Доктор Хобарт оседлал лошадь и поскакал в таверну, а я медленно побрел следом. Теперь мне не надо было спешить. Я пытался выкинуть из головы то, что увидел. Не заходя в дом, я пошел в коровник и попытался привести в порядок одежду, а потом прошел в пивную. Там было полно народу, люди собрались, чтобы поговорить о британцах.
Раненый был жив. Пуля застряла у него между ребер, не причинив особого вреда. Доктор Хобарт дал ему огромную кружку рома, а когда раненый выпил и алкоголь подействовал, четверо мужчин положили его на стол и держали, пока доктор Хобарт делал надрез, вытаскивал пулю хирургическими щипцами и затем обрабатывал рану.
— Пара сломанных ребер, — сказал он, — но они заживут.
Он перевязал раненого, и мы усадили того на стеганые ватные одеяла у огня, налили ему еще рома и дали поесть. Раненый был сильно пьян, но сумел все-таки рассказать свою историю.
— Они хотят найти склады боеприпасов в Денбери, — сказал он. — Я ехал, чтобы предупредить об этом. Мы думали, что кому-то удастся их остановить. Но я опоздал.
Доктор Хобарт покачал головой.
— Бессмысленное поручение, — сказал он. — В этих краях ополчение очень малочисленно.
— Я знаю, — ответил раненый, — но мы думали, что здесь будут войска континентальной армии. Я думаю, вы слышали о генерале Бенедикте Арнольде? Он и генерал Силлимен преследуют британцев от Компо. Они надеялись, что кто-то задержит британцев и тогда их удастся догнать. Хотя мне кажется, что из этого не вышло бы ничего хорошего, у Арнольда не хватит людей, чтобы справиться с таким количеством красных мундиров.
Я выдохнул. Сэм был в отряде капитана Арнольда. Или по крайней мере, был там раньше.
— Сэр, вы хотите сказать, что отряд генерала Арнольда пройдет через Реддинг?
— Таков был план. Хотя, конечно, никогда нельзя сказать, что может произойти во время войны. Все время что-то меняется.
Я знал: это будет очень большой удачей, если Сэм окажется в отряде генерала Арнольда, но, когда желаешь чего-то очень сильно, все равно продолжаешь надеяться. Я спрашивал себя, помнит ли мама, что Сэм служил у генерала Арнольда? Она никогда не обращала внимания на такие вещи.
Я подошел к окну и выглянул наружу. Небо затянуло тучами, пошел дождь. По площади бежал какой-то человек. Когда он приблизился, я увидел, что это — капитан Беттс. Он подбежал к таверне, открыл дверь и вошел.
— Стивен?! — воскликнул кто-то из посетителей. — Ты сбежал?!
— Они отпустили кое-кого, — ответил он.
— Сколько?
— Девять человек. Почти всех. Задержали только троих.
— А с Джерри Сэнфордом все в порядке, сэр?
Он покачал головой:
— Нет, его не отпустили. Не спрашивайте меня, почему они задержали мальчика.
— Они задержали Джерри?! А что они сделают с ним, сэр?
— Не знаю, — угрюмо ответил он. — А что произошло здесь?
— Они отправились на север в Денбери. Сожгли дом Старра и убили людей, которые там были.
— Дэн Старр? Они убили Дэна Старра?!
— Да.
Взгляд капитана ожесточился.
— Ублюдки! Мы еще можем их поймать. Я соберу ополчение. Мы последуем за ними через поля и перережем всех за стенами. Тим, иди звони в церковный колокол! Звони изо всех сил!
Я не хотел быть в этом замешанным, но пришлось подчиниться. Я пошел к двери, но мама схватила меня за воротник.
— Нет! Нет! — вскричала она. — Только не мой мальчик. Вы больше ни одного Микера не вовлечете в эту ужасную войну! Посылайте вашего ребенка играть в солдатики, если хотите, Стивен Беттс, но своего я вам больше не отдам!
Беттс удивленно уставился на маму:
— Где твой патриотизм, женщина?
— Ха! Патриотизм! Из-за вашего патриотизма мой муж сидит в тюрьме, а один из моих сыновей бродит где-то там под дождем в грязи, стреляет в людей и в любую минуту сам может погибнуть, а наш бизнес наполовину разрушен. Продавайте ваш патриотизм в другом месте, я уже сыта им по горло!
— Они убивают ваших соседей, Сюзанна! — закричал капитан Беттс. — Они убили Дэна Старра!
— Тем более, и так уже слишком много людей погибло!
