Мой личный шеф

Глава 21. Султанов

Столько лет прошло, а её вкус не поменялся. Такой же живой и ягодный. Надо же. Такое странное ощущение. Как будто таскался по разным городам мира, ездил туда-сюда, а потом вдруг вернулся и понял: я дома!

Только понял я это не сейчас, когда дошёл до того, что решился целовать её силой, а когда увидел её случайно на улице, взглянул ей в глаза и… напросился сюда на работу. Я все семь лет о ней помнил, но эта встреча уверила меня окончательно. Вызвался в эту школу директором и сделал всё, чтобы именно мне досталась эта работа.

Да, именно так. У моего начальства были совсем другие планы, но я как ненормальный пёр напролом, чтобы быть как можно ближе к ней.

Я знал, что она давно живёт своей жизнью и что фактически, поверив Ивану, я сам всё просрал. Да и я пытался жить сам по себе. Но как же тяжело, практически невозможно делать вид, будто всё у тебя хорошо, когда всерьёз уверен, что любимая тебе изменила.

А ещё я продолжал её хотеть. Даже находясь далеко, даже спустя годы. Она за столько лет должна была стать чем-то в прошедшем времени, но этого не случилось.

Знать, что хочешь ту, что тебе изменила и родила от твоего друга, — это жалкое ощущение. Боль точила.

Но понять, что у тебя растёт родная дочь и ты всё пропустил, потому что тебя просто ослепила ревность и ударила в глову тупорылая гордость, — это ещё хуже.

Я специально цеплялся к ней, вызывал к себе, устраивал бесконечные педсоветы, выбивал словами эмоции, чтобы увериться в том, что она всё ещё чувствует ко мне так же много, как и я к ней.

Но чем больше я с ней общался, пререкался, ругался и смотрел в глаза, тем больше и жарче внутри разрасталось зарево. Мне уже стало плевать на Ивана.

Ну и хрен с ней, с этой изменой, думал я, главное, что она самая потрясающая, интересная и желанная из всех живущих женщин. Разве способна Владислава так со мной разговаривать? Разве может она будоражить настолько, чтобы я при одном её взгляде аж задыхался от самых разных чувств.

А потом Иван сказал, что дочка моя. И всё! Обалдеть! У меня дочь! Моя родная, настоящая, похожая на мою маму дочь. И это как радуга через всё небо! Сердце аж распирает от предвкушения. Думал об этом, но не хотел даже надеяться.

Понятное дело, что нельзя меня прощать. Никто бы не простил. Я сам бы себя не простил за то, что сотворил. Но разве можно винить человека за бешеную любовь, сумасшедшую ревность, за чувство собственничества, дошедшее до маразма?!

Ей просто нужно было мне помочь, остановить, опровергнуть эту чушь, в конце концов! А не топить своими признанием.

И пусть говорят, что время лечит. Ни хрена оно не помогает.

Вот я, например, здоровым себя совершенно не чувствую. Болен ею по самое не балуй.

Продолжаю целовать, будто ждал этого всю жизнь. Хотя почему будто? Так оно и было. И всё-таки какой же сладкий ягодный вкус…

А дальше я ожидаемо получаю по морде. Сильно. Один удар, второй, третий! Аж звон в ушах стоит.

— Хватит! Я понял!

У моей сладкой Ви тяжёлая рука. Будет смешно, если останется синяк, тогда придётся соврать коллегам, что я врезался в полочку над директорским столом.

— Вы… вы… вы! Вы что, Марат Русланович, припадочный?! Или какие-то запрещённые вещества употребляете прямо на работе? Мало того, что это гнусно, потому что я чужая женщина! Подло, потому что вы отвратительный предатель! И вообще совершенно точно очень-очень неприятно! Так на нас же еще и люди смотрят. Директор, называется!

Ловлю её дикий возмущённый взгляд. И снова понимаю, как же тяжело общаться на вы, когда хочется любить и трахать. И не надо меня осуждать, у мужчин это очень даже связано.

— Я вас засужу! — она так сильно кричит, что хочется поцеловать ее снова. На этот раз для того, чтоб от децибел не лопнули наши головы. А что? Профилактика взрыва мозга, доброе дело. — Я вам такое устрою, что вы век не отмоетесь!

Наверное, в этом и есть соль наших отношений. Вот эти наши зубодробительные ссоры, без которых и жизнь-то не жизнь.

— Ещё скажите, что вам, Виолетта Валерьевна, не понравилось. Вы закрыли глаза и стонали мне в рот, — поддеваю её, с урчанием довольного кота ожидая остроумного ответа, чтобы увериться в тысячный раз, что она самая умная.

Мы всегда так общались. С огоньком. Поддевали друг друга в шутку, играли в слова. И раньше я не понимал, насколько это ценно. Я теперь получаю необъяснимое, практически извращенное удовольствие.

Но пора вспомнить о работе. Девушка, которая нас сопровождает, красная как рак. Я невозмутимо поднимаюсь вслед за ней по лестнице, делаю вид, что я это не я и хата не моя. Она наверняка в шоке от моего поведения.

А что мне делать? Если мы с этой барышней-хормейстером берега попутали и никак не можем причалить к друг другу.

— Понравилось?! — Стучит рядом со мной каблуками Виола, периодически догоняя. — Мне было мерзко и отвратительно.

Она могла бы уйти. Я ж её силой не держу. Приказал — да, но уволить всё равно не могу. Да и не стану. Куда я без неё?

А ещё мне надо как-то собраться с духом и с дочерью познакомиться. Потому что грудину аж рвёт от чувств. У меня детей никогда не было. Я не знаю, что это такое, но с тех пор, как открылась правда, не могу успокоить пульс. Он всё время шарашит за сотню.

Виолетта идёт за мной, и от неё меня тоже шарашит…

— Раз мерзко, значит надо и вправду подавать в суд. Нанимать адвоката и разбираться со мной как можно быстрее.

— Вам это кажется забавным, Марат Русланович? И часто вы хватаете своих подчинённых, присосавшись к их рту?

— Честно? — оборачиваюсь и, улыбнувшись, заглядываю ей в глаза. — Первый раз. Это всё вы.