Наши гости

БУШЛУК

Наша бахча расположена в низине между двумя высокими барханами. Один край низины ровный, гладкий, хоть в альчики играй. Жаль только, что играть здесь не с кем. То ли дело в ауле! Может, вы не знаете, как играть в альчики? Альчики — это гладкие, будто отполированные, кости. У нас в них играют все мальчишки.

По весне в низине собирается много воды. Дедушка долго трудился, чтобы согнать эту воду в борозды. Борозды были глубокие, мне по пояс. Дедушка несколько раз заливал их водой. Вода постоит немного и уходит в землю, а дедушка снова берется за дело. Другая сторона низины песчаная. И наш шалаш тоже стоит на краю песков. Папа с дедушкой покрыли его ветками и травой, чтобы туда не проникало солнце. А вот ветерок продувает сквозь щели, и поэтому, даже если снаружи стоит жара, в шалаше довольно прохладно.

В начале весны эти места становятся особенно красивыми. Пологие склоны барханов сплошь порастают зеленой травой. Потом среди этой травы начинают появляться первые полевые цветы. И кажется, что на зеленом ковре возникли разноцветные рисунки. Вскоре расцветают маки, тюльпаны. Но и траве и цветам нужны дожди. Если дожди идут, трава быстро идет в рост, кусты становятся пышными, дикий лук пускает стрелы. Но стоит какую-нибудь неделю не пойти дождям, как все тут же желтеет, выгорает и чахнет. Вот какие места вокруг нашей бахчи.

Говорят, что в засушливый год особенно буйно разрастается верблюжья колючка. В этом году вокруг полно колючки. Я стал вспоминать и вспомнил: действительно, в прошлую зиму ни разу не выпал снег. Даже в Новый год не было снега. Правда, в начале весны пошли дожди. Но шли они раза три или четыре. Сухая земля тотчас же впитала в себя всю влагу. Большинство трав пересохло на корню. И теперь вокруг не видать никакой другой растительности, кроме верблюжьей колючки. Я спросил у дедушки, почему, когда все сохнет, верблюжья колючка продолжает расти.

— Она очень глубоко пускает корни и таким образом достает влагу, — ответил дедушка.

Дедушка все знает и про растения, которые растут вокруг, и про животных, которые живут в наших краях. Он стал рассказывать: в засушливый год даже животные пустыни стараются расположиться поближе к бахче. Склон бархана сплошь изрыт норами. Я подумал, может, и серая крольчиха скрывается где-нибудь здесь. А я-то зря ищу ее на бахче. "Ну, погоди! — подумал я. — Сегодня я тебя отыщу, даже если ты провалилась сквозь землю. Я тебя и из-под земли вытащу за твои длинные уши". Я совсем расхрабрился. На меня напала какая-то веселая злость. "Даже если ты забралась на небо, — думал я про серую крольчиху, — я стащу тебя оттуда за твой короткий хвост. И сегодня же!" Вот такую задачу поставил я перед собой. И поэтому, как только дедушка, сев на своего серого ишака, куда-то уехал, я, несмотря на полдневную жару, схватил в руки лопату и так, чтобы не видела мама, пошел к бархану.

Вблизи пустыня вовсе не такая, чем когда смотришь на нее издали. Склон бархана усеян разной живностью. Все двигается, куда-то стремится. Я стал карабкаться по склону бархана. Остановился, присмотрелся. Ого-го! У каждого своя нора, свой дом. Свое продовольствие собрано. Я уж и не говорю о муравейниках, о которые даже верблюды спотыкаются. Я говорю о больших норах. У отверстий некоторых из них валяется кожура от разгрызенных семечек, возле других распотрошенные хлопковые коробочки, сухая трава, мусор всякий, ветошь…

"У животных ума нет, у них только привычки", — говорят. А мне кажется, что и ум у них есть. Может, не так и много, но есть. Иначе откуда им знать, что надо запасать продовольствие, которого не будет зимой? Взять, к примеру, серую крольчиху. Почему-то она не вырыла свою нору возле грядки с дынями. И вблизи от шалаша не вырыла. Решила быть подальше от людских глаз. С раздвоенной губой, лопоухая! Ну и прячься, если хочешь. Посмотрим, далеко ли ты ушла!

