47

Нанеся последний мазок краски для век, Калдроса Уин всмотрелась в зеркало.

«Я смогу это сделать. Ради Томмана».

Она не могла объяснить почему, но сегодня ей хотелось выглядеть безупречно. Может, потому что предстоящая ночь будет последней. Все, точка.

Костюм, само собой, был чистой выдумкой. Уроженки Сета никогда такое не носили, но для сегодняшнего вечера наряд подходил идеально. Брюки оказались настолько тесными, что натянуть их она не смогла, пока Дейдра, смеясь, не заметила: мол, кто просил надевать под брюки нижнее белье? «Они же просвечивают!» — «А тебе что нужно?..» — «Ой!» Зачем-то брюки открывали не только лодыжки, но даже икры — просто ужас! — в то время как у такой же тонкой и облегающей блузки были кружевные оборки — смех, да и только! — на запястьях и по кромке выреза до пупка. Пуговицы намекали на то, что можно застегнуться, однако даже если бы стройная Калдроса и натянула жалкий кусочек ткани (а она попыталась), петель не было.

Мамочка К. осталась очень довольна работой мастера Пиккуна. Она настаивала, что полураздетая женщина сексуальней, чем обнаженная. Сегодня Калдроса не возражала. Если придется бежать, то напялить такой костюм куда сложнее, чем юбки.

Она вышла в фойе, и вскоре из номеров появились остальные девушки. Сегодня работали все, кроме Бев — она слишком испугалась. Бев сказалась больной и всю ночь провела в своей комнате. Когда Калдроса увидела подруг, ее чуть не охватила паника. Девушки выглядели одна другой экстравагантней. Каждая не пожалела времени на макияж, прически и наряды. О копье Поруса! Халидорцы не устоят, это уж точно. Никуда не денутся.

Подруга по комнате, Дейдра, не раз спасала Калдросу, зовя вышибал, когда слышала ее условный выкрик. Она улыбнулась.

— Где наша не пропадала!

Дейдра только казалась новенькой. Хотя ей едва исполнилось семнадцать, она еще до вторжения слыла удачливой проституткой. Сегодня Калдроса вновь уже в который раз увидела почему. Подруга сияла. Ей было плевать на смерть.

— Ты готова? — спросила Калдроса, понимая, что вопрос дурацкий.

Их этаж откроют для клиентов через несколько минут.

— Настолько, что успела предупредить всех подруг в других борделях.

Калдроса остолбенела.

— Ты с ума сошла! Нас всех убьют!

— Разве ты не слышала? — тихо спросила Дейдра, помрачнев.

— Слышала что?

— Бледнокожие убили Джарла.

У Калдросы перехватило дыхание. Если в ней и теплилась слабая надежда на будущее, то только благодаря Джарлу. Шинга и его лучезарное лицо, речи об изгнании халидорцев, о правильной жизни, о том, чтобы построить сотню мостов через Плит, и отмене законов, которые привязывают к западной части города всех, кто родился в рабстве или в Крольчатнике, бывших рабов и обедневший люд. Джарл говорил о новом порядке, а когда говорил, это казалось возможным. В ней проснулась ранее невиданная сила. Калдроса надеялась.

И теперь Джарла нет в живых?

— Не плачь, — сказала Дейдра. — Не то мы все заплачем. Да и макияж испортишь.

— Ты уверена?

— Об этом говорит весь город, — обронила Шел.

— Я видела лицо Мамочки К. Это правда, — сказала Дейдра. — Ты и впрямь считаешь, что любая шлюха нас заложит? После того как они убили Джарла?

На лестничной площадке открылась последняя дверь, и в привычном костюме для танца Быка вышла Бев. Хвостики волос закручены в два рога, короткие брюки и открытая талия. Нож танцовщицы на поясе. Обычно нож был тупой, только не сегодня. Бев была бледной, но решительной.

— Джарл всегда был со мной любезен. И больше я не собираюсь слушать их проклятую молитву.

— Он и ко мне относился хорошо, — подхватила другая девушка, глотая слезы.

— Не начинайте, — одернула Дейдра. — Никаких слез! Нам надо это сделать.

— За Джарла, — сказала еще одна девушка.

— За Джарла, — повторили остальные.

Звякнул колокольчик, возвестивший, что идут гости.

— Я рассказала и другим девушкам, — поделилась Шел. — Надеюсь, в этом нет ничего плохого. Что до меня, я беру Толстозадого. Он убил мою первую подругу.

— Я возьму Керрика, — сказала Джилеан.

Правый глаз у нее распух, и даже под макияжем виднелся лиловый синяк.

