Наши гости

СУРОВЫЙ "БОЙ"

Солнце еще только взошло, а я уже думал о полдне. Ведь в полдень мне надо было в старую крепость. Я, конечно, мог не идти, но Джеренка… Все утро я только и думал об этом, ругал себя: "Ну зачем только я сказал Джеренке, что согласен драться с ее двоюродным братом?" Верно говорят: "Язык мой — враг мой…" Но ведь еще не поздно, может, все-таки не ходить туда, в крепость? Нет, так не годится. Пойду, даже если этот Ата изобьет меня. Я мужчина. Чем трусить, уж лучше на один тумак больше получить. Иначе мне всегда придется стыдиться и краснеть…

А солнце, не обращая внимания на меня, ползло вверх по небу. Приближался полдень. Делать было нечего, я отправился к старой крепости. Шел медленно. К чему мне было спешить? "Ничего, — успокаивал я себя. — Если этот Ата — чемпион в драках, то ты, Базар, чемпион в беге. В классе никто быстрей тебя не умеет бегать. Когда ты хочешь, ты можешь догнать бегущего верблюда и схватить его за хвост. На самый худой конец, можно будет и удрать". С такими мыслями я приблизился к крепости. Вот уже видны на холме развалины Алтын-тепе — так называется эта старинная крепость. Не доходя до каменной ограды, я решил подползти к ней по-пластунски и заглянуть в проем. А вдруг этот Ата устроил засаду? Внезапно выскочит и кинется на меня. У нас в ауле даже самый отчаянный драчун не станет бить в лицо или в живот. Это неписаный закон у наших мальчишек. Если после драки на лице появляются синяки или будет расквашен нос, то еще неизвестно, кому будет хуже — побежденному или победителю. Придет такой разукрашенный мальчишка домой, и все догадаются, что он дрался. И начнется: "С кем да почему". Не известно еще, кому больше достанется — тому, кто с синяком, или тому, кто этот синяк подставил. Попробуй-ка посмотреть в глаза матери мальчишки, которого ты побил.

Я пришел к такому решению: если Ата сам не будет нападать, то не драться. Чего нам драться? Правда, Джеренка говорила, что, если он не подерется, у него руки чешутся. Ну ладно, предложу ему перемирие. А если он не захочет, что тогда? Тогда надо будет придумать какую-нибудь хитрость. Главное — не теряться.

Я подполз к ограде и потихоньку приподнялся, чтобы заглянуть внутрь крепостного двора. Мне казалось, что Ата уже давно пришел и поджидает меня. А Джеренка стоит рядом с ним, словно его секундант. Но в крепости было пусто. Остановился и прислушался, не слышно ли каких шорохов. Но и слышно ничего не было. Я вошел за ограду, осторожно оглядел развалины стены, заглянул в пещеры. Нигде никого. Я пробовал кричать, свистеть, никто не отозвался. И только тогда я поверил, что Ата еще не пришел. Мы должны были встретиться в полдень.

Полдень легко узнать. Тень равна ровно трем ступням. Я встал на ровном месте и измерил собственную тень, она удлинилась до трех с половиной ступней. Значит, полдень миновал. Увидев, что "враг" отсутствует, я успокоился. Уперся руками в бока и стал расхаживать по крепостному двору, который, если стоять прямо посредине, напоминает плоскую деревянную миску. Весь вид мой сейчас напоминал пальвана, который расхаживает с важным видом перед публикой, воображая, что никто не решается вступить с ним в поединок. Дальше — больше: я уже чувствовал себя сильным и смелым, которому не было равных. "Легко ты отделался от меня, Ата! Эх, если бы ты сейчас попался мне в руки, я бы знал, что с тобой сделать!" Ворча, я почесал свои ладони. "Придется уходить ни с чем", — с сожалением вслух произнес я, словно кто-то мог слышать меня. На самом же деле я был рад, что все окончилось без боя. Я был доволен самим собой. Я-то доказал, что я не трус и при Джеренке мог спокойно чувствовать себя. Представил себе, как при встрече гордо скажу ей: "Где же этот твой хваленый двоюродный братец, который одним пальцем может меня через крепость перебросить?! Ты поняла теперь, кто из нас трус?" И вдруг в мою душу закралось сомнение. Разве я не знаю эту противную Джеренку? Она ведь может и такое заявить: "Мы пришли, а тебя не было". Как я смогу доказать ей, что в назначенный час приходил в крепость? Что же, мне тут сидеть, пока не появится какой-нибудь свидетель? Да я уже и проголодался. Дедушка, наверное, пригнал верблюдицу, мама подоила ее. Скоро пора обедать. Нет, надо придумать что-то такое, против чего Джеренка не могла бы спорить. Вдруг мой взгляд упал на колонну разрушенного дворца. Я быстро пришел к решению: нужно оставить надпись на колонне. Отличная мысль! Я схватил острый обломок кувшина и подошел к колонне. Но тут я вспомнил, как учительница Шекер говорила: "Надо охранять памятники старины. Нельзя их портить. Это бесценное наследство прошлых веков нашей Родины". Значит, если я нацарапаю надпись на колонне, я испорчу памятник. Что же делать?

