Мой брат Сэм: Дневник американского мальчика

Глава 12

В июне того же 1777 года мы узнали, что отец умер месяц назад. Все произошло почти так, как мы догадывались. Его посадили на тюремный корабль в Нью-Йорке. Поразительно было то, что это была тюрьма не повстанцев, а британцев. Нам никогда не приходило в голову, что такое может произойти. Просто случилась ошибка, какие не раз случаются во время войны. Хотя какое это теперь имело значение? Условия в этих плавучих тюрьмах были просто ужасающими — летом в них было грязно и жарко, как в печах, а зимой — очень холодно, а кроме того, заключенным вместо еды давали какое-то отвратительное месиво. Хуже всего обстояло дело с болезнями: если кто-то один из заключенных серьезно заболевал, то почти наверняка болезнь подхватывали все остальные. Именно это и произошло с отцом: в плавучей тюрьме, где он сидел, началась эпидемия холеры. Почти пятьдесят человек умерли, в том числе и отец. Его похоронили где-то на Лонг-Айленде, но мы не знали, где точно. Мама сказала, что, когда война закончится, мы найдем его могилу и поставим надгробный камень, но я думаю, она сама не верила, что мы сможем найти это место.

О смерти отца мы узнали от человека, которого захватили во время налета на Реддинг той весной. Он оказался на том же корабле и был с отцом в его последние минуты. Этот человек сказал нам:

— Перед смертью он попросил меня сообщить вам, что произошло. Он сказал: «Передай им, что я их всех люблю, скажи, что я прощаю Сэма. Он храбрый мальчик, хотя и упрямый». Последние его слова были: «А теперь, я собираюсь насладиться свободой, которую мне принесла война».

Два дня спустя, после того как мы узнали о смерти отца, в таверну зашла Бетси Рид. Я дал ей кувшин с пивом.

— Ты слышал про Джереми Сэнфорда? — спросила она.

— Нет, — ответил я.

— Он мертв, — сказала она.

— Джерри?! Мертв?!

— Его посадили в плавучую тюрьму, он заболел и умер через три недели. Это ужасно! Понятно, почему они взяли мистера Роджерса и капитана Беттса, но зачем сажать в тюрьму десятилетнего мальчика?

— Что он мог им сделать? Все эта война! Она превратила людей в животных! — сказала мама.

— Они положили его тело в мешок с камнями и бросили в Лонг-Айлендский пролив, — сказала Бетси. — Его родители даже не смогут перезахоронить тело. Не понимаю, зачем им нужно было сажать мальчика?

— Они просто животные, чудовища! — воскликнула мама.

— Да, — согласилась Бетси. — А что касается Сэма… Он должен был вернуться домой.

Я впервые услышал, чтобы она высказала несогласие с Сэмом.

— Я сказал ему то же самое, — сказал я, — он ответил, что они с друзьями пообещали держаться до конца и бороться, пока не победят.

— Неужели он все еще думает, что они победят? — спросила Бетси.

— Может, и победят, — сказал я.

Бетси покачала головой:

— Даже отец говорит, что для патриотов настали плохие времена.

Я удивленно посмотрел на нее:

— Неужели ты не хочешь, чтобы они победили?

— Мне все равно, кто победит. Я просто хочу, чтобы война закончилась.

— Сэму не понравилось бы, что ты так говоришь.

— Мне все равно, — сказала она, — когда я его увижу, то так ему и скажу. Они уже три года сражаются, а в результате вокруг только смерть и голод. Твой отец погиб, Джереми Сэнфорд тоже погиб, погиб Сэм Бэрлоу, и Дэвид Фэрчайлд погиб, Стивен Фэрчайлд был ранен, а сколько людей пострадало!

Мама кивнула:

— Когда война только началась, Лайф предсказал, что все так и будет. Он сказал: во время войны мертвецы оплачивают долги живых. Но он не думал, что ему самому придется расплатиться собственной жизнью.

Но отец простил Сэма, и думаю, мама тоже его простила, хотя никогда этого не говорила. Вот только я не знал, смогу ли я его простить. Я знал, что обрадуюсь, если снова его увижу, если он вернется домой, но считал, что он виновен в смерти отца. Конечно, не он схватил отца и бросил в тюрьму, не он заразил его холерой, но он боролся на другой стороне, и я не мог так просто взять и забыть об этом. Правда, отец умер в британской тюрьме, но мне казалось, что в его смерти виноваты все. Я решил, что теперь ни за что не приму чью-то сторону — ведь они все ошибались.

