Не путай клад с могилой

Глава 31

Когда на курортном побережье идет дождь, билетов на автобус в глубь полуострова не достать. Ни на один из ближайших рейсов на Симферополь мест не было.

Из комнаты диспетчера я позвонил профессору.

– Валерий Петрович! – негромко сказал я, прикрывая трубку рукой. – Они вам еще раз звонили?

– Алло?! – взволнованно кричал в ответ Курахов, не узнавая моего голоса. – Слушаю вас! Кто говорит?

– Это Вацура. Я спрашиваю, они звонили вам еще раз?

– Кто это? Говорите громче! – надрывался профессор.

– Вацура это! Ва-цу-ра! – рявкнул я так, что диспетчер и двое водителей, сидящих на диване перед телевизором, вздрогнули и посмотрели на меня.

– А-а! – после недолгой паузы протянул профессор. – Господин директор! Голос у вас какой-то странный, очень похож на… – Он не стал уточнять, на чей голос он похож. – Так что вы хотели узнать?

– Они звонили? – едва размыкая губы, спросил я, чувствуя, что все присутствующие в диспетчерской уже не столько смотрят телевизор, сколько слушают меня.

– Они? Кто они? – притворным голосом уточнил профессор, и я чуть не шарахнул трубкой по краю стола. – Вы имеете в виду этих… Нет, пока не звонили.

– Если позвонят, скажете, что билетов на автобус нет и вы поедете в Симферополь на такси…

– С какой стати я должен тратиться на такси? – перебил меня профессор.

Я приложил трубку к груди, мысленно выругался и сосчитал до десяти.

– Я довезу вас бесплатно. Вы лишь скажете им про такси. А еще скажете, что ближайший поезд на Львов отправляется в час ночи. Запомнили?

– Не стоит себя утруждать. Я сам во всем разберусь. И вообще не суйте свой нос в чужие дела!

Сейчас Курахов разговаривал со мной совсем не так, как утром. Я понял, что он нашел выход. Скорее всего он решил нанять курьера, который отвезет манускрипт преступникам. Мерзавец! Он решил сыграть ва-банк, сделав ставкой жизнь Марины.

– Освобождай телефон! – похлопала меня по спине диспетчер.

– Курахов! – теряя самообладание, сказал я. – Имейте в виду, я вам не позволю играть ее жизнью! Вы понимаете, что если они получат манускрипт и надумают проверить, на месте ли… В общем, что я вам объясняю? Вы сами знаете, что подвергаете Марину риску, а делать это я вам не советую! Очень не советую, профессор!

– Правильно! – отозвался один из водителей. – На то и профессоры, чтобы им советы давать.

– Что там у тебя стряслось? – спросила диспетчер, забирая у меня трубку.

Я растерянно тер переносицу.

– У подруги аппендицит, – ответил я, вставая со стола. – А профессор отказывается ее оперировать. Хочет лечить таблетками…

Наверное, я солгал складно. Мужики закачали головами, мол, ты, конечно, прав, надо резать. Диспетчер не знала, как лучше, и лишь сочувствующе вздохнула. Я был вне себя от злости. Вот же гадина, думал я, выходя на улицу. Подставляет девчонку под удар и делает вид, что не понимает, чем это может для нее кончиться. Была бы родная дочь – так бы, конечно, не поступил, в лепешку бы расшибся, от всего бы отказался, лишь бы вернуть ее живой и здоровой. Ну ладно! Ты у меня поедешь в Карпаты, я тебе устрою поиск сокровищ!

Я сел в машину, сорвал ее с места, придумывая самые нелепые и безумные способы остановить Курахова. Я вытащу у тебя из кармана паспорт и все деньги, думал я, заколочу гвоздями-сотками дверь номера, и сиди там три дня, пока курьер не довезет манускрипт. Я, в конце концов, сообщу в милицию. Способна наша милиция хоть иногда обезвреживать преступников или нет, черт возьми!

