Мой брат Сэм: Дневник американского мальчика

Глава 8

Мои родственники из Южного Салема Платты держали ферму недалеко от Риджфилдской дороги. Семья была большой — сами хозяева, шестеро детей — четыре девочки и два мальчика — и тетя, сестра то ли хозяина, то ли хозяйки. Они с трудом помещались в доме; четыре девочки спали в одной комнате с тетей: трое младших спали в одной кровати, а старшая девочка и тетя — в другой. Мальчики спали в коровнике и только в холодные дни — в доме; они клали тюфяки на кухне перед очагом. Когда я увидел, как мало у них места, то порадовался, что мы с Сэмом выросли не на ферме, а в таверне и у нас никогда не было недостатка в комнатах.

Мы добрались до Южного Салема, когда уже стемнело. Платты накормили нас хлебом и тушеным мясом с овощами. Вся семья собралась на кухне, чтобы поговорить. Казалось, они хотели беседовать сразу обо всем. Они год не видели отца и теперь хотели узнать все новости: как мама, изменила ли война Реддинг, где находится Сэм и многое, многое другое. Я возбуждал их любопытство — они двенадцать лет слышали обо мне, но ни разу не видели, и наконец у них появилась такая возможность. Я тоже все время слышал о них, и мне тоже было интересно на них посмотреть.

Я стеснялся, а они нет, потому что были у себя дома. Поэтому все начали расспрашивать меня, пока мистер Платт не заставил их замолчать, чтобы поговорить с отцом. Отец рассказал, что произошло с нами по дороге.

Мистер Платт слушал и кивал. Он был высоким и худым, таким худым, что на нем болталась одежда.

— Они называют себя патриотами и говорят, что всего лишь мешают британцам покупать скот, но не верь этому. На самом деле они просто отбирают коров у людей и сами их продают британцам. Они обыкновенные воры. — Он разозлился. — Люди потеряли всякое понятие о приличиях…

— У нас в Реддинге такого нет, — сказал отец.

— И здесь быть не должно!

Наполнив живот горячей пищей и сидя у огня, я старался не заснуть. Я знал, что надо лечь, ведь впереди был еще один тяжелый день, но не хотел пропустить ни слова из того, о чем они говорили.

— Хорошо, что в Реддинге все не настолько плохо, — заметил отец.

— Вам повезло. А здесь людей линчуют, дома поджигают, скот забивают. Причем обе стороны! Одни поджигают дома, а другие мстят. Скоро дойдет до того, что они начнут вешать людей. Точно говорю тебе, Лайф.

— А наш конвой? На чьей стороне он?

— Мы тут создали комитет, который обеспечивает безопасность. Только он и следит за порядком. Вам повезло — комитет вовремя пришел вам на помощь. Да и дальше вам неприятностей не избежать…

Отец покачал головой:

— Думаю, в следующем году я не поеду сюда без охраны.

— Ты прав, Лайф.

Мои глаза закрылись. Я попытался их открыть. Отец потряс меня за плечо и сказал:

— Тим, иди спать!

Мой кузен Иезекиль Платт отвел меня в коровник. Он был ненамного старше меня — высокий, худощавый, как его отец, и рыжий. Мы поднялись на сеновал, взбили тюфяки и, поудобнее устроившись, легли спать. Иезекиль сгорал от любопытства, ему хотелось поболтать.

— А ты испугался, когда появились эти люди?

Мне не хотелось признаваться, что я был напуган, но и лгать тоже не хотелось.

— Немного, — ответил я, — а с тобой когда-нибудь такое случалось?

— Такого нет, но отец говорит, что это только потому, что мы ни во что не вмешиваемся.

— Ты тори? — спросил я.

— Конечно! А ты разве нет?

— Думаю, да, — ответил я, — только иногда я в этом не уверен. Ты знал, что Сэм сражается за повстанцев?

