Мой личный шеф

Глава 12

Пьяное вино. Зря его пробовала. Вроде пара бокалов, а ноги ватные. Мы с молодым человеком, пригласившим меня на танец, топчемся по кругу. Меня кидает в жар. Тайком посматриваю на часы. Пора возвращаться к Родиону. Мой партнер по танцам оказывается из тех мужчин, кого надо тянуть за язык, иначе возникают неловкие паузы. У меня складывается впечатление, будто он жалеет, что позвал меня на танец. Поэтому я вынуждена задавать ему вопросы. Мне от этого дискомфортно.

— А почему в детстве ваш выбор пал именно на виолончель?

— Да, можно сказать, случайно. Мои родители не музыканты, но мама мечтала, чтобы я играл на фортепиано. А когда пришли в музыкальную школу, там набор уже начался, и меня определили на виолончель.

Смеюсь, продолжая двигаться. Знакомая история.

— И как виолончель? Полюбилась сразу?

— Нет, конечно! — Чувствую, он тоже улыбается. — Я был в этом смысле нормальным, обычным ребёнком, то есть класса до четвёртого вообще не занимался особенно. Мама заставляла.

— И что же вынудило вас передумать? — Поправляю волосы.

— В четырнадцать лет произошел перелом. Потому что появились концерты, я почувствовал вкус сцены. Причём на сцене всегда выступал лучше, чем в классе.

— Вы молодец, — хвалю своего партнера, по сторонам не смотрю.

Зевнув, танцую, обдумывая, сколько ещё минут осталось до конца мелодии.

— У меня было несколько конкурсов: в Праге, в Кишинёве, в Италии…

— Поздравляю, брат, так держать! — Ложится на плечо этого несчастного мальчика тяжёлая рука моего шефа, а я, вцепившись в парня, пытаюсь продолжить танцевать. — Ты это, давай репетировать иди, а мне надо со своей подчинённой поговорить.

Не отпуская от себя виолончелиста, продолжаю танцевать. Парень смотрит то на Султанова, что выше и шире его в плечах, то на меня.

— На работе поговорим, Марат Русланович, займите своё стратегическое место в зрительном зале и не мешайте нам наслаждаться вечером.

Султанов, размяв шею, хрустнув позвонками и закатав рукава своей белой рубашки, оттягивает нас друг от друга силой.

Господи. Ну что за позорище? Виолончелист тут же ожидаемо сдаётся, уступая меня сопернику. А я, уперев руки в пояс, стою на месте и зло смотрю на шефа.

— Вы будете со мной разговаривать, Виолетта Валерьевна. Я ваш начальник. Это приказ!

— Хорошо! — убираю руки с пояса, скрещиваю их на груди, наклоняю голову к плечу и смотрю на него с недоумением. — Говорите! Что там у вас за тема дня? Шторы в актовом зале? Фонтанчики для питья? Губки для мытья досок?

Тяжело вздохнув:

— Вы ведёте себя некорректно, Виолетта Валерьевна! Я должен был это остановить. Вы флиртуете и… И вообще! Всё неправильно!

Нахмурившись, оглядываюсь на стол.

— Вы всю бутылку вина допили?

— И начал ещё одну, пока вы с этим лауреатом международных премий…

— он смотрит мне в глаза и размахивает перед лицом указательным пальцем. — Я одного не могу понять: что они все в вас находят?

Я аж охаю.

— Так! Всё! Я пошла домой. Пятнадцать минут давно закончились, и я не вижу смысла…

Делаю шаг вправо. Но он не даёт мне уйти и тут же ловит в объятия.

— Потанцуете с директором, не рассыплетесь, Виолетта Валерьевна.

Оказавшись прижатой к горячей твёрдой мужской груди, почувствовав сильные руки на талии и ощутив знакомый аромат кожи, я на какой-то момент замираю в ужасе. Семь лет прошло, а я как будто рассталась с ним пять минут назад. Всё так же: и руки плавят, и дыхание в шею всё такое же горячее, и сердце бьётся быстрее, чем у других мужчин.