Я сел на землю возле колонны, сидел и думал, но ничего лучшего, чем надпись, придумать не мог. Только на чем сделать эту надпись? Я еще раз обшарил взглядом пустынный двор крепости. Вот, кажется, то, что мне нужно. Неподалеку виднелась полузасыпанная землей какая-то плита. Я быстро откопал ее и принялся за работу. Вскоре на обломке плиты появилась надпись: "Базар — 1, Ата — О". Я остался доволен. Это было справедливо. Ведь даже в спортивных соревнованиях поражение засчитывают тому, кто не явился на встречу.

Я отошел на два шага и прочитал надпись. Потом прочитал ее с расстояния в пять — десять шагов. Но когда я влез на ограду крепости и попытался прочитать надпись оттуда, то ничего не мог разобрать. На земле валялась обыкновенная плита, каких полно вокруг, даже нельзя было догадаться, что на ней что-то написано. Я вернулся и принялся углублять буквы. Но все равно с ограды их видно не было, они сливались с серой поверхностью плиты. Тогда я подобрал осколок красного кирпича и обвел им все буквы. Теперь надпись можно было прочитать даже с ограды крепостного двора, конечно, если внимательно поглядеть на мою плиту. Я еще немного полюбовался своей работой, спрыгнул с ограды и пошел по крепостному двору. Мне хотелось перед тем, как отправиться домой, еще раз пройти мимо своей плиты с надписью. Вдруг послышался какой-то голос. Я вздрогнул от неожиданности, потому что голос был не похож на человеческий, будто голос привидения. И долетал он, казалось, откуда-то из пещер, которых много в старой крепости. Как тут было не испугаться? Я со всех ног бросился к пролому в ограде и тут увидел Джеренку. Она восседала на своем ишаке возле входа в крепость. Я даже не мог себе представить, что способен так обрадоваться при виде этой вредной девчонки. Но все равно даже самая вредная девчонка лучше, чем привидение.

— Эй! — закричала Джеренка, и эхо разнесло ее крик по пещерам. Теперь я понял, почему голос в крепости показался мне нечеловеческим. Я обрадовался Джеренке, но тут же подумал, что вряд ли она явилась одна, наверное, ее двоюродный братец Ата тоже где-нибудь поблизости, прячется где-нибудь за оградой. Это было не очень приятно. Они войдут во двор, прочитают мою надпись, и зловредная Джеренка скажет: "Ах ты хвастун, Базарчик! Ты уже записал себе победу. Хотел легко завоевать славу. Теперь попробуй завоюй ее в бою!"

Я огляделся по сторонам, но не увидел никого, кроме Джеренки и ее дремлющего ишака. А тем временем сама Джеренка защебетала:

— Меня послал Ата. Он сказал: "Передай Базару, пусть он простит меня". Он сказал, вчера, как только приехал к нам в гости, он подрался с одним мальчишкой, и его теперь не выпускают из дому. Он сказал…

— Да перестань ты тараторить, а объясни все как следует. Заладила "он сказал, да он сказал". Лучше скажи, собирается твой хваленый двоюродный братец драться или нет?

Я понял, что Ата не явился и опять расхрабрился.

— Честное слово, он не обманывает. Отец не выпускает его из дому…

— Трус он, вот кто! — закричал я. — Он и в самом деле просил простить его или это ты придумала?!

