На охотничьей тропе

Глава седьмая

Как только Жаворонков приехал на Быстринский участок, Сергей Селивёрстович ему сообщил:

— Знаешь, Афанасий Васильевич, — у нас неприятность. Охотники уличили Благинина в промысле на запретных водоёмах.

— Не может быть!

— Я и сам не верю. Ведь лучший промысловик. Но Клушин с Ефимом Мищенко уверяют, что это так. Вот ситуация. Не знаю, что и думать…

— Ситуация, говоришь?.. — задумчиво спросил Жаворонков. — А ты с Благининым-то беседовал?

— Нет ещё. Признаться, не знаю, как с ним и говорить. Он как чумной. Жаль его…

— Жаль. А если это действительно так, как о нём думают, что тогда? Простить, потому что он хороший охотник. Хорошему можно нарушать законы, плохому и подавно. Так?

— Так-то оно так. Да…

— Ну вот что: зови Клушина и Мищенко в красный уголок, там и побеседуем с ними.

Клушин и Ефим вошли в красный уголок и сели против парторга. Жаворонков внимательно оглядел их и спросил:

— Вот вы уверяете, что Благинин отлавливает ондатру на запретных водоёмах. Так это?

— А что же, верно, — ответил Клушин.

— Откуда это вам стало известно?

— Да уж известно…

— А всё-таки. Вы понимаете, что значит опорочить человека, если он ни в чём не виноват?

— А это ещё как сказать: виноват или не виноват, — заметил Ефим. — Вы лучше у него самого спросите.

— У кого?

— У Благинина.

— Спросим, конечно. Но я хотел бы знать: откуда вам стало известно? — проговорил Жаворонков, пристально глядя прямо в глаза Клушину. Тот смутился.

«А что, может, верно, наврали? — вдруг мелькнула у него мысль. — Мне Наталья сказала, да ей-то откуда известно? И спросить забыл, так эта весть возмутила тогда, что сразу принял всё за чистую монету. Что, если кому-нибудь вдруг понадобилось опорочить Ивана?.. А ты помог, поторопился и выпалил всё охотникам. Что теперь сказать парторгу?.. Бабьи сплетни разносишь, Борис!» — И от этой мысли он ещё больше растерялся. Выручил Ефим.

— Что вы к нам все пристали. Охотники досажают, вы вот… Да что мы вам!.. — вдруг вспылил Мищенко. — За что купили, за то и продали. Спрашивайте Благинина, а к нам нечего приставать. Ничего мы не знаем, если вам этого хочется.

— Так-таки ничего и не знаете?

— Не знаем.

— Ну, хорошо, — спокойно заметил парторг. — Без вас разберёмся. Смотрите только, чтоб перед Благининым после этого краснеть не пришлось.

— Можете не беспокоиться. Уж мы как-нибудь… — всё более раздражаясь, отрезал Ефим и направился к двери. За ним поспешил Клушин.

— Что-то есть непонятное во всём этом, — обратился Жаворонков к Сергею Селивёрстовичу. — Заметил, как Клушин смутился?

— Да.

— Зови-ка Благинина.

Благинин вошёл и молча остановился у стола, за которым сидели парторг с Прокопьевым. Ещё окончательно не оправившийся от перенесённой болезни и немало переживший за эти три дня, он выглядел осунувшимся и постаревшим, скулы заострились, лихорадочно горели глаза.

— Присаживайся, Иван Петрович, — здороваясь, предложил Жаворонков. — Расскажи, в каких ты отношениях с Ефимом и Клушиным. Не поскандалили?

— Нет. Зачем же скандалить, — ответил Иван.

— А как с промыслом после болезни?

Благинин вдруг вскочил со стула, будто его подбросило взрывной волной, заговорил запальчиво и сбивчиво, повысив голос до высокой ноты:

— Зачем так, Афанасий Васильевич, окольными путями, издалека. Скажи лучше прямо: сук-кин сын ты, Благинин… Совесть свою потерял, напакостил в общем огороде… Никто мне не верит, кроме Ермолаича и Тимофея… Никто!.. Что я… Враг, да?.. Уличили, нашли браконьера. Благинин — браконьер!.. — последние слова он уже не сказал, а скорее выдохнул из себя и затем, будто силы у него вдруг иссякли, ссутулившись, опустился на стул и едва слышно добавил: — Все нервы вымотали…

— А ты спокойней, — заметил Жаворонков. — Нервозность — признак слабых. А ты не из таких, которые столкнутся с трудностям и начинают хныкать. Нет, мы тебя другим знаем.

Ивану стало стыдно за минутную вспышку раздражения и горячности, в которую вылилось всё пережитое за эти три дня, после того как его обвинили в грязном поступке, и он, не глядя на парторга, спросил:

— Вы тоже меня обвиняете?

Жаворонков улыбнулся.

— Нет, зачем же. Я не прокурор. Просто хотелось выяснить, откуда такие слухи о тебе.

— Не знаю, Афанасий Васильевич. Я, наоборот, хотел добро сделать. Когда лежал в лодке, в камышах, на Епифановском плёсе, думал: приду в избушку, расскажу охотникам, откуда у меня хорошая добыча. Пусть каждый заведёт себе такой питомник. Сколько дополнительной пушнины может дать промхоз стране после этого. А они…

— Какой, какой питомник? — заинтересовался Жаворонков.

И Благинин, окончательно овладев собой, уже спокойно начал рассказывать:

— Понравился мне как-то Епифановский водоём. Красивое плёсо, просторное, а ондатры на нём нет. И задумал я на него зверьков пересадить. Расплодятся, думаю, вот и добавка в моём промысле будет. Выпросил в позапрошлом году этот водоём у Сергея Селивёрстовича, сделал живоловки, начал отлавливать ондатр. Самых крупных, с тёмным мехом, я выпускал на новое местожительство. Однако вскоре ушли они оттуда, не понравилось, видно, им переселение. Новую выпустил партию, и опять куда-то ушли. В чём, думаю, дело, почему бегут? Думал-думал и решил, что кормов маловато. И занялся я посевом болотных растений на Епифановском. Прижилась после этого ондатра, дала хорошее потомство…

— Верно, верно, — подтвердил Прокопьев. — Летом, когда я учитывал запасы ондатры, заглянул на Епифановский водоём и удивился. Много зверьков расплодилось.

— Нынче сделал первый отлов на своём питомнике. И результат, как видите, налицо, — Благинин криво усмехнулся. — А охотники обвинили меня в промысле На запретном водоёме.

Но Жаворонков уже не слышал последних слов Благинина. Он соскочил со стула и начал ходить взад и вперёд по комнате, потирая от удовольствия руки Наконец, он остановился перед Благининым и проговорил:

— Иван Петрович, чудак ты этакий. Да понимаешь ли ты, что это такое!.. Это же начало большого дела. Именно большого! Вот чем нам всем надо заняться. И не одному, а всем, всем!..

Иван смотрел на возбуждённое лицо парторга, и у него появилось такое чувство, будто нёс он тяжёлый груз на своих плечах и не надеялся донести до места, как вдруг пришли товарищи на помощь, разделили этот груз между собой, легко и уверенно двинулись вперёд.