— Писюнчик — мой.

— Неддард.

— Плевать, кто попадется, — сказала Калдроса, до боли стиснув зубы. — Но я беру двоих. Одного — за Томмана, второго — за Джарла.

Все разом посмотрели на нее.

— Двоих? — переспросила Дейдра. — Как ты с ними справишься?

— Справлюсь. Беру двоих.

— Какого черта! — поддержала Шел. — Я тоже. Только сначала Толстозадого. Так, на всякий случай.

— И я, — сказала Джилеан. — А теперь заткнитесь. Начали.

Первым по лестнице поднимался капитан Берл Лагар. Сердце Калдросы остановилось. Она не видела Берла с тех пор, как сбежала от него в бордель «Трусливый дракон». Девушка замерла — капитан шел прямо к ней.

— Надо же! Никак моя маленькая пиратка. Вот сучка! — воскликнул Берл.

Калдроса не могла пошевелиться. Язык налился свинцом. Берл заметил ее страх и выпятил грудь.

— Видишь? Еще до борделя я знал, что ты шлюха. Что тебе это нравится, понял сразу, когда впервые трахнул тебя на глазах у мужа. И вот, пожалуйста. — Он улыбнулся, явно разочарованный, что рядом нет его сикофантов, посмеяться вместе. — Что? — наконец проговорил он. — Рада меня видеть?

Внезапно страх исчез. Прошел, и все. Калдроса озорно улыбнулась.

— Рада? — повторила она, хватая его за штаны. — О, ты даже не представляешь как.

И повела его в спальню. За Томмана. За Джарла.


В ту ночь седовласый калека забрался на крышу резиденции, недолго принадлежавшей Роту Урсуулу, а сейчас набитой сотнями Кроликов. Пошатываясь в лунном свете на костыле, он крикнул в ночь:

— Приди, Джарл! Приди и смотри! Приди и слушай!

Кролики собрались, чтобы посмотреть на сумасшедшего. С реки Плит стеганул холодный ветер. В глазах старика звездами блестели слезы. Генерал начал читать вслух дифирамб о ненависти и утрате. Он пел надгробную песнь Джарлу, панихиду надежде на лучшую жизнь. Слова кружились ветром, и многие Кролики ощущали, что не просто ветра, а духи убитых собирались на голос генерала. Голос крепчал, взывая к отмщению.

Генерал вскрикнул и потряс в небеса костылем, словно тот был символом беспомощности и отчаяния каждого Кролика. Он вскрикнул, и ветра тотчас улеглись.

Крольчатник ответил. Крик стал громче. Человеческий крик.

Этот звук всколыхнул ветра. Поднялась буря. В замок, темнеющий в северной стороне, с треском ударила молния. Вспышка осветила в небе черный силуэт генерала. Луну закрыли черные тучи, и хлестнул дождь.

Кролики слышали смех и плач генерала. Он бросал вызов молнии и грозил небесам костылем, будто дирижировал жутковатым хором Ярости.


В ту ночь крики и стоны в «Трусливом драконе» поднялись на небывалую высоту. Женщины, прежде отказывавшиеся кричать для клиентов, теперь кричали так громко, словно восполняли потери за всю прошлую тишину. В этих криках тонули мычания и стоны, слабые вскрики и мольбы умирающих мужчин. Только в «Трусливом драконе» погибло сорок халидорцев.

План Мамочки К. касался одного борделя, после чего она собиралась тайно вывезти девушек из города. Халидорцы дважды подумают, прежде чем жестоко издеваться над проститутками. Однако план, который после вести о смерти Джарла готовился в спешке, распространился точно пожар в джунглях. Один владелец борделя выдумал праздник, чтобы на радость клиентам дешевое пиво лилось рекой. Пьянейте, сколько влезет. Он назвал праздник «Нокта Хемата». Ночь страсти, утверждал владелец борделя, широко улыбаясь гостям. Хозяин другого борделя, который годами работал с Джарлом, подтвердил, что это древняя сенарийская традиция. Ночь разврата, сказал он.

По всему городу, запасшись чрезмерной выпивкой и едой с подмешанными в нее наркотиками, бордели отмечали невиданную ранее оргию. Воздух наполнили крики, вопли и жуткий вой. Крики ужаса и возмездия, яростные крики жажды крови и расплаты. Мужчины, женщины и даже дети, цеховые крысята, в душе маленькие мужчины и женщины, убивали с жестокостью, неподвластной разуму. Люди, потерявшие горячо любимых близких, стояли над трупами халидорцев и взывали к духам умерших, чтобы те посмотрели, как за них отомстили. Взывали к Джарлу, чтобы посмотрел, какую плату они взыскали с тел врага. Собаки выли, лошади в панике шарахались от запахов крови, пота, страха и боли. По улицам во все концы бежали толпы людей. Крови было столько, что ее не смывали даже потоки дождя. Сточные канавы побагровели.