— Мы об этом слышали, — сказал Иезекиль. — Когда отец узнал об этом, то впал в ярость. Он сказал, что Сэм умный мальчик и удивительно, что он дал себя одурачить.

— Он сражался под Нью-Йорком, — сказал я. — Отец говорит, что он очень храбрый и умный, но слишком упрямый.

— А мой отец говорит, что глупо присоединяться к повстанцам. Когда война кончится, их всех, наверное, повесят.

— Они могут и победить, — заметил я.

— Не могут. Как можно победить британскую армию?! Британцы их проучат.

— Ну, не знаю, — сказал я. — Когда Сэм объясняет, то выходит, что правильнее быть повстанцем, а когда отец — то тори. Но если хочешь знать, я думаю, что отцу на самом деле это все равно. Он просто против войны.

С минуту мы молчали.

— А если ты пойдешь в солдаты, то на чьей стороне будешь сражаться?

— Наверное, на стороне тори, — сказал я, но в душе не был в этом так уж уверен. Допустим, я бы пошел воевать на стороне тори, а что, если бы мы сражались с повстанцами и вдруг передо мной оказался бы Сэм?

Мы встали до восхода солнца, запрягли волов в телегу, забрали стадо с пастбища Платтов, где оставляли его на ночь, и отправились в путь. Нам надо было добраться до Пикскила на реке Гудзон, затем повернуть на юг и спуститься вниз по течению реки до Верплэнкс-Пойнта. Из Южного Салема до Пикскила было больше двадцати миль. У нас должен был уйти весь день на то, чтобы пройти пятнадцать миль до следующей остановки у друзей отца, живших по соседству с племенем могикан. Там нас ждал следующий конвой. Я хотел поскорее туда добраться. После происшествия на дороге мне разонравилось путешествовать по стране без охраны.

Мы переночевали у друзей отца, а утром конвой проводил нас до Пикскила. Это был очень большой город, стоящий на берегу реки Гудзон, — там жило несколько сотен людей. Я не мог поверить своим глазам — Гудзон с его высокими, обрывистыми берегами была самой большой рекой, какую мне довелось видеть до сих пор. Река и вид, который с нее открывался, были такими красивыми, что я не мог оторвать глаз.

— Какая она широкая, отец! — воскликнул я.

Он усмехнулся:

— Широкая, Тимми? Вот подожди, когда мы доберемся до Верплэнкс-Пойнта, ты увидишь по-настоящему широкую реку!

От Пикскила мы повернули на юг и поехали по дороге вдоль реки. Как же это было здорово! Меня охватило невольное волнение. По реке вверх и вниз по течению скользили лодки, у пристаней стояли плоскодонки и гребные шлюпки. Мужчины и мальчики рыбачили в доках, а пару раз мы видели, как люди ловят рыбу неводом. Это казалось гораздо веселее, чем работать в таверне!

— Лучше бы мы жили здесь, отец! — воскликнул я.

Он пожал плечами:

— Что об этом говорить…

— Это было бы лучше для нас! — сказал я.

— Конечно, река красивая, — ответил отец, — но ловить рыбу — тяжелый труд. Попробуй как-нибудь закинуть невод из лодки и достать, сам узнаешь.

— А эти люди — тори?

— Здесь все перемешались. Когда-то тут высадились датчане и расселились вдоль берега. Им нет никакого дела ни до короля, ни до его короны.

К концу дня мы добрались до Верплэнкс-Пойнта — длинной песчаной косы, которую омывала река. Отец был прав — здесь Гудзон был по-настоящему широким; я едва различал дома и холмы на другом берегу. Он был похож на огромное озеро со множеством лодок.

— Эту часть реки называют Хэйверстроу-Бэй, — сказал мне отец.

Берег в Верплэнкс-Пойнте был пологий. Повсюду здесь имелись небольшие загоны для крупного скота, овец и свиней. В Нью-Йорке были расквартированы тысячи британских солдат и моряков, да и самих жителей было не меньше двадцати пяти тысяч. Им было нужно много мяса, и поэтому цены все время росли.

