На запад, с жирафами!

7 По Голубому хребту

Вскоре мы начали набирать высоту.

Я сразу почувствовал, что дорога пошла в гору: теперь приходилось сильнее давить на газ. Пускай Старик и заверил меня, что мы домчим до Мемфиса «в два счета», теперь я своими глазами разглядел горный хребет, отделявший нас от равнин Теннесси. Я никогда прежде не видел гор, а уж тем более не ездил по ним, а особенно с прицепом и двумя двухтонными жирафами в нем.

«Но зато в горах точно не встретить кукурузных полей», — сказал я себе.

Ближе к полудню, уже после остановки на обочине (в этот раз тоже не обошлось без поедания листиков, разминки шей, проверки ран, ляганий Красавицы) мы пересекли каменный мостик — когда-то через него переправлялся сам Джордж Вашингтон. А потом начался наш подъем. Такое было ни с чем не спутать. У маленького города под названием Торнтон-Гэп двухполосное шоссе сузилось, и мы обогнули первую гору, а потом еще и еще одну.

Приходилось то сбавлять скорость, то вновь увеличивать, то сбавлять опять. Меня бросало из жара в холод. Жирафы беспокойно метались по своему вагончику, и он раскачивался под их весом. Даже Старик и тот крепко вцепился в дверную ручку.

Потом стали появляться таблички.

— значилось на первой.

— прочел я на второй.

В других обстоятельствах я бы подумал, что «Скайлайн-Драйв» — это наверняка что-то очень красивое, что-то такое, что непременно надо увидеть. Но сейчас было не до того.

Потом появился третий знак:

Я воспрянул духом.

— Вот туда и поезжай, — одобрил Старик. — Я все разузнал. Сейчас дорога пойдет в гору, а потом снова выведет нас на шоссе, как и полагается.

Я обрадовался еще сильнее. Но радость померкла, стоило нам приблизиться еще к одному знаку — самому крупному из всех.

Посреди дороги, на пересечении Скайлайн-Драйв и Ли-Хайвей высилось заграждение с надписью «ОБЪЕЗД» и стрелкой, — огромной, как Даллас! — указывающей в сторону этой самой Скайлайн-Драйв.

— Что еще за… — пробормотал Старик.

Ярдов через пятьдесят нас ждал огромный туннель длиной чуть ли не с футбольное поле — он проходил прямо сквозь горы! На табличке гордо значилось:

Я остановил машину. Старик выскочил, прошел мимо таблички, заглянул за поворот впереди. Увиденное заставило его ругнуться и сорвать с головы федору. Потом он поднял ее с земли, надвинул на самые брови и начал взволнованно расхаживать туда-сюда вдоль прицепа. Жирафы двигали головами из стороны в сторону, в такт его движению, а потом он вовсе остановился и поглядел назад — туда, откуда мы приехали. Видимо, подумывал о возвращении. Но если мы вернемся, это будет конец моего путешествия.

Потом снова забрался на пассажирское сиденье.

— Ограждения нет на огромном участке пути, — проворчал он. — Что-то его сбило: то ли камнепад, то ли авария. — Он поправил шляпу, потом повернулся ко мне: — Ты по горным дорогам вообще ездил когда-нибудь, а, малец? Только не ври мне.

Не хотелось лгать по-крупному, так что солгал я «по мелочи»:

— Совсем немножко.

Старик обвел взглядом объезд Скайлайн-Драйв и весь поник. Сорвал с головы шляпу, с чувством кинул ее на соседнее сиденье — верный признак того, что он уже устал думать.

— Видимо, надо отвезти жирафов обратно в Вашингтон и подождать, даже если придется выпустить их из вагончика. Правда, тогда мы потеряем несколько дней… а может, и того хуже… — Он повернулся ко мне и заглянул мне в глаза. — Сейчас самое время поделиться со мной своими соображениями, если они у тебя есть.

Старик колебался. Ему очень хотелось продолжить путь. Но он боялся, как бы мы не свалились со скалы. Мне оставалось только одно: заверить его, что я справлюсь. Но вместо этого я всмотрелся в туннель и спросил — к удивлению даже для самого себя:

— Надо будет его пересечь?

Он выдержал паузу — такую долгую, что мне стало не по себе.

— Мы пройдем, он высокий, — наконец сказал Старик. — Тут я тебе помогу. Самое страшное ждет дальше.

— Дальше?

— Подъемы, серпантин, взгорки. Придется основательно потрудиться, прежде чем дорога выровняется и мы снова вернемся на Ли.

— А до Ли далеко?

— Сейчас это не твоя забота, — сказал он.

Его тон мне совсем не понравился.

