Не было бы счастья

Глава 9

Гудеть замок перестал. Я это поняла только за обедом, который, разумеется, проходил в отсутствие хозяина замка и даже без целителя, что намекало на серьезность ситуации. Возможно, вибрация прекратилась и раньше, но обратила я на это внимание далеко не сразу. Ланс тоже не понял, что Корбин перестал дрожать, он вообще оказался несколько менее чувствителен к подобным вещам.

— Кстати, хочешь я тебя так обрадую, что тебе захочется сигануть с замковой стены? — с невинным видом поинтересовался Ланс, заставив меня подавиться куском бифштекса. Потом еще заботливо похлопал по спине, так заехав по хребту, что кусочек мяса выскочил, а я взвыла от боли.

— Ты меня не порадовать хочешь, а убить! — пожаловалась я, покосившись на стоящую поодаль служанку. Та очень достоверно изображала изваяние.

— Да ты сама кого хочешь уморишь, — фыркнул безо всяких признаков раскаяния Уолш и как ни в чем не бывало продолжил есть. — Просто учитывая отсутствие каких бы то ни было каталогов нам, наверное, придется, перерыть вообще все бумаги Грейстоков. А их много. Очень. Родовое древо — это, конечно, хорошо, но это не нотариально заверенный документ, да и учитывая манеру передавать знания в устной форме, его даже историки будут рассматривать со скептицизмом.

Никогда еще мысль об увольнении не казалась мне настолько заманчивой.

— А что начальство? — устало спросила я, прекрасно понимая, что в сложившейся ситуации непременно обвинят меня. Ну, я, конечно, не рыжая, а шатенка, причем натуральная, однако отдуваюсь в нашем детективном агентстве все-таки как рыжая.

Ланс красноречиво хмыкнул и развел руками, позволив самой оценить масштаб ожидающего моего разноса.

— Радуйся, что нас тут хотя бы кормят бесплатно, — нашел хоть что-то светлое в нашей беспросветной ситуации Уолш. — Но добираться назад уже, скорее всего, будем за свой счет, да и на командировочные можно не рассчитывать.

Я прикрыла глаза и заставила себя дышать ровно и размеренно, чтобы не разораться в бесплодной попытке выразить всю злость на несправедливость мира. Взять себя в руки удалось далеко не сразу.

— Почему я не уволилась до этой поездки? — уточнила я вполголоса.

Так еще немного — и я вообще останусь должна детективному агентству, в котором имею несчастье работать.

— Потому что ты порой не блещешь умом, Вивиан, — как всегда предельно честно и предельно грубо ответил на как бы риторический вопрос куратор. — Помнится, я сразу тебе сказал, что девушки твоей внешности должны идти работать в другие места, где можно найти себе подходящего мужа, особенно, если они в этом заинтересованы.

Было дело, было. В первый день моей работы, Уолш смерил меня долгим и изучающим взглядом и заявил «Тебе бы, куколка, в крупную компанию на мелкую должность, чтобы можно было повертеть задницей перед подходящими кавалерами. У нас только зачахнешь почем зря».

Тогда я как бы непосредственного начальника послала по такому адресу, какой после повторить уже просто стыдилась. Всегда не любила, когда на меня смотрят только как на хитрую, однако безмозглую при этом охотницу за богатым мужем. Хотя от богатого мужа, конечно, ни под каким видом не отказалась бы.

— Тебе напомнить, что я тогда тебе сказала? — процедила я со всем возможным возмущением. Чертов шовинист!

Теперь на одной чаше весов оказался секрет замка Корбин, а на другой — мой непосредственный доход. Конечно, самовзрывающиеся люди — это опасно и интригующе, но если я стану тратить свое время на то, чтобы докопаться до правды, мы в замке застрянем до конца времен. А потом еще и снегом занесет ко всем чертям. И так метет почти не прекращая, будто сейчас уже конец декабря.

— Да не надо напоминать, я же тогда все на отдельную бумажку записал и в рамку ее вставил.

С этого станется.

— И что будем делать? — обреченно обратилась я к куратору.