Прошло лето, снова наступила зима, а страдания людей все усугублялись. К счастью, в Реддинге больше не было стрельбы. Вообще зимой воевали мало — никому не нравилось сражаться в таком холоде. Континентальная армия расположилась лагерем в долине Фордж, где-то за границей Пенсильвании. Мы не знали, был ли там Сэм. Мы знали, что они почти голодают и у них нет одежды. Я радовался, что повстанцы находятся в безвыходном положении; была надежда, что они скоро сдадутся и тогда эта ужасная война закончится. Я не расстраивался, что Сэм, может быть, тоже голодает и замерзает. Это послужило бы ему уроком; впрочем, мы тоже голодали.

Каждые два или три месяца от Сэма приходили письма; он стал писать чаще, когда узнал, что отец умер. Он не сообщал, где находится, а в основном описывал места, где был раньше. Иногда письма от него получала Бетси Рид, тогда она заходила к нам и рассказывала, о чем он пишет. Шло время. Закончился 1777 год, наступил следующий — 1778-й. Пришла весна, ее сменило лето, а потом — осень, и мы собрали урожай. Как же я ненавидел войну! Вся наша жизнь превратилась в непрерывный безрадостный труд. Мне исполнилось четырнадцать, я должен был ходить в школу и учиться, но теперь школа стала недостижимой мечтой. Может быть, если бы не было войны, я бы уже задумался о том, что надо ехать в Нью-Хейвен и поступать в Йель. Меня не очень интересовали латынь и греческий, но в последнее время я многое узнал о торговле и хотел изучать счетоводство, земельную экспертизу и сельскохозяйственные науки. Я подумал, что, возможно, смогу сделать карьеру в бизнесе. Я мог податься в подмастерья в Нью-Йорк, Нью-Хейвен или даже в Лондон, чтобы обучиться торговле и какому-нибудь ремеслу. Сэм находился передо мной в долгу — он должен был вернуться домой и помогать матери в таверне, пока я буду пробиваться в люди.

Но пока война не закончилась, я мог об этом только мечтать. Цены продолжали расти, запасы еды у людей сокращались с каждым днем, и все были кому-то должны. Невозможно было отказать дать в долг голодной вдове, потерявшей на войне мужа, ткань или черную патоку, но в итоге нам самим порой нечем было расплачиваться.

Той осенью нам не удалось поехать в Верплэнкс-Пойнт. Повстанцы заняли всю северную часть графства Вестчестер — Пикскил, Верплэнкс, Кормпонд. Перегнать стадо по этим землям было невозможно. Хотя едва ли то, что имелось у нас, можно было назвать стадом. Постепенно люди забили почти весь скот. Тем не менее у нас с мамой еще оставалось восемь тощих коров — раньше они принадлежали нашим должникам. Когда у нас почти не осталось еды, я решил, что мы сможем выгодно продать этих коров, если доберемся до британских интендантов. Меня не волновало, какой из сторон мы их продадим, а деньги были только у британцев, у них была вся английская казна, континенталы же расплачивались обесцененными долларами. Я слышал, что британцы закупали продовольствие в Вайт-Плэйнс, в двадцати пяти милях к юго-западу от границы штата Нью-Йорк. Я решил, что смогу перегнать туда стадо через лес. Это было очень рискованно, но все лучше, чем сидеть сложа руки и голодать. Мы нуждались в деньгах, чтобы поддерживать существование таверны.

Голодать по-настоящему ужасно. Это то же самое, что весь день проходить с гвоздем в башмаке. Пытаешься не думать о голоде, но не очень-то получается. А когда что-то напоминает о еде — например, читаешь в книге, как кто-то ест, или про какое-нибудь блюдо, — так сразу все внутри сводит. Голодному легко подхватить любую болезнь. Той зимой болели все — ходили и шмыгали носами. А некоторые заболевали очень серьезно. Я не хочу сказать, что люди прямо умирали от голода. Это будет слишком сильно сказано — все-таки никто с голода не умирал. Но голодали мы часто.

