Наши гости

"ВЫСОКИЙ" ГОСТЬ

Вот, оказывается, какие события бывают в мире.

Пропавшая, словно сквозь землю провалившаяся крольчиха… Находка "вахарманов"-близнецов… Рождение двоюродного брата и замысел дедушки поехать в Ашхабад… Обо всем этом можно думать бесконечно. Забудешь об одном, другое не дает покоя. Вчера еще я сетовал на упрямство серой крольчихи, а вечером, ложась, поклялся: "Теперь я не стану искать тебя, даже если ты сама того пожелаешь!" И снова я не сдержал слова. С угра вместе с дедушкой уже вон сколько мест облазал в ее поисках. Потому что и дедушке стало меня жаль.

— Куда же она запропастилась? — бормотал он. — Вообще-то кролики любят по ночам на песчаной дороге играть. — И он повел меня с собой ранним утром, еще до восхода солнца.

На серой пыльной дороге дедушка показал мне след, оставленный проползшей змеей. Проскользнула ящерица. Ползли куда-то три черепахи, касаясь друг друга панцирями. Находили мы следы и других животных. Дедушка сразу распознавал, кто прошел, проскакал или прополз. И только следов крольчихи мы не обнаружили. Мы обошли и песчаную дорогу и фасолевую грядку, и грядку с морковью — нигде никаких следов.

Даже мама, которая всегда говорит: "Не нужны нам никакие кролики, они подкопают наш шалаш. Если вы найдете эту крольчиху, я прогоню ее", — даже мама и та сейчас уже была бы не прочь, чтобы крольчиха отыскалась.

— Не переживай. Все равно откуда-нибудь она появится, — стала она меня успокаивать.

Весть о рождении племянника за один день преобразила маму. Она так радовалась, так радовалась. Чуть ли не на крыльях летала. Только и видишь фотографию сына дяди Дурды у нее в руках. И говорит только о дяде Дурды. Со вчерашнего дня они с дедушкой столько приятных разговоров вели, улыбались. Сколько они мечтали, сколько строили планов. Мне даже показалось, что дедушка перестал хромать, а мамины болезни отступили от нее. И ласковой она стала. И я радовался. Весело было смотреть на маму и дедушку. А еще я мечтал о поездке в Ашхабад. Вот Тазегуль будет завидовать! Мне даже стало ее немного жаль. Вообще-то она командует, когда я остаюсь с ней без мамы, хочет показать, что она взрослая. А так она бывает неплохая. За всеми этими делами и разговорами я даже позабыл про гостя, о котором говорил дедушка. Верней, я думал, что дедушка надеется на приезд дяди Дурды, только не понял, почему он его назвал высоким гостем. А может, он так сказал про маленького двоюродного брата. Для меня он двоюродный брат, а для дедушки внук. Но оказалось, что дедушка говорил не про своего сына и не про своего внука. Вечером мама вдруг сказала:

— Ой, Базарджан! От счастья, что у меня родился племянник, я позабыла сказать тебе еще об одной радости. К нам приезжает гость из далеких краев. Дорогой гость, особенный.

Я задумался. Дедушка говорит "высокий" гость, мама — "особенный". Видно, и в самом деле это какой-то необыкновенный гость, да еще из дальних краев. Я забросал маму вопросами — кто приезжает, когда и на чем. Но маме некогда было со мной разговаривать.

— Потом узнаешь, — отмахнулась она от моих вопросов и пошла по своим делам. Странные люди взрослые. Им все обязательно надо знать — и что было в школе, и что ты делал на улице. В доме, мол, не должно быть тайн, от отца и матери ничего нельзя скрывать. А сами… То им некогда разговаривать, то тебе не обязательно знать. Я еле дождался дедушки, который погнал пастись верблюдицу, и набросился на него с теми же вопросами. Дедушка не отвечал, только загадочно улыбался.

— Если до слуха Базара что-то дошло, то он никого не оставит в покое, — сказала мама дедушке.

Но дедушка и тут ничего не ответил, только продолжал улыбаться.