— Клянусь хлебом, он так сказал. Скажи, сказал, пусть он простит меня…

— Ну, раз он умолял, придется простить его, — важно сказал я. — Вот что, сейчас же отправляйся к нему и передай ему мое условие. И не тараторь, как сорока, а объясни ему попонятнее: пусть он перед ребятами признается, что он струсил:

Джеренке, видимо, не понравилось мое условие. Она нахмурилась:

— Еще чего! Не буду я ему так говорить… Он все равно победит тебя! Завтра!

— А я его ждал сегодня! — сказал я и нарочно показал рукой на плиту с надписью. Джеренка увидела надпись, сердито посмотрела на меня и, ничего больше не сказав, умчалась на своем ишаке.

Хоть Джерен и сказала, что приведет своего брата, я не был уверен, что Ата завтра явится в крепость. Скорей всего он никогда не придет. Наверняка ему не хочется драться. Если бы он собирался драться, он не просил бы прощения…

Назавтра я все же снова отправился в крепость. Но теперь я был похож не на человека, идущего на бой, а на туриста, собравшегося на экскурсию по историческим местам. Мне хотелось еще раз прочитать надпись, сделанную моей рукой. Шел я в веселом настроении. Сунул прут в нору крота. Наступил нечаянно на муравейник, перепрыгнул через него. Если успеешь быстро отдернуть ногу, муравьи не взбегут на нее, а стоит замешкаться, как они залезут и искусают… Настроение у меня было хорошее, потому что я шел смотреть на надпись, свидетельствующую о моей победе. Чем больше я о ней думал, тем значительней она мне казалась. И вот почему. В субботние и воскресные дни в Алтын-тепе приезжает на экскурсию много людей. Мне казалось, что и сейчас там должно быть полно народу. Пионеры в белых пилотках из лагерей читают надпись и спорят между собой. Засыпают вопросами молоденькую пионервожатую. Она же, совсем как учительница истории, объясняет им: "Эта надпись очень древняя, мне кажется, что она сделана в таком-то веке до нашей эры".

Погруженный в такие мысли, я не заметил, как дошел до крепости. И тут же все мои мечты развеялись, настроение испортилось. Прямо напротив меня восседал на ишаке Джеренки Ата. Сзади него, словно кузнечик, прилепилась Джеренка. Ох и вид был у этого Ата! Он взобрался на самое высокое место в крепостном дворе и смотрел на меня, приложив ладонь козырьком к глазам. Ну прямо-таки богатырь, не хватает ему только щита и меча. И сидит-то он на ишаке по-особенному, красиво.

Не доходя до него, я остановился. И хотя коленки у меня дрожали, я старался не показать виду. И в самом деле, нельзя же показывать противнику, что ты боишься его. Тогда он и вовсе загордится. А сам я потихоньку поглядывал на его кулаки. Но он не сжимал руки в кулаки. Так что нельзя было разобрать, какие они у него. Но, конечно, не с дыню. И глаза не красные. А вот уши… С ушами я не ошибся. Он был ушастый. Уши его топорщились, словно надутые паруса. Чувствовалось, что этим ушам немало пришлось перетерпеть. Видимо, их крутили и вытягивали. Причем они были красные, словно их выкрасили. Может, красными они казались от солнца, а может, и всегда были такими. И еще одно отличие было у Ата — между правой бровью и волосами отчетливо был виден шрам от чего-то круглого. Я подумал, что это, возможно, клеймо, поставленное ему за его озорство. Он смотрел на меня, а я на него. Так мы стояли некоторое время, глядя друг на друга. Он на своем ишаке, а я на своих ногах. Наконец Ата первым проговорил:

— Ну, здравствуй!

Честно говоря, мне почему-то стало немного смешно. Совсем не был Ата похож на драчуна, у которого всегда руки чешутся, такой вежливый. Он не считал унижением для себя поздороваться первым. И сказал он "здравствуй" с достоинством. А я что? Разве я должен быть хуже? И я так же коротко ответил:

— Здравствуй.

— Гмм! — будто промычал Ата. Мне показалось, что этим он выразил свое недовольство. Так и вышло.

— Это ты тот самый Базар-болтун? — спросил он насмешливо.

Вот тебе и кличка. Я разозлился. Меня никто еще не осмеливался называть болтуном. Лицо мое вспыхнуло, словно мне влепили оплеуху. От неожиданности я даже не нашелся сразу, что ответить. Крикнул:

— А ты кто?.. Ты Ата-хулиган?

