язык. Я так обрадовался, я сказал своему попутчику, что мы спасены, я хотел, чтобы он знал, что помощь близко, ведь увидеть это самостоятельно он не мог.”

— Умом тронулся, да? — с сомнением поинтересовался Гордей, нервно подглядывающий на окружавших его парсийцев. — Что ты несешь? — перешел он на истеричный шепот.

— Замолчи, — попросила я.

Лукьян наградил Гордея жалостливым взглядом.

— Это из дневника Богдана Балабола, который был найден в его камере после казни. У меня иногда складывается такое впечатление, что на занятия хожу только я. Ну, да ладно. Знаете, что произошло дальше?

— С кораблем было что-то не так? — догадалась я.

— Верно, — кивнул Лукьян.

Его пристальный взгляд остановился на до сих пор упорно хранивших молчание парсийцах и продолжил цитировать по памяти:

– “Старик не обрадовался. Он сказал, что этот корабль способен доставить нас лишь в могилу. Луна осветила тела экипажа, и я увидел кости и раны, их обмороженные пальцы и пустые глазницы, которые они скрывали под меховой одеждой.”

Одна из тварей, призванных Иларионом наконец решилась атаковать свою цель, но вместо того, чтобы испуганно дернуться, начать кричать, размахивать мечом, Ивар Белобровый молча вытянул руку в сторону и перехватил тварь прямо поперек шеи, крепко сжав.

Он продолжал сжимать до тех пор, пока она испуганно не взвизгнула и не развеялась дымом, резво нырнув обратно в море.

— Да что происходит?! — довольно отчетливо завопил позади нас Иларион. — Назад! Вернитесь! Живо!

Но твари плевать хотели на его приказы, разбегаясь кто куда.

— А я говорил, что ты совершенно бесполезен, — фыркнул Платон.

— Я чувствую, что кто-то очень-очень зол. И голоден. И эти эмоции определенно нечеловеческие. У людей просто не бывает настолько безумного голода. Так что может вы отложите свои разборки? У нас тут проблема посерьезнее намечается, — вмешалась в разгорающуюся перепалку Евжена.

Потеряв терпение наши друзья выломали несколько досок и выбрались на пристань.

Пятиметровая волна вернулась в море, но водяные змеи, растянувшиеся по пристани все еще ждали шанса ухватить кого-нибудь за ногу и приложить о хлипкие доски.

— Но это же невозможно, — сказала я, наблюдая за тем, как нечисть обращается в бегство. — Для равнопотенциального физического взаимодействия материя должна иметь одинаковую степень воплощения, — припомнили я один из параграфов введения в спиритуалистику. — С духами способны сражаться голыми руками только… другие духи.

Это была главная проблема при встрече с голодными неупокоенными душами.

Они легко могли вцепиться в ваше сердце, а вот вам пришлось бы изрядно постараться для того, чтобы хотя бы немного задеть их.

Плотные затянувшие небо тучи, немного рассеялись, выпуская из своих объятий луну и ее бледный свет упал на парсийцев.

– “Мое сердце забилось так сильно, что я потерял сознание, а когда пришел в себя, корабля нигде не было видно. Лишь мы со стариком в лодке посреди спокойного моря. Я спросил у старика, почему они оставили нас, эти голодные призраки, почему отпустили. И старик ответил мне, что он обменял наши жизни на секрет, который они искали”, — продолжил Лукьян.

— Что же это был за секрет? — немного помолчав обратился он парсийцам.

Ивар Белобровый наградил его тяжелым взглядом.

Он шагнул в полосу лунного света.

В лунном свете его глазницы были пусты, кости просвечивали сквозь тонкую как бумага кожу, синюю и прозрачную, как верхняя ткань бального платья барышни Аничковой на картинке в учебнике по спиритуалистике.

Стоявший к нему ближе всех Гордей Змеев изрядно побледнел и даже дергаться перестал.

— Так это что, призраки? — тоскливо поинтересовался Платон, разглядывая похитителей.