— Если решим двигаться вперед, повернуть назад уже не получится. И второго шанса не будет, — продолжал он. — А можно вернуться в Вашингтон — ничего в этом постыдного нет, я тебе все равно куплю билет до Нью-Йорка, как и обещал. У меня была возможность подождать опытного водителя, но мы вошли в такой славный темп, да и красавцы к тебе привыкли, так что я раздумал. Если что, вся ответственность на мне, — произнес он и добавил шепотом: — Я ее с себя не сниму и в случае, если мы рухнем к подножию горы. Но тогда нам точно уже не помогут.

Вот как он поставил вопрос. Выходило, что он либо поверил моим россказням о том, какой я славный водитель, либо чего-то недоговаривал, и я склонялся ко второй версии. Но в тот момент у меня на уме было только одно — Калифорния. Она ни на миг не шла из моей бунтарской головы еще с тех самых пор, как я оказался на пристани.

Я выпрямил спину и с дерзостью эгоистичного мальчишки, у которого за душой ничего, но зато впереди целая жизнь, брякнул:

— Я справлюсь.

— Дай бог, чтобы я об этом не пожалел, — пробормотал Старик и стиснул зубы. — Ладно. Вот как мы поступим. Медленно въедем в туннель. Так, чтобы наших пассажиров не трясло и чтоб они головой не ушиблись. Туннель длинный, и тебе наверняка захочется ехать вдоль самой стенки. Но ты ее толком и не увидишь, так что лучше следовать по желтой разметке посередине дороги, следить, чтобы колеса ехали прямо по ней. Если боишься, что не получится, лучше нам тогда сразу закрыть окошки, чтобы жирафы не высовывались. Вот только открыть мы их сможем не скоро, а это может выйти нам боком, и еще каким, если они начнут скакать. Потому что с той стороны пойдут уступ за уступом — их будет немало, прежде чем дорога выровняется. Все это время жирафы будут двигаться вслепую. Так что надо сразу решить, что мы будем делать с этим: запрем двухтонных великанов в вагончике, чтобы они слепо бились о стены, или откроем окна, чтобы они тоже видели, что их ждет, и помогали нам уравновешивать прицеп.

Я удивленно уставился на него, а потом обернулся к жирафам, чье волнение уже чувствовалось даже в кабине.

— Так что: открытые окна или закрытые? — настойчиво спросил он.

Я сунул руку в карман, чтобы нащупать кроличью лапку. Но она пропала… Я забыл ее в кармане старых брюк вместе с долларом, который дал мне Старик! Я едва не рассказал ему об этом, но вовремя прикусил язык. Лучше сразу спрыгнуть с горы, чем признаться ему в том, что я возлагаю ответственность за наше будущее на кроличью лапку. Так что сказал я только одно:

— Открытые.

— Ну и славно. Готов?

И вот, безо всякой помощи талисмана, я повез жирафов по Скайлайн-Драйв. На въезде в туннель я вздохнул полной грудью, опасаясь, что еще не скоро смогу вот так свободно дышать. Включил фары, и мы нырнули в эту черную дыру, в которой не было видно ни зги — только свет в самом конце. Неспешно и осторожно мы продвигались вперед по центральной разметке. Жирафы особо не бунтовали: темнота их даже успокоила. Но тут впереди показалась другая машина со своими собственными яркими фарами. Жирафы занервничали. Свет фар приближался, становясь все сильнее… а потом автомобиль с визгом пронесся мимо, и мы все выдохнули словно по команде.

Наконец мы выехали наружу, но даже толком не успели этому порадоваться. Как и предупреждал Старик, нас сразу же поджидал крутой поворот. Но, что самое страшное, ехали мы по внешней полосе, огороженной лишь низкими бревенчатыми перилами. Дальше был обрыв, а внизу — долина. Я вцепился в руль, борясь с желанием признаться, что я — наглый, глупый, бессовестный лжец и Старик напрасно мне доверился. Но было уже слишком поздно для признаний. Пути назад не существовало.

Я быстро усвоил, что такое серпантин — это когда дорога змеится вдоль горы, уходя то в одну сторону, то в другую. Я старался держаться посередине, не обращая внимания на маленькие кресты на обочине — я знал, что каждый из них стоит в память о человеке, который не смог преодолеть этот путь, и готов был спорить на что угодно: никто из них не вез в прицепе беспокойных жирафов. На каждом повороте прицеп качало. А все почему — да потому что, когда резко сворачиваешь, только и остается, что наклониться. Особенно если ты жираф и весишь немало. Чем сильнее они наклонялись, а я — налегал на педаль газа, тем отчетливее мне представлялось, как мы слетаем в пропасть, не вписавшись в какой-нибудь из поворотов, и последним, что я слышу в этой жизни, становятся сожаления Старика, доверившегося мне.

Я сбавил скорость. Судя по табличке у дороги, правительство рекомендовало автомобилистам ехать по серпантину со скоростью самое большее пятнадцать миль в час. У нас не набралось бы и десяти. Я судорожно переключал передачи, надеясь найти ту, на которой нам будет комфортнее всего, — и наконец у меня это получилось. Следующий участок серпантина мы преодолели легко, как по маслу, а дальше все пошло еще лучше. Я уже замечтался о похвалах, которыми меня осыплет Старик, когда мы спустимся на магистраль, но тут сзади послышался рев двигателя.