Я возмущался, словно крольчиха обидела меня тем, что все время пряталась. Вдруг я споткнулся о большую нору, чуть ногу не подвернул. "Ага, это и есть твоя нора!" — решил я. Спрашивается, откуда я мог узнать, что именно в этой норе живет крольчиха? Ведь сотни других нор похожи на эту. Но мне почему-то казалось, что скрывается она здесь. Я поплевал на руки и принялся раскапывать нору. Как я ни старался, дело не очень-то двигалось. Но все равно я продолжал рыть, работал лопатой с особым рвением, потому что верил: вот сейчас наконец доберусь до серой крольчихи, увижу ее, кормящую своих малых детенышей. Я рыл, рыл, а нора все убегала от меня, сворачивала, извиваясь, то в одну, то в другую сторону. Мне казалось, что это крольчиха убегает от меня по изгибам своей норы. "Ну и убегай! Я тоже настойчив! Все равно я настигну тебя! Сложу в подол рубахи твоих крольчат, похожих на серых котят, и унесу их с собой. Посмотрим, не прибежишь ли ты следом за мной, блея". Я задумался. Потому что не знал, блеют ли крольчихи или же издают какой другой звук. Но как бы там ни было, не немые же они. Во всяком случае, если у крольчихи забрать крольчат, она молчать не будет. Вот тут-то я и услышу ее голос. "Глупая! Не обижу я твоих детенышей! Я даже не потащу их насильно. Поманю, и они сами побегут за мной". Мне представилась такая картина: я шагаю с лопатой в руках, а следом за мной семенят крольчата. И первой нас увидит мама: "Ой, Базар-джан, когда это ты отыскал их?" — закричит она. Дедушка тоже удивится и похвалит меня: "Молодец, сынок!"

Я вытер со лба пот, распрямился и почувствовал, как щиплет ладони моих рук. Оказывается, от лопаты на руках моих вздулись волдыри. Да и руки словно онемели. Словом, я здорово устал. Я опустился на корточки, посмотрел, сколько я вырыл. Оказывается, я прорыл довольно большой участок. Вырытая мною траншея извивается, словно овраг. Рубаха взмокла от пота, во рту пересохло. "Эх, сейчас бы красный холодный арбуз съесть!" У меня потекли слюнки, я посмотрел вдаль. Там серело поле, засеянное кунжутом. Я знал, что там есть арбузы. Но что толку от арбузов, если они еще не созрели. Пару дней назад дедушка не выдержал моих просьб и повел меня туда. "Выбирай любой из них, и я тебе сорву!" Я схватил самый большой. Это был черный арбуз, выделявшийся среди всех других. "Давай, дедушка, вот этот!" — закричал я. Дедушка погладил арбуз и покачал головой. "Да он же совсем незрелый. Видишь, у него и кожура-то еще не стала гладкой". Я недовольно подумал про себя: "А что мне кожура, я, что ли, кожуру буду есть? Лишь бы он был внутри красный". Дедушка погладил другой, полосатый арбуз, пожал его, приложился к нему ухом и послушал. И тот не стал срывать. "Не трещит, значит, не созрел". Потом постучал еще по нескольким арбузам. Среди них были и полосатые, и черные, и белые. Но их дедушка оставил, сказав, что они не дозрели. Наконец дедушка склонился над длинным белым арбузом: "А ну, сорви этот. Вообще-то вряд ли…" Я быстренько сорвал арбуз, пока дедушка не раздумал, и положил его на сухую чистую траву. Дедушка вынул из-за пояса нож с белой ручкой, который когда-то сам смастерил, и разрезал арбуз на две части. И не ошибся. У арбуза семечки только-только начали чернеть. И сам он был чуть розовый. И все же я схватил большой ломоть арбуза, мякоть оказалась жесткой. Откусил — будто мыло ем. Есть такой арбуз не захотелось. Я нахмурился. Дедушка упрекнул меня: "Ты же очень хотел арбуз, ешь теперь!" Сунул нож в ножны и велел: "Возьми и отнеси домой, вечером ишаку скормим…"

