Не ведомы пути богов

Глава 9

Просторный коридор, большие витражные окна. Бюсты мыслителей прошлых эпох. Енька в длинной мантии, эхо шагов гулко улетает к высокому потолку. Мантия-балахон — обязательное условие. Здесь нет богатых и бедных, знатных или простых — принцесса постигает азы наравне с безденежной голытьбой. Хотя, конечно, какая голытьба? Слишком дорогое удовольствие.

Мимо проплывают высокие резные двери, с потолка свисают объемные канделябры. Наверное, вечером много света. Зачем?

Группа, в которую определили Еньку, оказалась большой. Человек двадцать, парней и девушек — поежился, пытаясь не покраснеть, под любопытно-оценивающими взглядами. Сегодня он просто девушка. Бррррр…

Опустился на свободное место, осторожно оглядываясь — помещение называлось «аудиторией», столы полукруглым амфитеатром спускаются к центру с трибуной. Учитель — магистр какой-то мудреной степени, пожилой лорд-дорн с проседью. Урок — общая теория эфира и чисел…

Все старательно скрипят перьями, чуть ли не высунув языки. Серо-буднично — ученики в своих мантиях напоминают сборище священников. Девушки еще опоясываются поясом, для осанки, парни не заморачиваются. Балахоны по цвету не одинаковы — чем выше магический уровень, тем светлее. Даже в одной группе. Пододвинул стопку толстых листов, обмакнул перо… Стоп.

Первая яма.

Ты успеешь, Енька? Чего греха таить, благородных обучают сызмальства. Конечно, читать-писать начал еще в детстве, но книг прочел за всю жизнь — раз-два. Писал редко. С непростительными ошибками. Как будешь выкручиваться?

Почесал макушку, закусил губу и принялся карябать что успевал, прикрыв лист ладошкой. Коротко, одной-двумя фразами.

Итак, цифры… Вернее, числа. Оказывается, имеют большое влияние на судьбу. Они везде — в классификации имен, дне появления на свет, датах значимых событий. Через числа книга судеб отражается в повседневной жизни — умеющий видеть, да увидит. Зачем мне это?

Через полчаса над макушкой склонился учитель, со вниманием вчитываясь в поспешно выведенные каракули. Мягко выудил из пальцев перо и предложил просто послушать. Потом вполголоса обрисовал личное задание на ближайшие дни. Вроде ничего сложного.

Из-за окна донесся звон колокола и вся аудитория сразу зашевелилась. Конец? В коридоре захлопали двери, академия быстро наполнялась гомоном…

— Новенькая?

У его стола задержалась пара девушек. Спрашивала холеная, с устало-равнодушным лицом. Будто осточертела ей эта чертова академия, преподаватели-идиоты, и весь мир в придачу.

— Как зовут?

— Эн…нталия, — дружелюбно улыбнулся Енька.

Зачем сразу ссориться? Ему тут жить. Какое-то время.

— В выходной у меня будет патти, — вдруг объявила та, флегматично разглядывая Еньку. — В Буаре, у Дельцы. Приходи. Познакомишься с группой.

— Ладно, — растерянно поморгал в спину.

Не выносил раутов и молодежных пирушек. Но… отказать? Сразу?

Следующий учитель уже рассказывал про амулеты. Плотный дядька, с блестевшей лысиной, разъяснял про силу Гвардских камней. Оказывается, заморский песчаник способен аккумулировать чувства. Ни черта себе. Накопленная за годы ненависть или злость имела разрушительную силу, а любовь может даже вылечить… Тоже мне, открытие. Но камни?

Занятия закончились после обеда. По расписанию должны были быть еще часы какого-то чтива в библиотеке, но все разъехались по домам. Не желает народ перетруждать мозги.

Вывел своего коня из конюшни и задумчиво сощурился на солнце. Все? Первый день показался не сложным. А как он представлял обучение? Кельи, моченые розги и потные задницы? Вряд ли такое практикуют у аристократии…

Город изнывал от жары. В тени домов вяло обмахивались продавцы сушеных земляных крабов, в воздухе смрад перебродившего эля. Недаром, его за глаза величали «городом тысяч лентяев». Потные стражники вытирали под шлемами морды.

