Мой брат Сэм: Дневник американского мальчика

Глава 4

Я был так взволнован, что с трудом удержался от крика. Мне было немного не по себе, но в то же время я чувствовал себя счастливым. Когда пришло время обеда, я с трудом заставил себя есть, чтобы никто ничего не заподозрил. Пару раз я чуть было все не выболтал. Знаете, как это бывает, когда очень сильно в чем-то заинтересован, то забываешь, что делаешь или даже где находишься. Я так много думал о том, как выбрать момент, чтобы пойти к Тому Воррапу и наконец-то увидеть Сэма, что начинал забывать о необходимости соблюдать секретность. Один раз я даже громко сказал самому себе: «Интересно, стрелял ли в кого-нибудь Сэм», а в другой раз: «Может быть, надо принести ему что-нибудь поесть». Но тут же спохватывался.

Главной задачей было найти оправдание своему исчезновению на долгое время. В дни учебы было проще, я бы просто сказал учителю, что мне надо пойти домой и помочь в таверне, и пошел бы к Воррапу. Но я не хотел ждать до понедельника, рассудив, что к тому времени, возможно, Сэм уже уйдет.

После обеда отец послал меня в лес за дровами. Немного потеплело, но день был облачный, и тонкий слой снега еще лежал на земле. Я начал рубить деревья, думая, как бы улизнуть к Воррапу. Я решил, что сейчас делать этого не стоит: через какое-то время отец заметит, что звуки ударов прекратились, и решит посмотреть, что я делаю. Я размахивал топором и пытался что-нибудь придумать.

Вдруг послышался топот лошадей. Я распрямился и прислушался. Ясно, что лошадей было много и бежали они очень быстро. Звук доносился с юга. Я не сводил глаз с поворота дороги — они должны были пройти точно мимо меня. Поначалу я различал только тяжелый грохочущий звук копыт, затем стал слышать голоса мужчин и звон сбруи. Наконец они появились на повороте дороги. Это был отряд приблизительно из двадцати человек, и даже издалека я мог разглядеть, что некоторые из них в голубой униформе. Это были повстанцы из Континентальной армии[20] — солдаты во главе с офицером. Из-за деревьев я наблюдал, как они приближаются. У большинства из них за спинами на ремнях висели такие же ружья, как наше. Думаю, они принадлежали к фэрфилдскому ополчению. Всадники скакали, смешивая дорожный снег с грязью. Я продолжал стоять в тени деревьев, и они не обратили на меня никакого внимания. Когда повстанцы пронеслись мимо, я помчался стрелой к дороге и посмотрел им вслед. Они остановились у таверны. Офицер и трое мужчин спешились, а остальные ускакали.

Я был напуган, но во мне пробудилось любопытство. Я подумал, что офицер зашел в таверну, чтобы выпить кружку пива. Я никогда раньше не видел так много настоящих солдат, и мне было интересно посмотреть, что они из себя представляли. Впрочем, я не был уверен, что это безопасно. Что они сделают, если узнают, что отец против войны? Но все же я не хотел упускать такой шанс. Я сократил дорогу, пробежав через лес и заснеженные поля, и подошел к дому с тыльной стороны. Я решил, что проберусь к кухонной двери и сначала послушаю, что происходит. Было опасно бежать с топором, я мог упасть и пораниться, но топор придавал мне ощущение безопасности. Я добежал до коровника, проскользнул на скотный двор. Сюда доносился топот лошадей перед таверной и звон сбруи.

В таверне кто-то закричал. Я бросился через скотный двор и проскользнул на кухню. Дверь в пивную была закрыта, но там, где она крепилась петлями к стене, оставалась щель. Внутри снова закричали. Я на цыпочках подошел к двери и приложил глаз к щели.

Мама стояла около камина. Перед ней стоял мужчина и винтовкой преграждал ей дорогу. Два других солдата держали отца, скрутив ему руки за спиной так, что он не мог двигаться. Офицер стоял перед ним со шпагой. «Мы знаем, что у тебя есть оружие, Микер. Где оно?!» — кричал он. Он выставил перед собой шпагу так, будто собирался вонзить ее в отца. Я решил бежать за помощью, но тут же сообразил, что помощи ждать неоткуда.