Дёрнувшись, машинально пытаюсь вырваться. Но это напоминает силки! Кровь приливает к лицу, мне становится душно, как если бы не хватало воздуха.

Нет, нет, нет… Нельзя показывать, как меня это трогает.

Надо срочно облизать пересохшие губы и просто терпеть, сжав зубы.

Забыла, выкинула, пережила. Мне неважно, кто он. Султанов меня бросил. Он нас с Алёной бросил. Он сволочь. Он… подонок. Он полное дерьмо!

— Я считаю необходимым сделать вам замечание касательно вашего поведения, — повторяет одно и то же, как будто не знает, что ещё мне сказать.

Он не взял меня за руку, как виолончелист. Он положил обе ладони мне на талию. И первое время мои собственные руки висят вдоль тела, как плети. Но я понимаю, что это плохо. Так нельзя. Это меня выдаёт. Нужно включить безразличие. Надо бороться. Надо демонстрировать, что всё давно в прошлом.

Медленно поднимаю руки на его сильные мускулистые плечи.

— А я считаю, что у вас не все дома, Марат Русланович.

— Ну почему же? Обычно у меня дома только я. Я один живу.

— А как же Владислава?

— Владислава тоже одна живёт.

Поджилки трясутся, хотя и не должны. Семь лет. Это очень долгий срок. У меня нервная система как у Железного Дровосека из Изумрудного города, но из-за выпитого вина и его крепких объятий меня, кажется, как последнюю дуру из тупых женских романов, сейчас элементарно предаёт тело.

Я в одном бабском журнале читала, пока у зубного очереди своей ждала, что есть люди абсолютно подходящие друг другу в постели. Поэтому бывшим любовникам, которым было очень хорошо в кровати, ни в коем случае нельзя вместе пить спиртные напитки. И уж, конечно, танцевать нельзя. Им вообще лучше не разговаривать.

Хоть бы кондиционер включали, сволочи. Дышать же нечем. А ещё ноги не слушаются.

— Так жили бы вместе с Владиславой. Зачем бегать туда-сюда?

Голова кружится.

— А мы и планируем.

— Вот и съезжайтесь скорее! Будете по вечерам танцевать вместе.

Закрываю глаза. Всё плывет. Горячо…

— А вы с Родионом живёте?

— А вам какое дело?

— Есть дело, раз спрашиваю.

— А мне нет дела до ваших вопросов, Марат Русланович.

— Я ваш начальник. И приказываю вам немедленно ответить на вопрос. С Родионом уже съехались?

И перебирает руками на талии, жмёт сильнее. А мне реветь хочется. Не могу. Не могу, не могу… Я просто не в состоянии это выдержать. Я ударить его хочу. Бить по лицу, пока следы не останутся. Расцарапать красивую мужественную физиономию, чтобы Владислава его бросила.

Не знаю, зачем мне это. На всякий случай. Пусть!

Слава богу, кончается музыка и света в зале становится больше.

— Конец танца. Всё. По домам. Вам спать пора, а мне на свидание.

Останавливаюсь. Отстраняюсь. А он не отпускает. Лицо моё осматривает. Глазами своими пронзительными — от подбородка до лба, по губам и носу, будто пытается что-то в нём вычитать. Думает о своём. И дышит мне почти что в рот.

Слишком близко. Меня колотит. Мне больно.

— Алёна моя дочь? — неожиданно бьёт словами под дых, да так сильно, что мне приходится отвести взгляд в сторону. — Моя или нет?!

Тряхнув за плечи, ждёт ответа.

Столько боли, столько слёз, так много бессонных ночей. Двенадцатичасовые роды, и никто не встречал из роддома. Проблемы с грудью. Мастит. Температура сорок. Плоские соски. Алена не хотела брать грудь и орала ночами от голода. Никогда не прощу…

— Нет, — смеюсь, — и не надейтесь, Марат Русланович. Нет у вас детей. С вареничком своим будете рожать. И отпустите вы меня, в конце концов!

Отдираю его руки от талии, поправляю платье и иду к столу. Забираю сумку. Направляюсь к гардеробу. Достаточно. Банкет окончен.