Стражу в Вайалоне можно встретить везде. Власти серьезно заботились о репутации, при такой массе разношерстного люда. Ворам отрубали руки, грабителей вешали, бездомных отлавливали. Что почему-то совершенно не мешало расти самой серьезной ночной армии, во всех обозримых землях…

Енька поселился в небольшом гостином дворе с собственной конюшней, на узенькой улочке среднего достатка. Подальше от ремесленных кварталов, где день и ночь стучали молоты и стлался угарный дым. Тихо, спокойно, хорошая кухня. Уалл с бойцами покинули город, напоследок осуждающе покачав бородами.

Весь остаток дня занимался заданием учителя — запомнить в подробностях какую-то часть комнаты, закрыть глаза, и воспроизвести во всех подробностях. Получалось не очень. Воображение — не его конек.

— Никогда. Настоящий маг зрит то, что перед глазами. Факты, которые можно потрогать. Слишком много великих пали, потому как решили, будто вершат пророчества, — учитель, заложив руки за спину, задумчиво смотрел в окно. — Ариней свято верил в тигровый знак, пестовал младенца Оопуса, и пропустил заговор. Клиопранк держал в мозгах сказание о говорящем олене, и уллары чуть не захватили Дарк. А Аммир из-за Умерикона оставил наследницей королеву Айхо…

Аудитория загудела, Енька сразу проснулся.

— Семмир, вы не верите, что Айхо лунная вестница? — не выдержал кто-то в первом ряду.

Седой Лузисс улыбнулся. Старого мага почитали добрым — на его уроках можно запросто вот так ляпнуть с места. И не получить по загривку.

— Королева Айхо, конечно, холодна и рассудительна, — сделал вид, что задумался педагог. — Не поддается чувствам, в чем многие пытаются увидеть мужской расчетливый мозг…

— Она победила Диору! — не выдержали на первом ряду.

— Да, — согласился Лузисс, оглянувшись на говоруна: — Праверс, напомнишь нам пророчество?

— Там одни противоречия, — попытался улизнуть длинноволосый парень, но глядя на непреклонного мудреца все-таки поднялся, одернул мантию и закатил глаза к потолку: — …Явится лунная дева… не отвергнутая, но без рода… жена, но с силой мужа… потомственная, но без рождения… Учитель, ведь по закону наследовать трон должен старший сын! Не внучка!

— Все сходится? — насмешливо приподнял седые брови Лузисс и кивнул: — Дальше!

— Что-то там про огонь, тьму, зверей… — поморщился, напрягая извилины студент. — Умерикон в ознакомительном учении, семмир!

— Ознакомительном учении, — передразнил старый педагог. — Ты всегда был неучем, Праверс, — назидательно вздернул палец. — И в душе ее будет царить ночь и день, свет и тьма… Что хотел сказать Виллий метафорами, Праверс?

— Что она противоречивая штучка? — изобразил мозговую деятельность длинноволосый.

— Садись. Будет тебе противоречивая оценка, — страдалец с несчастным видом плюхнулся на место, Лузисс с интересом оглядел группу. — Кто ответит? Что хотел сказать Виллий тысячу лет назад, когда философы еще не вынесли определение антагонизма?

— Противоположности, — вдруг подсказала девушка с заднего ряда, с выразительными глазами и темными блестящими волосами.

— Спасибо, Аюла, — с облегчением вздохнул седой учитель. — Ты возродила у меня веру в эту группу, — снова обернулся к аудитории. — Противоположности! — потряс указательным пальцем. — Ночь и день! Свет и тьма! Несовместимые вещи. Что это значит?

В зале притихли.