Солдаты прибывали к борделям и видели двери, украшенные десятками мелких трофеев, отрезанных у каждого насильника. Однако в борделях было пусто, одни лишь трупы. Ранним утром группы пострадавших мужей и возлюбленных рвали на части одурманенных халидорцев, которые сбежали из борделей и бродили в поисках выхода из Крольчатника. Вооруженные до зубов отряды, посланные разузнать, что случилось, попадали в засады. С крыш градом летели камни, лучники поражали солдат издалека, и всякий раз, когда халидорцы атаковали, Кролики, месяцами учившиеся скрываться, с успехом повторяли маневр. Любой узкий извилистый переулок превращался в удобное место для засады. Солдаты Халидора, вошедшие в Крольчатник, остались там навсегда.

В ту ночь король-бог потерял шестьсот двадцать одного солдата, семьдесят четыре командира, троих владельцев борделей, доносчиков и двух ведьм. Кролики — ни души.

С тех пор и во веки веков обе стороны стали называть эти события Нокта Хемата, Ночью Крови.


Логан пришел в себя. Не шевельнулся. Просто ждал, хотел убедиться, что это правда. Он жив. Как-то выбрался из пучины беспамятства и бреда. Здесь, в Дыре.

Он обрывками помнил рычанье Зубастика над ним. Вот Лили кладет ему на лоб мокрую тряпку. Между ними, как гной в нарыве, кошмары, пестрые звери потерянной жизни — мертвые женщины и злорадные, дьявольские лица халидорцев.

Когда он шевельнулся, то понял, что радовался рано. Котенок и тот был сильнее. Открыв глаза, Логан попытался сесть. Вокруг Дыры забормотали. Словно все, как и он, удивились. Здесь те, кто болел, еще не выживали.

Чья-то мясистая рука схватила его и рывком усадила на пол. Зубастик! Ухмыляется своей ухмылкой дурачка. Спустя миг Зубастик, уже на коленях, стискивал Логана в объятиях, не давая тому вздохнуть.

— Полегче, Зубастик, — сказала Лили. — Отпусти его.

Логан удивился, когда простак и в самом деле отпустил его. Зубастик, кроме него, никого не слушал.

Лили улыбнулась.

— Рада видеть, что вернулся.

— Я смотрю, у тебя появился новый друг, — ревниво заметил Логан, чувствуя вину.

Она понизила голос.

— Ты бы видел его, Король. Он был великолепен.

Лили усмехнулась почти беззубой улыбкой и потрепала шишковатую голову Зубастика. Тот закрыл глаза и, широко улыбнувшись, обнажил острые клыки.

— Ты молодец, Зубастик.

— Да-а-а, — протянул он, и в середине слова его голос странно взлетел.

Логан чуть не упал. Он впервые услышал, как Зубастик что-то произнес.

— Ты можешь говорить? — спросил он.

Зубастик улыбнулся.

— Эй, шлюха! — крикнул Фин, сидевший через Дыру напротив. — Пора за работу.

Он размотал почти всю веревку и добавлял к ней вновь сплетенный кусок. Логан заметил, что обитателей Дыры осталось только семеро.

— Подождешь. Сейчас я не готова и чувствую себя неважно, — отрезала Лили, затем обратилась к Логану: — С тех пор как ты заболел, никому из них не позволила напасть.

— Что за звук? — спросил Логан.

Вначале он его не заметил, однако затем различил некий звук, будто что-то долбили, и тихий шепот, эхом доносившийся из глубин Утробы.

Прежде чем Лили ответила, Логан почувствовал движение в воздухе. Обитатели Дыры переглянулись, их лица ничего не выражали. Что-то изменилось, но никто не мог сказать, что именно.

Логан ощутил, что слабеет, ему стало хуже. Воздух казался более душным, чем раньше. Гнетущим. Он снова — впервые за месяцы — почуял грязь и вонь Дыры. Осознал, будто в первый раз, всю ту накипь, что покрывала оболочку его жизни. Весь в дерьме, и от него никуда не деться. Каждый вдох наполнял его отравой, малейшее движение размазывало по телу все больше дерьма, которое глубже забивалось в каждую пору. Чтобы только существовать, надо было позволить всем нечистотам втиснуться в организм, тьме — проникнуть в кожу так глубоко, что она стала татуировкой. Теперь и навсегда его неотъемлемая часть — дерьмо. Любой, кто увидит Логана, сразу поймет, какое зло он когда-либо совершил, какими недостойными мыслями когда-либо наслаждался. Наперечет.