"Может, никто и не приедет", — подумал я. Лёг на свою постель под пологом и провалился в сон. Но уже на другой день стало ясно, что гость приедет. Дедушка поручил мне пасти верблюдицу, а сам с утра пораньше оседлал ишака и отправился на пастбище, чтобы привезти оттуда барана для торжества.

Иногда случаются неожиданные события. Ты, например, желаешь чего-то, тебе хочется делать какое-то дело. Умоляешь, просишь, но тебе не позволяют. И вдруг ни с того ни с сего тебе предлагают то, о чем ты давно мечтал. Вот и сегодня так же получилось: я давно мечтал попасти верблюдицу. Сколько раз просил дедушку позволить мне это. Говорил, что я могу пасти, а он пусть дома сидит, отдыхает. Однако ни он, ни мама никак не соглашались. "Один ты можешь испугаться в пустыне. Подрасти еще немножко". А сегодня они с двух сторон начали расхваливать меня. "Молодец, вон уже каким большим мальчиком стал. Теперь ты должен сам делать работу, которую выполняет дедушка. Бери верблюдицу и паси ее".

Пасти верблюдицу не так уж и трудно. Напротив, это удовольствие. Сколько раз я видел, как это делает дедушка. Пригонит ее на полянку, поросшую колючкой, стреножит и пустит. Пасись где хочешь. Стреноженная, она далеко все равно не уйдет. Но одно дело смотреть, как все делает дедушка, и совсем другое — когда это поручено тебе самому. Я был очень рад и горд. Еще бы! Я даже знал, какая колючка нашей верблюдице больше по душе. Я решил пасти ее не там, где обычно пасет дедушка, а погнал туда, где колючка была более разросшейся, высокой, с меня ростом. И макушки кустов усыпаны красными зернышками. Однако все оказалось не так-то просто. Верблюдица без конца обрывала путы и все стремилась туда, где ее обычно пас дедушка. Потом я узнал, что верблюдицы не любят заколосившуюся колючку, а любят зеленую, сочную. Маленькие кустики верблюд захватывает своими отвислыми губами и, словно пилой, перепиливает. А потом поднимает вверх свою длинную кривую шею и с удовольствием жует горькую колючку. Даже удивительно, что ее острые иголки не вонзаются ему в язык. Правда, он и лебеду ест. Но больше всего любит колючку. И поэтому дедушка там, где пасет верблюдицу, кетменем срубает кусты колючки и складывает их в стог. А потом, когда кусты высыхают, грузит их на верблюдицу и перевозит домой в аул. Складывает возле хлева. И всю зиму верблюдица только и делала, что ела эту колючку. Верблюдицы едят ее и сухой, и смоченной дождем.

Я помучился с упрямой верблюдицей на новом месте, а потом перегнал ее туда, где она обычно паслась. Снял с ее шеи веревку, спутал ей передние ноги и пустил в заросли колючки. А сам я взобрался на забор. Этим забором когда-то была огорожена площадка, на которой сушили хлопок. Здесь я и уселся, свесив ноги. Было еще прохладно. Я сидел и наблюдал за дорогой, которая проходила позади забора. Дорога была пустынная. Только вдали возвышалась полуразрушенная ограда старинной крепости.

Мне стало грустно.

"Хорошо бы, — думал я, — кто-нибудь проехал". Я уже почти неделю находился в песках. Не так-то и легко прожить целую неделю, не видя ребят. И вдруг до моего слуха донеслась песня. Я посмотрел вдаль и увидел, что по ту сторону арыка, поросшего с двух сторон тутовыми деревьями, кто-то скачет на ишаке. Причем этот кто-то увидел меня и направляется прямо в мою сторону. Я пригляделся и узнал Джеренку — девчонку из нашего класса. Она маленького роста, худенькая, четыре тоненькие косички торчат в разные стороны. По правде говоря, на Джеренку в школе я обращал мало внимания. Но здесь, в пустыне, будешь рад и Джеренке. Да, это она. Я и ишака ее хорошо знаю. Убей, не помчится вскачь. И рысью не пойдет. Уж если сильно поторопишь, может побежать вприпрыжку. Я же терпеть не могу прыгающих ишаков. Если приходится куда-нибудь далеко ехать, так весь зад о твердое седло изобьешь. А Джеренке все нипочем. Напротив, она подпрыгивает в такт ишаку, да еще и песню напевает. И песню-то она мальчишескую поет.

