Наследники Беспределья

ГЛАВА 2. Приглашение

Ночь выдалась прохладной и ненастной. С вечера занялся дождь, и всю ночь крупные капли под порывами ветра то и дело стучались в стекло.

Стерко выспался ещё днём, поэтому ночь он собирался провести без сна.

Сначала он читал. Книга была неинтересной. Но Стерко специально купил именно её. Он часто читал всякую ерунду, чтобы задремать, а до тех пор, пока не уснёт, ещё и ещё раз удивлялся человеческой глупости.

Очередное его приобретение было из разряда идиотских и тщетных попыток какого-то кликуши нарисовать связную картину мироздания. Земля и Небо, материальный, физический, психический мир… Бессмертие души… Нематериальные одушевлённые субстанции, лазутчики астральных миров, посылающие к людям своих пророков и мессий именно потому, что люди если и не стали пока венцом творения, то уже избраны высшими силами для того, чтобы стать этим венцом… Стерко прочёл около трети убористо набранного текста и скис окончательно. Ни читать, ни спать ему больше не хотелось. Но заняться было нечем, и Стерко завалился на прибранную постель.

Ветер подвывал и время от времени бросал в стекло пригоршни дождевых капель. Потушив лампу, Стерко закрыл глаза. В голове крутились какие-то обрывки тупых гипотез и красивых версий, только что вычитанных в книжонке… Ох, как тяжело, как тоскливо… Век бы всего этого не видеть и не слышать.

Стерко стосковался по дому.

Теперь домом он считал весь свой этаж. Потому что более миниатюрного места, которое можно было бы назвать домом, у Стерко не было. Давно не было, целых шесть лет. Шесть лет — такая малость, когда проживаешь их в привычной обстановке. И совсем другое дело ссылка на чужбину, пусть даже эта ссылка совершенно добровольная и абсолютно необходимая.

В спящем доме было тихо. Дети давно угомонились в своей комнате.

Обычно они долго грызлись друг с другом, но сегодня, видимо, унылая погода сделала своё дело, и ребята улеглись рано. Стерко подумал о том, чтобы пройти в их комнату и проверить, все ли в порядке, но сразу же передумал. С некоторых пор общение с детьми стало невыносимо тяготить его. Он пробовал себя убеждать в том, что они ни в чем не виноваты, но вопреки всякому здравому смыслу постоянно срывал на них отчаяние.

Дело уже шло к рассвету. Стерко валялся на широкой кровати, не зная, как бы ему отключиться. Но тут лёгкий скрип двери и шлёпанье босых ног по полу заставили Стерко насторожиться.

— В чем дело? — с тревогой спросил он.

И тут же кровать слегка просела от тяжести карабкающегося на неё тела.

— Зого, что случилось? — испугался Стерко.

Парнишка забрался с ногами на кровать, опустил голову и плечи прямо на живот Стерко и замер.

Протянув руку, Стерко включил лампу. Зого лежал поперёк кровати, подтянув колени к груди. Глаза его были широко открыты, и в огромных зрачках чернела безумная пустота, уже шесть лет жившая в мальчишке и не желающая отпускать беднягу из-под своей власти.

— Что случилось? Почему не спишь? Приснилось что-нибудь?

Зого не ответил. Обычно он обходился жестами. Словами он пользовался редко и с трудом, но иногда говорил довольно связно. Что-то в его голове ещё безусловно теплилось. Когда Зого вёл себя спокойно, его глаза были выразительными и ласковыми. Но чаще он находился в нестабильном состоянии, и тогда с ним приходилось очень трудно.

И сейчас Зого дрожал и еле слышно скулил, сжавшись от страха.

Стерко осторожно сел на постели, подтянул к себе край покрывала и укрыл братишку. Однако тот резко взбрыкнул ногами и снова сбросил одеяло. Стерко вздохнул с досадой: в комнате было прохладно. Но не желая лишний раз волновать Зого, он смирился. Обняв брата за плечи, Стерко принялся поглаживать его длинные светлые волосы, бормоча про себя бесполезные слова утешения.