В критических ситуациях у меня была привычка вспоминать, что Уолш в нашей паре как бы главный, значит, именно ему следует принимать решения, а после огребать за них. Работали мы, на самом деле, в режиме полного равноправия, но начхать на это, главное ведь, что написано в штатном расписании.

— Ну, наверное, продолжим разбираться с архивом. Если ты, конечно, не собираешься заняться чем-то глупым и влезть не в свое дело.

Ланс ну очень старательно копировал тон, которым я отговаривала его влезать в очередную авантюру. Оказавшись на моем месте, коллега даже не пытался скрывать собственного ликования. Редкостная все-таки зараза. И с чего к нему женщин так сильно тянет?

— Хватит издеваться, я говорю серьезно, — прошипела я, недовольно зыркая на служанку, которая очень старательно делала вид, что вообще ничего не слышит, и наш разговор ее ни капли не интересует. Работа в детективном агентстве приучила к мысли, что именно с таким выражением лица в конечном итоге бегут наушничать.

— Так и я говорю серьезно. Помни о троих. Вдруг тебе не всегда будет везти.

Намек был более чем очевидным. Ланс напрямую говорил, что если не буду осторожной и буду отираться возле Грейстока, есть все шансы стать четвертой его жертвой. А вольной или невольной — меня в конечном итоге вряд ли будет волновать.

День прошел, как в тумане, за бумагами. Я то и дело прислушивалась, пытаясь уловить дрожь Корбина, но замок замер, затаился и вел себя как полагается обычному строению. А в довершении ко всему к ужину вышел и хозяин Корбина, который выглядел по сравнению с обычным своим состоянием даже посвежевшим. По крайней мере, теперь удалось увидеть его двадцать четыре года. Прежде я различала только болезнь, которая возраста не имела вовсе. Задавать вопросы о самочувствии графу посчитали неуместным мы с Лансом оба.

— Как продвигается ваша работа? — вежливо осведомился Грейсток, но, подозреваю, только ради того, чтобы поддержать разговор. Наверняка наш разговор ему уже передали.

— Медленнее, чем хотелось бы, милорд, — полностью принял удар на себя Ланс. Я после тех взрывов начала в присутствии Джареда Лоуэлла все больше теряться. — Спасибо за гостеприимство и терпение.

И снова Грейсток выдал поток цветистых фраз, призванных убедить, что он только рад нашему с Лансом присутствию в своем родовом гнезде. Быть может, и не врал, но полной уверенности в правдивости слов Лоуэлла у меня не имелось.

А еще он смотрел на меня. Ровно тогда, когда я отворачивалась и поймать его взгляд никак не выходило, но все равно я каждый раз чувствовала, что меня разглядывают. Неловко, смущающе и чуточку жутко. Раньше вроде бы такого пристального внимания моя скромная персона со стороны графа не удостаивалась.

На посиделки в гостиной я согласилась скрепя сердце, после случившегося в спальне Грейсток любой бы начал волноваться за свою жизнь и здоровье. Но сейчас-то вечный больной выглядел куда бодрее, даже улыбался не вымученно, словно не по обязанности, а от всей души, да к тому же принялся задавать вопросы о внешнем мире, том, что находится далеко от Корбина.

В итоге разговор опять сполз на погоду, это была не светская условность — просто метель опять усилилась, и не нужно было обладать пророческим даром, чтобы понять очевидную вещь: дороги с каждой минутой становятся все более и более непроходимыми для транспорта.

— И вот так каждую зиму? — поинтересовалась я у графа.

Тот пожал плечами и кивнул.

— Да, сколько себя помню, со снегом здешняя погода никогда не жадничала.

В очередной раз подумала, насколько непросто тяжело больному человеку провести большую часть жизни в месте с настолько суровым климатом. При этом ни экзальтированным поклонником здешних мест, ни человеком без здравомыслия Грейсток не выглядел… Его должны держать в добровольном заточении в Корбине, среди пустошей причины сугубо рационального характера. Да, возможно, после то ли убийства, то ли несчастного случая, повлекшего несколько смертей, Джаред Лоуэлл предпочел укрыться от посторонних в относительной безопасности фамильного гнезда… Вот только почему-то мне казалось, что последним графом Грейстоком двигали иные мотивы.