Желтый милицейский «УАЗ» выкатился из боковой улицы на красный свет, когда я летел через перекресток со скоростью пятьдесят километров в час. Не думая уступить дорогу мне дорогу, что он был обязан сделать, «УАЗ» выехал на мою полосу и подставил свой забрызганный грязью и помятый бок. Тормоза не спасли бы от неминуемого удара, если бы я не взял руль круто вправо. «Опель» выскочил на тротуар, чиркнул днищем о бордюр и остановился в сантиметре от бетонной стены.

Я продолжал сидеть в машине, успокаивая нервы и наблюдая за «УАЗом», который на малом ходу прижался к бордюру и остановился. Прошло не меньше минуты, когда дверка открылась и из нее вышел долговязый и сутулый милиционер. Я узнал его по манере носить фуражку, сдвинув козырек на длинный нос.

Капитан, высоко задирая подбородок, чтобы можно было увидеть хотя бы то место, на которое ставить ногу, не спеша обошел свою машину, провел пальцем по мокрому и мятому крылу, растер грязь, внимательно глядя на нее, после чего направился ко мне. Подойдя к «Опелю», он поставил ногу на колесо, оперся локтем о колено и постучал кулаком по капоту.

Я высунул голову из окна. Черт его знает, как он меня разглядел сквозь свой дурацкий козырек!

– А-а-а, старый знакомый! – сказал капитан, растягивая губы в улыбке, отчего его щеки покрылись множеством мелких морщин и стали напоминать печеные яблоки. – Что ж это ты скорость превышаешь, на красный свет проезжаешь?

– Я шел на зеленый, – ответил я. – Убери с колеса ногу.

– Ух ты! – качнул капитан головой. – Такой наглый, что меня сейчас икота задушит. Что, до хрена крутой? Новый, бля, русский?

Я молчал, понимая, что капитан нарочно старается вывести меня из себя.

– Ты нарушил правила, – сказал капитан, с хрюканьем втягивая носом воздух и отхаркиваясь. – Проехал перекресток на красный свет, в результате чего совершил дорожно-транспортное происшествие в виде задевания правого крыла милицейской машины марки «УАЗ».

Он сплюнул на капот, подошел ко мне и, опершись о дверь, склонился над окошком.

– Итого, подсчитаем, – тихо продолжал он. – Штраф за нарушение правил – сто баксов. Рихтовка крыла – сто баксов. Шлифовка, грунтовка и покраска – еще двести. Итого – четыреста. Будешь платить?

– Нет, – ответил я, рванул рычаг на себя и дал задний ход.

Капитан ударил кулаком по крыше кабины. Я остановился, закрыл глаза и сосчитал до десяти. Это мало помогло.

– Я так и знал, что ты откажешься платить, – сказал капитан, снова просовывая свой нос, покрытый козырьком, в окно. – А потому, сука, не обижайся.

Я уже приготовился к тому, что сейчас начнется череда неприятностей вроде привода в участок, составления протокола, изъятия прав, но капитан, к моему удивлению, ничего больше не сказал, повернулся, быстро сел в машину и помчался посреди дороги, беспрерывно подавая сигналы.

Удивленный таким неординарным поведением блюстителя порядка, я вырулил на дорогу и медленно покатил дальше, замечая, что на меня наваливается смутное предчувствие какой-то беды.

Свернув за санаторием влево, я поехал по узкой грунтовке, опоясывающей коричневые холмы, как лассо шею мустанга, и только отсюда, откуда открывалась панорама побережья, увидел черный столб дыма, поднимающийся вертикально вверх из-за обломка Сахарной скалы – примерно оттуда, где стояла моя гостиница.

Я обмер. Руки потяжелели, мне показалось, что я сейчас брошу руль, не сверну на очередном повороте, и машина свалится с обрыва на крыши домиков пансионата. Не может быть, думал я, хватая глазами то столб дыма, то бегущую под колеса дорогу. Это рядом. Может, пацаны старые покрышки подожгли или мусор…

Это была уже даже не надежда, а всего лишь привычка успокаивать себя до последней минуты, не отчаиваться раньше времени, не махать кулаками, еще не вступив в драку. Но последняя минута истекла намного быстрее, чем я мог предположить – за очередным поворотом открылось ужасное зрелище. Моя гостиница, стоящая на пригорке, страшно чадила, словно паровозная труба.