Зого обычно либо пребывал в полной апатии, либо бывал беспричинно агрессивен и с тупой злобой крушил все, что попадало ему под руку. И порой Стерко очень жалел шестнадцатилетнего Шото, на котором Зого и вымещал свой гнев. Если бы Зого был здоров, дети, наверное, стали бы хорошими друзьями, ведь Зого был младше всего на пару лет. Даже витиеватые особенности их родства не ставили между ними никаких преград.

Сам Стерко давно уже стал забывать, что Зого — совершенно чужое ему существо. У хаварров не было такого понятия, как единокровное родство. У двуполых существ поневоле возникают проблемы с такой терминологией. Хаварр мог родить ребёнка и становился этому ребёнку родителем, а потом мог зачать ребёнка другому хаварру и стать тому ребёнку отцом. Дети же в этом случае родственниками не считались. Родитель Стерко был для Зого отцом, поэтому Стерко и Зого роднёй друг другу не были. Но не зря Стерко провёл шесть лет на этаже людей. Ему нравились термины, принятые здесь: когда любая степень родственной связи имела своё наименование, это было удобно. По человеческим понятиям Стерко и Зого были братьями. А Шото, если подумать — племянником Зого. Сложно? Сложно. А что бывает просто в этой жизни?

Стерко понимал, что именно из-за него дети тогда попали в беду. Больше всех, конечно, досталось Зого. Ребёнок видел гибель своих близких, причём гибель столь ужасную, что его переживания взломали защитный барьер его психики.

В тех давних трагических событиях было много странного.

Это случилось в выходной день. Лэри был на дежурстве, и Стерко пришлось развлекаться самостоятельно. Он давно не навещал родителя, и поэтому решил заглянуть в дом старого Калео. Не то, чтобы Стерко тянуло в родительский дом, скорее наоборот, но в те времена Стерко ещё был до противного послушен своему долгу. Принято было навещать родителей, и Стерко делал это. Следовало так же хоть как-то заботиться о детях, и Стерко не очень охотно, но регулярно встречался со своим сыном, непонятно, правда, зачем. Шото прекрасно подрастал без всякого участия Стерко.

В тот день Стерко рассудил, что пришло время в очередной раз исполнить оба своих бессмысленных, но не особо обременительных долга.

Старый Калео принял Стерко с радостью, он любил своего первенца и гордился им, его успехами, его карьерой.

Но Миорк тоже был дома, и Стерко не выдержал там и часа. Невозможно было выносить эти сладкие улыбочки с прищуром, призывные гримасы, фривольные пожатия тайком, лишь только Калео отворачивался… Все это выводило Стерко из себя.

Калео было пятьдесят восемь, Миорку на тридцать меньше. Родитель никак не хотел замечать странностей в поведении своего юного друга. Калео души не чаял в своём ненаглядном Миорке и не понимал, почему Стерко избегал бывать в родном доме. И Стерко приходилось выслушивать вздорные укоры и негодование.

Стерко ненавидел Миорка, его намёки, его насмешки… «Доблестный хаварр… Почему ты не хочешь побыть со мной наедине, отважный защитник?! Разве ты забыл, как нам прежде было хорошо вместе?»… Это было противно и невыносимо. Стерко горько жалел о своём прошлом легкомыслии. Не поддайся он в своё время искушению, в которое ввёл его Миорк, вся жизнь сложилась бы у Стерко иначе, и возможно, ему не пришлось бы выносить тягостный кошмар этих шести лет.

Но Стерко оказался ничуть не лучше и не умнее других. Три года в Академии Внешней Защиты едва не пошли прахом после того, как в комнату Стерко поселили новичка, совсем юного и очень симпатичного Миорка. Миорк был сиротой, не имел ни родового богатства, ни семьи, ни хоть сколько-нибудь значительных средств к существованию. Был у Миорка свой капитал: большие глаза и красивые руки, густые светлые волосы и скромный ласковый взгляд.

