Мой личный шеф

Глава 39

Я хочу дерзко отшутиться, что уже и забыла о произошедшем тогда в ЗАГСе, но всё немеет. Руки, ноги, тело. Рот сводит от невесть откуда взявшейся кислятины и как будто щиплет язык. Я превращаюсь в восковую фигуру мадам Тюссо. А ещё я чувствую внимательный, сопереживающий взгляд Марата. Поворачиваюсь к нему, медленно, плавно, словно бы сопротивляясь этому движению, но будто непроизвольно ожидая от него помощи. Не знаю, наверное, это неправильно, но я вдруг резко ощущаю себя маленькой девочкой, Алёниной сверстницей, и почему-то выбираю в качестве поддержки именно Султанова. В голове складывается последующая цепь событий: Родион всё узнал, он расскажет это нашей дочери, она будет страдать.

Кто, как не отец, должен спасти её? Если он, конечно, достоин этого звания.

— Так, Родион, шутки в сторону! — Оставив чемоданы, Марат буквально подхватывает настройщика за шкирку. — Что-то я совсем расслабился и распустил тебя. Ты языком чешешь, как помело, до конца не улавливая тот факт, что речь идёт о нашей с Виолеттой дочери. Вали! Вот по той тропинке, прямиком в лес! Раз она незаросшая, значит там люди. Гуд бай. Найс ту си ю.

А у Родиона как будто моментальный запор случается. Он глаза выкатывает и смотрит на нас с ужасом.

— Ты что, правда бросил её возле ЗАГСа? Обалдеть! — Таращится то на меня, то на Султанова. — И ты была беременна?! И ты с ним разговариваешь? Ты с ним дышишь одним воздухом? Он несёт твой чемодан? — И опять нападает на Марата: — Ты подонок, как я сразу не догадался?

— Наверное, потому что ты тупой.

— Я не тупой.

— Хорошо. Ты прав, Родя. Это я тупой, раз до сих пор не набил тебе морду.

Возможно, я неправа насчёт Родиона, и всё это некрасиво и вообще не по-человечески, но он совершенно точно не имеет права использовать нашего ребёнка в своих целях. И это надо остановить. Пока не поздно. Но я не могу больше оставаться рядом с этими двумя. Мне надо найти Алёну. И я просто спешу за ней, плюнув на наши вещи. С меня хватит.

В большом холле санатория я нахожу Иру, Валентина, Андрюшку. Валя и Алёнка отправились на поиски туалета. Подруга чувствует, что я совсем плоха, и помогает мне с ребёнком. Как хорошо, что в такой момент мне есть на кого положиться.

— Виолетта, прости меня, пожалуйста, мне так стыдно. Я сама от себя в шоке — от того как себя повела, что сболтнула лишнего. — Подходит ко мне Ира.

Похоже, она и вправду очень-очень расстроена, у неё аж руки трясутся.

— Просто есть вещи, которые кажутся невероятными. Такие как встретить НЛО в парке или вот то, что вы снова вместе. Мне так неловко, я хочу себе язык отрезать за это.

— Мы с Султановым не вместе! — резко огрызаюсь я, хотя меня уже просто качает. Я запуталась, я хочу тишины и покоя.

Теперь у меня начинают колотиться руки. Только бы Родион ушёл и не вернулся. Только бы Марат разобрался. Теперь забота об Алёне выходит на первый план. Я всё расскажу, познакомлю с её отцом, но не хочу, чтобы она чувствовала боль, которую ощущаю я.

Подхожу к стойке ресепшен. Подаю путёвки.

— Ну хочешь, — снова Ира, — я скажу этому мужчине, Родиону, что всё это было неудачной шуткой, что я разыграла тебя? Вас! Этот обалдевший от моей тупости человек, кто он? Он важен для тебя?

— Уже нет. Я так хорошо его сегодня для себя открыла, что просто диву даюсь. Давай сядем. Голова кружится. И немного подташнивает.

— Это от стресса.

— Наверное. Я действительно очень устала.

Мы опускаемся в глубокие кресла в холле, ждём указаний администратора и того, что вернётся Алёна.

— Прости меня, пожалуйста.