Логан едва сознавал шум, стуком разносившийся по Утробе. Узники кричали, моля о пощаде. Крики множились, становясь все пронзительней и отчаянней по мере того, как приближались к Дыре. Ниже высокого тона воплей Логан вновь услышал стучащий звук, точно громыхали по скале железные колеса.

Закоренелые преступники эмбрионами свернулись вокруг Дыры, закрывая уши ладонями и вжимаясь в стену. Не скрючились только Фин и Тенсер. Фин, похоже, был в восторге. Он сидел, запрокинув голову, на коленях лежали веревки. Тенсер заметил пристальный взгляд Логана.

— Хали пришла, — сказал он.

— Кто она? — спросил Логан.

Он едва мог шевельнуться. Хотелось броситься в Дыру, чтобы покончить с ужасом и отчаянием.

— Богиня. Каждый камень здесь насквозь пропитан тысячелетиями боли, ненависти и отчаяния. Вся Утроба подобна жемчужине Зла. Именно здесь, в самых мрачных глубинах нетронутой тьмы, и поселится Хали.

Тенсер начал читать нараспев, повторяя:

— Хали вас, Халивос рас ен ме, Хали мевирту рапт, реку виртум дефите!

Его схватил сидевший рядом Таттс.

— Что ты несешь! Прекрати!

Он взял Тенсера за глотку и подтащил к краю Дыры.

В тот же миг руки Тенсера покрылись черной паутиной. Таттс выпучил глаза, подавился. Стал хватать воздух ртом, слабые глотки застряли в горле. Он отшатнулся от Дыры, выпустил Тенсера и упал на колени. Лицо покраснело, на лбу и шее набухли вены. Таттс задыхался без видимых причин.

Затем он упал на пол, грудь тяжело вздымалась.

Тенсер улыбнулся.

— Слушай, ты, кусок дерьма в татуировках. Никто не может прикасаться к принцу Империи.

— Что?! — спросил за всех Девятипалый Ник.

— Я — Урсуул, и мое время здесь закончилось. Хали пришла, и, боюсь, вы все ей понадобитесь. «Хали вас, Халивос рас ен ме, Хали мевирту рапт, реку виртум дефите» — это наша молитва. «Хали идет. Хали живет во мне. Прими, Хали, мою жертву — силу тех, кто тебе противится». Молитва, на которую сегодня ответили. Хали теперь — обитатель Дыры. Будете жить в ее священном присутствии. Это великая честь, хотя, признаю, никто к ней особо не стремится.

Логан услышал звук над головой — не иначе колеса фургона, достигшего третьего уровня Утробы.

— Зачем ты здесь? — снова спросил Ник.

— Тебя это не касается, хотя в том, что мы все еще здесь, моя заслуга.

Тенсер улыбался, точно с ним в жизни не случалось ничего прекрасней.

— Как это? — удивился Ник.

— Негодяй! — крикнула Лили. — Ты сделал так, что ключ не подошел к замку. Ты выбил его у меня из рук. Ты вызвал Горхи, подлая тварь!

— Да, да, да!

Тенсер засмеялся. Он протянул руку, из которой вырвался красный свет. Обитатели Дыры отпрянули, моргая оттого, что месяцами сидели во тьме. Свет потянулся ввысь, заструился через прутья решетки.

Далеко внизу, увидев свет, кто-то вскрикнул.

Фин за спиной у Тенсера поднял петлю веревки.

— Даже не думай, — сказал Тенсер и дьявольски усмехнулся. — Кроме того, присутствие Хали не означает смерть для каждого из вас. Ты, Фин, можешь хорошо ей послужить. Остальные сделают правильно, если последуют твоему примеру.

Вверху над прутьями, шаркая, показался старик. Решетка открылась, и Логан узнал Нефа Даду. Прежде чем вюрдмайстер его заметил, он юркнул в маленькую нишу.

Тенсер мягко поднялся в воздух, влекомый магией вюрдмайстера. Всю дорогу он смеялся.

Решетка с грохотом закрылась, и Логан высунул голову. Красное пятно света ослепило его, пригвоздило к месту.

— О! — воскликнул Тенсер Урсуул. — Не думай, что я забыл о тебе, Король! Не могу дождаться, когда скажу отцу, что нашел Логана Джайра, который прячется в глубочайших глубинах собственной темницы. Ему понравится.

Загрузка...