Руки онемели и совсем не слушаются. Заправляю постель, долго копаюсь с покрывалом. То разравниваю его, то опять комкаю. Мне не нравится, как оно выглядит. Говорят, ребёнка надо учить личным примером, поэтому я стараюсь всё делать хорошо, чтобы Алёнка знала: в комнате должен быть порядок.
Мама перезванивает. Я не беру. Я её люблю. Она мне не чужой человек. Это не коллеги по школе и не подружка по вузу. Это родная мать, которая выносила и родила меня.
Она долгое время тянула нас обеих, особенно сильно помогала в самом начале. Боялась, что я потеряю профессию, поэтому, когда Алёнка пошла в садик, именно мама сидела с ней на больничных. Приходила почти каждый день: то убирала, то готовила. Позже, когда Алёна стала старше, мама начала водить её вечерами на танцы и развивающие занятия. Именно она уговаривала меня перестать плакать, когда Султанов сбежал из ЗАГСа. Обнимала, жалела, гладила по голове, стараясь забрать себе мою боль.
А теперь… я не поднимаю трубку.
Совесть дерёт меня изнутри когтями, словно кошка, попавшая в западню. Наверное, я неблагодарная дочь, возможно, мне нужно отвесить пощёчину, чтобы я начала думать головой, а не сердцем и телом. Или чем-то ещё, чем я тянусь к Султанову.
Умываюсь, чищу зубы, на автомате наношу на лицо крем и косметику. Я всегда была хорошей дочерью. Я не из тех, кто бунтовал в подростковом возрасте. И обычно наши с мамой взгляды совпадали. Но не в случае с Султановым. Тут мы очень сильно расходимся.
До конца не понимая, что делаю, я приближаюсь к зеркалу и наношу на ресницы тушь. Сейчас мне нужно занять руки. Потом крашу губы. Расчесываю волосы, переплетая косу.
Я будто посередине огромной трассы, где меня тянут за руки в разные стороны. А навстречу мчится КАМАЗ. И если я не выберу, с кем мне идти, то меня раздавит в лепешку.
Но как я могу? Да и должна ли? Я ведь уже взрослая.
Покончив с макияжем и волосами, выбираю в шкафу джинсы и кофту на молнии. Натягиваю носки. Одни мне не нравятся, выбрасываю, выбираю другие. По сути, тяну время. Женщина, родившая меня, снова мучает мой телефон. Скорей бы он разрядился, тогда моей совести стало бы легче.
А ведь так и должно было быть. Ничего неожиданного. Вполне закономерно, что люди, в особенности его и мои родственники, не поймут нашего воссоединения.
Слышу, как проворачивается ключ в двери и опускается вниз ручка.
— Мама! — звенит дочкин голос в маленьком коридорчике при входе в номер.
Алёнка забегает внутрь и тут же вешается мне на шею.
Она всегда так делает. Целует и обнимает меня, как будто мы не виделись целую неделю. Сердце млеет от нежности.
— А папа научил меня складывать собачку из змейки. Вот! Смотри! — демонстрирует она красно-белую головоломку.
Меня аж трясёт. Сижу на кровати и думаю о том, что никогда не смогу оторвать их друг от друга. Да и не хочу.
Вслед за Алёной в номер входит Султанов. Он тут же находит мои глаза, и я… Я забываю обо всем на свете. Мне кажется, в этот раз я влюблена в него ещё сильнее, чем в прошлый.
Он смотрит на меня чёрными ласковыми очами, и я непроизвольно расплываюсь в улыбке. Жму к себе Алёнку, а глазею на него. Когда он уходил, в них была бешеная страсть. Сейчас — безумная любовь.
— У тебя телефон трезвонит.
— Мама! Это бабушка. Там её фотография на экране.
И снова мы встречаемся взглядами с Султановым.
— Звонит тёща, и ты не берешь. Очень интересно.
Киваю, подтверждая. Поджав губы и вздохнув, стоящий прямо передо мной Марат всё понимает.
Он умный, он же директор. Мы так и сверлим друг друга глазами. Между нами происходит немой диалог, который толкает меня сделать окончательный выбор. Я очень сильно его люблю.
И, честно говоря, немного подумав, я бы всё равно выбрала его. Их…
Бывают такие чувства, что невозможно описать словами. Они сбивают тебя с ног, как гигантская волна цунами. И тогда, даже если твой партнер предложит прыгнуть с парашютом, ты шагнёшь в пустоту, потому что ему этого очень хочется, он давно мечтал, и неважно, что маме это не нравится.
Набрав воздуха с каким-то практически истеричным придыханием, я встаю с кровати и беру Алёнку за руку. Мы делаем несколько шагов, и второй рукой я беру ладонь Султанова.
— Пойдёмте поедим.
— Уверена?
Я благодарна ему за этот вопрос, за то, что ему не всё равно, что я поссорилась с мамой. Я вижу: для него важны мои чувства.
— Позже поговорю с ней.
Теперь он кивает в ответ. Это тяжело, но мы семья. И неважно, женаты мы или нет.
— Мама, я хочу медовик. Я видела там, на стеклянной полочке!
— Слушай, ты у нас, оказывается, сладкоежка! То сочник, то пирожное! — Сжимаю ручонку дочурки сильнее.
А Султанов добавляет, что в детстве так любил шоколадные конфеты, что воровал их у соседей. Не могу сдержать смеха.
— Чему ты учишь дочку?
В коридоре ждём, пока наш папа закроет дверь и вместе мы отправимся к лифту.
— Алёнка, так делать нельзя, но я тоже любил сладости. А потом лечил зубы. Большим таким сверлом.
— Ой, не! — наивно кривится она, по-детски испугавшись. — Однажды я уже была у зубного врача. И мама меня обманула. Она сказала, что он просто посмотрит, и всё. А он! Представляешь, пап, он засунул мне руку в рот, схватился за мой зуб и вырвал его! Бамс — и всё!
— Какая коварная у нас мама!
Теперь мы смеёмся вместе с Султановым. Он кладёт мне руку на талию, и втроём мы движемся к лифту.