Теперь я долго сидел возле разрытой норы, вспоминая все это. Жажда вроде отступила, мне стало полегче. Потом я приложил ухо к норе и прислушался. Мне показалось, что я слышу какое-то шипение. Я не знал, умеют ли кролики шипеть. Мне казалось, что нет. Но потом я вспомнил, что кошки хотя и мяукают, но шипеть тоже могут, особенно если разозлятся. Я подумал, что крольчиха, наверное, здорово разозлилась. Кому понравится, если раскапываешь его дом? А еще я подумал, она где-то совсем близко. Тогда я снял рубаху и стал копать с новыми силами. Вначале вроде бы мне было приятно работать без рубахи, и лопата не казалась такой уж тяжелой. Но прошло немного времени, и у меня начала гореть спина. Я быстренько надел рубаху. Я знал, что шутки с солнцем плохи. В ауле я иногда отправлялся с мальчишками купаться к арыку. Мы целыми днями загорали на солнце. И на другой день кожа слезала лохмотьями. Мама всегда ругала меня за это и дня три-четыре не выпускала из дому. Потом тело обрастает новой кожей, но вид у нее в первое время непривлекательный. Себя я, правда, не видел, зато другие мальчишки выглядели очень смешно, какие-то пятнистые.

Я почувствовал, что начал уставать. Но тем не менее не собирался бросать свое дело на полпути. Я хотел докопать до конца норы. Я ведь мужчина, значит, должен уметь держать свое слово. Но тут случилось непредвиденное: нора, которую я разрывал, вдруг разделилась на три канала. Я стоял, опершись на лопату, и размышлял, что же теперь делать. В таких случаях всегда легко бывает в сказках. Идет по дороге бедняк в поисках счастья. И вдруг дорога разветвляется на три тропинки. Бедняк стоит и раздумывает, по какой из них идти. И именно в эту минуту откуда-нибудь появляется старая колдунья. "Если пойдешь направо, попадешь в дом белого дива, пойдешь по левой, к черному диву придешь. Пойдешь прямо, найдешь то, что ищешь", — скажет она и скроется из виду. Но сколько я ни оглядывался по сторонам, не увидел никого, кто мог бы подсказать мне верный путь. Но как бы там ни было, я тоже решил копать средний канал, как в сказках. "Интересно, почему крольчиха вырыла себе такую нору? Сначала длинный коридор, а потом от него как бы три отдельные комнаты. Может, каждому крольчонку по комнате и себе одну? Но неужели у крольчихи всего два детеныша? Наша кошка меньше, и то она в сарае за одну ночь сразу шесть котят выродила…"

Я стал с ожесточением рыть дальше. И вдруг из-за зарослей тамариска, которые были выше человеческого роста, показалась темная тень. Я приставил ладонь козырьком к глазам, посмотрел в ту сторону и увидел дедушку. На своем ишаке он ехал прямо ко мне.

— Вон, оказывается, ты где, разбойник!

Я не ответил дедушке, словно он был виноват в том, что я не могу отыскать крольчиху. Сделав вид, что не замечаю его, продолжал рыть нору. Но дедушка не обратил внимания на мой хмурый вид. Напротив, он улыбался. Он радовался и улыбался и тогда, когда мы нашли желтые дыни. Но все равно на лице его можно было прочитать затаенную грусть. Сейчас же он так и сиял. Он посмотрел на результаты моего труда и вдруг весело рассмеялся.

— Уж не клад ли ты надеешься найти, сынок?