Не успел я отреагировать, как в зеркале заднего вида появилась машина… зеленый «паккард». До пятнадцати миль в час его скорость не дотягивала. Но десять она явно превосходила.

А спустя мгновение…

БАМ-М-М.

«Паккард» влетел в вагончик, и нас швырнуло вперед, а жирафов — в сторону долины, самую опасную из всех возможных. В зеркало у окошка Старика я видел их головы: они замерли над самым обрывом. Весь вагончик со скрипом накренился над бездной — еще чуть-чуть, и он полетел бы вниз.

— Стой! Стой! — закричал Старик.

Я ударил по тормозам. Жирафы слегка выпрямились, но недостаточно. Их бросило в панику. Вагончик затрясся над обрывом — от него машину отделяло одно лишь хиленькое ограждение.

Тем временем Рыжик распахнула дверь «паккарда» и хотела уже выскочить наружу.

— Хочешь нас всех угробить?! Оставайся в машине! — крикнул ей Старик, выталкивая меня из кабины. — Влезь по стенке и позови к себе жирафов, а я попробую выровнять тягач! — приказал он и прыгнул на мое место.

— А может, лучше вы…

— Скорее! Сам знаешь, она меня недолюбливает! Взберись со стороны горы и сделай так, чтобы они подошли к тебе! За поворотом есть съезд, мы почти на месте, но если не выровняем прицеп, то запросто можем и не добраться!

Впервые за все время я заметил на лице Старика страх, так что медлить не стал. Взобрался по стенке дрожащего вагончика со стороны горы и стал звать жирафов — увы, без единой луковицы в кармане. Размахивая свободной рукой, я испробовал все известные мне способы подозвать животных — от «цып-цып-цып» до щелканья языком, каким зовут лошадей, а Старик тем временем дал полный газ. Но вагончик так и не выпрямился, а жирафы не успокоились. В их огромных глазах читался ужас, а тела так и норовили броситься наутек. Я попробовал подражать жирафьему наречию, которое так любил Старик, но голос у меня дрожал. Вагончик зашатался еще сильнее. Старик выжал педаль газа, а я едва не потерял равновесие и сильнее вцепился в край вагончика. Тот ужас, что полыхал в огромных карих глазах жирафов, передался и мне. Я уже не просто говорил с ними, а упрашивал, стенал, умолял — прошу, прошу, доверьтесь мне, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, ИДИТЕ КО МНЕ, прошу!

— Идите ко мне!

И они пошли.

Вес сместился, и вагончик резко выпрямился, спасая нас от смертельного падения.

Если б я мог отцепиться от стенки, я принялся бы обнимать их огромные головы. Но мне оставалось только держаться крепче, пока Старик вез нас вперед, к очередному изгибу серпантина.

На живописной развилке, такой узкой, что тягач едва на ней уместился, Старик затормозил и спрыгнул с водительского сиденья, чтобы перевести дыхание. Я тоже соскочил на землю, но первым делом кинулся в кусты: мочевой пузырь так и распирало от перевозбуждения. Когда я справил дела и наконец застегнул тугие пуговицы на новых брюках, «паккард» нагнал нас. Машина поравнялась со мной, я поймал взгляд Рыжика, а потом она унеслась вперед.

— Поехали, — скомандовал Старик, уже усевшийся на пассажирское место. — Надо мне проверить, как там ее нога, но не здесь.

Я торопливо плюхнулся за руль и вывел тягач на дорогу. Путь еще не окончен. Мало того что нам опять предстояло ехать в гору, так еще и дождик зарядил.

— Между горными пиками есть небольшая база отдыха с парковкой. Два-три участка серпантина — и мы на месте…

Стараясь двигаться неспешно и осторожно по влажной от дождя дороге, я преодолел первый поворот, а потом и второй. Впереди показалась поляна. Но не успели мы к ней приблизиться, как по обеим сторонам дороги я разглядел целую ватагу ребят с лопатами. Заметив их, Старик саданул кулаком по щитку, да так громко, что я аж подпрыгнул. Его губы тронула улыбка.

— Бог ты мой, да это же ГКООС! Они по указке УПСР нам почти весь зоопарк отстроили! Ребята с лопатами состоят в Гражданском корпусе охраны окружающей среды, — пояснил он. — Именно они проводят в жизнь программу Рузвельта по борьбе с Великой депрессией, наравне с Управлением промышленно-строительными работами общественного назначения, привлекающим безработных к строительству различных объектов по всей стране.

