На моих условиях (СИ)

Глава 40

Я захожу к маме в палату за несколько минут до того, как медбрат заканчивает физиотерапию. Жду, пока он оставит нас наедине, и тогда подхожу к кровати и нежно целую ее в щеку.

— С днем рождения, мама, — шепчу ласково. — Пожалуйста, возвращайся поскорее, ты так мне нужна.

Вытерев тыльной стороной ладони одинокую слезинку, я достаю из сумки телефон и открываю на нем музыкальный плей-лист, который составила специально для этого дня. В нем несколько любимых маминых мелодий, которыми я планирую нарушить тишину больничной палаты в этот особенный день.

— Узнаешь эту песню, мам? — спрашиваю, не в состоянии сдержать ностальгическую улыбку от нахлынувших приятных воспоминаний. — Мы вместе танцевали под нее на дне рождении папы в Сорренто. Помнишь?

— Я помню.

Резко оборачиваюсь и замираю, когда в дверном приеме вижу внушительную фигуру отца, сжимающего в руках букет изумительных лилий, которые так любила мама. В этой палате я видела его лишь однажды, много месяцев назад, когда мы только перевезли сюда маму на реабилитацию.

— Здравствуй, папа, — говорю сдержанно, ощущая как болезненно сжимается сердце.

Он молча проходит в комнату, небрежно бросая цветы на тумбочку у двери, и останавливается у кровати, на которой отдыхает мама.

Его лицо серое и грустное, с нашей последней встречи он как-то осунулся и помрачнел. И я впервые не чувствую на него обиду — лишь сожаление, что наши отношения зашли в тупик. Если бы мама была с нами, этого бы никогда не произошло.

— Я… Я поставлю цветы, — бормочу я смущенно.

Достав из шкафа вазу, которую сама привезла сюда много месяцев назад, я беру букет и иду в ванную. Когда выхожу, отец стоит у кровати, бережно держа маму за руку.

От этой картины у меня вновь увлажняются глаза. Боже, я стала такой плаксой!

Заметив меня, отец осторожно выпускает мамину ладонь и переводит на меня настороженный взгляд.

Кажется, он волнуется.

— Красивые цветы, — говорю я, чтобы сгладить возникшую неловкость. — Маме бы понравились.

— У тебя все хорошо? — спрашивает отец с неподдельным волнением в голосе. — Ты выглядишь расстроенной, Влада.

Я не собиралась вести беседу на эту тему здесь и сейчас, но его участие поджигает фитиль моего спокойствия.

— А чего ты ожидал? — резко бросаю я. — Что я буду выглядеть как счастливая невеста?

Мой удар попадает в цель, потому что отец мрачнеет.

— Я думал, вы с Максимом нашли общий язык, — говорит он спокойно.

— Правда? И с чего ты так решил?

— Я говорил с ним, — признается он. — Несколько раз.

— Зачем?

— Я волновался, а ты игнорировала мои звонки.

— Разве это тебя удивляет после того, что ты сделал?

— Нет, — это краткий ответ, в котором мне слышится сожаление, раскаяние и горечь, окончательно меня ломает.

Я отворачиваюсь к окну, отчаянно пытаясь удержать рвущееся из груди рыдание, но когда на плечи опускаются руки отца не выдерживаю. Я всхлипываю раз и еще раз, а когда горячие слезы полностью застилают глаза, отец разворачивает меня к себе и прижимает к своей груди.

Его родной запах, участие, то, что он, единственный близкий мне человек, рядом, прорывает плотину моей сдержанности. Я реву взахлеб, выпуская из себя горечь обиды и злости, оплакивая маму, мои отношения с папой, с Максимом, собственную глупость и доверчивость. А папа молчит, позволяя мне выплакаться, лишь гладит меня по волосам и спине до тех пор, пока последние рыдания не затихают.

— Не знаю, поверишь ли ты или нет, но я бы никогда не сделал того, что сделал, если бы не верил, что вы с младшим Андреевым идеально друг другу подойдете, — внезапно говорит он тихо.

— О чем ты говоришь, пап?

— Тебе нужен был такой как он: порядочный, умный, надежный. Не легкомысленный эгоистичный Фролов, который пудрил тебе мозги все это время, — продолжает он. — Возможно, я выбрал неправильный путь для осуществления своих отцовских желаний, но я не сомневался, да и сейчас не сомневаюсь, что вы с Максимом созданы друг для друга. Я видел как вы общались на том единственном обеде в нашем доме, Влада. Только слепой мог не заметить, что между вами происходило нечто совершенно особенное.

— В последнее время и я думала, что между нами что-то особенное, — сдавленно произношу я, впервые признавая факт своей влюбленности вслух. — Он был так добр ко мне. И я… Кажется, я его полюбила.

— Но? — выжидательно спрашивает папа.

— Я обманула его, и он меня не простил, — обреченно выдыхаю я.

— Не думаю, что ты могла сделать что-то настолько серьезное, чтобы он тебя не простил.

— Он просил меня не работать с Костей, — выпаливаю я. — А я работала. И съемка получилась откровеннее, чем я рассчитывала. Максима это очень задело.

— Нехорошо получилось, — соглашается отец. — Понятно, что он ревнует.

— Ревнует?

— Почему это так тебя удивляет? Абсолютно нормальная реакция.

— В нашем браке мало нормального, — с тяжелым вздохом говорю я.

— А мне кажется, в нем куда больше нормального, чем во многих современных браках.

— Ты с такой уверенностью это говоришь…

— Возможно, мне не стоит, но я все же скажу, — произносит папа, глядя мне в глаза. — На прошлой неделе Максим звонил мне, чтобы узнать, в каких странах ты уже была, а в каких только мечтала побывать. Он хотел сделать тебе сюрприз и отметить первый месяц вашего брака в особенном месте.

Затаив дыхание, я слушаю отца, позволяя себе на мгновение представить, как все могло бы быть, если бы я не подвела мужа.

— Теперь он не захочет никуда ехать со мной, — расстроено шепчу я, ощущая щемящую боль в груди. — Скорее, захочет развестись.

— Не думаю, что это так, — говорит отец чуть снисходительно. — Ты плохо знаешь мужчин, дочка. Максим тебя не отпустит.

После мы долго сидим с папой в креслах возле кровати мамы. Я вслух читаю книгу, отец прикрыв глаза слушает, не выпуская из своей ладони хрупкую мамину руку.

Из клиники я ухожу первой, оставляя родителей побыть наедине. У меня есть план, и я собираюсь во что бы то ни стало убедить Максима в том, что для нас ничего не потеряно.

Все только начинается.