Закрыв глаза, начинаю сама себя уговаривать. Успокаиваться. Не Ира виновата в том, что натворили с нашей жизнью мы с Султановым. И даже не Родион.

— Хватит извиняться, Ир. Я тебя даже где-то понимаю. Не каждый день свадьба заканчивается, не начавшись. Я думаю, такого торжества в твоей жизни еще не было.

Стараюсь дышать глубоко и как можно тише. Царапаю обивку дивана. Пытаюсь взять себя в руки и не думать. Отпустить. Столько лет прошло. Ну сколько можно об этом думать?

— Честно говоря, Виолетта, жизнь очень сложная штука. Она странная и непредсказуемая. И я ни в коем случае вас не осуждаю, потому что, узнай ты мою историю, перестала бы со мной общаться. Поверь!

Мы с ней переглядываемся. Меня немного отпускает. Я даже улыбаюсь. Бывает всякое. Главное, здоровье близких, всё остальное такая мелочь.

— Помнится, Ир, ты мечтала выйти замуж за настоящего героя.

— У меня получилось, — вздыхает подруга, сидя в соседнем кресле. Она забавно закатывает глаза, а я, поморщившись, с интересом смотрю на странное детское пластиковое кольцо на её безымянном пальце.

Похожие обычно продаются в газетных киосках. Моя Алёнка любит такие. Но чтобы подобное дарили невесте?! Это что-то новенькое.

Она вышла замуж вот с этим кольцом? Там, кажется, какая-то интересная история.

А мне надо забыть! Я должна принять этот момент. Иначе сойду с ума. Конечно, это ужасно, что он меня бросил, но всё равно его уже не вычеркнуть из нашей жизни. Алёнка должна узнать папу!

Дочурка возвращается из туалета и машет мне рукой. Я благодарю Валю, которая помогла ей. А дети, вместо того чтобы подниматься в названные администратором номера, зависают у автомата со всякой ерундой: шарики, жвачки, слаймы. Алёнка просит немного денег. И снова убегает. Автомат за широким квадратным столбом, его не видно с моего места у входа в холл.

— Так что у тебя случилось, Ир? Ты меня заинтриговала.

— Чуть позже тебе расскажу, мне надо сдать велосипед, а то бросила его у крыльца, не дай бог украдут. Ещё буду за него платить. У меня и так проблемы.

— Хорошо!

— Встретимся в столовой. И, — возвращается и касается моих ладоней, — ради бога, прости меня. Умоляю. Пожалуйста. Я правда не хотела.

— Иди, — улыбаюсь, мне уже самой неловко, что она так переживает.

Ира спешит к выходу, и там, открыв дверь, её пропускает Султанов.

Он затягивает внутрь чемоданы.

— Этот Родион, я за него боюсь! — Идёт прямиком ко мне, весь такой возбуждённый и воинственный. — Мне кажется, нам стоит показать его психиатру. У него навязчивая идея разрушить наши отношения. — Плюхается в кресло, в котором только что сидела Ирка. — Я вытолкал его за ёлки насколько мог. Но он ещё вернется. Я уверен. Надо придумать для него занятие!

— Отдай путёвку администратору, — зачем-то напоминаю, непроизвольно волнуясь, что он не успеет заселиться до обеда.

Вот какое мне до него дело? Пусть хоть на улице ночует без еды и процедур. Он же мне чужой человек. Я же зла на него. Я же планировала ненавидеть его до конца своих дней?!

— Ты переживаешь за меня, красавица?

— Нет! После того, что ты устроил с Родионом возле автобуса, я не то что не переживаю, я бы предпочла, чтобы вы оба ушли в ёлки!

— Врушка! — Встаёт шеф, идёт к стойке и тут же, особо не задерживаясь и не обращая внимания на красотку-администратора, возвращается ко мне.

Моя рука лежит на ручке кресла, он кладёт свою ладонь поверх неё. Я пытаюсь вытянуть, но он не даёт и смотрит на меня, не отрываясь.

Не хочу, ругаю себя, но инстинктивно млею от этого чувственного момента. Он мурашками отдаётся на коже.

— Разговаривай со мной уважительно, пожалуйста, как с подчиненной, а не как чёрт знает с кем. Что это за слово такое — врушка?