Весь вечер мы с хозяином замка занимались тем, что старательно разглядывали друг друга, при этом настолько же старательно пытаясь скрыть это от объекта интересов. В итоге, разумеется, осуществить задуманное не удалось ни мне, ни, собственно говоря, Грейстоку, а Ланс, кажется, мог в любой момент взорваться от с огромным трудом сдерживаемого смеха. Ситуация действительно совершенно дурацкая и при том еще и безвыходная ко всему прочему. Я, конечно, не испытывала какого-то особенного благоговения перед графом, но однако для того, чтобы подойти и спросить «А чего это вы меня разглядывает?» наглости все-таки не хватало. А Грейсток и вовсе был слишком хорошо воспитан, чтобы так выйти из откровенно нелепой ситуации.

— Мялись и жались как подростки на школьной дискотеке. Причем явно не старшеклассники, — с готовностью припечатал нас с Лоуэллом Уолш, когда граф уже нас покинул, да и мы сами планировали разойтись по спальням.

Прозвучало… так себе, но оспаривать такое сравнение у меня просто не повернулся язык.

— Честное слово, поцелуй ты его в следующий раз, что ли, — провокационно ухмыльнулся коллега. Видимо, уровень способности издеваться над окружающими получил за вечер какой-то специальный апгрейд и существенно улучшился.

— Ты кого настолько сильно не любишь? Меня или Грейстока? — уточнила я с закономерным подозрением. У Уолша чувство юмора имелось неплохое, вот только одна беда — сложно было понять, когда он шутит, а когда говорит серьезно. Говорил он постоянно одним и тем же саркастичным тоном, всегда радостно скалился, так что ориентироваться приходилось на контекст, и удавалось далеко не всегда.

— Ну, подозреваю, что Грейсток после долгого отсутствия женского общества… Словом, он не расстроится, Вив. Значит, не люблю я тебя.

Логично. И вот она, победа мужской солидарности над профессиональной.

Вот только по каким таким признакам Ланс сделал свой вывод… Кто ее разберет, эту мужскую логику, странная она.

— Ты имей в виду, Уолш, придет время — и я тебе эти рассуждения на тему «люблю-не люблю» припомню. И вот тогда уже они тебе аукнутся.

Не сказать, чтобы куратора хоть сколько-то впечатлили мои совершенно голословные угрозы.

— Ну и припомни. Чего мне бояться — меня судьба любит, — легкомысленно ухмыльнулся коллега. И вот с этим утверждением спорить было попросту глупо.

А посреди ночи замок снова начал гудеть, и на этот раз мне почудилось в этом звуке что-то действительно пугающее, зловещее. Я села на постели, судорожно вцепившись в одеяло. Как быть — я даже не представляла, как и понятия не имела, бежать ли мне прочь из замка или затаиться здесь как тихая мышь под очень большим веником.

Так страшно мне не было никогда прежде. Этот страх был совершенно неосознанный, практически животный, он не оставлял места для логических рассуждений.

Когда в дверь тихо постучали, я готова был вознести благодарственную молитву, даже если за дверью стояло фамильное привидение графа Грейстока, игриво позвякивающее цепями. Даже такая встреча казалась предпочтительней одиночества, когда замок словно дрожал в лихорадке вокруг меня, крохотной, как букашка, которую заглотил монстр.

Распахнув дверь, за ней я обнаружила Грейсток в казавшемся слишком для него тяжелом бархатном халате, который он накинул поверх пижамы.

У меня в правом глазу начался тик, причем сильный.

— Что, на этот раз решили сперва постучаться? — сдавленно поинтересовалась я у мужчины, который под моим тяжелым и не самым добрым взглядом поежился, словно желая стать как можно меньше и незаметней.

— Мне действительно неловко беспокоить вас в такое позднее время, — начал виноватым тоном Грейсток, — но иного выхода для меня, похоже, не осталось…

Что же, хотя бы начало интригующее, а граф не пытается приставать или заниматься другими омерзительными вещами.

— Могу я войти, мисс Лэйк? — спросил разрешения Лоуэлл, и эта вежливость и церемонность… черт возьми, они подкупали! Теперь я начала понимать смысл хороших манер: иногда они действовали на людей просто гипнотически.