Отец нашел мистера Богардуса, которому обычно продавал скот, и мы загнали наше стадо в загон. Туда же поместили снятых с повозки свиней. Отец сказал:

— Мне надо поговорить с мистером Богардусом. А ты можешь прогуляться, но далеко не отходи.

Багровое холодное солнце опускалось за темные холмы. Хорошо, что мы вот-вот продадим скот. Теперь мне не о чем было беспокоиться, и мысль об этом грела душу. Возвращаться будет проще, придется следить только за повозкой с товарами. Конечно, мы можем снова столкнуться с ковбоями, но, кажется, отца это не сильно беспокоило, поэтому я выбросил все страхи из головы и пошел к пристани, чтобы посмотреть, что там происходит. Вода в реке начала темнеть, лодки возвращались назад к пристани. Рыбаки привязывали их и доставали со дна бочонки с рыбой. Среди улова попадались даже осетры. Я понял, что отец прав: они выглядели изможденными. Один из мальчиков примерно моих лет сошел с лодки на берег и сел на землю, не в силах пошевелиться от усталости.

Тут же рыбаки стали чистить рыбу. Я удивился тому, как быстро они это делают — несколько взмахов ножа, и рыбина выпотрошена.

Я замерз и отправился с пристани назад, к загонам. Около животных было теплее. Вскоре сюда же пришел и отец и повел меня в таверну ужинать. Он был доволен, ему хорошо заплатили за наших коров — благодаря этому удалось купить почти все, что было запланировано: два бочонка рома, полдюжины мешков с солью, несколько бочонков патоки, большой ящик чая, мешок кофейных бобов, дюжину медных и два оловянных котла, ящик медных пряжек, сверла, ножи, напильники, топоры и лопаты, а еще черный и ямайский перец, корицу и сахарную пудру.

Мы переночевали в таверне.

— Если бы на улице не было так холодно, то могли бы сэкономить и поспать в повозке, — сказал отец.

На следующее утро мы погрузили покупки на телегу и тронулись в обратный путь. Отец привязал лошадь позади повозки и пошел рядом со мной, помогая управляться с волами. Я радовался, что мы идем вместе, но было жалко прощаться с рекой Гудзон. Когда мы дошли до Пикскила и начали подниматься на холм, я продолжал оглядываться на воду, блестевшую в лучах солнца; наконец река скрылась из виду.

Мы переночевали у друзей отца, живших по соседству с могиканами. Утром мы встали с восходом солнца и снова отправились в путь. Небо было затянуто тучами.

— Скоро пойдет снег, — сказал отец.

— Довольно холодно, — согласился я.

— Ночью будет еще холоднее, — кивнул он. — Я надеюсь, мы успеем добраться домой до того, как выпадет снег. Не хотелось бы путешествовать, когда волы скользят на каждой кочке. У нас проблема, Тим. Я не хочу идти через Риджбери, нет желания снова встречаться с грабителями. Вообще-то я думал, мы повернем немного южнее, в сторону Коннектикута к Уилтон-Пэришу, а затем направимся через Ампавог в Реддинг, но это займет полдня, и, если выпадет снег, я не уверен, что стоит это делать.

Я вздрогнул от одной мысли о ковбоях.

— Они могут нас поджидать?

Отец пожал плечами:

— Они знают, что нам придется вернуться. Могикане говорят, что два дня назад на дороге в Риджбери ранили перегонщика скота из Норфилда, а скот угнали.

— Его убили?

— Никто не знает. На слухи нельзя полагаться. — Он покачал головой. — Не знаю, что делать, Тим. Если выпадет снег, то лучше добираться самым коротким путем, но мне не хотелось бы проходить через Риджбери.

— Если пойдет сильный снег, ковбои вряд ли станут дежурить на дороге.

— Может быть, — сказал отец.

Я замолчал.