Я сделал вид, что не замечаю ее. А она еще не приблизилась, а уже закричала:

— Эй, Базар! Почему ты на заборе сидишь? Что ты тут делаешь?

Видит же ведь она верблюдицу, которая пасется неподалеку. А еще и спрашивает. Я, не поднимая головы, ответил:

— Мне с тобой некогда языком болтать. Скачи своей дорогой. Видишь, я делом занят.

Но Джеренка не из тех, кто уйдет, когда говоришь "уходи". Она упрямая. Подъехала совсем близко ко мне и остановилась рядом. Честно говоря, я просто так сказал, что мне некогда разговаривать. Мне хотелось, чтобы Джеренка поняла, что я один в пустыне пасу верблюдицу. Джеренка будто и не слышала моих слов, даже внимания не обратила. Подъехала совсем близко ко мне и остановилась рядом. Уставила на меня свои огромные черные глазищи, которые кажутся еще большими на ее маленьком личике, и улыбнулась как ни в чем не бывало.

— Ты что, не хочешь со мной разговаривать? Сколько времени ты собираешься молчать?

— Сто лет… До конца жизни… Пока не состарюсь…

Я сказал это да еще и отвернулся. А сам незаметно поглядывал на Джеренку. Она рассердилась.

— Ну и не разговаривай. Тоже мне еще, развыступался. Очень надо мне с тобой говорить. — Она презрительно дернула головой.

Я повернулся к ней и передразнил ее. Потом выпятил нижнюю губу. Но ее ишак опередил меня. Вначале он выпятил губы, а потом приподнял хвост, напоминающий щетку, да так заорал, что мне показалось, у меня лопнули перепонки в ушах.

— Убери отсюда своего ревущего ишака! — заорал я.

Джеренка пожала плечами:

— А я при чем? Я, что ли, велела ему реветь? Он сам ревет. Это он тебя увидел и обрадовался, — добавила она ядовитым голосом.

— Будет реветь, если ты будешь давить ему на спину.

Конечно, я знал, что ишак не станет реветь оттого, что ему будут нажимать на спину. Это только машина бибикает, когда нажимают на сигнал. Сказал я про ишака просто так, потому что не знал, что сказать. Не должен же я был позволить, чтобы последнее слово было за ней. Но Джеренка тоже не хотела, чтобы победа осталась за мной.

— Ты не очень-то задирай свой нос, Базарчик! Тебя тут никто не боится…

Я вскочил с места. Поскольку я стоял на заборе, то был выше нее и ее ишака.

— Эх, если б ты не была девчонкой, я бы знал, как с тобой поступить!..

— А ты попробуй хоть пальцем тронуть! Я скажу Ата, он тебе…

— Ата? Это еще кто такой? — удивился я.

— Это мой двоюродный брат, — гордо ответила Джеренка.

— Подумаешь, — презрительно сказал я. — Да я твоему Ата…

— Не хвались, Базарчик, — перебила меня Джеренка и добавила насмешливо. — Да он тебя одной рукой через ограду крепости перебросит!

Я разозлился и сжал кулаки:

— Одной рукой? Меня?!

— Да, да, тебя! Не веришь? Ата — чемпион по дракам и побеждает всех мальчишек на всех улицах! Его все боятся!

Я задумался. Я не знал двоюродного брата Джеренки. "Почему это его все боятся?" — подумал я. Увидев, что я задумался, Джеренка еще больше заважничала. Послушайте, что она сказала в конце концов:

— Он уже закончил четыре класса и три школы.

— Подумаешь, четыре класса! — засмеялся я. — И я закончил. На второй год меня не оставили.

Мне и в самом деле стало смешно. Я-то подумал было, что этот Ата — здоровенный парень. А оказывается, он такой же, как и я. Но Джеренка не унималась:

— Ну и что ж, что ты четыре класса закончил. Ты в одной школе все время. А он окончил три школы. Он разные приемы знает!

— Какие еще приемы?

— Как всех побеждать. Не веришь? Он в больнице научился.