Весь ноябрь я пытался хоть что-то разузнать про британский закупочный центр — существует ли он, и если да, то где точно находится. Но нигде не мог получить достоверные сведения. Одни говорили, что коров надо гнать в Вайт-Плэйнс, другие — что вовсе не в Вайт-Плэйнс, а в Хорснек. Третьи соглашались, что в Вайт-Плэйнс, но утверждали, что Вайт-Плэйнс окружен повстанцами. И так далее. Я не хотел выступать в поход, пока точно не буду знать, как обстоят дела на самом деле. Если бы я наткнулся на повстанцев, то потерял бы стадо и мог попасть в тюрьму. Уж лучше было бы самим съесть этих коров…

Утром 3 декабря 1778 года Сэм неожиданно вернулся в Реддинг. Он сильно похудел и выглядел очень уставшим. Вокруг глаз у него легли темные круги, а мундир был разорван. Вместо ремня на поясе у него была веревка, а на голове армейскую шляпу заменяла обычная меховая шапка. Сэм вошел в таверну и улыбнулся.

— Привет всем, — сказал он.

Мама была на кухне, а я подкладывал дрова в камин.

— Сэм!!! — закричал я. — Мама! Сэм пришел!!!

Мама обняла Сэма. А потом брат присел у огня и съел тарелку каши с медом.

— Я в первый раз за неделю по-настоящему согрелся! — сказал он.

Мы засыпали его вопросами: где он был, что делал и так далее.

— Я еще какое-то время проведу в Реддинге, — сказал он. — Генерал Путман приведет сюда два полка, они встанут здесь лагерем на зиму. Мы собираемся в Лоунтаун, где пробудем до весны. Говорят, мы должны отправиться либо на запад, либо на юг к Лонг-Айлендскому проливу. А еще ходят слухи, что мы здесь только для того, чтобы охранять склады боеприпасов в Миддлтауне.

— Как же тебе разрешили уйти домой?

— Мне повезло. Полковник Парсонс — Сэмюэль Холден Парсонс — перебрался в дом Беттса. Его адъютант спросил, кто из нас из этих мест, и я ответил, что я, и полковник Парсонс взял меня с собой в качестве сопровождающего. — Сэм усмехнулся. — Ему хотелось побывать у леди. Я сказал ему, что, кроме моих матери и невесты, в Реддинге леди нет. Он сказал, что они подойдут. Так что, мама, тебе лучше надеть свое лучшее платье.

Мама улыбнулась, но я не думаю, что шутка показалась ей такой уж смешной.

— Ты такой худой, Сэм, — сказала она, — армия, наверное, голодает?

— В стране все голодают, — ответил он, — а зимой будет еще хуже. У вас еще осталась скотина, Тим?

Мне польстило, что он спросил меня, а не маму.

— Восемь коров, — ответил я, — но они совсем тощие.

— Зарежьте их всех и спрячьте мясо. Или продайте. Вы получите хорошую цену, если спрячете их от солдат. Продайте то, что сможете. Тогда их не украдут.

Мама нахмурилась:

— Ты хочешь сказать, что твой отряд крадет коров?

— Человек, умирающий с голоду, украдет еду даже у ребенка! — Сэм покачал головой. — Вы многое не понимаете. На наших глазах убивали наших лучших друзей! Моего друга прокололи штыком, он умирал шесть часов и все время кричал. Все, что мы могли сделать, — держать его за руки и ждать. Я видел, как пушечное ядро разорвало пополам капитана, которого я любил. Он был лучшим офицером в отряде, заботился о людях и больше всего ценил их жизни. Он никогда не ел, пока мы не были накормлены, и я видел, как он свою еду отдавал раненым. А красные мундиры разорвали его на две части, и из каждой торчали его кишки! — Сэм вздрогнул. — Да если бы вы такое увидели, вам было бы на всех наплевать, кроме ваших друзей! Вы бы резали красномундирников, как свиней! Войска знают, что Реддинг — город тори. Для них забрать скотину у тори — то же самое, что отомстить! Конечно, некоторые из них украли бы у любого. Люди, когда голодают, становятся абсолютно беспринципными, а кто-то беспринципен от природы и возьмет все, что сумеет унести. Конечно, большинство наших людей честные и воровать не станут, но если решат, что вы — тори, то не будут мучиться угрызениями совести, если заберут ваших коров. И позвольте вам сказать, очень легко решить, что кто-то тори, если неделями не ел ничего, кроме сухого пайка и свиного жира. Я сам тоже крал.

— Сэм!

— Я извиняться не стану!