Мы пошли быстрее. Я вел волов, а отец то шел рядом со мной, то садился на лошадь и ехал впереди. Я знал, зачем он это делает, — высматривает, нет ли впереди ковбоев.

Во второй половине дня пошел снег. Сначала слабый — легкие снежинки медленно кружились по небу.

— Проклятье! — воскликнул отец. — Проклятье!

— Может быть, он прекратится, — сказал я.

— Нет, — сказал он, — мы влипли.

Мы снова ускорили шаг. Скоро снег пошел сильнее и гуще. Холодало, и время от времени сильный порыв ветра бросал снег нам в лицо.

— Скоро он пойдет еще сильнее, — сказал отец.

— Может быть, он пройдет, — сказал я.

— Боюсь, что нет, Тим. — Он нахмурился. — Думаю, все-таки лучше пойти через Риджбери.

К часу дня уже шел настоящий снегопад. Ветер усиливался, снег хлестал по нашим лицам. Мы шли, опустив головы, я спрятал руки под рубашку, чтобы согреться.

К полудню мы достигли развилки дороги.

— Придержи волов, — сказал отец. Он стоял около повозки и осматривался. Выпало уже шесть дюймов снега, и конца этому не было видно. — Отсюда мы можем повернуть в Уилтон-Пэриш, — сказал отец. Потом покачал головой. — Не получится, Тим. В такую погоду мы не сможем идти всю ночь. Нам надо поспешить и добраться до Южного Салема, переждать у Платтов, пока снег не прекратится, а потом попытаться пройти через Риджбери.

Я чувствовал себя скверно. Лицо и руки замерзли, ботинки промокли насквозь, и ноги тоже начали замерзать. Я все время думал о ковбоях. Нам повезло, что мы ушли от них живыми. Теперь они наверняка кипели от злости и неизвестно, что сделают, если мы им снова попадемся.

— Отец, а нам могут дать конвой до Риджбери?

— Не знаю, — ответил он. — Мы попросим об этом.

Дорога казалась бесконечной. Из-за ветра и снега волы шли с трудом. Нам с отцом пришлось идти по обе стороны от них, чтобы они шли прямо. Они моргали, трясли большими головами и мычали, но разбушевавшийся ветер заглушал их мычание. Волов приходилось все время подгонять. Несколько раз они останавливались, как вкопанные. Тогда мы хлестали их, чтобы заставить сдвинуться с места. Казалось, это будет длиться бесконечно. Из-за метели я не мог понять, где мы находимся. Видимость была не больше двадцати ярдов, мы различали только лес и дома по краям дороги. Но отец ориентировался хорошо.

— Держись, Тим, — говорил он, — до таверны Гринов осталась только миля, а там еще три.

— А мы можем согреться у Гринов?

— Чем меньше людей будет знать, куда мы идем, тем лучше, — сказал отец.

Темнело. Волы упирались, и мы шли все медленнее и медленнее. Снега навалило уже по колено, волы скользили и спотыкались. Наконец стало так темно, словно нас похоронили заживо. Я шел впереди, а отец погонял волов сзади. Мы не разговаривали, только иногда отец произносил короткое ругательство. Было трудно не потерять дорогу, ориентироваться мне помогали ограды. Оборачиваясь, я с трудом различал в темноте волов и телегу. Отец сказал:

— Это перекресток. Осталось всего две мили, Тим.

Но эти две мили показались мне бесконечными.

Наконец впереди забрезжил свет, и мы увидели дом. Свет падал из его окон. Мы провели волов в коровник. Я дал им сена и пошел в дом вслед за отцом. На кухне в камине горел огонь, пахло кукурузными лепешками и горячей подливкой. Платты столпились вокруг меня, помогая снять промокшую одежду. Я разделся догола, и мне было все равно, что на меня смотрели девчонки. Меня завернули в одеяло, усадили у камина и дали тарелку с бобами и горячую кукурузную лепешку. Я вдруг засмеялся — так хорошо почувствовать себя в тепле и в безопасности.