В порядке укрепления дисциплины связи между курсантами академии преследовались. Стерко не был склонен нарушать дисциплину, но противостоять обаянию Миорка оказалось довольно трудно для молодого, здорового хаварра. Впрочем, совесть не слишком мучила Стерко, потому что он прекрасно знал, что соседи по комнате зачастую поддаются взаимному влечению. Совесть стала мучить Стерко немного позже, когда выяснилось, что любовники набедокурили всерьёз. Начальство отчислило Миорка из академии, и паренёк был вынужден отправиться восвояси, чтобы вынашивать ребёнка вне стен учебного заведения.

Стерко был зол на Миорка, а ещё пуще на себя, но ничего было уже не исправить. Один раз провиниться перед департаментом внешней защиты было вполне достаточно, чтобы путь назад закрылся навсегда. Стерко повезло хотя бы в том, что его строго предупредили, но, как лучшего курсанта, оставили в академии. Миорка же ждала неизвестность, жизнь без своей крыши над головой, без профессии, да ещё с малышом на руках. И Стерко сделал вторую большую ошибку в своей жизни. Он связался с Калео, своим родителем, повинился в глупости и легкомыслии и упросил Калео приютить своего незадачливого юного друга до тех пор, пока Миорк с ребёнком не сможет обойтись без посторонней помощи. Калео согласился, и Стерко на время забыл о Миорке и связанных с ним неприятностях.

Скоро Стерко окончил академию и прибыл в столицу для продолжения службы. И первый же визит в родительский дом выбил его из колеи. Никак не ожидал Стерко, что Миорк до сих пор будет там. По дому бегал, визжа и балуясь, двухлетний сын Стерко, маленький светловолосый хавви по имени Шото, а Миорк выкармливал уже второго младенца, рождённого на этот раз от Калео.

В принципе, Стерко мог понять Калео: Миорк был действительно лакомым кусочком, на который сам Стерко клюнул первым, и вряд ли ему стоило осуждать родителя. Но почти сразу же Стерко выяснил, что перед его глазами разворачивалась старая, как мироздание, история. Хитрый Миорк верно рассудил, как понадёжнее зацепиться в зажиточном доме. Ставший с годами сентиментальным Калео не желал видеть ни одного изъяна в Миорке, он безрассудно обожал и Шото, и младшего Зого, и, в сущности, был совершенно счастлив. И многие последовавшие за тем годы не научили Калео уму-разуму.

Стерко очень страдал, видя насколько наивен и беспомощен старый Калео. Вёл себя Миорк вызывающе. Он повзрослел, расцвёл и стал уверенным в себе и в своём неотразимом обаянии. Свои попытки то ли соблазнить Стерко, то ли просто попортить ему нервы Миорк возобновлял всякий раз, едва нога Стерко переступала порог родительского дома. Поэтому Стерко не имел обыкновения задерживаться у Калео дольше, чем того требовал все тот же сыновний и родительский долг.

Посидев у родителя с час, Стерко собрался уходить, но маленький Шото, скучавший дома, напросился с ним прогуляться. Такие прогулки всегда были пыткой для Стерко, но все же он хоть и с трудом, но позволил себя уговорить и увёл малыша с собой, довольный уже и тем, что Зого в тот день был слегка простужен, и Миорк не отпустил его.

Стерко и Шото бродили до самого вечера по городу, по парку, по берегу залива, пока Стерко не почувствовал, что от стрекотни сына у него уже гудит голова. Уже начинало темнеть, и Стерко повёл ребёнка домой. Он хотел распрощаться с ним у ворот и спешить к себе. Но уже подходя к кварталу, где находился дом Калео, они увидели клубы огня и дыма, автомобили пожарной службы и медицинские спецмашины.

Стерко сразу же понял, что дом не просто сгорел. Совершенно точно не обошлось без взрыва. Все было искорёжено в клочки, обгорел даже металл.

