Найди меня

ГЛАВА 30

Габби немного отодвинула занавеску, открыв узкую щелку, чтобы увидеть, когда подъедет Рени Фишер, испытывая смятение оттого, что наконец встретится с той, кто спас ей жизнь той ночью в парке. Столько раз она прокручивала в памяти то нападение, пересматривая его по ходу лет. Ее собственный вопль ужаса, руки убийцы на ее шее, момент, когда она узнала в нем преподавателя, изумление на его лице, когда и он узнал ее. Этого она никогда не забудет. Момент замешательства, которого ей хватило, чтобы начать сопротивляться и пинаться. Она помнила, как потеряла сознание и очнулась. Рядом кричал ребенок.

«Папа, перестань! Ты ей делаешь больно!»

Тот же самый ребенок в милой пижамке прыгнул на спину отца, отчаянно пытаясь оторвать его от Габби. Она была словно клещ, которого не стряхнуть.

Даже сегодня Габби временами слышала детский крик. Обычно во сне, но временами и наяву он настигал ее, складываясь из чего-то знакомого. Пронзительный крик мог прорваться из гомона стаи чаек, садящихся на парковку универсама. Такие случаи почти всегда ломали любые планы Габби. Ей приходилось возвращаться домой, принимать снотворное и забираться в постель.

В ту ночь Бен Фишер пытался стряхнуть с себя ребенка, но девочка крепко вцепилась в него, обхватив маленькими ручками горло, и рыдала, умоляя его остановиться.

Габби слышала истории о том, что Рени Фишер была соучастницей, что ни одно из нападений не состоялось бы без нее. Габби не верила этому. Девочка спасла ее жизнь. И она больше никогда ее не видела. По крайней мере, лично. Она знала, что та стала агентом ФБР и довольно известным профайлером. И даже о том, что она недавно бросила полицейскую работу и стала художницей. Она едва не решилась купить одну из глиняных чаш на ее сайте, но побоялась, что Рени узнает знакомую фамилию.

Она так никогда и не поблагодарила ее за спасенную жизнь.

Сегодня ей выпала эта возможность.

Габби плохо помнила, что происходило после того, как она вырвалась от Бена Фишера. Наверное, из-за недостатка кислорода. Она уже умирала от удушья, когда его тяжесть исчезла, руки перестали сдавливать горло, и отец и дочь пропали. Потом появились чьи-то лица, спрашивающие, нужна ли помощь. Крики девочки привлекли других. Кто-то, сидя в машине, предлагал отвезти ее в больницу, но Габби побежала прочь, ничего не видя вокруг себя, по дорожке к своему общежитию, пытаясь кричать на бегу. Рот открывался, но почти беззвучно. Голосовые связки были повреждены.

Даже в тот момент она понимала, что сбежала от Убийцы Внутренней Империи. И еще она знала его в лицо и по имени. Потрясение было слишком велико.

Теперь она смотрела из своего дома, как из внедорожника выходят двое. Высокий мужчина в темном костюме и женщина с прямыми темными волосами, в джинсах и черной куртке. Той ночью в парке Габби тоже обратила внимание на мягкий блеск ее волос. Она помнила, как они падали на лицо девочки, когда та дергала отца за руки.

Казалось, это воспоминания какого-то другого человека, именно поэтому она сперва сказала, что не сможет с ними поговорить. Десятилетиями она пыталась избавиться от них. Годы терапии ничего не давали. Взглянуть в лицо случившемуся… нет. У нее это так и не получилось. Оставалось только продолжать жить.

Ей не нужны были эти напоминания, и она не хотела видеть их в своем доме. Но встречаться в общественном месте было бы не менее ужасно.

Дверной звонок прозвенел.

Она никому не говорила, что они приедут. И не собиралась ничего говорить мужу и детям. Теперь, когда они приехали, ей захотелось не отвечать на дверной звонок, упасть на колени и проползти под окном в глубь дома. Может, бежать до самого океана, целых тридцать миль. Соленая вода исцеляет.

Вместо этого она сделала глубокий вдох и широко распахнула дверь.

Гости стояли там под калифорнийским солнцем, а воздух был полон ароматом цветущих апельсинов, и цветы у дома напротив стали невероятно важными, заполнив поле зрения Габби и успокаивая ее, пока она смотрела на них.

Вероятно, она улыбнулась. Она совершенно точно пригласила их войти. И провела на кухню, где солнечный свет лился через световой люк, отражаясь от белого кафельного пола и белых шкафчиков. Так светло, так непохоже на мрак той ночи.

Она не сразу сообразила, что мужчина что-то сказал, но не поняла что. Он достал маленький цифровой диктофон и положил его на стол.

У женщины были такие длинные, темные и блестящие волосы. Не черные, не совсем черные, но они напомнили Габби крыло черного дрозда. Ее красота была неожиданной и почти случайной. Загар, настоящий загар, какой бывает у людей, живущих на открытом воздухе. Джоггеров, хайкеров, серферов. На серфера она не похожа. Габби плавала в океане, но больше не бегала и не ходила в походы. Никаких больше парков и троп.