К ней можно было проехать через набережную, но этот круг отнял бы у меня лишнее время, и я погнал напролом, через территорию пансионата, по ступеням, ведущим к фонтану. Между столиками летнего кафе машина не прошла, и два ярких зонта с грохотом повалились на асфальт. Не останавливаясь, я проскочил мимо павильона игровых автоматов, вырулил на пешеходную дорожку, круто спускающуюся вниз, и, наваливаясь грудью на руль, скатился к затененной площадке, где под зарослями виноградника, на шезлонгах, неподвижно лежали немолодые любители лечебного сна. С безумными глазами, размахивая руками, прямо под колеса машины ринулись две санитарки в белых халатах, но я уже остановился – дальше все равно не было проезда, выскочил из машины и, не обращая внимания на белых и круглых, как облака, женщин, побежал по поросшей колючками тропе, через кусты, наверх, к крепости, напротив которой стояла моя несчастная гостиница.

На ватных ногах, с исцарапанными до крови руками я поднялся на козырек и сразу ощутил на лице зной пожара. Гостиница полыхала, как посылочный ящик, набитый спичками. Окутанная черным дымом, она стонала и трещала, а беснующиеся языки пламени с ревом вырывались из окон обоих этажей, словно вода из пробитой автоматной очередью канистры. С крыши сыпались искры, отваливались куски черепицы и, подобно болидам, оставляя за собой дымный шлейф, падали вниз. Огромная толпа зевак колыхалась волнами, широким кольцом окружив забор. При каждом всплеске огня, когда с утробным хлопком, брызгая раскаленной пылью, из окон вырывались красные протуберанцы, толпа в едином порыве откатывалась назад, спасаясь от нестерпимого жара, и издавала вздох восторга. Уже начали обваливаться прогоревшие кровельные опоры, и почерневшая от гари черепица пластами проваливалась, как весенний тонкий лед под ногами рыбака.

Оцепеневший от увиденного, я протискивался сквозь толпу восторженно улыбающихся людей, в отчаянии глядя по сторонам, надеясь увидеть пожарные машины, но рядом с гостиницей стояли лишь легковушки зевак, наслаждавшихся зрелищем из окон автомобилей.

Калитку заклинило, и я, прикрывая лицо от нестерпимого зноя, несколько раз ударил по ней ногой. Толпа за моей спиной загудела, послышались глупые советы и смешки. Я почувствовал себя на сцене, где разыгрывалось пошлое и циничное шоу.

– Да ты не торопись, парень! Она сейчас сама расплавится! – обронил кто-то за спиной.

– А он попариться хочет. Зачем жару зря пропадать! – добавил второй.

– Может, забыл чего в комнатах? – с проблесками сочувствия сказал третий. – Так поздно уже. Стены горят… Эй, парень, отойди! Сгоришь к едрене фене!

– К чему этот вшивый героизм? – услышал я голос Курахова. – Вы что, хотите, чтобы вам на голову упала стена?

Красное и вспотевшее от жара лицо профессора на фоне возбужденной толпы показалось мне едва ли не родным.

– Вы целы, профессор? – спросил я, удивляясь тому, как вяло и безвольно прозвучал мой голос.

– А что со мной может случиться? – демонстрируя хладнокровие, ответил Курахов. – Я был на пляже. Потом увидел дым. А вы как?

Я махнул рукой. Стеклянные стены кафе лопнули, словно аквариум, облитый крутым кипятком. Толпа качнулась назад, увлекая нас с профессором. Какой-то грузный мужчина, пятясь спиной, наступил мне на ноги и едва не повалил на землю.

– Пожарных кто-нибудь вызвал? – равнодушно спросил я у Курахова.

Профессор пожал плечами, посмотрел на факел, в который превратилась гостиница, и в его глазах заплясали красные отблески.