— Правильно, — согласился старый педагог. — Никто не знает. Как и с любыми пророчествами, — усмехнулся. — Ибо понять предсказания мудрецов можно только после их свершения, — вздохнул и задумчиво посмотрел в окно. — А что нам обещает Виллий в заключении? Гаюл, порадуй старика.

Невысокий парень рядом с выразительной девушкой, похожий как две капли воды, с готовностью отрапортовал:

— …И падут к ее ногам города и народы, леса и звери, рабы и рабыни…

— Вот! — подчеркнул мудрый учитель, — конкретность, по которой можно что-то судить, — кивнул, заканчивая прения. — И запомните, молодые люди, — снова торжественно потряс пальцем. — Никогда не пытайтесь предугадать пророчества. Многие пали из-за этой ошибки. Боги обожают иронию.

Енька сидел ни жив, ни мертв. О ком говорил древний мудрец?

Стоп! Не лезь! Умные не лезут! Молодец учитель. Седая мудрость.

Черт побери. Города? Народы?

Явственно ощутил спиной чей-то взгляд и обернулся — Аюла и Гаюл, парочка вундеркиндов, яростно шушукались между собой. Гм…

Неделя тянулась монотонно. Половину не понимал, о чем говорили на занятиях — если заставят сдавать экзамен, то провалится с треском. Какие-то «люттации», «геммазации, концентрические силовые круги»… «радиальные вектора воздействия», «парамедирование», «каналы насыщения силой», «слияние с внешней аурой»… Ассоциировалось со стаей диких злобных зверей. Утробно урчащих, поглядывающих кровожадно горящими зенками…

И это начальный курс? Тогда, о чем говорят на выпускных?

Гм… Вспомнились выжженные пустоши за академией.

Зато группа потихоньку начала узнаваться. Холеную звали Усида — высокомерная особа, хоть и молчаливая, не видно не слышно. Но пользовалась авторитетом. Юдоль — ее подруга, не разлей вода. Как хвостик. Евкрад — заучка. Самый умный, и обладатель самой светлой мантии. Из однотипной массы постепенно прорисовывались отдельные личности — спина все чаще ощущала заинтересованно-любопытные взгляды. Особенно мужской части населения. Бес бы побрал, вместе взятых.

Чертова грудь. Он так и не привык, к этому бонусу сегодняшней реальности. Чужеродные, непривычные бугры выпирали, колыхались, ощущались всегда напоминающим о себе весом…

Или задница. Просто физически чувствовал, как она выгнута, покачивается при движении, завораживает взоры плавной округлостью… Или шея. Тонкая и длинная. Хорошая мужская лапа запросто сожмет, одной левой. Или ресницы. Длинные и пушистые. Жмых-жмых, как крылья бабочки. Прям, по-детски невинно и мило. Хоть вывернись, не выйдет холодный стальной взор…

Проклятое бабство.

Нет, Енька не против красоты. Изящных линий. Но почему на одних мы смотрим с восхищением, просто любуемся, как эталоном совершенства? А другие, хоть, вроде и не… вызывают зуд в паху и прерывистое дыхание? Енька не против привлекательности. Он против того, что в современном мире называют сексуальностью. Навевает мысли о похоти и блуде. Ему не улыбалось быть для мужчин физически желанным… Бес бы побрал, эти нусы фантазий создателя.

Чертовы платья. Шварк-шварк, по земле подолом. Обязательно всем кричать, что ты из другого лагеря? Нет бы, рубаху и шаровары — просто и удобно. И задницы не видно, и груди. Поди, разберись, че там у нее — чарующие линии, не чарующие…

Надо поделиться идеей с Эрой. Ввести моду, на севере. Хотя… почему-то внутри гнездилось убеждение, что Эра не поддержит. Скромно промолчит.

Что вам надо, бабы? Чего вы желаете, на улицах? Сумасшедшие создания.