Глаза у женщины были ярко-синие. Неожиданно. При таком цвете волос глаза обычно карие. Наверное, контактные линзы. Нет, непохоже. Она выглядела так, будто не знает, как выглядит со стороны. Габби понимала, как доходят до такого состояния.

— Вы не возражаете, если я буду записывать наш разговор? — спросил мужчина. Он ведь сказал, что его зовут Дэниел? Кажется, так..

— Не возражаю, — она натянуто улыбнулась. — Я предложила вам чего-нибудь попить?

Голос ее был ровным, но сердце колотилось, и она продолжала думать об океане. Сейчас он ревел в ее ушах. Она представила, как вбегает в него по пояс, расплескивая воду. А потом ныряет в воду и плывет.

— Спасибо, не стоит, — сказал мужчина.

Говорила ли женщина хоть что-то? Рени Фишер. Габби казалось, что стоит ей открыть рот, она завизжит: «Папа, стой! Ты ей делаешь больно!»

Вместо этого женщина повернулась к своему напарнику и сказала тихим и совершенно нормальным голосом:

— Вы не оставите нас вдвоем на несколько минут?

Потом она посмотрела сквозь стеклянную дверь на патио — зеленая колибри прилетела на поилку.

— Наверное, можно забрать и диктофон и выйти ненадолго.

Предложение ему не понравилось. Габби это ясно видела. Но женщина молча кивнула и взглянула на него, и он забрал диктофон и выскользнул за дверь. Вспугнутая колибри метнулась прочь.

Габби и женщина смотрели на Дэниела, который тоже отошел в сторону, расправив плечи, как бы демонстрируя свое отстранение от ситуации. Габби уже жалела, что он ушел, оставив ее наедине с женщиной, чьи волосы были, как крыло черного дрозда. Теперь ей придется смотреть на нее и говорить с ней.

— Может быть, чаю? — спросила Габби. Она, кажется, уже спрашивала? — Или кофе?

— Лучше воды.

— О. Да. Конечно. — Вода это просто.

Женщина даже помогла ей достать стаканы и налить из кувшина. Обе отпили по большому глотку.

— Купила эти стаканы в Палм-Спрингс, в антикварной лавке, — сказала Габби.

Ей нравились яркие вещи, и на этих стаканах были яркие веселые цветы.

— Просто прелесть.

Они поставили стаканы.

— Я очень много думала о вас все эти годы, — сказала наконец Габби. Теперь они неловко стояли у раковины. Может быть, Рени ждала, что ее пригласят сесть. — Могу я вас обнять? — спросила Габби.

Фраза была совершенно неожиданной, и обе они казались изумленными. Только что Габби хотелось бежать. А сейчас эти странные слова сорвались с ее губ. Но она видела, что Рени поняла. Между ними существовала связь, которой не должно существовать между людьми.

Рени широко развела руки, и Габби вошла в ее объятия. Руки были сильные и уверенные, уже совсем не руки ребенка. Волосы цвета птичьего крыла оказались именно такими шелковистыми, как казалось Габби. Ее собственные руки сомкнулись вокруг этой женщины, ее нового друга, и они приникли друг к другу почти на целую минуту, прежде чем разойтись. А когда Габби снова взглянула в синие глаза Рени, в них блестели слезы.

Габби наконец произнесла эти слова.

— Благодарю вас.

Она видела, что Рени сейчас так же трудно, как и ей. Может быть, даже труднее. Если бы ее не пожирали собственные страхи, она заметила бы это сразу. Рени тоже хотелось бежать. Не к океану, наверное, а куда-то еще, где палит солнце, сделавшее ее кожу темно-коричневой.

— Не за спасение моей жизни, — сказала Габби. — Ну да, и за это, но спасибо за то, что вы такая храбрая и сильная, спасибо, что поступили правильно, хотя сами боялись.

— У меня чувство, что я вас знаю. — Рени приложила руку к сердцу. — Вот тут. Словно вы жили тут почти всю мою жизнь. С того самого вечера.

— Думаю, что так и есть.

Детектив Дэниел отыскал шезлонг и тихо сидел в нем, так тихо, что колибри вернулась и устроила балет возле поилки. Это хорошие люди.

Габби не хотелось разрушать очарование, но муж должен был вернуться домой часа через два, а им надо было закончить дело.

— Вы хотели поговорить со мной, — сказала она. Десять минут назад она была не готова и думала, что никогда не будет готова, но сейчас ей не терпелось начать поскорее.

Дэниел вернулся, и они вместе уселись за стол. В кухне было по-прежнему ослепительно светло, но теперь этот блеск выглядел скорее обещанием, чем предупреждением.

— Я слышала о вашем отце, — сказала Габби. — О том, что произошло. Мне очень жаль.

Не жаль, что он умер, нет. О нет, черт возьми.

— Спасибо, — ответила Рени. Похоже, она поняла, что имела в виду Габби.

«Конечно, она его любила», — подумала Габби. После всего этого. И, как ни странно, Габби по-своему тоже. Он преподавал ей психологию. Нравился всем девушкам, все девушки на него западали. Вот так и было. Вот таким образом все и происходило.

