Наши гости

ДЖЕРЕНКА-ЯБЕДА

По правде говоря, кличка эта совсем не подходила Джеренке. Вообще-то девчонки любят ябедничать, по каждому пустяку жалуются учительнице Шекер. Мальчишки так никогда не поступают. Мало ли что бывает в классе, так что же, разве надо обо всем непременно докладывать учительнице. А они не могут промолчать. Кто-нибудь на классной доске смешной рисунок нарисует или в дневнике тройку на пятерку исправит, непременно найдется девчонка, которая сунет свой нос, куда не просят. Одна девчонка как-то сказала учительнице, что я ел мел. А я и не ел его, только попробовал. Ну какое ей дело, спрашивается? Пусть она бы даже лягушку съела, и то я не стал бы про нее говорить. А Джеренка…

Мы с ней давно не ладим, с того самого дня, когда я принес в класс богомолок. Откуда я знал, что может получиться такая история? Джеренка со своей подружкой сидела за партой впереди меня. А мы вдвоем с одним мальчиком за ними. Я взял и пустил богомолку на спину Джеренке, которая, склонившись над тетрадкой, что-то писала. Джеренка ничего не заметила. Мы сидели и смотрели, как богомолка ползает по спине Джеренки. Вот она доползла до плеча, добралась до ее косичек и запуталась в волосах. Мальчик рядом со мной не выдержал и прыснул. Подружка Джеренки увидела богомолку.

— Ой, Джерен, у тебя по голове что-то ползает! — закричала она. Завопила так, будто увидела не обыкновенного кузнечика, а страшного зверя. Джеренка испуганно коснулась волос, богомолка зацепилась за ее рукав и пересела на ворот платья. Джеренка пронзительно закричала, на крик ее все ученики повскакивали с мест. Зачем было так орать? Куда проще было просто взять кузнечика и выкинуть в открытое окно. Это ведь не змея, не скорпион — не ужалит. Тихое безвредное насекомое.

Учительница Шекер, что-то записывавшая в журнале, подняла голову и сняла очки.

— Что это за крик? Ну, что там произошло?!

Я понял, что сейчас мне здорово попадет, потому что учительница Шекер очень строгая и не любит, когда нарушают урок. Я быстренько схватил свою богомолку и сунул ее в портфель. Но было уже поздно. Учительница подошла и склонилась надо мной.

— Что ты спрятал, Базар? А ну, давай сюда! — потребовала она.

Я попытался возразить:

— Я… У меня… У меня ничего нет…

Джерен по-настоящему плакала, навзрыд. Она повернула ко мне голову:

— Есть, есть, он врет. Он на мою голову… божью кобылу напустил… Чуть не укусила…

Мальчишки засмеялись. Подружка Джеренки встала на ее сторону и тоже стала на меня жаловаться. Мальчишка, сидевший рядом со мной, заступился за меня:

— Богомолка не кусается! — кричал он.

Учительница Шекер постучала по крышке парты. Это значило, что она гневается. Все замолчали. Даже стало слышно, как ребята посапывают носами.

— Вы уже большие, четвертый класс кончаете, а ведете себя как первоклассники, — сердито сказала учительница и прикрикнула на Джеренку. — Ну-ка, прекрати реветь!

Потом она подняла с места меня:

— Ты почему озоруешь? Показывай, что там у тебя в портфеле!

Делать было нечего. Я вынул из парты свой портфель. Учительница открыла портфель и покачала головой. Только теперь я вспомнил, что по дороге в школу нарвал в колхозном саду зеленого урюка и спрятал в портфель. Я опустил голову. Лицо залила краска стыда.

— О, оказывается, и это дело твоих рук. А я говорю садовнику, что среди моих учеников нет таких озорников, которые рвали бы зеленый урюк, — сказала учительница и вытряхнула содержимое портфеля на парту.

Урючины рассыпались по полу. Учительница сказала:

— Ребята, среди вас найдутся смельчаки, которые отважились бы взять в рот такой зеленый горький урюк? Не боитесь оскомины?

Все молчали. Но Джеренка вдруг перестала плакать.

— А он и не ест их, на переменах бросается зеленым урюком, — пожаловалась она.