— Я тебя очень сильно уважаю, а ещё у нас номера друг напротив друга.

— Ну нет уж, извини, Султанов, я это терпеть не намерена! Сейчас же всё поменяй! — Привстаю в кресле.

— Даже не подумаю.

Он получает ключи. А я стою. Никуда не иду. Не подгоняю Алёнку, не спешу к лифту.

И тут до меня доходит, что я как будто жду его.

Жду Султанова!

Давно могла бы уйти, оторвать дочь от автомата и, поднявшись наверх, распаковаться, помыться, расположиться… Но нет, я трусь возле кресла. Валентина с мужем стоят у окна возле лифтов. Болтают, ожидая, когда Андрюшка наиграется. Мне детей из-за столба не видно. Но иногда они громко взвизгивают, потом снова молчат. А я стою. Хотя не обязана.

— Ты хочешь вместе со мной подняться? — нагло смотрит на меня Султанов и улыбается, бросая жадный, многообещающий взгляд.

Он как таран. Его совершенно не волнует, что сказала Ирка, что о нас узнал Родион. Ему главное — заполучить меня обратно. Я не могу сказать, что меня это не цепляет. Я уже вообще ничего конкретно сказать не могу.

Меня бросает из стороны в сторону. Я то злобу ловлю, то бабочек в животе.

Но я же давным-давно решила! Он — табу! Он меня унизил, обидел, уничтожил…

Почему тогда сердце замирает и томится, когда он выискивает меня взглядом и смотрит в упор? Ну как во мне могут жить все эти чувства одновременно? Ненависть и страсть! Обида и любовь! Злость и нежность!

— Нет! Я просто задумалась, Марат. — Дёргаюсь, понимая, что он поймал меня с поличным.

Неловко признаваться, но он прав. Я непроизвольно, совершенно бессознательно хочу подняться втроём в лифте. Он, я и Алёна. И полюбоваться на то, как они с дочкой легко и весело общаются.

И я не знаю, зачем мне это надо.

Я так хорошо начала. Была такой гордой стервой, когда он пришёл в нашу школу, а сейчас совсем расклеилась.

— А где моя дочь? — открыто интересуется Султанов.

Он, видимо, тоже в прострации. Вроде не глухой, но явно ничего не соображает. Детей не видно, но слышно, они периодически визжат и смеются.

Смотрим друг другу в глаза.

— Куда убежала моя дочь?! Где Алёна? — и если до этого он говорил почти шепотом, флиртуя и соблазняя меня, то эти слова он произносит громко, в полный голос.

— Я тут, — тихо говорит дочка, выглядывая из-за столба. И ведь обычно ничего не слышит, если надо идти писать прописи, но обязательно прибежит, если можно смотреть мультики или кто-то раздаёт сладости. Так и тут — то, что я предпочла бы донести до неё в другой обстановке, она разобрала сквозь весь гомон.

Не могу ничего предпринять. Опять парализовало. День бесконечных потрясений. Мне бы сказать, что дядя Марат шутит. Но я просто двигаюсь ей навстречу на деревянных ногах. И Султанов идёт к ней.

— Алёна, послушай. Мы давно хотели…

Господи, холл санатория, какие-то люди с чемоданами, администратор, развесившая любопытные уши, уборщица, включившая пылесос… И мы втроём со своими гиперважными признаниями.

Я боюсь её реакции, но… Очевидно, зря! Она заглядывает ему в лицо, и в её глазах столько радости, как будто только что маленькая девочка нашла самый настоящий клад.

— Да, я твой папа! А ты моя дочка.

Пять, десять, пятнадцать секунд, полминуты…

— Уи-и! — взвизгивает малышка и, подпрыгнув, не раздумывая, тут же бросается ему на шею.

Дети, они совсем другие. У них всё проще и честнее. Это мы придумываем миллион причин, чтобы быть или не быть вместе. А Алёнка, она ещё такая юная, наивная, добродушная. Ей сказали, что понравившийся ей человек её настоящий папа, и она безумно рада. Как будто Дед Мороз оставил щенка под елкой. Или в шкафу оказался тайный проход в Нарнию. Алёна крепко-крепко обнимает Султанова, а я не могу сдержать текущих по щекам слёз.