Это еще больше задело меня. "Дедушка издевается надо мной", — обиделся я. Хоть я и не добрался до крольчихи, но я не такой глупый, чтобы искать клад на склоне бархана. Уж если бы я собирался искать клад, то пошел бы в старую крепость. Разве мало слухов ходило о кладах, зарытых на холме, где были расположены развалины древней крепости. Говорили, что там припрятаны кувшины с золотом и старинными монетами и драгоценности. Находились и охотники их отыскать. Рылись в этих местах в надежде найти клад. Но ничего не находили, только старинные памятники портили. Нам даже в школе учительница Шекер об этом рассказывала. А еще она говорила, что памятники старины надо беречь. Они даже государством охраняются. Мне не понравилось, что дедушка причислил меня к каким-то кладоискателям. Он, конечно, шутил, но мне все равно было обидно. Наконец дедушка сказал серьезно:

— Ты еще долго будешь копать? Может быть, пора прекращать? Посмотри на солнце!

— Весь день буду копать, до самого вечера. И чай не буду пить, и обедать не стану!..

Обида и досада прорвались во мне. Но дедушка сделал вид, что не заметил этого. Он сказал примирительным тоном, словно сожалея о сказанном:

— Ну, смотри сам. Хочешь, работай…

Он прутиком тихонько ударил по шее задремавшего ишака и поехал дальше. Но почему-то ишак шел нехотя. Сделав несколько шагов, он снова остановился.

— Смотри, потом не обижайся, — повернулся в мою сторону дедушка, — я хотел тебе одну радостную весть сообщить…

Дедушка никогда не бросал слов на ветер. Раз он так говорит, значит, и в самом деле знает что-нибудь интересное. Меня стало разбирать любопытство. Я схватил лопату и догнал дедушку.

— Что ты хотел сообщить мне?

— К нам едет гость. Причем очень высокий гость…

Сразу же мне в голову пришла такая мысль: "Наверно, возвращается дядя Дурды. Безусловно это он. Поэтому у дедушки такое радостное лицо. Вон он как улыбается. С тех пор, как уехал дядя Дурды, дедушка никогда не был таким радостным. Губами улыбался, а лицо все равно было грустным". Я обрадованно закричал:

— Дядя Дурды приезжает, да?..

Дедушка молчал. Он не ответил даже после того, как я, прихватив лопату, уселся сзади него на ишака. Я был не рад, что спросил о дяде Дурды. Еще когда дядя уехал в Ашхабад, дедушка сказал маме: "Не называй при мне его имени!" Правда, сейчас дедушка в ответ на мой вопрос ничего такого не произнес, но и про гостя не стал больше ничего говорить. "Ладно, потом скажет", — решил я и больше не стал ничего расспрашивать. Так мы и ехали молча. И только когда мы подъезжали к бахче, дедушка произнес:

— У наших отцов и дедов есть прекрасная пословица: "Если Магомед не идет к горе, то гора сама идет к Магомеду". Ничего, вот встретим высокого гостя. И если тогда твой дядя Дурды не приедет, мы сами поедем к нему, вдвоем с тобой.

Я очень обрадовался, хотя и не понял, про какого высокого гостя говорит дедушка.

— Правда?! — воскликнул я, обнимая дедушку за плечи.

Я был рад, что он уже не так сильно сердится на дядю Дурды.

— Если приедет, можем и маму твою прихватить с собой, — опять проговорил дедушка. Слез с ишака, потом осторожно вынул из внутреннего кармана какой-то конверт и вытащил из него фотографию совсем маленького ребенка:

— А это твой двоюродный братик! Беги, поздравь маму!

Только теперь мне стало ясно, куда утром отправился дедушка на своем ишаке. Конечно же, в аул на почту. Я спрыгнул с ишака и, размахивая фотографией, помчался к нашему шалашу.

— Мама, у дяди Дурды родился сын, бушлук! — закричал я.

Может быть, вы не знаете, слово "бушлук" у туркмен означает "радостная весть".

Мама, услышав мой голос, выскочила из шалаша. На лице ее появились слезы. Все-таки женщин не поймешь. Огорчаются — плачут. Радуются — все равно плачут.