Он даже внимания не обратил на то, что я назвал его хулиганом. А ведь это было похуже, чем болтун. Напротив, он еще больше распрямился в седле:

— Это ты приносишь в класс богомолок и пугаешь девчонок?

"Тоже мне еще, нашелся защитник девчонок". Я рассердился и закричал:

— А это ты болтаешь, что лежал в паршивой больнице и там выучился разным приемам?

Кажется, вопрос мой попал в цель. Он отвернулся от меня и недовольно глянул на Джеренку, которая сидела позади него. Словно хотел сказать: "Это ты ему все разболтала? Откуда он может знать, что я болел паршой? Кто тебя просил раскрывать мою тайну?" А я даже услышал, как он зашипел на нее: "Сколько раз я говорил тебе, чтобы ты не совала свой нос в мужские дела!" Я был рад, что он рассердился на Джеренку. Мне даже захотелось сказать ему: "Теперь ты видишь, что она самая настоящая ябеда? Она мне о тебе еще много чего другого рассказала!" Но подумал, что мужчине не полагается равняться с девчонкой, и я решил преподнести все иначе.

— Я и еще много чего о тебе знаю. Знаю, что ты закончил четыре класса и три школы…

Ата помолчал, потом кивком головы указал на надпись:

— Твоя работа?

Моя надпись сверкала на солнце, как и вчера. По голосу Ата я понял, что ему эта надпись очень не понравилась. Не успел я ему ничего ответить, как он резко приказал:

— Немедленно сотри!

Нет, вы посмотрите на него, он еще и приказывает. Если бы он сказал это другим тоном, попросил бы у меня прощения, может быть, я бы еще и подумал, стирать ее или нет. А если он приказывает…

— И не подумаю!

— Сотрешь!

— Не сотру!..

Он спрыгнул с ишака. Подойдя ко мне поближе, он сжал кулаки. Я еще раз поглядел на них — теперь уже вблизи. Ничего страшного в них не было. Даже если положить их на весы, не думаю, что они перетянут мои. Но тем не менее Ата вообразил себя чуть ли не дивом. Спросил меня, как спрашивают друг друга дивы в сказках, когда собираются сражаться:

— Выбирай: будем драться или стреляться?

Может, он думал, что я не знаю сказок, но я ответил, как отвечают сказочные дивы:

— Стреляются пусть наши деды, будем драться!

Ата засучил рукава. И я стал засучивать рукава. Ата закатал штанины до колен. Мне этого не надо было делать. Мне не грозило запутаться в собственных штанах, — я был в спортивных шароварах. Ата плюнул на свои ладони. Я тоже потер руки. Оба мы были готовы к схватке. Однако никто из нас не решался начинать первым.

Но Джеренка, как только Ата слез с ишака, сразу же перебралась на его место в седло. Чувствовалось, что ей не терпится поскорее увидеть драку. Наконец она не выдержала:

— Ну что вы стоите, словно драчливые петухи, а сами не деретесь!

Ата, не отрывая от меня глаз, ответил:

— Пусть он первым начинает!

Я тоже сказал:

— Нет, пусть он первый!

Вполне возможно, что мы разошлись бы, так и не подравшись. Я, например, был согласен на такой исход. Мне кажется, что и Ата не прочь был пойти на перемирие. Но разве же Джеренка упустит возможность стать свидетельницей бесплатного представления? Я даже и не заметил, когда она спрыгнула с ишака. Прибежала и своим прутиком прочертила линию между мной и Ата:

— Кто смелый, тот пусть перейдет через эту черту.

Я разозлился на Джеренку пуще прежнего. Что она думает, эта черта — граница, что ли? Я подошел и плюнул на эту черту. Ата не понял этого. Он решил, что я плюнул в его сторону. Он тоже подошел и плюнул в мою сторону. Тогда я пнул ногой черту, проведенную Джеренкой, решив, что теперь-то он поймет. Вот тут-то я немного поторопился. От злости нога моя чуть-чуть перешла через черту. Джерен, которая воображала себя судьей, заметила это.

— Перешел, он перешел через черту! — закричала она и обвела палкой след моей ноги.