Рабочие, которые были немногим старше меня, обкладывали дорогу, ведущую на парковку, камнями и бревнами, а еще одна группа подрезала ветки деревьям и разравнивала землю. Лопаты блестели в слабых лучах солнца, пробивавшихся на поляну сквозь облака. На этой части дороги движение ограничили из-за работ, но сигнальщик, казалось, позабыл о своих обязанностях, уввдев жирафов. А вскоре то же самое случилось и со всеми рабочими. Стоило им заметить наших пассажиров, как лопаты сразу замирали в воздухе, одна за другой, точно по волшебству. Работники толкали локтями соседей и шумно ахали.

Мы обогнули их и заехали на стоянку. Домики и деревянные столы для пикников тут были такими новыми, что в воздухе даже ощущался запах све-жесрубленного дерева. Жирафы высунули головы и начали старательно принюхиваться.

Я остановил тягач под раскидистым деревом неподалеку от базы отдыха. Дождь усилился, а тучи потемнели. Работники с лопатами зашагали в нашу сторону. Мы быстро проверили, что к чему. Я осмотрел вагончик, а Старик — рану на ноге Красавицы. Как по мне, мы еще легко отделались после такой безумной поездочки, но на губах Старика не было и тени улыбки.

Вагончик окружила плотная толпа рабочих. Лица у них были скуластые и смуглые, кто-то был одет в хаки, кто-то — в джинсы, кто-то и вовсе снял майку, некоторые были в шляпах, и каждый что-нибудь да держал в руках: лопату, кирку, молоток. Старик сделал мне знак поднять крышу вагончика, чтобы жирафы могли полакомиться листвой в тени деревьев на потеху зрителям. Я забрался наверх и оттуда увидел такое, что на миг позабыл о своем задании. У подножия горы раскинулась в лучах солнца долина Шенандоа. Такой густой, яркой зелени я не видывал за всю свою техасскую жизнь. Примерно так, пожалуй, представлял себе рай фермер, пострадавший от Пыльного ковша. Примерно так должна выглядеть в его мечтах Калифорния.

— Малец, крышу подними! — крикнул мне снизу Старик.

С трудом отведя взгляд от долины, я откинул крышу, но спрыгивать на землю не спешил, рассудив, что надо еще успокоить жирафов. Однако они обошлись и без моей помощи.

Несмотря на весь ужас, который нам пришлось пережить, — а может, и благодаря ему, — они уже вовсю глазели на зевак, очаровательно покачивая длинными шеями.

Толпа шумно поприветствовала диковинных зверей, а я заметил вспышку камеры. А потом разглядел и Рыжика. Она проворно выхватывала из сумки, висевшей у нее на плече, всё новые и новые одноразовые лампочки-вспышки, чтобы рассеять дождливый полумрак.

Щелк. Щелк. Щелк.

Заметив рыжеволосую красотку, толпа рабочих начала смыкаться вокруг нее все теснее и теснее, пока не подошла слишком уж близко — по моим меркам. Я соскочил на землю, растолкал ребят и встал напротив девушки, широко раскинув руки. Я был готов к недовольству толпы. Но вместо этого на меня накинулась Рыжик.

— Что ты вытворяешь? — прошипела она.

— Ты же сказала, тебе нужна моя помощь, — напомнил я.

Она уставилась на меня, и взгляду нее был почти такой же пламенный, как и цвет волос.

— Мы так не договаривались! Меня спасать не нужно!

— Ладно-ладно! — процедил я и отошел в сторону.

Толпа снова сомкнулась вокруг нее, да так быстро, что я даже потерял Рыжика из виду. Я уже подумывал снова всех растолкать — и пусть себе говорит, что хочет, — когда услышал вой сирены, а вскоре к нам подъехал полицейский штата на мотоцикле с кожаным кофром, прикрепленным к сиденью. На голове у него была шляпа — такие часто можно увидеть у конных полицейских, — а на ногах высокие сапоги. Полицейский притормозил у края толпы и спрыгнул на землю. Рабочие расступились, и он направился прямиком к Старику, даже не удостоив жирафов взглядом. А когда проходил мимо Рыжика, та отшатнулась — да что там, отошла в сторонку, что меня удивило. Одна только полицейская шляпа стоила того, чтобы ее сфотографировали.

Обменявшись с полицейским несколькими фразами, Старик сделал мне знак, что пора уезжать. Я оглянулся, высматривая Рыжика. В толпе я ее не нашел, но когда, повинуясь внезапному чувству, обернулся к дороге, то увидел промельк зеленого «паккарда», уезжавшего прочь.

Спустя несколько минут мы вернулись на Скайлайн-Драйв. Полицейский ехал следом, включив все фары, — не иначе по настоянию Старика. Еще несколько поворотов — и мы выехали из дождевой полосы; я задышал легче, хотя так и не пришел в себя после всего пережитого. Мы спустились в долину и попрощались с горами близ городка Лурей. Там же полицейский, дружелюбно помахав нам, развернулся и уехал восвояси по Скайлайн-Драйв.