Учительница Шекер сложила урюк в кучку и взяла оттуда богомолку, которую усадила у себя на ладони. Пристально стала разглядывать ее, словно видела впервые. С виду богомолка и на живое существо не похожа. Напоминает пять-шесть связанных между собою тоненьких щепочек. Нет ни живота, ни складок, ни крови. Когда она не движется, можно подумать, что это зеленые лепестки. Я почувствовал, что учительница начала отходить, и решил оправдаться:

— Это не божья кобыла, а богомолка. Она не кусается. У нее и рта нет, чтобы кусаться…

— Вот что, Базар, — перебила меня учительница. — Во-первых, кобыла это божья или конь, ты отнеси ее и пусти в траву. Во-вторых, когда закончатся уроки, пойди к садовнику и попроси у него прощения за сорванный урюк. А в-третьих, извинись перед Джерен. Нельзя обижать девочек.

Я стоял, опустив голову. Я совсем не собирался обижать Джеренку. Откуда мне было знать, что она испугается богомолки? Когда она заплакала, мне даже стало ее жаль. Но просить прощения у девчонки! Этого я не мог. Такой уж у меня характер. Я стоял и молчал.

— Я жду, Базар! — повторила учительница.

Я продолжал молчать.

— Ну, тогда выйди из класса и подумай как следует, — велела учительница. — Или, может быть, ты хочешь побеседовать с директором?

Сказано — конец. Учительница Шекер никогда не берет назад своих слов. Я зажал в кулаке богомолку, виновницу всех моих бед, и вышел из класса. Отнес и выбросил ее в заросли люцерны, а сам вернулся в школьный коридор и остановился там. Что делать? Думаю, думаю, но придумать ничего не могу. Я понимаю, что нехорошо получилось, но как помириться с Джеренкой? Может, написать ей письмо? А что я напишу? "Прости меня, Джеренка"? Этого еще не хватало! Так я ничего и не придумал и стал думать про урюк и садовника. Что скажет садовник, я знаю: "Обрывая зеленый урюк, вы только себе вредите. Ведь когда созреет, он весь вашим будет. Как только пожелтеет, приходите ко мне. И не лазьте на дерево, прячась среди веток. Я сам наполню всем вам карманы". Садовник наш старенький — ровесник моего дедушки. Он добрый. Поворчит и простит. Я ему скажу, что больше никогда в жизни не стану воровать урюк. И на этом весь разговор будет окончен. Но ведь учительница Шекер не садовник. Вон она как рассердилась на меня… Я снова представил ее седые волосы, нахмуренное лицо, смотрящие из-за больших очков прямо на тебя глаза. Эти глаза были и суровыми, и ласковыми одновременно. Когда я пошел в первый класс, бабушка, услышав, что меня будет учить учительница Шекер, очень обрадовалась и сказала: "Это очень хорошо! Быстро научишься читать и письма писать научишься, Базарджан. Но никогда не заставляй ее дважды повторять то, что она сказала один раз. И если ей по дому надо что-то помочь, то тоже не гнушайся. Она всем вам учительница. Она и матери твоей, и отцу твоему, и брату преподавала, обучала их грамоте…"

У нас дома есть две фотографии учительницы Шекер. И на обеих она среди учеников. Одна выпускная фотография папы, когда он закончил седьмой класс. А на второй брат Кервен после окончания десятилетки. На папиной фотографии учительница Шекер совсем молодая и очень красивая. На фотографии Кервена она постарше, но тоже еще молодая. А теперь у нее и волосы седые, и на лице морщины. Я вспомнил об этом, и мне стало жаль ее и стыдно, словно я был виноват в том, что она постарела. Однажды я даже у нее дома был. Учительница Шекер живет недалеко от нас. Как-то бабушка сварила домашнюю лапшу, положила туда два больших красных перца и сказала мне: "Сынок, тетя Шекер очень сильно простыла. Быстренько сбегай к ней, отнеси ей поесть горяченького". Я вошел и увидел, что учительница лежит одна в большой комнате. Она обрадовалась мне, показала на стул рядом со своей кроватью: "Садись, Базар" — и долго со мной разговаривала, расспрашивала, как себя чувствует бабушка.

Вернувшись домой, я спросил у бабушки, почему учительница живет одна. Бабушка тяжело вздохнула. Долго смотрела мне в лицо, словно не зная, говорить мне или не говорить. Наконец сказала:

— У тети Шекер, детка, нелегкая судьба. — И она начала рассказывать мне совсем как взрослому человеку. — Шекер была самой красивой женщиной в нашем ауле. И муж у нее был по имени Байрам, такой же красивый и добрый, как она. Он был учителем. Началась война, и Байрам ушел на фронт. И первой в наш аул похоронка на него пришла. Что было делать бедняге Шекер? Поплакала она и в конце концов смирилась со своей участью. Вместо мужа сама стала учительствовать. Твой отец как раз тогда в школу ходил, — сказала бабушка.