— Конечно, призраки, — улыбнулся Лукьян. — Со дня казни Богдана Балабола прошло чуть больше двухсот лет. И потом, посмотри на их шубы, — он указал рукой в направлении Ивара Белобрового. — Волнистые узоры на меху. Это шкуры поющих медведей. Они вымерли в прошлом столетии, больше таких шуб никто не делает.

Платон присвистнул и перевел взгляд на Илариона.

— Ты вроде собирался разобраться с голодными духами на пристани. Вот он, твой шанс. Давай. Мы в тебя верим.

— Я не могу, — сказал Иларион.

— Почему нет? — в панике обернулась к нему Евжена.

И правда — а почему нет?

Мы все с равной степенью недоумения уставились на цесаревича.

Все, кроме Лукьяна, конечно, который, как обычно, об этом где-то уже наверняка читал и только покивал.

— Издеваешься?! — ненадолго пришел в себя Гордей.

— Их уже контролирует проклятие, — неловко похлопав себя по затылку пояснил Иларион. — Чтобы мне перехватить контроль, надо сначала разрушить проклятие, а уж потом…

— Старик рассказал нам, как разрушить проклятие и обрести покой, — заговорил Ивар Белобровый. — Он сказал, что в тот день, когда мы встретим на этой пристани невесту, мы получим шанс вырвать наши души из плена темных чар и наконец покинуть эти воды.

Его взгляд устремился ко мне.

— Девушка, по парсийским обычаям невест запрещено убивать, как и жениха, и их гостей, это навлечет гнев богов. Поэтому мы не тронем никого из вас. Нужно обязательно помочь с церемонией. Я капитан корабля, я могу провести на нем обряд. Мы должны подарить что-то. Я отдам вам его, как вы того и хотели, — он схватил Гордея за локоть и подтащил ближе к себе, тряхнув и как тряпичную куклу. — Как тебе сделка? Ударим по рукам?

— Звучит как-то слишком хорошо, — шепнул Платон.

Лукьян приложил палец к губам, его глаза сердито сверкнули в темноте.

Ивар Белобровый говорил так, словно только в этом, в помощи мне, какой-то случайной незнакомке и заключалось их освобождение, но я ему не верила.

— А что взамен вы попросите у меня? — спросила я. — Вы говорите о парсийских обычаях, но ни слова о том, в чем заключается условие избавления от вашего проклятия. Вы даже не сказали, за что именно вас прокляли. Я не стану заключать никаких сделок, пока вы пытаетесь водить меня за нос.

— Я ведь могу и бросить его в воду, — указал он на Гордея.

Змеев, казалось, вот-вот хлопнется в обморок.

Я сама, казалось, вот-вот хлопнусь в обморок. Теперь я могла понять злость Лукьяна и его нежелание соваться за Гордеем без поддержки жандармерии. Чего я не могла понять, так это, как он догадался, с кем именно нам предстоит столкнуться.

Все, что у нас было — это записка с требованием выкупа.

Что такого примечательного в ней было?

И если уж на то пошло, зачем парсийским призракам похищать Гордея? Они выглядели пораженными, когда я достала храмовую грамоту, они этого не ожидали. Тогда на что они рассчитывали? У кого вообще хватило бы сил нанять кого-то вроде них? Провести на территорию академии. Скрыть их следы. Это было очень сложно. И ради чего?

Нам нужны были ответы.

Но и парсийцам нужна была я.

— А я могу развернуться и уйти, — сказала я. — Вряд ли вам так часто выпадает возможность повстречать на этой пристани невесту.

— Отличная идея, — поддержал Лукьян. — Я предлагал вообще не приходить сюда.

Гордей уставился на нас в немом шоке.

О, ты такого высокого мнения о нас, приятель, даже как-то обидно.

— По парсийским обычаям невеста отгадывает загадки гостей, — немного поразмыслив, но, по-видимому рассудив, что новой возможности снять проклятие он может ждать годами, сказал Ивар Белобровый. — И я хочу, чтобы ты отгадала мою. Я хочу, чтобы ты нашла то, ради чего мы когда-то продали наши души, — он бросил взгляд на яркую луну. — Чтобы ты нашла это до исхода ночи.

Я посмотрела на Гордея Змеева.

Что ж, какой тут, спрашивается, вообще мог быть выбор?