— Входите, милорд, — отступила я в сторону, давая Грейстоку возможность войти.

Оставалось только надеяться, что не совершаю непоправимой ошибки. Сразу вспомнилось, что у графа магический коэффициент двести три, и этот задохлик, может, и не способен угрожать моей женской чести, однако вполне в состоянии распылить меня на молекулы. И черта с два потом кто докажет.

— Благодарю вас, мисс Лэйк.

Я скривилась и тут же бросилась включать свет. Пусть мой страх перед этим человеком и стал не таким сильным, однако оставаться ночью в темноте рядом с кем-то настолько бледным, костлявым и жутким до сих пор не казалось мне такой уж хорошей идеей. Конечно, свет магической лампы вряд ли можно назвать такой уж хорошей защитой в случае реальной опасности, но древний примат, часть которого до сих пор существует в любом человеке, в темноте находиться категорически не желал.

— Ой, да не за что, — ядовито протянула я, осознавая, что дневное дружелюбие по отношению к Грейстоку сейчас, ночью, когда мы с этим человеком остались один на один, как-то пропало.

Оно и не удивительно: когда солнце заходит за горизонт, поневоле начинаешь ожидать чего-то опасного, недоброго, особенно если находишься в месте вроде Корбина, далеко от цивилизации, полиции… Да вообще от какой бы то ни было помощи!

Грейсток скользнул в мою комнату беззвучно, как одна из теней, которых в коридорах его замка было куда больше, чем живых обитателей.

— А что же без чая и конфет? — не сумела в итоге я удержать язык на привязи.

Грейсток замер посреди комнаты и бросил на меня странный нечитаемый взгляд исподлобья.

— Сарказм — это низшая форма юмора, — тихо проинформировал он, потом вздохнул и добавил: — Но высшая форма мышления.

Почему-то вот так, одной фразой, Джаред Лоуэлл, граф Грейсток, подозреваю, сам того не желая, указал мне на мое место, а заодно дал понять, какое место занимает он сам. У меня не хватило эрудиции понять, кого же процитировал только что мужчина, а это несомненно была именно цитата, причем наверняка из классики. У меня хватало и ума, и воспитания понимать, что, когда человек вворачивает что-то такое, высокопарно-заумное, причина вовсе не в попытке ткнуть собеседника лицом в грязь, но все равно ощутила я именно это.

— На самом деле, я бы тоже предпочел, чтобы мы поговорили с вами сейчас за чашкой чая, мисс Лэйк, — обронил Грейсток, не сводя с меня взгляда. — Но вы могли меня неверно понять. К сожалению, современная массовая культура сделала выражение «зайти на чай» крайне двусмысленным эвфемизмом…

Как не засмеялась — уму непостижимо. Почему-то с самого начала знакомства с Джаредом Лоуэллом казалось, он живет в каком-то ином слое реальности, где современные шутки, двусмысленности просто не существуют. Видимо, то ли переоценила Грейстока, то ли недооценила.

Граф стоял как столб, и я только спустя пару неловких минут сообразила, что он не сядет до тех пор, пока я не предложу. Даже при условии, что пусть комнату временно занимаю я, в целом-то эта комната находится в замке, который принадлежит самом Грейстоку.

— Садитесь, милорд, — поспешно выпалила я, подозревая, что держать на ногах человека с его здоровьем — это откровенный садизм.

— Благодарю вас, — ответил церемонно ответил граф и только после моих слов позволил себе опуститься в одно из кресел.

При искусственном освещении линии его лица казались еще более резкими, острыми, но при этом и странно гармоничными. Этакий идеальный герой романа эпохи романтизма — одинокий, непонятный, бесконечно больной. Впрочем, в те времена в моде был туберкулез, который, по мнению обывателей, придавал своим жертвам этакое потустороннее очарование, а Грейсток, по моим наблюдениям, не кашлял вообще.

— Насколько я могу судить, у вас проблемы из-за незапланированной задержки, не так ли? — очень осторожно, постепенно подбирался к сути своего неурочного визита Лоуэлл.

Вопрос, кажется, совершенно невинный, однако общая формулировка заставила меня насторожиться. Ягодичные мышцы, место обитания интуиции, как-то сразу поджались от предчувствия грядущих проблем.