Но чего греха таить — Аюла-вундеркинд ему тоже нравилась. Сразу. Стройная, аккуратная. Красавица. В его вкусе. Умное личико, выразительные смышленые глазки. Блестящие темные волосы. Тонкая в стане, как и он. Похоже, без апломба, без этих непонятных «охи-ахи». Значит, умная. Енька давно провел параллель — с умными общаться легче. Проще. Они объективней. Им не надо долго что-то разъяснять. Или ломать мозг, пытаясь догадаться, что имеют ввиду… Умные в курсе, что никто не в состоянии сходу уяснить их воображение, разговор не спотыкается на: «Ты что, тупой?»

Брат как две капли воды походил на сестру, но брат… это брат. Парень. Мужики Еньку не интересовали. Искренне верил, что так сохранится и в дальнейшем.

На перерыве даже попробовал подкатить: «Не подскажешь, какое занятие следующее?» — но девчонка зло зыркнула и выскочила из класса, подхватив чернильницу. «Духи и души», — ответил за нее брат, извинительно моргнул и затопал следом.

— Не обращай внимания, — встряла со своего места Усида. — Раширцы — дикари. К тому же, не любят Айхон. Ты ведь из Айхона?

— Ага… — машинально подтвердил Енька.

Раширка?!! Стоп!!

Вот это новость.

Аюла сразу стала во сто крат привлекательней. Мир густых лесов, ведьм и легенд. Сказочная страна за горами, в которой не умер дух древних эпох… Рашир. Надо же.

Енька теперь постоянно оглядывался. Но девушка холодна, как лед, не удостаивала ни малейшим вниманием. Сидела, как жердь, уставившись в рот учителю. Будто тот вещал важнейшие истины.

Вот же блин. Кажется, влип.

К Еньке пришла его первая любовь.

Все люди проходят через это. Но Енька был девушкой. А вел себя, как влюбленный мальчишка. Оглядывался на уроках, «случайно» сталкивался в проходах, краснел и совершал неловкости. Чертыхался, корился, и снова краснел. По ночам мечтал защитить, выручить из беды, или хотя бы просто вызвать улыбку. И абсолютно ничего не мог с собой поделать…

Совершенно нормальная реакция.

Для мальчишки.

Буар — аристократический район Вайалона. Высокие красивые дома, ухоженные аллеи, подрезанные кусты. Цветники и клумбы. Начищенные до блеска ажурные решетки. Журчащие фонтаны сбивают дневной зной, яркие навесы прикрывают от солнца. Каменные скамейки. Никаких лотков, мух и обмахивающихся потных продавцов. Лавки только уважаемые, в степенных солидных домах, с неброскими авторитетными вывесками. И ценами, сравнимыми со стоимостью самих домов.

Дельца — круглая королевская площадь у дворца, мощенная полированным за века гранитом. Золоченные кареты огибают по кругу, разодетые в пух и прах кучера небрежно щелкают вожжами…

Енька долго глазел на шпили монаршей резиденции, на блестящих стражей у витиеватых ворот. Створки открываются-закрываются, кареты чинно гремят по подъездной аллее…

Вот такие капризы судьбы. Давно смотрел на подобные врата, как на вход в Асгард, небесную обитель богов? Давно гнали взашей, если вдруг просто оказывался в зоне видимости?

Сегодня можешь даже попасть внутрь, если вдруг приспичит. Покажи бумагу с собственной печатью и вперед. А что? Обычный визит вежливости. От нашего стола вашему. Запишешься на аудиенцию, присядешь в книксене, улыбнешься и наобещаешь океан дружбы. Разве не так вершится большая политика? Конечно, если королева Айхо не обидится. Вместе с северными князьями.

А потом тебя тихо кокнут здесь, на вечерних улицах. Или украдут. И продадут в рабство. И никакая следственная комиссия не найдет концов. Хоть вроде, благородных и нельзя в рабы. И трон Аллая, далекого северного княжества, вновь окажется свободным. Политика — дело затейливое…

Может, у него паранойя? Глупые страхи?

Вот только Хватца и Мешингерра до сих пор не нашли. И тех, кто стоял за ними. Ведь наглели, в самом центре Айхонских княжеств, явно не по собственному гению…

Эх.