Мы сделали остановку у первого же придорожного магазинчика — обшитого вагонкой домика с крохотной бензоколонкой с единственным насосом. Напротив домика стоял какой-то тип в поношенной одежде и широкополой шляпе, сплетенной из тонких веточек с листиками, — видимо, из местных — и привязывал навьюченного мула. Пока я парковал рядышком массивный тягач с вагончиком, дверь магазина распахнулась. На улицу вышел мужчина с окладистой, как у Санта-Клауса, бородой и в комбинезоне — в жизни не видывал такой новехонькой, ярко-синей накрахмаленной одежды. А следом за ним показался белобрысый мальчишка в точно таком же наряде.

— Ну и дела! Чего только в наших краях не увидишь! — хлопнув себя по колену, воскликнул мужчина. — Всамделишные жирафы! У меня в магазине! — Он метнулся в дом и, выскочив с маленькой, как картонная коробочка, фотокамерой, сделал снимок диковинных гостей. — На стенку повешу, прямо посередке! — пообещал он и, приобняв Старика за плечи, повел его в дом.

Мальчишка тем временем пошел подливать нам бензина.

А я сел на подножку тягача и постарался успокоиться. В окошко я видел, как Старик сложил покупки на прилавке и потянулся за бумажником, но продавец жестом его остановил. Потом Старик пожал бородачу руку, что-то быстро написал на почтовой открытке и протянул ему. Зажав под мышками мешки с луком, он вышел наружу с газировкой в одной руке и пивом в другой.

— Держи лимонад, — сказал он. — Ты у нас за рулем. А я, к счастью, нет! — Он положил мешки и, плюхнувшись на подножку рядом со мной, сдвинул на затылок федору и пригубил пива.

Я же пока пить не решался — боялся, что Старик заметит, как у меня дрожат руки. Попытался отвлечь его разговором.

— Вы открытку отправили?

Он кивнул.

— А кому?

— Начальнице.

— Вы же не рассказываете ей о плохом?

— Нет, если можно этого избежать. — Он допил пиво, взял один из мешков, взобрался по лестнице на стенку вагончика и разделил лакомство между жирафами в знак примирения и благодарности.

Рассыпая угощение, он разговаривал с ними на своем излюбленном наречии. Пока наши пассажиры радостно хрустели луком, он спустился и внимательно осмотрел рану Красавицы, сунувшись в боковую дверпу, а потом подошел ко мне и сел рядом.

— Как нога, ничего? — спросил я.

Старик не ответил. Вместо этого он сказал:

— Прекрасная работа, малец, но все-таки зря я на это пошел, только давай без обид. Нельзя было такое от тебя требовать. Я просто не ожидал, что нам встретится объезд, да еще такой, черт бы его побрал… И все же, поверни мы назад… — Он осекся и немного помолчал. — Но теперь-то я уж точно разыщу в Мемфисе опытного шофера на остаток пути.

Хоть меня и била дрожь, в ту секунду я готов был шумно ему возразить. Это ведь не из-за меня мы едва не упали в пропасть, а из-за Рыжика и ее «паккарда». До того, как она в нас влетела, я прекрасно справлялся! Но потом я подумал, что, когда ты оказываешься на волоске от падения в бездну, запоминается лишь страх и ничего больше, и Старик тут не исключение.

«Может, он еще передумает», — сказал я себе, глядя, как хозяин мула выходит из магазинчика.

Я глубоко вздохнул: «В конце-то концов, что может быть хуже падения с горы, которого мы чудом избежали?»

И тут, будто в ответ на сомнительные размышления юного дурачка, мужчина в обносках взвыл:

— А ну верни шляпу!

Кричал он Красавице. Ее длинная шея, почти полностью высунувшаяся в окно, двигалась непривычно дергано и нервно, а из горла доносились звуки, которые я и по сей день вспоминаю с леденящим душу ужасом. Красавица задыхалась.

Шляпа застряла у нее в горле.

Старик мигом вскочил, а владелец магазинчика выбежал на улицу.

— Финеас, будь ты проклят, она приняла твою шляпу за дерево!

Я тоже вскочил и бессильно уставился на шею, которая дергалась туда-сюда. Я не мог поверить своим глазам. Красавица боролась с удушьем, судорожно извивалась, не в силах всунуть голову обратно в вагончик и выпрямиться.

Схватив шланг с водой, протянутый к бензоколонке, Старик открыл его на полную мощь, быстро влез на стенку вагончика со стороны Красавицы и попытался направить струю ей в горло.

— Держи шланг! — крикнул он.

Я схватил его, а Старик сунул его конец бедолаге в рот. Вода текла из шланга бурливой рекой, наполнив огромный жирафий желудок, а потом мощной струей, точно гейзер, забила обратно, вымыв наружу шляпу. Красавица шумно чихнула и продолжила жевать свою жвачку.

