На дорогах Афганистана

БАНДИ-АМИР

В пятницу мы поехали в Махипар. Фельзбахи приняли нас в квартире, сверх меры забитой индонезийскими и местными безделушками. Мы превосходно пообедали на большой, подвешенной над огромной пропастью террасе, по соседству с дикими скалами, под шум протекающей внизу реки.

Эрик представил нас немцам, Биллерам, знакомство с которыми переросло впоследствии в теплую, бескорыстную дружбу. Сам Биллер был директором кабульской гимназии, его жена — заведующей детским садом. До приезда в Афганистан они двадцать лет пробыли в Китае, где пережили и войну.

Темой послеобеденной беседы было путешествие, предпринятое мной вместе с Бронецем. Сама по себе поездка по Каттагану не была для меня чем-либо примечательна, поскольку края эти мне хорошо знакомы. Но на обратном пути мы свернули с трассы, решив осмотреть знаменитые озера Банди-Амира. Мне столько приходилось слышать об этом чуде природы от Экбаля и доктора Бампа, что я рискнул уговорить Бронеца продлить поездку на один день.

До Банди-Амира надо ехать через Бамианскую долину, которую я видел еще в прошлом году. Крутой серпантин дороги не под силу преодолеть обычной легковой машине. Вьется она среди желто-коричневых гор, пересекая перевалы в три тысячи метров и выше. Для такой экскурсии нужен «газик» с повышенной проходимостью, которым мы и располагали.

Наш шофер объявил, что там, на горе, у него нет никаких дел и ему лучше подождать в чайхане. При этом у него было такое выражение лица, как будто он хотел сказать: «Мне, голубчики, жизнь дорога. А если кто хочет поиграть в самоубийц, то пусть себе играет на свой страх и риск». Итак, мы двинулись в путь лишь в обществе дрожавшего от страха переводчика. Кинув жребий, установили, что я веду машину в горы, Броней — обратно.

Волнений было немало. Так, когда мы преодолевали крутой подъем по скалистому уступу над самой пропастью, отказала скорость, и машина покатилась вниз. К счастью, мне удалось задержаться, упершись колесами в скалу. В результате — еще одна отметина на многострадальном «газике», учащенное сердцебиение пассажиров, мгновения напряженной тишины…

В семидесяти километрах от Бамиана, высоко в горах, простираются однообразные песчаные или каменистые пустоши. Грязно-желтые пески и ржавые горы создают унылый пейзаж. И вдруг на этом однообразном фоне какое-то пятно. Далеко внизу заискрилась вода цвета кобальта. Это озера, расположенные террасами, одно над другим. Самое нижнее и самое большое, площадью, по всей вероятности, в три квадратных километра, обрамлено с одной стороны отвесными, высотой в несколько сотен метров скалами, а с другой — зеленой полоской травы, отделяющей синеву озера от ослепительной белизны плоской известковой скалы.

Мы выскочили из машины и через проем в скалах вышли на край отвесного обрыва. В ста метрах под нами морщилось от порывов холодного ветра блестевшее на солнце озеро. У самого подножия скал — косяк крупных золотистых рыб; их было видно, как в аквариуме. В том месте, где на озеро падала тень от скалистой стены, темнела непроницаемая толща воды. Я бросил вниз алюминиевую монету — два афгани. Через пару секунд она ударилась о воду, но лишь через минуту с лишним, поблескивая, опустилась на дно.

Влево тянулась широкая долина, от которой озеро отделяла тонкая полоска зелени. Это и было чудо. Полоска травы — гребень естественной плотины в несколько сот метров, через которую множеством каскадов переливается вода из озера. Соскальзывая тонким слоем с ослепительно белой осадочной известняковой плиты, она образует глубокий ручей, лениво текущий среди сочных зеленых лугов. Сделав несколько снимков, как говорится, «с птичьего полета», мы спустились в долину по отвесной песчаной дороге.

Я влез на гребень естественной плотины и посмотрел на стоящего метров на двадцать ниже Бронеца, испытывая странное чувство. Обычно более высокий уровень воды от более низкого отделяет гребень плотины, здесь же я стоял на полоске травы шириной в пол-метра, и мелкие волны заливали мне сандалии. Экбаль говорил как-то, что, осматривая Банди-Амир, европейские инженеры удивляются, по какому закону механики это чудо удерживается в равновесии. Шум водяных струй заглушал голос Бронеца.

— Какая красота! — кричал он снизу.

О ручье, который принимает воды, — переливающиеся через естественную плотину, и спокойно несет их среди зеленых трав, нужно рассказывать особо. Буйная растительность по берегам и рыбы в естественных бассейнах глубиной в несколько метров создают впечатление аквариумов с удивительно прозрачной водой. Необычны и окружающие долину горы. Удаленный на несколько километров от ручья откос — это гигантский, тектонического происхождения обрыв, подвергшийся действию эрозии. А в тысяче метров над нами, на самом краю огромной скалы, — шпиль; его идеально прямая линия — нечто сверхъестественное с инженерной точки зрения. С большим сожалением покидали мы эти места.

На обратном пути еще риз остановились перед стеной Бамиана. Этот древний центр буддизма и по сей день ошеломляет своим величием и красотой[28].

Широкую светлую долину замыкает с одной стороны цепь заснеженных горных вершин, с другой — отвесная, высотой в несколько — сотен метров красная стена скал. Внизу, в долине, располагаются в шахматном порядке пестрые луга и возделанные поля. В течение многих веков здесь был один из центров буддийской мысли.

Китайский паломник Сюань-Цзан в VII веке описал в своих дневниках необыкновенную красоту, богатство и могущество Бамиана.

Осматривая сооруженные в скалах колоссы, я понял, какой непомерный страх они могли возбуждать в те давние времена. Самый большой из них — пятидесяти трех метров высоты. В скалистой стене, протянувшейся вдоль всей долины, — окошечки келий-пещер. В общей сложности здесь насчитывается несколько тысяч комнат.

Величественность этого буддийского монастыря, немые изваяния гигантов в сочетании с залитой солнцем долиной и снежными вершинами гор производят неизгладимое впечатление.