— Тим… — начал он.
Мама схватила кочергу с камина.
— Оставь в покое моего мальчика, Стивен Беттс! — закричала она, подняв кочергу над головой. По безумному ее взгляду я понял, что, если придется, она ударит капитана Беттса.
— Мама! — крикнул я.
— Я не могу терять с вами время, — сказал Беттс.
Он развернулся, вышел из таверны и с шумом захлопнул за собой дверь. Через несколько минут зазвонили в церковный колокол, оповещая об опасности. Люди начали уходить из таверны. Я знал, что некоторые из них были ополченцами, — они уходили, чтобы вооружиться. Другие, почувствовав, что неприятностей не избежать, спешили убраться восвояси. Скоро в таверне осталось всего несколько человек. Раненый заснул у огня. Ветер хлестал дождем по оконным стеклам. Наступала ночь.
Мама села за стол и уронила голову на руки.
— Тимоти, я хочу помолиться. Сядь рядом и помолись со мной. — Она взяла меня за руку и усадила на скамью. Я склонил голову. — Господи, — сказала она, — пожалуйста, пусть эта война прекратится. Чем мы заслужили такое наказание? Почему она так затянулась? Господи, в чем мы перед Тобой провинились, что заслужили такое зло?
Она замолчала, потом встала и начала нарезать лук в горшок, в котором тушила мясо с овощами на ужин.
Через час мы снова услышали громкие звуки. Я посмотрел на маму. Раненый, сидевший у камина, открыл глаза.
— Они возвращаются, — сказал он.
— Может быть, это ополчение, — сказал я.
Но мое сердце забилось сильнее — я знал, что это те, кого я так надеялся увидеть. Я выбежал во двор. Почти стемнело, дождь хлестал по моему лицу. Я посмотрел на Фэрфилдскую дорогу. В такую погоду тяжело было что-то увидеть, но мне удалось разглядеть скачущих людей. Я прижался к стене дома и смотрел, как они приближаются. Через какое-то время мне удалось различить фигуры всадников на лошадях. Это не были красные мундиры. Я бросился назад в таверну.
— Это континенталы! — закричал я.
— Слава Богу! — воскликнул раненый.
Мы с мамой подошли к окну. Отряд прошел мимо, нарушил строй и начал рассредоточиваться по городу. Дверь таверны с шумом распахнулась, и вошли несколько мужчин. Впереди шел генерал, на нем были длинная голубая шинель и треуголка с перьями. Ничего нам не сказав, он просто сел за стол. Помощники окружили его.
— Ром для генерала Вустера, мальчик! — приказал один из его помощников. Потом он посмотрел на маму. — Вы — хозяйка таверны, мэм?
— Да, сэр.
— Мы хотим пообедать.
Значит, подумал я, тушеное мясо с овощами, которым мы собирались поужинать, достанется им, но мне было наплевать. Генерал Дэвид Вустер был главой милиции Коннектикута. Мне никогда не доводилось видеть генерала так близко. Его вид меня разочаровал, в нем не было ничего выдающегося — передо мной сидел обычный уставший пожилой человек, взволнованный и нахмурившийся. Пока я смотрел на него во все глаза, он зевнул и потер глаза.
— Тимоти, — прикрикнула на меня мама, — принеси джентльменам обед.
Неожиданно раненый с трудом поднялся на ноги и поприветствовал их.
— Кто вы? — спросил генерал Вустер.
— Рядовой, сэр. Днем я получил пулю от британцев.
— Так, значит, они уже здесь побывали?
— Да, сэр. Около восьми часов назад, они ушли в Денбери.
Генерал Вустер закрыл глаза рукой.
— Восемь часов, — сказал он тихо, — проклятье! — Он убрал руку от глаз. — Садитесь, сэр. Скажите, пытался ли кто-то их остановить?
— Нет, сэр. По крайней мере, я не видел, сэр.
Я шагнул вперед:
— Сэр, ополчение стреляло по ним из дома, около дороги. Красные мундиры убили их всех и сожгли дом Старра. — Я вспомнил, как голова Неда упала с плеч.
— Сколько человек было в доме, сынок?
— Не знаю, сэр. Может быть, пятеро или шестеро.
Неожиданно дверь снова распахнулась. На пороге стоял, окидывая комнату взглядом, еще один офицер Континентальной армии. Он вошел вместе со своими помощниками и направился прямо к генералу Вустеру. Я увидел нашивки у него на плечах. Это тоже был генерал. Генерал Вустер встал.