Типчик в обносках схватил свой обслюнявленный головной убор и зашагал к мулу.

Старик слез на землю, владелец магазина выключил воду.

Я насквозь вымок и никак не мог восстановить дыхание. Все еще сжимая в руках шланг, я опустился на подножку.

— Фуф! — воскликнул бородач, обводя взглядом поле битвы. — А я уж испугался, что вода шляпу не вымоет, а только дальше загонит! Как так вообще?

Старик плюхнулся рядом со мной, глубоко вздохнул и снова поднялся на ноги. Я последовал его примеру, решив, что мы уже отправляемся. Но нет: он зашагал к магазину.

— Подготовь пока наших красавцев, — пробормотал он. — Мне надо еще пива.

А уже через несколько миль мы снова выехали на Ли-Хайвей. Целый час за окнами мелькали такие красоты — с одной стороны лес, а с другой изумрудно-зеленые долины, — что я даже посетовал на упавшее настроение, которое мешало как следует ими насладиться. Меня по-прежнему трясло, так что когда Старик велел свернуть на автостоянку с бревенчатыми гостевыми домиками, приткнувшуюся на опушке у магистрали, я был даже рад.

Судя по всему, других постояльцев сейчас не было, и после уже ставших привычными восторгов управляющего мы стали осматривать жирафов. Только на этот раз все было по-другому. Старик разглядывал рану на ноге Красавицы куда дольше, чем у магазина, и я наконец понял почему. Повязка на лодыжке была бурой и влажной. Тряска по серпантину растревожила рану, и та начала кровоточить.

— Принеси лук, — устало попросил Старик, а сам достал из кабины черный чемоданчик — подарок ветеринара.

Я встал у боковой лестницы и принялся кормить Красавицу через окошко. Сперва есть она не хотела. Потом взяла луковицу, но только одну. Но я все равно упрямо предлагал ей лакомство, пока Старик осторожно разматывал повязку и втирал в кровоточащую рану снадобье из склянки, а потом вновь накладывал повязку. На этот раз Красавица не стала ему мешать. Тут-то я и понял, чего не сказал мне Старик на подъезде к тому туннелю. В действительности рана была куда серьезнее, чем он раньше меня уверял.

Спрятав чемоданчик за сиденье, Старик сдвинул шляпу на затылок и рассеянно посмотрел на заходящее солнце.

— Доделаешь тут все, малец, ладно? — пробормотал он и, не проронив больше ни слова, зашагал к домику.

Я забрался по боковой лесенке и откинул крышу вагончика. Вид жирафов, спокойно стоящих в своих загончиках, должен был бы меня успокоить. Но когда они устремились ко мне, как тогда, в горах, я снова перенесся в те страшные минуты…

Я на серпантине… Рыжик врезается в нас, жирафов швыряет в сторону обрыва… Я вишу на стенке вагончика и прошу-умоляю-заклинаю этих великанов, чтобы они меня услышали… чтобы доверились мне…

Чтобы подошли…

Отдалились от бездны…

И хотя я крепко держался за стенку припаркованного вагончика и никакая опасность мне не угрожала, ноги у меня дрожали, — как ни крути, когда ты чудом избегаешь смертельного падения с горы, осознание произошедшего потрясает до глубины души. Я заставил себя дышать глубже и вскоре смог разжать хватку. Но вместо того, чтобы слезть на землю, я взобрался наверх. Мне нужны были воздух, небо, компания, пускай я и не мог в этом признаться. Я уселся на перекладине — совсем как накануне, вместе с Рыжиком. Только в этот раз жирафы не бодали меня, требуя лука, а подошли ко мне почти вплотную, как подходили друг к дружке в ту первую ночь на карантинной станции. Они окружили меня, и рядом с такими гигантами впору было бы перепугаться, ощутить себя крошечным, но нет: их внушительное присутствие подарило и мне чувство уверенности, спокойствия, желанной безопасности — трудно было описать это ощущение, но еще труднее оказалось ему противостоять.

И я не стал. Меня переполнила такая нежность к этим созданиям, что я не смог ее сдерживать.

«Это же просто животные, — проворчал папин голос у меня в голове, — а ты уже не дите малое».

«Но они же подошли ко мне тогда, в горах! — подумал я. Эта мысль не давала покоя. — Они же подошли! И мы выжили!»

Ночка выдалась лунная, и луна сияла так ярко, что было светло как днем! Жирафы потянулись к веточкам, а я стал наблюдать и слушать, как они сперва пережевывают листочки, все медленнее и медленнее, а потом переключаются на жвачку. Я разлегся на перекладине, разделявшей их загончики. Окружающее убаюкивало меня: и безмятежные великаны, и притихший лес, и свет огромной желтой луны, видневшейся сквозь ветки. Я так долго любовался этой самой луной и до того проникся окружающим умиротворением, что, к своему стыду и удивлению, задремал.