Ата тоже не хотелось оставаться в долгу, он тоже пнул пяткой в землю на моей стороне. Потом и я пнул, потом он… Мы подняли целый столб пыли. Не то что черту, мы даже друг друга не видели. Нечаянно наши животы столкнулись. Потом мы стали толкаться грудью. Потом Ата, видимо, надоело толкаться, или, может, Джерен ему что-то сказала: он схватил меня за талию. Я схватил его за шею. Потом я улучил удобный момент и тоже обхватил его за талию. Так начался наш бой. Бой был хоть и суровым, но справедливым, честным. Оказывается, у страха глаза велики, и страшно было до тех пор, пока сражение еще не началось. Мы долго кружились на месте, вцепившись друг в друга. И не падали, и не валили друг друга. Я все ждал, когда же он наконец применит приемы, которым обучился в кожной больнице. Мне очень хотелось, чтобы он один за другим использовал все приемы, которые знал. "Пусть я буду побежден, но зато чему-то научусь", — думал я. Но сколько я ни ждал, ничего не дождался. Видимо, он и приемов-то никаких не знал. Только кружил на одном месте. Я понял, что если я сам что-нибудь не предприму, наша борьба будет продолжаться очень долго. "Постой-ка, я сейчас тоже покажу тебе свои приемы". Правда, у меня приемов было мало. Слишком мало. Но верные. Подножка, подброс и третий — перекидывание через спину. Но каждый из них надо было применить умело. Например, для того, чтобы подсадить противника на бок, а потом перекинуть его через плечо, он должен быть несколько легче тебя. А Ата по сравнению со мной и потолще, и кости у него потяжелее. А чтобы дать подножку, надо своей ногой притянуть ногу противника. Видимо, Ата тоже знал этот прием. Он присел, словно гиена, и не давал возможности приблизиться к его ноге. А если даже и просунешь ногу меж его ног, все равно, для того чтобы дать подножку, надо хитрость применить. Потому что, когда нога уже зацеплена, оба противника вынуждены распрямиться. У обоих одновременно по одной ноге отрывается от земли. И тогда надо стараться навалиться на противника всей тяжестью. У кого поясница слабее, тот и падает первым. Я выбрал удобный момент, занес свою ногу за его правую ногу. Только Ата склонился, как я резко отдернул свое тело. Он рухнул, словно канар с сеном. И я быстренько уселся на его живот…

Каждый раз, когда Ата хватал меня за пояс и приподнимал, Джерен весело и радостно хлопала в ладоши, предвкушая победу, вертелась вокруг нас. Но сейчас, когда я свалил его, ей это вовсе не понравилось, она начала кричать:

— Карам, карамит, карамит… Подножек не давать!..

Ну спрашивается, откуда девчонка может знать про карам? Мне захотелось крикнуть ей что-нибудь такое, чтобы она больше рта не раскрывала. Смотрю, а Ата смеется. Ну да, лежит подо мной, а сам смеется. От злости я засопел:

— Что, поражению своему смеешься?

— Но мы ведь не уславливались давать подножек.

— У войны только одно условие — побеждать. Уж лучше ты признай свое поражение.

— Нет, ты лучше мне скажи: мы с тобой сейчас деремся или боремся? А то я засомневался.

Честно говоря, я и сам не знал этого. Хотя мы в самом начале прибыли сюда, чтобы драться, постепенно как-то получилось, что мы перешли на борьбу.

— Понимай, как хочешь, — я встал и стал отряхиваться.

Я знал, теперь Ата все равно не сможет мне ничего сделать. Ата протянул мне руку, как это делают борцы-спортсмены. Мы пожали друг другу руки. Я не обратил внимания на балаболку Джерен, которая трещала, как сорока, что мы пришли драться и что нам надо заново схватиться, а подошел к плите и сделал поправку в надписи. "Базар — Ата Г.0" заменил на "2:0". Это подействовало на Ата хлеще, чем его поражение. Усевшись на ишаке вместе с Джерен, он пригрозил:

— Ну и пиши, если хочешь, все равно мы с тобой еще раз встретимся!

Джерен высунула язык. Я схватил попавшийся под руку кусок коровьего помета и бросил вслед ей. Помет ударился о зад скачущего ишака и разлетелся на куски.

— Эх ты, ябеда! Ну и завязывай свои косички! Все равно никто не женится на тебе… И когда паспорт получишь, все равно никто не женится!.. Потому что ябеда…