— У меня больше нет ружья! — закричал отец. — Мой сын Сэмюэль украл его, чтобы поиграть в солдатика.

Офицер засмеялся:

— Ну, хватит, я не собираюсь верить этим россказням. Вы все здесь тори. Нам нужно твое ружье. — Он направил шпагу в живот отца.

— Мне все равно верите вы или нет, — ответил отец. — Что вы собираетесь сделать, проткнуть меня и оставить мою жену и ребенка на произвол судьбы?

— Да, если ты не отдашь оружие. — Он взмахнул шпагой. — Мы знаем, что оно у тебя есть. Мы знаем обо всех ружьях в Реддинге. Не все хотят быть псами короля.

Отец сплюнул.

— Повсюду предатели! — закричал он.

— Следи за своим языком, или я его вырежу!

Зря отец кричал на офицера повстанцев. Лучше бы ему было молчать. Но так же, как и Сэм, отец терпеть не мог, когда ему указывали, как вести себя. «Отец, — прошептал я про себя, — пожалуйста, не спорь».

Отец все-таки взял себя в руки и спокойно сказал:

— Я говорю вам правду. Мой сын сбежал, чтобы присоединиться к вашей армии, и забрал мое ружье. У нас здесь нет оружия… разве что ножи для разделки мяса.

Офицер бросил взгляд на отца и сказал:

— Я тебе не верю.

Затем он поднял шпагу и плашмя ударил ею отца по лицу. Мама пронзительно закричала, отец выкрикнул проклятья; тонкая струйка крови побежала по его щеке. Я понял, что надо делать, — выбрался из кухни, пробежал через скотный двор и понесся через пастбище к дому полковника Рида. Только один человек знал, где отцовское ружье, и этот человек находился у Тома Воррапа.

Я был напуган. Война наконец добралась до Реддинга, и это было ужасно. Поскольку у Реддинга была репутация города тори, повстанцы решили его разоружить. Отчасти потому, что им самим было нужно оружие, отчасти для того, чтобы быть уверенными, что тори из Реддинга не сделают с солдатами Континентальной армии то, что шестью месяцами раньше минитмены сделали с британцами в Конкорде и Лексингтоне. Я понимал, что повстанцы не шутят и могут убить отца.

Я бежал, перелезая через каменные и железные ограждения, разделяющие пастбища. Мое лицо горело. Я не позволял себе остановиться и передохнуть — перед моими глазами стоял офицер повстанцев, размахивающий шпагой перед лицом отца. Воздух с хрипом вырывался у меня из горла, а ноги настолько ослабли, что несколько раз я чуть было не упал.

Но перед хижиной Тома Воррапа я остановился. Тонкий дымок, едва различимый на фоне серого неба, вился из трубы. Вход загораживало висевшее одеяло. Я его отодвинул и заглянул внутрь. Огонь в очаге, сложенном из камней, почти догорел, но было еще достаточно светло, и я разглядел, что в хижине нет никого, кроме Сэма. Он спал на животе, на постели Тома Воррапа, укрытый оленьей шкурой. Я слышал его легкое дыхание и видел, как вздымается и опускается его спина. Я подумал, что, наверное, он сильно устал. Впрочем, он всегда спал крепко, и я знал, что его очень трудно разбудить — даже если начать трясти.

Я вошел в хижину и опустился на колени у кровати. Мне стало жалко будить Сэма, но делать было нечего. Я положил руку на постель и неожиданно понял, что дотронулся до чего-то необычного, — под одеялом, на краю кровати, лежало что-то тяжелое и длинное. Это было ружье, во сне Сэм сжимал его ствол. Я подумал, что у Сэма вошло в привычку спать с «Браун Бесс», чтобы никто его не украл.

Моя рука заскользила по стволу, пока я не нащупал приклад, схватил его и осторожно потянул. Сэм захрапел во сне и мотнул головой, как будто пытался отогнать от лица муху, но не проснулся. Я снова потянул ружье. Он что-то забормотал.