Следующее, что я помню, — как подскочил во тьме от громкого треска: жирафы лягались так сильно, что могли бы проломить вагончик. Почуяв какую-то угрозу, они решили, что надо себя защитить.

Собравшись с духом, я выглянул наружу. Внизу бродил медведь. Он обнюхал колеса вагончика, а потом встал на задние лапы, а передними наотмашь ударил по стенке пульмана.

Жирафы точно обезумели. Красавица так за-брыкалась, что я испугался, как бы она не пробила дыру в деревянной обшивке, но медведь даже не вздрогнул. Я всмотрелся в темноту, выискивая, чем бы его отогнать; подумал и о том, что надо бы спрыгнуть вниз — вдруг это его напугает. Но, учитывая, что это была первая в моей жизни встреча с медведем, я все никак не мог решиться. И когда я уже собрался завопить во все горло, чтобы нагнать на пушистого дьявола ужаса, пока жирафы ничего не переломали, я увидел вспышку — и глаза заволокло белой пеленой.

На пару мгновений я ослеп — да и медведь, видать, тоже. Услышав, какой уносится прочь, врезаясь в мусорные баки, я покрепче схватился за стенку вагончика, чтобы не упасть. А когда зрение восстановилось, в лунном свете я увидел Рыжика: она открутила лампочку от фотоаппарата — та тихонечко скрипнула, — а потом несколько раз подбросила ее на ладони, чтобы та остыла. Можно было подумать, что девушка пришла прямиком с чаепития.

Все еще часто моргая, я спрыгнул на землю, чтобы проверить, сильно ли пострадал вагончик. И верно: вдоль стенки пробежала длинная трещина. То-то Старик обрадуется. Я снова взобрался на перекладину, чтобы только не пересекаться с Рыжиком.

— Она пыталась пнуть медведя прямо сквозь стенку! — шумно прошептала девушка. — Они вообще целы?

Я промолчал, а жирафы вновь подошли ко мне.

— Мне очень жаль, что я влетела в вас на серпантине, — прошептала Рыжик чуть громче.

Тут-то меня и прорвало: я излил на нее всю свою ярость и страхи, накопившиеся за весь день.

— Из-за тебя мы чуть не разбились! — прошипел я. — С управлением я бы справился, если б не ты!

— Не кричи на меня! — прошептала она.

— А я и не кричу! — шепнул я в ответ.

Еще как кричишь! — возразила она тоже шепотом.

Мы с ней одновременно покосились на домик Старика.

Она вздохнула.

— Наверное, ты прав: я заслуживаю, чтобы на меня кричали, — сказала она еще тише прежнего. — Мне очень, очень жаль, Вуди. Честное слово. Ты и жирафы… Вы были восхитительны. Можно мне тоже забраться?

Не дожидаясь ответа, она положила камеру и вскарабкалась на перекладину, сев ко мне лицом — в точности как накануне, только на этот раз я отодвинулся как можно дальше. Жирафы подошли к нам — так близко, что коснулись наших ног. Даже сквозь ткань брюк я почувствовал их тепло, его же наверняка чувствовала и Рыжик, и от мысли об этом ярость моя начала улетучиваться.

— Я задремал, — признался я неожиданно даже для самого себя. — Хотя обычно не сплю.

Рыжик нахмурилась.

— Что? Как же ты без сна?

Я не горел желанием рассказывать ей о своих кошмарах. И потому просто пожал плечами.

— А я вот люблю поспать! — призналась она. — Лучше, чем сон, только бодрствование! Если оно приятное!

Мы немного посидели в тишине, а потом Дикарь отступил назад на полшага, высматривая веточку, которую еще не успел объесть. Рыжик заерзала, и я решил, что она собралась спрыгнуть на землю.

Но вместо этого она опустила ноги в вагончик и соскочила вниз, прямо к Дикарю, с глухим стуком ударившись ногами об пол. Впрочем, мне показалось, что это меня ударили по голове — до того я был потрясен случившимся. Рыжик приземлилась на мягкий моховый настил и утонула в нем по колено. Копыта Дикаря оказались совсем рядом с ней, а до больной ноги Красавицы оставалось всего несколько дюймов. В голове моей — шумно, точно хлопушки, — загремели наставления Старика: «Они ведь даже не понимают, какие огромные… Могут тебя полюбить, как маму родную, а потом руку или ногу тебе сломать…»

— Погляди-ка, какая тут обивка на стенах, — прошептала Рыжик. — Да тут уютнее, чем у меня дома!

— Ты что творишь? — прошипел я.

— Мне хотелось узнать, каково им тут, — для моего эссе! Он бы не стал возражать, я знаю!