— Война превращает мужчин в животных! — воскликнула мама.

— Всякий раз потом мне становилось стыдно, — сказал Сэм, — но не очень. Зато я наконец-то смог наесться. — Он кивнул. — Тим, зарежь коров, заморозь мясо и спрячь на чердаке под сеном. Достанешь, когда понадобится. — Он посмотрел в окно, на дом Беттса. — Мне надо идти. Полковник Парсонс, наверное, уже ждет меня.

— Задержись немного, Сэм, — сказала мама, — ты же только пришел!

— Я всю зиму время от времени буду появляться, мама. Может быть, мне даже удастся войти в окружение полковника Парсонса. Я постараюсь получать увольнительные. Кроме того, я буду приходить к вам по ночам, хотя это и рискованно. Полковник Парсонс не строгий, но главный здесь не он, а генерал Путман. А он настоящий патриот, и он очень жесток и бескомпромиссен с теми, кто пренебрегает своими обязанностями. За дезертирство получаешь сто ударов плетью, а когда сбегает слишком много парней, то он, чтобы преподать урок, может повесить нескольких солдат. Такой он человек. Но я в любом случае еще к вам загляну.

Сэм ушел. Он пересек дорогу и вошел в дом Беттса.

— Он такой худой! — сказала мама. — Я боюсь, как бы он не заболел. Я не переживу, если потеряю и его, Тим!

Мама зарыдала. Потом она вернулась в дом; когда минуту спустя я последовал за ней, она уже спокойно мыла свеклу.

Мы постепенно привыкли к тому, что город наводнили солдаты. Повсюду сновали посыльные, и повозки с продовольствием со скрипом катили по снегу; иногда солдаты заходили в таверну выпить пива. Для нашего бизнеса было хорошо, что в город пришли солдаты. Некоторые из офицеров расквартировались в домах недалеко от таверны. По вечерам они заходили к нам поиграть в карты и немного выпить. Дела у нас шли хорошо — они шли бы еще лучше, если бы у нас было что продавать, а у людей — чем платить, кроме бумажных ничего не стоящих денег.

Самый высокий спрос был на ликер. Единственным спасением от холода для военных была выпивка. Казалось, им безразлично, что пить — ром, виски или сидр, — они пили все, что нам удавалось достать. Хуже всего дело обстояло с виски. Генеральная ассамблея запретила дистиллировать спирт, потому, что его делали из зерна, а зерно должно было идти в пищу. Ром добывался проще, а еще легче было достать сидр, потому что его делал почти каждый фермер. Я целыми днями объезжал фермеров и покупал у них ром, который сами они купили на деньги, вырученные от продажи скота. Я предлагал им хорошую цену, потому что мы сами могли выручить большие деньги — офицерам было все равно, сколько платить за выпивку. Они постоянно напивались. Наверное, потому, что никто из них не знал, сколько осталось жить, — ведь они могли погибнуть в любую минуту.

У простых солдат вообще не было никаких развлечений. Они не успели достроить свои бараки, как разразилась настоящая снежная буря. А потом почти все время шел снег. Так что дальше заниматься строительством им пришлось в непогоду. Они сильно страдали от холода. Когда же бараки были достроены, оказалось, что известь, которой замазывали щели в печах, не хочет затвердевать. Поэтому половина дыма просачивалась обратно внутрь барака. Впрочем, даже в этих бараках солдатам приходилось размещаться по двенадцать — четырнадцать человек в одной комнате, и стоило кому-то пошевелиться, как он натыкался на соседа.

Снег все не прекращался. В январе он покрыл землю слоем снега в три фута. Можно было ездить на санях как угодно, и не важно, где была дорога.

Сэм бывал у нас не чаще раза в неделю. Полковник Парсонс использовал его как посыльного, потому что Сэм очень хорошо знал Реддинг. Иногда он заходил с интендантом, который брал его с собой, потому что Сэм лучше знал, у кого что покупать. Они искали известь, гвозди, кожу, сотню других вещей, в которых нуждалась армия. Часто Сэм заходил в таверну один и спрашивал, не знаю ли я, кто продает сено или что-нибудь еще.

Если честно, мне не хотелось снабжать его информацией. Интенданты платили щедро, но бумажными деньгами, а фермеры не имели права им отказывать. Но я не мог солгать Сэму — я никогда ему не лгал.