— Сомневаюсь, что в детективном агентстве средней руки с пониманием отнесутся к настолько затянувшейся командировке, — произнес Грейсток с полуулыбкой, и я поняла, что нервничала не зря.

Что говорить на такое — непонятно. Он ведь даже не обвинял меня, хотя повод был просто наишикарнейший. А если не обвиняют, стоит ли оправдываться? А если стоит, как именно? И почему вдруг Грейстоку пришло в голову припереть меня к стенке одну? Почему он не пожелал говорить со мной и с Лансом одновременно?! Уолш бы отболтался… Он всегда отбалтывается, ну, не всегда, но в большинстве случаев точно…

— И как давно вы это знаете?.. — убито спросила я и тут же вздохнула, понимая, что одной только фразой призналась сразу во всех грехах.

Грейсток все с той же полуулыбкой пожал плечами.

— С самого начала. Ну, не думали же вы, в самом деле, будто я не проявлю никакого интереса к личности своей гостьи? Для такого невнимания я слишком любопытен, мисс Лэйк.

Примерно так я и думала, посчитав, что человек, главной задачей которого является просто выжить, не станет глубоко копаться в подноготной гостя, за которого вроде как ручается уважаемый ученый.

— Профессор Грэм был слишком удивлен вашей достойной уважения инициативой, мисс Лэйк, о чем не преминул упомянуть в нашем разговоре. По его словам, он уже скоро не сможет вспомнить, как именно вы выглядите. А учитывая, насколько у вас запоминающееся лицо, это говорит действительно о многом.

Я тихо простонала сквозь зубы, проклиная всех и вся разом.

— Вы знакомы…

Граф кивнул.

— Разумеется. И достаточно близко. К сожалению, в силу известных вам обстоятельств, встречаться лично у нас теперь практически нет возможности, но расстояние не помеха для переписки или телефонных разговоров, — продолжил добивать меня Джаред Лоуэлл, в глазах которого теперь уже разгорались искры лукавства.

Можно было догадаться… Можно было! Он же пустил нас в свою личную гостиную, я видела, что он увлечен магической наукой… Наличие знакомств в научной среде в такой ситуации скорее закономерно… Но Грэм ведь историк… А Грейсток, в свою очередь, выбрал специализацию «теоретическая магия».

Мысли в голове путались, как будто кошка решила поиграть с клубком ниток.

— Но тогда… зачем вы меня вообще в замок пустили? — потрясенно спросила я, вообще уже ничего не понимая.

Граф снова пожал плечами.

— Почему бы и нет? У меня не так много способов развлечься здесь. А вы и ваш коллега чрезвычайно забавные.

В этот не самый счастливый момент моей не самой долгой жизни я первый раз почувствовала себя кем-то вроде хомяка, который на потеху маленькому хозяину бодро бегает по пластиковым трубкам в своей клетке.

— Забавные, стало быть… — безо всякого выражения произнесла я, словно пробуя слово на вкус. Ощущения так себе. — Развлекались, стало быть…

Теперь у меня появилась причина считать, что весь тот чудовищный бардак в архивах, который нам пришлось разгребать как легендарному герою пришлось разгребать в далекой древности царские конюшни — это одна большая западня, поставленная на незадачливых шпионов скучающим графом Грейстоком. Если все именно так, у него действительно черное чувство юмора.

— Да, вы меня изрядно повеселили. Такая самоотверженность вместе с упорством редко встречается в наши времена, — как ни в чем не бывало продолжил Джаред Лоуэлл безо всяких признаков какой бы то ни было вины.

И поди теперь пойми, то ли действительно никаких коварных капканов Грейсток не расставлял, то ли совести нет, чтобы мучить. Хотя меня же, например, совесть тоже особо не грызла за то, что пробралась в чужой дом, а ведь понимала, что поступать таким образом — не признак высокоморальности.

— И вы пришли сообщить мне посреди ночи о том, что я вас все эти дни веселила? — осведомилась я тоном оскорбленной до глубины души благородной леди. Вышло слишком пафосно, соответственно, недостоверно.

Грейсток на мгновение улыбнулся чуть шире, но больше никак своего веселья не продемонстрировал.