– Милиция вроде здесь крутилась. Они должны были вызвать…

Он дернул головой, и я увидел, что лицо профессора искажено жуткой ухмылкой.

– Он сделал только хуже себе, – произнес Курахов, не отрывая взгляда от огня.

– Кто сделал хуже? – не понял я.

– Уваров. Вы же понимаете, что это его рук дело? Хотел меня запугать и сам же сжег манускрипт.

– Что?! – Я схватил профессора за руку и крепко сжал. – Манускрипт остался там?

– Он лежит за картиной в спальне, – ответил профессор. – Точнее, лежал.

Под приветственный гул толпы, беспрестанно сигналя, к гостинице медленно подкатила пожарная машина. Двое парней в брезентовых куртках со скучающими лицами посмотрели на огонь, а затем стали неторопливо разматывать шланг.

– М-да, – произнес профессор. – Работнички! Смотрите, смотрите, как он шланг разматывает! Ногой! Просто бесплатная клоунада!

– И что вы теперь будете делать, профессор? – спросил я, прикрывая ладонью глаза от роя искр, который подняла в воздух рухнувшая водосточная труба.

– Не знаю, – честно ответил Курахов. – Просто не имею понятия!

– Поезжайте. Не тяните время, поезжайте в Карпаты!

– Что? – воскликнул профессор и посмотрел на меня так, словно я задел его самолюбие. – Уварову нужен не я, а манускрипт.

– Не лукавьте, Валерий Петрович. Им нужен не столько манускрипт, сколько информация, содержащаяся в нем. А информацией этой вы владеете.

– Информация! – недовольно буркнул Курахов. – Вы так говорите, будто уверены на все сто процентов в существовании клада! Ну, допустим, я приеду в эту проклятую Лазещину, объясню Уварову, что манускрипт сгорел, и поведу бандитов на место. А вдруг там ничего не окажется? Я больше чем уверен, что там ничего не окажется…

Он замолчал, глядя на пожарного, поливающего тугой струей полыхающее окно на первом этаже.

– А если окажется?

– В этом случае Уваров точно меня прикончит. Он слишком погряз в уголовных делах, чтобы оставить в живых такого свидетеля, как я… Смотрите, смотрите, сейчас остатки крыши рухнут!

Мы сделали еще шаг назад. Вода, попадая в горящее нутро гостиницы, мгновенно превращалась в пар, и он, смешавшись с дымом, грязными клубами поднимался в темнеющее небо.

– Пойду-ка я устраиваться в гостиницу «Горизонт», – сказал профессор. – Приму душ, полежу на кровати, подумаю. Может быть, придет в голову интересная идея. – Он тронул меня за руку чуть выше локтя. – Заходите, если что.

Пожарные затаскивали шланг во внутренний дворик. Из окон первого этажа уже не вырывалось пламя, зато валил густой дым, из-за которого большая часть горящего дома оказалась как бы закрытой ширмой. Спасаясь от едкого дыма, зеваки бросились врассыпную. На их месте, на обочине дороги, остались стоять лишь две темные иномарки. Прислонившись к никелированной трубе джипа, поигрывая кулоном на цепочке, стоял Серега. Он увидел меня, оторвал зад от машины и, ссутулившись и по-бычьи наклонив голову вперед, не торопясь пошел ко мне.

– Недавно подъехал? – уточнил он, небрежно кидая мне свою мягкую руку. – Знаешь, кто это сделал?

Я кивнул. Серега несколько мгновений внимательно смотрел мне в глаза, словно хотел убедиться, что я не ошибся.

– Я его видел на «черепахе», – быстро и негромко сказал он, глядя то себе под ноги, то на пожарных. – «Уазик» стоит наверху, у водокачки, а он сам на пляже. Загорает. Народу никого.

И, больше ни слова не говоря, пошел к своему джипу. Я смотрел на его широкую сутулую спину и нервно теребил пальцами горячую рукоятку «регента», лежащего в кармане куртки.