Около пожарища Стерко обнаружил дежурный автомобиль департамента внешней защиты. Лэри бродил возле потушенных руин и бросился навстречу Стерко. Он не пустил Стерко туда, где несколько хаварров в спецкостюмах копались в обломках, вытаскивая из-под изогнутых балок какие-то куски. Только потом, когда эти куски уносили, Стерко удалось выяснить, что это такое. Это были обугленные части расчленённых тел.

Даже обычно такой красноречивый Лэри ничем не мог утешить Стерко. Он крепко держал друга за плечи, пока они вдвоём осматривали то, что осталось от Калео и Миорка… И Лэри молчал. И Стерко молчал тоже, потому что пытался заставить свою голову работать в направлении поиска. Кто? Как? За что? И конец ли это?

От дома Калео остался фундамент и большой несгораемый шкаф, где Калео хранил семейные архивы, дорогие для себя вещицы, ценности и деньги. Когда пожарные стали его открывать, на свет извлекли сжавшегося в комочек чуть живого Зого. Стерко отобрал ребёнка, хотя врачи и настаивали на отправке малыша в клинику. Да если бы он и согласился, никто не смог бы расцепить руки Зого, обвившие шею Стерко.

Стерко и его ребятишек отправили в пансионат департамента внешней защиты и поселили в отдельном охраняемом помещении. Всю ночь в затемнённых апартаментах раздавался безутешный плач Шото. Зого, к удивлению Стерко, молчал и спокойно лежал у него на руках. Но когда рассвело, Стерко с ужасом увидел, что серые глаза малыша пусты и темны.

В пансионате они провели после трагедии ещё месяц. Медики немного помогли сошедшему с ума ребёнку, но никому так ничего и не удалось узнать о том, что случилось в доме Калео, и как Зого оказался в шкафу. Об этом ребёнок упорно молчал, всякий раз начиная нервничать, когда его пытались расспросить о том, что он видел дома.

К Стерко и малышам никого не пускали, кроме тех ребят-защитников, которые разбирались в трагедии. Но вскоре ни у кого не осталось сомнений — это было дело рук вершителя. Вряд ли престарелый владыка Беспределья мог лично опуститься до такой грязной работы, но по его наущению один из его вассалов легко расправился с близкими Стерко.

Это было вполне объяснимо: до того проклятого дня Стерко почти полгода бился с целой тёплой компанией вассалов вершителя, отлавливая их по закоулкам мироздания и вытесняя в Беспределье. Сеть вершителя была надорвана во многих местах, но о полном её разрушении говорить было ещё рано. Работа была в разгаре, и это была успешная работа. Где, когда допустил ошибку Стерко? Определить это было невозможно. Но вершитель воспользовался этой ошибкой, вычислил того защитника, который встал у него на пути и отомстил Стерко.

Месть удалась. Всем известно, ради чего вершители издеваются над существами с других этажей: уроженцы Беспределья и их отпрыски питаются страданиями и болью. Энергия психики разумного существа — самое вкусное, что есть в мироздании, самое эффективное. Самая мощная подзарядка для энергетической сущности. Чем сильнее эмоциональная отдача жертвы — тем добыча сытнее для тварей Беспределья. Поэтому вершителю не интересно было просто прихлопнуть своего врага, как надоедливую муху. Он, как обычно, предпочёл заставить страдать, уничтожить личность медленно и изощрённо, съесть, заглотить её целиком… Кое чего вершитель, правда, не учёл. Заставить Стерко страдать можно было довольно легко: слишком много личных связей, рви любую и упивайся болью. А вот заглотить целиком личность одного из лучших защитников — задача не из простых.

Выхода у Стерко больше не было. Он был опытен и понимал, что если он останется дома, вершитель вскоре приступит к дальнейшей игре. Он доберётся-таки до детей. Не очень-то Стерко был привязан к двум вечно дерущимся и вопящим хавви-погодкам, но видеть их мёртвыми Стерко совсем не хотелось.