— Нет, разумеется, мисс Лэйк, я не настолько бестактен, — отвечал он, и вот в исполнении Джареда Лоуэлла интонации, практически аналогичные моим, звучали куда естественней и органичней. — Дело в том, что, поразмыслив немного, и в связи с последними неприятными событиями, я принял решение обратиться за вашей помощью, как настоятельно советовал мне доктор Монтегю.

Начало показалось многообещающим, по крайней мере, любопытно стало точно.

— И почему вам не обсудить все днем, со мной и Лансом, а не сейчас, в такое неурочное время? — спросила я напрямик, на что получила настолько же прямой ответ.

— Потому что мистер Уолш к моей просьбе не имеет ни малейшего отношения, мисс Лэйк. Это только между вами и мной.

И что же такого особенного могу я сделать для Грейстока, чего Ланс не может? Пара версий у меня имелась, но обе были какими-то… пошлыми и, подозреваю, к происходящему отношения не имели никакого. По крайней мере, пусть во взгляде Лоуэлла все еще читалось некое лукавство, однако выражение его лица оставалось убийственно серьезным.

— Вы догадываетесь о природе моего заболевания, мисс Лэйк? — поинтересовался мужчина и отвел при этом глаза в сторону, словно бы ему не очень приятно говорить на эту тему с посторонним человеком.

Я решила, что и в данном случае лучше дать прямой и честный ответ на заданный вопрос.

— Понятия не имею, милорд. Ни одной догадки.

Грейсток вздохнул, все еще не глядя на меня.

— Видите ли, все дело в нескольких факторах, которые в моем случае имеют крайне неудачное сочетание, — начал граф, сложив руки на коленях. — И отец, и мать не отличались крепким здоровьем, да еще и родился я раньше срока, так что сразу было понятно, что крепким мне не быть… По сути, вся моя жизнь — лишь череда дат смерти, которую мне предрекали. Сперва говорили, не доживу до года, потом до трех, до десяти, до пятнадцати… Но тридцать — это уже точно конец.

О своей смертности Лоуэлл говорил спокойно, отрешенно, как мог бы обсуждать погоду или сюжет прочитанной книги. Никакого надрыва или драмы не было и в помине.

— Почему же тридцать? — спросила я. Кажется, от мысли о неизбежности кончины Грейстока мне стало куда более жутко, чем самому Грейстоку.

Возможно, он… привык? Немудрено за столько-то лет.

— Видите ли, мисс Лэйк, помимо хилого тела от череды благородных предков-магов мне еще достался сильный дар, пожалуй, чересчур сильный даже для здорового человека. К тому же мои энергетические линии не в состоянии вмещать такое большое количество магической силы… Грубо говоря, это как отопление дома, в котором постоянно давление на критической точке, и иногда может… взорваться.

Взорваться…

Сомневаюсь, что это случайная оговорка. Вообще, мне все больше начинало казаться, что у Джареда Лоуэлла не бывает случайных оговорок — он тщательно обдумывает каждое произносимое слово и тасует их как колоду карт.

— То… Случившееся в вашей спальне сегодня… — пробормотала я, не имея никаких душевных сил сформулировать вопрос как следует, хотя прежде не отличалась косноязычием.

Грейсток бросил на меня короткий взгляд исподлобья и снова отвернулся. Плечи графа опустились и весь он как будто старался свернуться в клубок.

— Давление дошло до критической точки. Энергия вырвалась наружу. Я предупреждал доктора Монтегю, что до выплеска ему лучше не приближаться ко мне ради его же собственной безопасности… — мрачно произнес мужчина и тяжело с присвистом выдохнул — словно из котла пар спустили. — К сожалению, он слишком серьезно относится к своим обязанностям целителя… И переоценивает собственные силы. Окажись вы в комнате в момент выплеска, погибли бы вместе с доктором Монтегю. Когда это происходит… Словом, только у меня остаются шансы уцелеть.

Задавать вопрос про тех троих несчастных, которых, по словам моего начальника, лишил жизни Джаред Лоуэлл, я не стала. Кажется, все и без того было предельно ясно. О том, что нас с целителем с гарантией разнесло бы на части, Грейсток говорил уверенно, он не предполагал — знал совершенно точно. Как будто у него уже имелся печальный опыт.