Я отпустил ружье и вынул руку из-под одеяла. Надо было решить, что делать дальше. Сэм очень устал и спал глубоким сном. Я подумал, что можно попробовать сбросить его руку с ружья и он вряд ли проснется. Раньше, когда мы спали в одной постели, он не раз закидывал на меня руку или ногу во сне, я ворчал и сбрасывал их с себя, но Сэм не просыпался. Я решил попробовать. Я осторожно стащил одеяло с его руки и ружья и быстро скинул руку Сэма со ствола. Он снова захрапел, но не проснулся. Я схватил ружье и выбежал из хижины, задев головой одеяло, завешивавшее вход. Я бежал через заснеженные пастбища так быстро, как только мог, надеясь добраться до дома раньше, чем там случится что-нибудь плохое. На снегу передо мной была цепочка моих собственных следов, обрывавшаяся только у заборов.

Я был так взволнован и испуган, что не услышал, как за мной бежит Сэм. Лишь у пастбища Рида, когда пришлось перелезать через каменную стену, я услышал звук его шагов. Я обернулся и с высоты увидел его в сотне ярдов позади. Он увидел, что я на него смотрю, но не закричал, боясь, что его могут услышать.

Я спрыгнул со стены и побежал так быстро, как только мог, хотя и знал, что это бесполезно. Сэм был старше, а значит — сильнее, быстрее, выше, чем я. Я снова обернулся, Сэм в этот момент как раз добежал до стены. Ему не надо было на нее взбираться, он просто ее перепрыгнул и побежал дальше. Тогда я побежал налево, к дороге, подумав, что Сэм за мной не побежит — там его могли увидеть. Я пытался молиться, но слова молитвы не приходили мне в голову, поэтому я просто шептал задыхаясь: «Пожалуйста, Господи, пожалуйста».

Сэм был уже в десяти ярдах от меня.

— Тимми, — сказал он, — Тимми, верни мне его, не дай Бог поранишься о штык.

Я обернулся. Мы стояли лицом друг к другу. Вдруг Сэм набросился на меня и попытался выхватить ружье. Он ухватился за ствол, но я сумел вывернуться. Он выругался и засунул пальцы в рот, я понял, что, когда выдергивал ружье, штык порезал ему руку. Я направил ружье ему в живот и сказал:

— Не подходи, Сэм, или я выстрелю.

Я даже не мог правильно держать ружье. Оно было слишком длинным и тяжелым для меня. Я не мог поднять его до плеча, и оно упиралось в бедро — одной рукой я держал ствол, а другая лежала на спусковом крючке.

Сэм смотрел на меня:

— Тимми!

— Не двигайся, Сэм.

— Оно не заряжено, Тим.

— Ты лжец.

Он шагнул ко мне.

— Не подходи, Сэм, или я выстрелю тебе в живот.

Вдруг я расплакался, это были не просто слезы, меня сотрясали рыдания. Мне было стыдно плакать на глазах у Сэма, но все было так ужасно, что я просто не мог остановиться.

— Не сходи с ума, Тимми. Оно не заряжено. Дай сюда!

— Они дома! Они хотят убить отца, если он не отдаст им «Браун Бесс»!

— Кто? Кто дома?

— Солдаты из Фэрфилда.

И тут Сэм набросился на меня. Я так и не узнал, смог бы я выстрелить, потому что Сэм повалил меня на землю, сел верхом и вырвал ружье. Лицо Сэма было смертельно бледным.

— Ты же мог застрелить меня, поросенок! — Он слез с меня, и я сел. — Ты в порядке? — спросил он.

Я вскочил:

— Они уже, наверное, убили отца!

— Тимми, я не могу пойти домой.

— Почему не можешь, они же твои друзья!

— Я не могу, Тимми. Я не должен здесь находиться.

— Что ты имеешь в виду?

— Я должен быть в Денбери, покупать коров. Они послали меня туда из Кембриджа вместе с капитаном Чемпионом, интендантом, потому что я из этих мест.