— Бен, — сказал он, — как я рад тебя видеть! Мальчик, кружку рома генералу Арнольду!
Значит, это был генерал Арнольд — здесь в Реддинге! Я принес ром, воду и несколько кусков хлеба, и мы выскребли горшок до дна, чтобы накормить генералов и их помощников. За едой они разговаривали, а я стоял у них за спинами и прислуживал, внимательно прислушиваясь ко всему, что они говорили. Они разговаривали о маршрутах, о приказах, о передвижении войск и о других вещах, связанных с войной, которых я не понимал. Несколько раз они упоминали Вильяма Хирона и тепло о нем отзывались. Я подумал, что это странно, но меня это не сильно волновало, потому что я думал только о том, что сейчас Сэм, может быть, где-то здесь, в Реддинге. Но я не знал, как его найти. Конечно, он не знал, что отца забрали, и меня беспокоило, что, возможно, он боится вернуться домой.
Впрочем, он, может быть, больше не служил у генерала Арнольда, а был где-то в сотнях миль от Реддинга. Я знал, что глупо надеяться, что сейчас я, возможно, увижу Сэма, но ничего не мог с собой поделать и через какое-то время сказал:
— Мама, я пойду посмотрю, как там скотина?
— Хорошо, — сказала она, — но не задерживайся, мне может понадобиться твоя помощь.
Я прошел через кухню на скотный двор, а оттуда — на улицу. Стемнело, моросил дождь, капли текли по моему лицу. Перед церковью через дорогу стояли солдаты и курили трубки. Я подошел к ним, солдат перегородил мне дорогу.
— Я ищу Сэма Микера, — сказал я. — Он здесь?
— Ты кто?
— Я его брат, — ответил я.
— Ты должен получить разрешение у офицера.
Мое сердце подпрыгнуло.
— Сэм здесь?
— Пойди поищи офицера, — сказал он.
К нам подошел другой солдат.
— Зачем поднимать так много шума из-за пустяков? — сказал он. — Пропусти его.
— Это страна тори, я никому из них не доверяю.
— Да ладно, мальчик не лжет. Я знаю, Сэм из этих мест.
— Тогда найди его и приведи сюда, — сказал первый солдат. — Я не собираюсь в этом участвовать.
— Подожди здесь, — сказал мне другой, — я постараюсь найти Сэма.
Он вошел в церковь, оставив дверь открытой. Я увидел солдат, пытавшихся заснуть, — растянувшихся на церковных скамьях, лежавших в проходах между рядами. Некоторые из них пили из фляг или жевали черствые ломти хлеба. Тем, кто хотел курить, приходилось выходить на улицу, потому что в церкви курить было нельзя. Они выглядели неряшливо — некоторые были в грязных и рваных мундирах, а у кого-то мундиров вообще не было.
Я видел, как солдат пробирается через толпу и осматривается. Наконец он наклонился и тронул кого-то за плечо. Это был Сэм, он встал и пошел по проходу ко мне. Он повзрослел и выглядел усталым, его мундир тоже превратился в лохмотья, и он давно не брился. Сэм подошел к двери. Какое-то время мы просто смотрели друг на друга. Потом мы обнялись.
— Тимми, — сказал он, а я не мог говорить. Я был так счастлив, что он здесь, что я могу его обнять… Слезы полились у меня из глаз. Он тоже заплакал. Мы стояли у дверей церкви, обнимали друг друга и плакали. Через несколько минут нам стало стыдно плакать на глазах у солдат, и мы разжали объятия.
— Я хотел повидаться с тобой, — сказал он, — но подумал, что, наверное, вы все меня ненавидите.
— Ненавидим тебя?
— Я думал, наверное…
— Сэм, отец…
— Я знаю, — ответил он, — поэтому я подумал, что, наверное, вы не захотите меня видеть. Я не знал, что мне делать.
— А как ты узнал про отца? — спросил я.
— Интенданты узнали, что я понимаю толк в торговле скотом. Поэтому меня часто посылали закупать коров. Во время одной из поездок я встретил человека из Салема, который рассказал, что случилось с отцом. Я думаю, он узнал это от Платтов. — Сэм положил руку мне на плечо. — Как мама?
— Она не сердится на тебя. Никто из нас не сердится.
— Пойдем домой, — сказал он. — Я уже два года там не был. Кто в таверне?
— Генералы.
— Тогда мне придется побыть в коровнике. Мне нельзя оставлять отряд. Подожди здесь, я скажу кому-нибудь, куда иду, если вдруг меня будут искать.