— Но почему-то доктор Монтегю… он все еще верит, будто укрепление тела может как-то купировать эти выплески… Я просто сгораю изнутри каждую секунду своей жизни. И этого не остановить.

Теперь я смотрела на граф Грейстока совершенно иными глазами, не так, как в момент первой встречи: просто человек в огромном замке, наедине с собственным несчастьем и болезнью, и все же, несмотря на это, спокойный, сдержанный, умный и даже хитрый. В планы Джареда Лоуэлла, двадцати четырех лет от роду, который был совершенно уверен в том, что в тридцать он умрет, категорически не входило страдать по поводу собственной загубленной жизни или сурового рока.

— У меня гипермагика в тяжелой форме. Магическая энергия слишком быстро и в больших объемах вырабатывается, чтобы тело могло её переносить, — отстраненно озвучил свой приговор Джаред Лоуэлл, граф Грейсток, словно строчку из энциклопедии зачитывал. — Обычно она медленно точит меня изнутри, но порой вырывается наружу… И такие выплески заканчиваются плачевно для окружающих.

Да уж, последствия я уже успела оценить во всей красе и впечатлиться буквально до дрожи.

И все-таки…

— Это, разумеется, печально, милорд, однако я все еще не поняла, чем могу вам помочь? — напомнила я об основной цели визита графа в мою спальню посреди ночи.

Грейсток почти весело хмыкнул и снова бросил на меня взгляд как будто бы заинтересованный.

— Излишки магии удается сбрасывать время от времени. В других людей.

Сбрасывать излишки? Краем уха я слышала о возможности такого действия, однако же преподаватели в университете о нем говорили скорее как о теоретической возможности, а не общедоступном и простом способе избавиться от излишков магической энергии.

— Одна беда, — продолжал тем временем Лоуэлл, — обычно площадь энергетических линий у людей такова, что энергии в них удается влить до обидного мало. А вот вы, мисс Лэйк, вы же настоящая бездна.

Отлично, обсудили больную тему графа, а теперь и на мою перешли. Ночь становилась все более и более насыщенной с каждой минутой, до чего договоримся к утру — одному Создателю известно, да и то не факт.

— Мне пророчили большое будущее. Пока не стало ясно, что энергию мой источник практически не вырабатывает, — позволила и я себе каплю откровенности. Ну, почему бы и нет, раз разговор так круто завернул.

Прозвучало, наверное, слишком горько и со слишком сильной обидой, потому что Лоуэлл весело усмехнулся и произнес:

— Не стоит так уж сильно расстраиваться, мисс Лэйк. Я тоже не могу позволить себе такую роскошь как использование заклинаний. Но вам хотя бы не больно.

Крыть было нечем.

— Почему же вы не колдуете? — спросила я немного растеряно. Все-таки с уровнем силы Грейстока…

И снова мне достался взгляд, на этот раз явно укоризненный, словно Джаред Лоуэлл — учитель, а я школьница, которая не выучила урока.

— Потому что использование заклинаний стимулирует выработку магической энергии. А мне как бы уже и некуда. Как только уровень выработки энергии достигнет своего максимума… Тогда меня не станет. Обычно пика способности достигают в тридцать лет, но можно и ускорить события.

Да уж, я отличилась на этот раз — стыдно забыть о таких элементарных вещах.

— Для меня будет неопасно стать вашим… реципиентом? — поинтересовалась я с закономерной опаской.

Грейсток кивнул.

— Разумеется, иначе я бы и не подумал обращаться к вам за помощью, мисс Лэйк.

Обычно я не верила в людской альтруизм, жизнь отучила, однако в случае графа почему-то легко и просто приняла на веру.

— И как же вы сбрасываете излишки, милорд? — уточнила я, надеясь, что обойдется без алтарей, ножей, крови и прочих неприятных вещей.

И вот тут случилось странное: до этого момента совершенно спокойный и чуть ироничный Джаред Грейсток замялся как деревенский мальчишка, которому первый раз в жизни довелось взять девушку не за руку.

На восковых щеках Грейстока проступили алые пятна смущения. Ну, не может же быть…