Палящее солнце и отсутствие возможности находиться вблизи морского побережья в сорокаградусную жару — едва ли не единственные причины, по которым в дневное время суток большая часть населения Испании хотела бы покончить жизнь самоубийством. Ночью в этой кишащей пестрыми красками громкой стране находиться куда приятнее и интереснее, чего уж точно нельзя было сказать про безопасность.
Доисторические постройки здесь шли рука об руку с современной архитектурой, добавляя шарма и духа простой житейской бытности. Знаменитая «Санта Барбара» со своей античностью и почти на грани с вымыслом голубая морская гладь привлекали, манили, завораживали.
Жизнь била ключом. Никто не собирался стоять на месте, желая заполучить все и много больше. И как же часто люди теряли рассудок, не имея божественного наследия, которое давало бы им возможность проглотить все, чего они когда-то возжелали.
Добро пожаловать в Аликанте — город, в котором все начиналось для Дамиана Бланко и, по неведомому для него предчувствию, здесь же и должно было закончиться.
Для него ли? Возможно. Для кого-то другого? Абсолютно точно.
— Ваш кофе, señor.
Чашка, мягко поставленная на стол, привлекла внимание парня и вернула его к реальности. Тот мотнул головой и несколько раз моргнул, отогнав наваждение, нашедшее от свинцовой тяжести мыслей.
Следующее, что привлекло его внимание, но лишь на мгновение — молодая официантка, задержавшаяся у столика. Она была вполне неплоха внешне, однако, все, чем он удостоит ее позже — хорошие чаевые.
Бланко коротко кивнул, и девушка молча ретировалась.
Жизнь Дамиана была окрашена в кроваво-красные оттенки, увы, не из-за страстного испанского колорита. От испанского в Бланко была разве что внешность: брюнет, с ниспадающими на лоб хаотично уложенными волосами, заросшей щетиной на скулах, и пустыми, темно-карими, почти черными глазами, которые Дамиан часто прятал за солнцезащитными очками в тонкой оправе — солнце его слишком слепило, хоть парень и был буквально рожден на нем.
Он наконец пригубил кофе и прикрыл глаза. Шум морского прибоя, рядом с которым парень расположился в небольшой кофейне, успокаивал. Это были те немногие секунды, когда Дамиан расслаблялся и выдыхал, немо открывая морю свою душу.
Душу, погрязшую в чужой крови, как и его руки.
— Я знал, что найду тебя здесь, — прорезал идиллию мужской голос, пока его владелец приземлялся напротив Бланко.
— Жаль, что я слишком очевиден.
Дамиан снова сделал глоток и вернул чашку на стол.
— Не расстраивайся, Бланко, ты очевиден лишь для меня, — по-доброму ухмыляясь, произнес нежданный посетитель, и, по совместительству, лучший друг Дамиана. — О чем думаешь?
— О том, что хочу поскорее выйти из игры, Ману, — парень снял очки и потер переносицу. — Надоело.
— Говоришь, как дед старый, — усмехнулся Мануэль.
— Дело не в старости. Устал я от этой паршивой работы, которую в последнее время подкидывает Эрнандес. Тебе не кажется, что он обезумел?
— Какая разница, если он готов отвалить за работу приличную сумму. Не считаешь?
Бланко нахмурился.
Для него не явилось новостью, что Мануэля Кастильо волновали лишь деньги. Как и Дамиана когда-то. Ключевое слово — когда-то. Сейчас же Бланко, словно кот, наигравшийся с мышами и напившийся отборного молока — был сыт и убийственно спокоен.
Опустошен.
Мануэль же, напротив, желал все больше и больше, не боясь, что однажды может подавиться жизнью, которую пытался варварски проглотить со всеми ее пороками. Друг его не осуждал, но был убежден — всему есть предел. Особенно для них.
— Когда-то считал, — подтвердил Дамиан. — Это последний раз. Я ухожу.
Кастильо замолчал. Он был ровесником Бланко и также часто сходились их мысли, хоть и не в этот раз, а вот внешне сходств не имелось никаких. Первый был немного выше, худощавым, с острыми чертами лица блондином, зеленые глаза которого, словно лисьи, сужались, если он о чем-то серьезно раздумывал, как сейчас. Люди от такого его взгляда испытывали дискомфорт и, своего рода, страх, но никогда не Дамиан — ему уже давно не было известно, что это за чувство.
— Ты ведь понимаешь, что тебя никто не отпустит так просто? — наконец лениво, даже немного скучающе заключил Мануэль, устремив свой взгляд на море.
Дамиан понимал.
Он знал, что после всего, что совершил, не сможет остаться в тени.
Его не мучали угрызения совести за убитых, нет. Как минимум потому, что это были грязные, жадные до мозга костей аристократы, набивающие брюхо дорогим алкоголем, а нос — отравляющими разум дорожками, в безумии от которых избивали своих подчиненных, насиловали женщин, детей. Убийство таких дарило едва ли не облегчение, хоть Бланко и сам проповедником примерной жизни не являлся.
Он знал. Но у него не было выбора. С самого рождения.
— Если хочешь бороться со злом, Дамиан, — что-то деревянное со свистом столкнулось с лопатками подростка и тот упал. Отчаянный крик прорезал подвальную тишину. Запах крови перемешался с вонью сточных вод. — Запомни: ты сам должен быть злом.
Его взрастили наемным убийцей, запрограммировали на кровопролитие самыми разными, леденящими душу от ужаса способами. Только деньги и грязь в виде зазнавшихся отморозков, которую за эти деньги по указаниям босса убирал Бланко — весь код его программы.
— Пожалуйста, пожалуйста… — хриплый, надломленный всхлип сорвался с разбитых губ. — Я не…
— Недостаточно, — грубый, почти животный оскал и окурок, вонзающийся в и без того изувеченное многочисленными ссадинами плечо. — Ты недостаточно выдохся, чтобы научиться выживать, сынок.
В последнее время парень подозревал что-то неладное. Конрадо Эрнандес — босс Дамиана — стал слишком настойчив. Он перестал вдаваться в подробности жизни людей, которых необходимо было убрать, и это настораживало. По сути, это и стало причиной, по которой Бланко решил покончить с работой палача, но озвучивать этого не стал даже лучшему другу.
Взгляд Дамиана устремился туда же, куда Мануэля.
— Когда-нибудь, Дамиан, ты убьешь меня, — мужчина придавил носком начищенной туфли распахнутую и обездвиженную ладонь мальчика. — Но перед этим ты поймешь, что я подарил тебе нечто ценное…
Нехорошее предчувствие оседало на задворках подсознания.
— Необычайную злость, которая никогда не будет спать в твоей душе. И отсутствие страха перед чем-либо, перед кем-либо, когда ты будешь своими собственными руками отнимать чужие жизни.
Средиземное море тем временем штормило, предзнаменуя неспокойные времена.