Кончилась война, в аул стали возвращаться фронтовики. Шекер хоть и знала, что муж ее погиб, а все равно продолжала ждать его. Многие уговаривали ее: "Выходи замуж". И нравилась она достойным людям. Но она сказала, что до конца жизни останется верна памяти своего мужа. Был у нее старый свекор, Мухат-ага, после его смерти она совсем одна осталась. И вот уже около сорока лет она все одна живет. "Нельзя жить одной, если не хочешь замуж, то хотя бы усынови кого-нибудь", — советовали ей. А она отвечала: "Я не одна. У меня и сыновей и дочерей много. Каждый день вон сколько пар черных глаз глядят на меня. Они ведь все мои дети".

— Когда она среди вас, она не замечает, как время проходит. Но вот звенит последний звонок, и вы расходитесь по домам, бежите к матерям. А она возвращается в свой пустой дом, — закончила бабушка свой рассказ.

Я стоял в коридоре. Из класса доносился голос учительницы Шекер, которая что-то объясняла. Я пожалел, что я не на уроке вместе со всеми ребятами, а еще пожалел, что огорчил учительницу. И рассердился на Джеренку. Ведь если бы она не подняла крика из-за какой-то несчастной богомолки, ничего бы этого не случилось. Вдруг мне в голову пришла еще одна мысль, и я еще больше огорчился, даже испугался немного. Мысль эта была такая: вот я тут стою в коридоре, а что, если сейчас из своего кабинета выйдет директор Илли-ага? Выйдет и увидит меня и спросит, почему я не на уроке. У меня даже лицо покраснело, как только я об этом подумал.

Если учительница Шекер обучала моего отца и брата, то Илли-ага даже моему дедушке преподавал. Люди говорят, что с тех пор, как существует школа, существует и Илли-ага. Я прошел по коридору и оказался перед портретом нашего директора. Да, в школе на стене, на самом видном месте висит портрет Илли-ага. Он появился в школе недавно. В этот день нашему директору исполнилось семьдесят пять лет. И пятьдесят лет из них он учит ребят. У нас в школе состоялось большое торжество. Очень много людей пришло из нашего аула и из соседних. Даже издалека съехались бывшие ученики нашего директора. Новый спортзал был забит до отказа. А те, кто не смог приехать, прислали телеграммы. Их была целая кипа. И этот портрет привез один из гостей, который носил бороду, хотя и был молод. И только тогда мы узнали, что этот известный в нашей стране художник тоже был учеником Илли-ага. Мы тогда долго аплодировали ему. Папа мой тоже был на юбилее, и мама. Даже дедушка пришел. Дома дедушка сказал, что если начать считать учеников Илли-ага, то собьешься со счету. Оказывается, у него учился и наш земляк — Герой Советского Союза Келев Джуманиязов, и много других известных людей. Вот какой у нас директор.

Я смотрел на портрет Илли-ага. Илли-ага тоже смотрел на меня со стены и чуть улыбался. Я подумал, что если он меня сейчас увидит, то все равно не станет ругать. Илли-ага никогда ни на кого не сердится, не кричит. Я знаю, что он мне скажет: "Ну, сынок, ты знаешь, почему тебя называют Базаром Базаровым?" Я отвечу: "Конечно, знаю. Почему же мне не знать? Меня назвали именем моего дедушки. Не маминого папы, а другого. Ведь у каждого человека имеется два дедушки: мамин папа и папин папа. И у меня их было бы два, если бы не война. Папин папа ушел на фронт и не вернулся. Его звали Базаром. Вот в его память назвали Базаром и меня". — "Хорошее имя! — скажет Илли-ага. — Гордое! Носи его с честью, старайся быть похожим на своего дедушку".

Не знаю, сколько я простоял перед портретом Илли-ага. Вдруг я почувствовал, как меня коснулась чья-то ласковая рука. Рядом со мной стояла учительница Шекер. Лицо ее уже не было сердитым. Она посмотрела на портрет Илли-ага, на меня и спросила:

— Ну, побеседовал с директором?

Я молчал.

— Ладно, иди в класс, — сказала учительница.

Вот какая история произошла этой весной незадолго до окончания учебного года. С Джеренкой я с тех пор так больше ни разу и не разговаривал. По правде говоря, я давно уже забыл, как принес в класс богомолку и как Джеренка пожаловалась на меня. Но теперь я все вспомнил, поэтому и закричал ей: "Джеренка ябеда!"