Я захохотал, потому что только девчонка может сказать такую глупость — научиться приемам в больнице. Кто же это дерется в больнице? В больнице лежишь, даже встать не можешь. Но Джеренка словно подслушала мои мысли:

— Думаешь, неправду говорю? Думаешь, если ты лежал в больнице, так все знаешь? Ты в какой больнице лежал? Там, где со сломанными ногами лежат. Там, конечно, не дерутся. А Ата в другой больнице лежал.

— В какой еще другой?

— В паршивой. У него на голове парша была, вот что. Там ему волосы остригли и голову смазывали.

Я теперь уже не знал, что отвечать. Закончил три школы — как это было понимать? Но спрашивать Джеренку мне не хотелось. А Джеренка, словно ей к языку подвесили звонок, продолжала болтать про своего двоюродного брата. И сильный он такой, что его все боятся и вообще он никому спуску не дает. Завтра он приезжает к ним в гости.

— А ну, если ты такой храбрый, подерись с ним!

— Захочу и подерусь.

Вообще-то я это сказал просто так, чтобы что-то сказать. Но сам не узнал собственного голоса. Признаюсь, я немного побаивался этого Ата. Может, он какой-нибудь хулиган. Чем больше я думал о нем, тем грозней казался мне неведомый Ата. Мне представлялось: голова у него, как котел, кулаки — каждый с дыню. Но как бы там ни было, я не должен был показывать Джеренке виду, что я испугался ее двоюродного брата. Мне тоже хотелось чем-нибудь похвастаться. Вот если бы вдруг приехал мой старший брат Кервен, тогда никакой Ата-хулиган не был бы мне страшен. Но Кервен служит в армии, вернется еще не скоро. Джеренке это известно. И тут я вспомнил про "высокого" гостя.

— А ты знаешь, кто к нам приезжает? Да что там рядом с ним твой Ата! Гость приезжает. И не простой. Вы-со-кий гость!

Джеренка весело засмеялась, повторила в тон мне:

— Что это за такой "вы-со-кий" гость?!

Я и сам не знал, но ответил не без важности:

— Когда приедет, тогда и увидишь.

Если бы Джеренка еще что-то спросила о госте, мне пришлось бы отмалчиваться. Потому что на этом все мои сведения кончались. Но тут на выручку мне пришел ее ишак. Он ещё пуще прежнего взревел. Джеренка хлопнула ишака ладошкой по ушам.

— Да замолчи ты!

Но мне хотелось, чтобы ишак продолжал реветь. Не потому, конечно, что я люблю слушать, как ревут ишаки. Просто, пока ревел ишак, Джеренка не могла задавать новых вопросов.

— Не трогай его, — сказал я. — Ишак на то и ишак, чтобы реветь…

Хотел я того или не хотел, а был вынужден таким образом разговаривать с Джеренкой. Но я не жалел о том, что разговариваю с ней, а напротив, даже радовался. И Джеренка уже не казалась мне такой противной, как раньше. Я даже не прочь был, чтобы она подольше задержалась возле меня. Но Джеренка с рождения очень упрямая девчонка. Если ты чего-то желаешь, она непременно сделает все наоборот. Вот и сейчас, чувствуя, что мне хочется разговаривать с ней, она стукнула пятками своего ишака в бок, погоняя его. И вдруг обернулась и выкрикнула своим звонким голоском:

— Кто завтра в полдень не придет драться в крепость, тот тру-ус! — Голос ее эхом разнесло по старой крепости. — Тру-ус! Тру-ус!

Нет, вы посмотрите, что эта противная девчонка придумала, ну кому в голову придет такое сказать! Драться с человеком, который не сделал тебе ничего плохого и которого ты вообще никогда в глаза не видел. И отказаться нельзя. Потому что Джеренка на весь аул растрезвонит, что Базар испугался ее двоюродного брата.

Джеренка затряслась на своем ишаке.

Я с ненавистью посмотрел вслед ей. Искал колючие слова, чтобы задеть ее похлеще, но ничего не приходило в голову, и только когда Джеренка отъехала довольно далеко, я крикнул самое обидное, что только смог придумать:

— Джеренка-ябеда! Ябеда!

И крепость опять повторила:

— Ябеда! Ябеда!