Сэм хотел, чтобы мы прирезали наших коров, а я не знал, что делать. Идея продать их британцам отпала сама по себе, повсюду были повстанцы — слишком рискованно было перегонять стадо. Гнать коров по такому снегу было просто безумием. Но я все еще надеялся, что смогу найти кого-то, кто предложит мне за них хорошие деньги. Однако Сэм давил на меня:

— Я тебя предупреждаю, Тим, рано или поздно кто-нибудь их у вас все заберет.

— Разве генерал Путман не запретил воровство в приказном порядке?

— Да, запретил. Зная генерала, можно быть уверенным, что он повесит любого солдата, которого поймают на краже. Он очень жестокий, но зато честный. Кроме того, он хочет, чтобы люди были на нашей стороне, а если он позволит войскам грабить население, он потеряет популярность. О, я его знаю! Он уже выпорол множество солдат за то, что они ослушались приказов, и я уверен, что он просто жаждет поймать кого-нибудь на воровстве и поучить других на его примере.

— Так стоит ли волноваться?

— Не глупи, Тим! Все равно солдаты попытаются увести коров!

Мы с мамой не раз обсуждали это между собой. Она считала, что Сэм прав.

— Ты же знаешь, что произошло с телкой Салли Майлз!

Вдова Салли Майлз жила одна в крошечной лачуге в Реддинге. У нее были тощая корова и несколько цыплят. Все доходы она получала от продажи молока и яиц соседям и едва сводила концы с концами. За несколько дней до нашего разговора полдюжины пьяных солдат зарезали ее корову прямо в коровнике, там же разделали ее и под покровом темноты отнесли говядину в лагерь.

— Знаю, — ответил я, — но нам нужен ром, а мы сможем заплатить за него, только если продадим коров.

Этот разговор состоялся в начале января. Мы решили подождать еще месяц. Говорили, что британцы в Нью-Йорке. Никто не знал, что это означает для нас, но ходили слухи, что повстанцы отправятся туда сражаться с ними.

Прошло еще несколько недель. Все хотели только одного — как-нибудь дотянуть до конца этой ужасной зимы. Почему-то всем казалось, что весной война должна закончиться. Даже Сэм так думал. В конце январе мы сидели с ним в пивной у камина.

— Я думаю весной наступит переломный момент, — сказал он, — английское правительство поймет, что им не добиться легкой победы.

— А может, они решат, что вы слишком измучены голодом, чтобы продолжать сражаться?

Он кивнул головой и сказал серьезно:

— Тогда они, возможно, будут правы. У большинства из нас нет одеял, люди голодают, а жалованья никому не платят. Кое-кто даже хотел идти в Хэртфорд и потребовать выплаты жалованья, но приехал генерал Путман и отговорил их. А потом приказал расстрелять зачинщиков мятежа. Он беспощаден, когда думает, что прав. — Неожиданно Сэм замолчал. — Что это за звуки?

Я тоже услышал — сначала тяжелый удар, а потом замычала корова.

— Кто-то залез к коровам, — сказал я.

— В коровнике люди! — вскричал Сэм. — Пойдем!

Мы бросились через кухню в коровник. Было темно, но лунный свет отражался от снега, и можно было разглядеть, что происходит. Дверь коровника была открыта настежь. У входа стояли четыре коровы. Мы кинулись в коровник — еще четырех коров не было.

— Черт возьми! — воскликнул я в отчаянии.

— Запри этих в коровнике! — крикнул мне Сэм. — А я поищу воров. Они наверняка собираются зарезать коров где-нибудь поблизости. По такому снегу их далеко не угонят!

Он обежал вокруг дома и побежал по следам. Я загнал оставшихся четырех коров в коровник. Они упрямились, и прошло немало времени, прежде чем мне удалось запереть дверь на задвижку. Потом, обогнув дом, я бросился бегом по снегу на дорогу. Там я остановился. Я ничего не увидел, а только услышал крики, доносившиеся издалека. Я побежал дальше и вдруг неожиданно увидел мужчин, идущих мне навстречу по дороге, залитой лунным светом. Я остановился, выжидая. Они приблизились. Двое солдат держали Сэма. У него из носа шла кровь, руки были связаны за спиной.

— Сэм! — закричал я.

— Тимми, найди полковника Парсонса, — закричал он в ответ, — они хотят выдать меня за угонщика скота!

Я похолодел от ужаса, развернулся и бросился бежать.