Дикарь переступил с ноги на ногу и отошел от Рыжика, а Красавица уже начала раскачивать головой — она так уже делала, прежде чем напасть на Старика. Кажется, Рыжика ждала та же участь. Я хотел ее предупредить, но слова застряли в горле. Рыжик потянулась к ней левой рукой и прикоснулась к тому самому пятнышку в форме сердечка на боку, которое я трогал на карантинной станции. А потом легонько тронула Дикаря правой и стала ласкать их обоих одновременно. Красавица перестала качать головой, а Дикарь аж задрожал от удовольствия.

— Однажды я непременно отправлюсь в Африку, — продолжала Рыжик, лаская и лаская зверей. — Этим-то все и закончится, вот увидишь! — Она посмотрела на меня. — Как бы мне выбраться отсюда… Ах вот что! — Она открыла боковую дверцу и без труда вышла наружу, улыбаясь так, точно только что гладила парочку щенят.

Я тоже слез и крепко запер за ней дверцу, борясь с желанием упросить ее никогда, никогда больше так не делать, вот только едва ли она нуждалась в моих наставлениях — после такого-то поразительного успеха.

— Вуди, а ты рассказал мистеру Джонсу обо мне после той аварии?

Я едва не пропустил ее вопрос мимо ушей.

— А? Нет.

— Ну и хорошо! Давай пока подождем со знакомством… учитывая все обстоятельства. Предпочту пока остаться в тени. — А потом она поцеловала меня в щеку — и тут я застыл как вкопанный, — схватила свою камеру и исчезла в домике.

Для пересменки было еще рановато, но всего через минуту Старик появился на крыльце домика. Поправив подтяжки, он сощурился от лунного света.

— Что-то проснулся и никак не могу уснуть. Как там наши красавцы, нормально? Я слышал какой-то шум.

— Медведь приходил, — сообщил я, закрывая спиной трещину на вагончике. — Но потом убежал.

— Медведь? — переспросил он и, достав пачку сигарет, уселся на подножку. — Он не вернется. Иди поспи. На рассвете разбужу.

По пути к домику я решил, что покажу ему трещину завтра, если он сам ее не заметит. А пока хватит с меня — денек и так выдался не из легких.

Стоило мне только зажмуриться, надеясь хоть немного поспать без кошмаров, как перед глазами вновь появился медведь, и я снова почувствовал тепло губ Рыжика. Невольно я задумался: а кто опаснее, медведь, жирафы или рыжая девушка в брюках и с камерой через плечо?

^POSTCARD^

8 окт. 38-го

КОМУ: миссис Белль Бенчли

Зоопарк Сан-Диего

Сан-Диего, Калифорния

ГОРЫ ПРЕОДОЛЕЛИ БЕЗ ПРИКЛЮЧЕНИЙ. ПРАВДА, ЖИРАФЫ ЖВАЧКУ ЖЕВАТЬ ПЕРЕСТАЛИ, НО СТОИЛО НАМ СПУСТИТЬСЯ — И ВСЕ НАЛАДИЛОСЬ.

Р.Дж.

— …Мистер Никель?

В дверях стоят Рози, Грязнуля и медсестра.

— Можно нам войти? — спрашивает медсестра.

— Надо же, научились вежливости! — замечаю я, опуская карандаш.

— У него сердце останавливалось, говорю вам, — бормочет Грязнуля.

— Дэрил сказал, у вас был приступ. Как вы сейчас себя чувствуете?

— Здоров как бык, свеж как огурчик! — отвечаю я, поглядывая на Красавицу.

Та насмешливо фыркает, уставившись на Грязнулю.

Грязнуля вскидывает руки и покидает комнату. Медсестра приближается ко мне, замеряет пульс, прослушивает сердце — и тоже уходит.

А вот Рози и не думает оставлять меня в покое.

— Золотце, что случилось? Я никому не расскажу.

Я не отвечаю, только молча возвращаюсь к заметкам. Рози вздыхает и тоже уходит, стиснув на прощание мое плечо.

Но потом я вновь слышу тихий перестук костей для домино и, обернувшись, замечаю на краю кровати юную Рози.

— Игру и историю, — требует она. — Что у нас дальше? А, знаю! Сейчас мы познакомимся с Моисеем, правильно?

Сердце сжимается у меня в груди.

— Ох, золотце… зачем же вы так себя доводите?

«Неужели у тебя никогда не было истории, которую надо успеть рассказать, пока еще не стало слишком поздно?» — думаю я, потирая сердце.

«Но вы ведь мне ее уже рассказали», — напоминает она.

«Нет, не до конца, да и потом — ты совсем не она».

— Я должен ей рассказать, — говорю я вслух.

Но меня слышит одна только моя пустая комната.

Оборачиваюсь к своей драгоценной Красавице. Она по-прежнему за окном, мирно поводит языком в воздухе. Так что и я, облизнув кончик карандаша, продолжаю путь.

«Балтимор американ»

9 октября 1938 года

НИЗКИЙ МОСТ!