К тому же вершитель вскоре мог узнать, что в окружении Стерко есть ещё кое-кто, чьей жизнью он дорожит больше, чем своей. Этого тем более допустить было нельзя. Категорически.

Поэтому до выхода из пансионата Стерко уже принял решение. Его рапорт о бессрочном отпуске был удовлетворён. Начальство признало положение угрожающим и обеспечило переселение Стерко и его детей на этаж к людям, причём за государственный счёт.

Для хаварра жизнь в человеческом обществе только с большой натяжкой можно было назвать терпимой. Но в нынешнем положении Стерко было два положительных обстоятельства, которые перевешивали многие неприятности и неудобства. Первое — хаварр мог спокойно затеряться среди людей, и его внешность, как правило, подозрений не вызывала. Второе, ещё более важное обстоятельство — у простых вассалов вершителя, равно как и у самого урождённого владыки Беспределья, хватало сил и способностей всего лишь проникнуть на этаж людей. Творить здесь свои бесчинства так, как они это делали в прочих уголках мироздания, им было несподручно: естественные барьеры человеческого этажа работали безотказно. Было доказано на практике: взлом здешних барьеров отнимал у посланников Беспределья все силы, и опасности такие лазутчики вершителя представляли не больше, чем обычные бандиты с больших человеческих дорог.

Здесь, среди не очень понятных и чуждых для Стерко существ, он чувствовал себя в относительной безопасности. Стерко приспособился к жизни на чужбине, понимая, что по-другому действовать он не имеет права. Он должен был прежде всего сберечь жизни Шото и Зого, вырастить их и не дать им забыть о том, кто они такие.

Лёжа на кровати поверх одеяла, он поглаживал Зого по голове до тех пор, пока глаза бедняги не закрылись. Убедившись, что Зого уснул, Стерко все же набросил на них обоих край покрывала и уставился в мрачное тёмное небо за окном.

И тут пронзительно зазвонил телефон.

Стерко никто не звонил, разве что иногда по ошибке. Работая сторожем на автостоянке, он сторонился всех и не сводил ни с кем близких знакомств, поэтому коллеги никогда не обращались к нему даже с просьбами подменить, да Стерко и номера своего никому не давал.

— Да? — осторожно произнёс Стерко, заставляя себя безупречно чисто заговорить на чужом языке.

— Здравствуй, Стерко. Извини, что разбудил…

Стерко едва не выронил трубку. Этот голос он знал, как ничей другой.

Пока Стерко сглатывал неизвестно откуда взявшийся в горле плотный комок, говоривший беспокойно окликнул:

— Стерко? Все в порядке? Ты слушаешь?

— Да, Лэри. Все в порядке. Я слушаю.

— Прекрасно, — спокойно отозвался Лэри. — Я уже выехал из Лифта, и собираюсь с тобой встретиться… Как у тебя сейчас со временем?

— Я.. — растерялся Стерко. — Сегодня я свободен.

— Очень хорошо. В восемь я буду ждать тебя на северном пляже. Не думаю, что в такое время туда занесёт кого-нибудь ещё. Найдёшь меня легко, я надеюсь.

Стерко слушал, затаив дыхание. Тысячи вопросов теснились у него на языке. Но задавать их бесполезно, Лэри все равно ничего не ответит по телефону.

— Не слышу тебя, Стерко! — требовательно повысил голос Лэри.

— До контрольной встречи ещё полгода, — пробормотал Стерко.

— Это не контрольная встреча, — отрезал Лэри. — Я буду ждать тебя на пляже, Стерко. До встречи.

Стерко глянул на часы. Была уже половина седьмого. Значит, ещё полчаса Стерко может себе позволить подержать на коленях спящего Зого, а потом надо спешить.

Поправив одеяло на спящем пареньке, которого не разбудил даже резкий телефонный звонок, Стерко откинулся на подушку, взглянул на оконное стекло в потёках. Кажется, ночной дождь перестал.

Но теперь всё быстрее и быстрее билось сердце, не давая успокоиться.