Он вошел в церковь. Через минуту он вернулся, и мы пошли по дороге под дождем.
В коровнике я зажег фонарь.
— Ты изменился, Тим.
— Я повзрослел.
— Я вижу. Вам с матерью, наверное, приходится нелегко?
— Нам приходится работать даже по воскресеньям, — ответил я. — Сэм, что они сделали с отцом?
Он вдохнул:
— Не знаю. Наверное, посадили его в тюрьму.
— Но за что? Он же ничего не сделал! Он даже не был тори, просто он был против войны!
— Он продавал скот британцам.
— Нет, не продавал! Он продавал скот мистеру Богардусу. Отцу было все равно, кто покупает скот.
— Какая разница?! Скот доставляли британцам! Значит, он продавал его британцам! Он продавал скот врагам!
— Ты против отца, Сэм?
— Нет! Это отец против меня!
— Ты сбежал, — сказал я.
— Он выгнал меня. Я не хотел с ним ссориться, но он вывел меня из себя.
— Он плакал, когда ты ушел, — сказал я.
— Я знаю. Ты мне уже рассказывал. Думаешь, я был рад убежать? Я чувствовал себя ужасно. Помню, я бежал по дороге под дождем, злясь и проклиная его за то, что он сделал. Но, проклиная его, я вспоминал о наших поездках в Верплэнкс-Пойнт, как он отвез меня в Нью-Хейвен, чтобы меня приняли в Йель, как он покупал мне там новую одежду и еще много чего, и тогда я перестал проклинать его. Я чувствовал себя отвратительно — как же я хотел, чтобы мы не ссорились!.. С тех пор уже два года прошло, Тим.
— Что же делать, как помочь отцу, Сэм?
— Собственно говоря, я думал, что смогу его вытащить. Я даже говорил об этом с генералом Арнольдом, но так и не смог узнать, где его держат. Никто не знает.
— Может быть, ты еще раз попытаешься?
— Тим, сейчас у меня нет сил об этом говорить. Я слишком устал.
Он и в самом деле выглядел уставшим.
— Неужели ты не можешь написать кому-нибудь письмо?
— Тим! Я больше не хочу об этом говорить!
— Я не буду об этом говорить, если ты пообещаешь вытащить отца.
— Я не могу его вытащить.
— Ты можешь еще раз попытаться, — сказал я.
— Тим! Замолчи ради Бога!
Я замолчал. Я боялся испортить радость от нашей встречи. Какое-то время мы молча смотрели друг на друга. А потом Сэм спросил:
— Ты можешь принести мне что-нибудь поесть?
— Я скажу маме, что ты здесь.
Я прошел на кухню, а оттуда — в таверну. Генералы и их помощники уже закончили есть и теперь пили ром и обсуждали свои планы. Мама сердито посмотрела на меня:
— Где ты был?
— У Старухи Прю что-то с ногой. Я думаю, тебе лучше сходить и посмотреть самой.
— Ничего, подождет, — сказала она.
— Я думаю, тебе надо посмотреть на нее прямо сейчас, мама, — сказал я.
Обычно я ни на чем так не настаивал, и она поняла, что что-то случилось.
— Хорошо, сейчас схожу, — сказала она. — Посмотри, не надо ли джентльменам еще рома.
Я наполнил кружки и помог ей вымыть тарелки, а потом мы пошли в коровник.
— Что случилось, Тим?
— Сэм в коровнике.
Она замерла на месте и побледнела:
— Сэм здесь?
— Я уходил, чтобы найти его. Я подумал, что, наверное, он должен был прийти с отрядом генерала Арнольда.
Она побежала, но потом, испугавшись, что кто-то услышит, умерила шаг и просто быстро пошла в коровник. Сэм сам вышел нам навстречу из темноты. Какое-то время они с матерью просто стояли на месте и смотрели друг на друга, а потом обнялись; я подбежал к ним и обнял обоих. Потом мама разжала объятия и посмотрела на него.
— Я не видела тебя два года, Сэм, — сказала она.
Он усмехнулся:
— Я изменился?
— Ты еще чумазее.
Он засмеялся:
— Неужели это все?
— Нет, — сказала она, — ты стал старше.
— Тим тоже стал старше. Я с трудом его узнал.
— Ему приходится быстро взрослеть, — сказала мама. — У него нет выбора.
— Я думал, вы все злитесь на меня, — сказал он. — Я не знал, станете ли вы со мной разговаривать.