После нападения, когда она прибежала в общежитие, ей никто не поверил. Некоторые даже обвиняли ее в провокации. Некоторые говорили, что она лжет, чтобы устроить ему неприятности. Но тогда она показала кровоподтеки на горле, и по общежитию пронесся ужас. Все знали об Убийце Внутренней Империи.

Профессора арестовали в его доме через несколько часов.

Габби всегда думала о Рени. Что случилось с ней, когда Габби убежала? Ее наказали? Какое наказание мог применить к ребенку такой человек? Была ли она дома, когда полиция пришла за ним?

Рени и Дэниел задали ей множество вопросов, которые ей уже задавали в прошлом. Но потом разговор поменял направление, они подняли тему присутствия другого человека.

— Я много изучал это дело, — сказал Дэниел, — и никогда не слышал об этой версии. Но мы нашли старые документы, принадлежавшие журналисту-расследователю. В своих заметках он утверждает, что говорил с вами и вы упомянули второго взрослого. Вы что-нибудь об этом помните?

Какие-то моменты она помнила так ясно, как будто прошло всего несколько часов. Но другие помнила смутно. А некоторые воспоминания просто исчезли. Например, она совершенно не помнила, как добежала из парка до общежития. Об этом в памяти ничего не осталось. Она полагала, что в мозгу образовался рубец вокруг того вечера и часть воспоминаний не вернется никогда.

— Я не помню.

— Это необычно, — сказала Рени. — Особенно при том, что никто больше об этом не упоминал. Ничего нет ни в одном из отчетов, которые мы прочли.

— А вы? — спросила Габби. — Вы кого-то помните?

— Я — нет. Но я ведь не все время была там.

Ей снова стало неловко. Габби потянулась через стол и ободряюще сжала руку Рени. Так странно касаться ее, ведь всего час назад она даже не хотела оставаться с ней в одной комнате.

— Мое дело было остановить вас и уйти, — сдавленным голосом проговорила Рени. — Я всегда возвращалась в машину, где мне полагалось спрятать голову и заткнуть уши. Но я услышала ваш крик.

— И вы вылезли из машины и побежали на помощь.

— Не уверена, что побежала. Я никогда не говорила об этом прежде, но были другие случаи, когда я слышала крики и не помогала.

Бедняжка. Она тоже страдает.

— Все хорошо, — сказал Дэниел. Габби видела, что он беспокоится за Рени.

Они поговорили еще, но Габби не могла сказать ничего нового. Она хотела им помочь, чем могла. Внести свой вклад. Она поняла, почему свидетели начинают что-то придумывать. Но она не стала бы этого делать.

— Полагаю, мы вас уже утомили. — Дэниел вынул визитную карточку и положил ее на стол. — Звоните, если вспомните что-нибудь. Иногда такие беседы оживляют воспоминания.

Этого она и боялась. Она не сказала ему, что помнит желтую, с утятами, пижамку Рени. Она никогда ее не забудет, но это совсем не то, что они хотят выяснить. Когда она собиралась завести своих детей, то вспомнила эту пижамку и едва не решила обойтись без них. Но она все же родила их, мальчика и девочку, и теперь они уже взрослые, живут отдельно, и их почти не затронуло то, что случилось с их матерью до их рождения.

Рени нашла ручку, перевернула карточку и написала номер.

— Мой мобильный, — сказала она. — Звоните мне по любому поводу. Не обязательно по этому делу. Может, посмотрели фильм. Прочитали книгу. Можем вместе выпить кофе или пообедать.

Они теперь как сестры.

— В смысле как подруга? — У Габби не было настоящих подруг. Одно из последствий нападения. Одно время она была популярной, веселой девушкой, с которой все хотели потусоваться. Но после этого… нет.

— Да.

Дэниел молчал, и у Габби создалось впечатление, что он удивлен. Она взяла карточку. Ей не хотелось, чтобы муж увидел Рени. Она пока сама не знала, захочет ли снова увидеться с Рени или Дэниелом или поговорить с ними. Скорее всего, после того как они уедут и пройдет какое-то время, все будет снова захоронено в очень неглубокой могиле.

— Я обнаружила, что мне очень помогает творчество, — сказала Рени. — Сейчас я занимаюсь керамикой.

— Я едва не купила кое-что в вашем интернет-магазине, — призналась Габби. — Но потом представила, как вы надписываете посылку и видите мое имя, и не закончила заказ.

— Я сделаю что-нибудь для вас. Специально. Какие цвета вам нравятся?

— Синий. Сине-зеленый. Как небо и океан. Это будет чудесно. — Она уже представила себе вазу на полке в гостиной.

Что она скажет мужу, если он спросит? Что купила в галерее. Никакой нужды упоминать Рени. После того, как муж повел себя в тот вечер, когда она узнала о смерти Бенджамина Фишера, он не заслуживает знать.

Габби попрощалась с ними и стояла у входной двери, когда они садились в машину и отъезжали. Через полчаса с работы вернулся муж. Он налил два бокала вина, и они уселись на патио. Прилетела колибри. Он рассказал ей о своем дне, но она не рассказала ему ничего.