— Ты что, убежал?

— Я не дезертировал, я просто решил побыть дома несколько дней. Капитану Чемпиону пришлось поехать за чем-то в Уотербери, вот я и решил улизнуть.

— Чтобы увидеться с Бетси Рид.

— Ну и что с того? Им меня не поймать, — сказал Сэм. — Солдаты всегда смываются домой на пару дней, офицеры часто не знают, где половина парней. Если они ищут тебя, кто-то из друзей всегда скажет, что ты вывихнул лодыжку и плетешься где-то позади.

— Сэм, я боюсь за отца. Пойдем скорей!

— Я думаю, с ним все в порядке. Они разоружают тори повсюду. Это приказ Генеральной ассамблеи[21] Коннектикута. Ты же не думаешь, что они позволят тори хранить оружие?

— Что они сделают с отцом?

— Наверное, просто немного попугают. Они не убивают простых людей.

— Я видел, как офицер хотел проткнуть отца шпагой. Ты должен пойти домой, Сэм, ты должен!

— Я не могу, Тим. Если они увидят меня здесь, то повесят за дезертирство.

— Тогда дай я заберу ружье домой и отдам им.

— Я не могу, Тим. Если я вернусь в лагерь без оружия, они меня точно повесят!

Я задумался.

— Боже, Сэм, зачем ты пошел сражаться?! Почему не остался в колледже?!

— Я не мог, Тим. Как я мог остаться, когда все мои друзья ушли сражаться?!

Я это понимал, но не собирался сдаваться.

— Твоя семья должна быть для тебя важнее всего.

Он выглядел смущенным, но ничего не сказал.

— Ты просто трус! — сказал я.

На самом деле я так не думал — те, кто вступают в армию, чтобы сражаться, не могут быть трусами, но я же злился на него.

— Нет, я не трус! — ответил он.

По правде говоря, трусом был я. Теперь, немного успокоившись, я боялся того, что увижу, вернувшись домой. Вдруг отец лежит на полу с дыркой в животе, истекая кровью?..

— Хорошо, Сэм, если ты не трус, пошли со мной домой и проверим, все ли в порядке.

Он задумался.

— Я дойду с тобой до коровника. — Он быстро зарядил «Браун Бесс», воспользовавшись порохом из рожка, висевшего у него на шее, и дробью из сумки, болтавшейся на поясе.

Меня поразило, сколь привычными жестами он это делал.

— Ты уже кого-нибудь убил, Сэм?

Он снова смутился:

— Мы еще не сражались.

Мы пошли по заснеженным холмам, вверх и вниз по склонам, — той дорогой, которой пришел я. Сэм шагал быстро и энергично. Он привык к ходьбе благодаря постоянным маршам, мне было трудно за ним поспевать, но я был рад, что мы шли быстро, потому что волновался за отца. Через пятнадцать минут мы вышли на нашу дорогу, пересекли ее, пробрались в коровник и оттуда посмотрели на таверну. Из трубы шел дым, было тихо — никаких звуков, никаких мужчин и лошадей.

— Ничего особенного не вижу, — сказал Сэм.

— Пошли со мной, посмотрим, — сказал я.

— Для меня это рискованно, Тим.

— Там никого нет, — ответил я.

Он посмотрел на меня. Мы оба знали, что он должен был пойти, потому что был старшим братом.

— Хорошо, — сказал он, — пойдем.

Мы бросились через коровник на кухню, и неожиданно перед нами появился отец, на его лице была кровь. Он и Сэм стояли в пяти футах и смотрели друг на друга. А потом Сэм развернулся и побежал.

— Сэм, — закричал отец, — вернись, Сэм!

Но Сэм промчался через коровник и побежал через заснеженные поля к лесу, прижимая к себе «Браун Бесс». Мы с отцом смотрели ему вслед и видели, как он добежал до каменной стены на краю нашего пастбища. Он вскочил на нее, распрямился и посмотрел на нас. Потом помахал нам рукой, спрыгнул со стены и исчез в лесу.