— Мы хотим поговорить с тобой прямо сейчас, — сказала мама. — Мы хотим, чтобы ты остался здесь. Ты нужен нам дома.
— Тим, я думал, ты принесешь мне что-нибудь поесть. — Сэм попытался сменить тему.
— Я забыл, — сказал я.
— Тим, сходи принеси своему брату хлеба и кусок окорока из кухни.
Я пошел на кухню и взял еду. Я знал, что они сейчас начнут спорить. Когда я вернулся в коровник, мама говорила:
— Сэм, мы даже не знаем, жив ли он. Тебе надо вернуться домой. Ты нам нужен.
Я впервые слышал, чтобы она говорила, что отец, возможно, мертв. Сэм вздрогнул. Ее слова причинили ему боль.
— Я думаю, что он жив, мама.
Я протянул ему еду.
— Замечательно! — сказал Сэм. — Спасибо.
Он откусил кусок окорока, запихнул в рот кусок хлеба.
Я спросил:
— А что, все в армии так едят?
Я не хотел, чтобы мама и Сэм поссорились, и попытался отвлечь их от этого разговора. Сэм проглотил еду.
— Если нам везет и у нас появляется что-то съедобное, то нам плевать, как это есть.
Но мама не сдавалась:
— Сэм, ты должен вернуться домой. Ты нам нужен. Твои сослуживцы забрали у нас отца, они должны отдать нам тебя взамен.
— Мама, я не могу бросить товарищей! Это дезертирство! За него вешают!
— Когда закончится срок твоей службы, Сэм?
Он нахмурился:
— Через два месяца. Но я собираюсь продлить его.
— Нет, Сэм! Ты должен вернуться домой!
— Мама, — вмешался я, — не спорь с ним. Тебе все равно не удастся его переубедить.
— Он просто упрямится, — сказала она.
— Боже мой! Мама! — воскликнул он. — Я не вернусь, пока не закончится война! Мой долг — остаться и сражаться!
— У тебя есть долг перед твоей семьей!
— Страна важнее семьи! Пожалуйста, перестаньте спорить со мной!
— Тебя могут убить, — сказала она.
— Возможно, — ответил он.
Какое-то время мы все молчали. Потом Сэм сказал:
— Ребята из нашего отряда пообещали друг другу, что мы никуда не уйдем, пока не побьем красные мундиры.
— О, Сэм, это же просто глупо!
Я сказал:
— Мама, не надо с ним спорить.
— Вы оба — дураки, — ответила она.
Сэм разозлился:
— Ради Бога, мама! Да за тебя же люди умирают!
— Так пусть перестанут умирать! — ответила мама. — Мне ничьи смерти не нужны!
— Оставь его, мама, — сказал я, — он не передумает.
Мы замолчали.
— Хорошо, — наконец сказала она, — хорошо.
Мы сменили тему — поговорили об урожае и о людях, которых знали, а потом Сэм попросил нас передать послание Бетси Рид.
— Мы, наверное, скоро уйдем, — сказал он, — я не знаю когда. Передайте ей, что я постараюсь с ней увидеться, если смогу. — С минуту он молчал. — Я лучше сейчас уйду, пока меня никто не хватился.
Он обнял маму, а потом меня, развернулся и вышел из коровника в дождь и темноту. Мы, не сговариваясь, подумали, что, может быть, видим его в последний раз.
После встречи с Сэмом меня охватило странное чувство. И дело было не только в том, что, хотя он был старшее, я чувствовал себя не менее взрослым. Просто впервые в жизни я увидел, что Сэм в чем-то ошибается. Я понял, что разбираюсь в каких-то вещах лучше него. О, я и раньше с ним спорил, но только для того, чтобы показать, что не собираюсь всегда и во всем с ним соглашаться. Но сейчас все было по-другому, теперь я понимал, что он ошибается. Он оставался в армии, потому что хотел в ней остаться, а совсем не потому, что это было его долгом или чем-то еще. Ему нравилась сама обстановка, в которой он находился. Конечно, ему часто бывало нелегко, когда замерзал, или когда приходилось голодать, или когда его могли застрелить, но все равно он ощущал себя частью чего-то, что, как ему казалось, делало его более значительным. Ему нравилось чувство собственной значимости, и я знал: в этом-то и кроется настоящая причина того, почему он не хочет возвращаться домой.
Понимание того, что происходит с Сэмом, заставило меня ощутить себя иначе. Я уже больше не был его маленьким глупым братом, я чувствовал, что мы равны.