Дом холеной Усиды оказался на соседней улице. Ничего себе. Почти у дворца. Из какого она рода?

Оказывается, патти одногрупница устраивала не из-за войны со скукой — сегодня в Вайалоне праздник. День победы в тысячелетней бойне. Дань памяти великим.

Тоже мне, победа… Город стерт с лица земли. Траур, а не праздник. Ну да не Еньке судить — пусть празднуют. Все любят себя чествовать.

Громадный трехэтажный особняк выглядел высоким и очень уважительным. Голубое родовое гнездо, кричащее на весь мир о своей родовитости. Длинная лестница, высокие колонны с лепниной. Витражные окна. К широкому крыльцу неспешно подкатывают роскошные кареты, пара лакеев в красных ливреях распахивают дверцы — аромат дорогих духов, на брусчатку опускается тонкий каблучок, с шелестом богатого платья…

Приплыл.

Куда меня вечно заносит?

Выдохнул и медленно прошествовал мимо к крыльцу, в своем коричневом, неброско-обычном… Всегда не выносил выделяться на улицах.

— Вы приглашены? — один из лакеев флегматично склонился, даже не покосившись на наряд. Выучка.

— Мы учимся вместе.

Слуга сразу пригласил наверх, другой гостеприимно распахнул входную дверь. Аристократия! Нервы в кулак… Улыбаемся.

В просторном вестибюле легкая музыка, в центре кружатся пары. Приглушенный гул, негромкий смех — гости по периметру между колонн, большими или мелкими группами. Целый оркестр, на специальном подиуме, напоминающем амвон. Снуют официанты с подносами…

— Это раут! — перед носом проявилась Усида, брызгая откровенным удивлением. — Неужели нечего одеть?

— В Вайалон ехала не на балы, — не стал юлить перед однокурсницей.

— А купить? — не хотела понимать холеная.

— Мне уйти? — не выдержал Енька.

Чего пристала? Бери пример со своих слуг!

— Располагайся, — аристократка пожала плечами, не скрывая неудовольствие. — Чувствуй себя, как дома, — грациозно развернулась, прошуршав шлейфом, и гордо двинулась по залу.

Королева.

Енька даже не подозревал, что вообще-то… внешний вид на званных раутах — обязательный атрибут высшего общества. За неуважение к хозяевам, бывало, выгоняли и довольно знатных вельмож. Этикет есть этикет. Ему еще учиться и учиться.

— Вина? — притормозил расторопный официант.

— Спасибо, — с облегчением схватил высокий фужер.

Она права. Серая мышка, на ярмарке господ. И если бы не северное упрямство…

Неспешно залавировал между гостей. Ого. Эта красавица с длинными ресницами — Юдоль? Ничего себе. Что творит с человеком хороший убор и тонна косметики.

Группа узнавалась с трудом. Разодетые в пух и прах дамы, с высокими прическами и неприлично дорогим макияжем, статные высокие парни, в офицерских мундирах… В высоком обществе многие начинали с королевской службы — хороший пункт в резюме. А те, кто в магической академии — в принципе у армейских генералов на особом учете.

Офицеры. Внутри засаднил завистливый зуд.

Забудь, Енька. Теперь если только рядом, под руку.

— Тали, позволите?

В поле видимости возникла чья-то ладонь в белой перчатке. С трудом узнал в хозяине однокурсника — подтянутого, в лейтенантском мундире, с золотым аксельбантом. Как его, Гродт… Кротд?

Черт!!!

— Не танцую! — стушевался и быстро исчез за спины. Краснея на ходу.

Только этого не хватало!

Катаклизм. Вот об этом совсем не подумал.

Учись, Енька.

Учись.

Танцы — тоже обязательный атрибут этого общества. А ты теперь дама.

Учись мягко опускать ладошки на твердые плечи и позволять обхватывать себя за талию. Учись быть ведомой и доверять партнеру. Женским движениям и па. Привыкай к кавалерам, к рыцарству, к галантности. Учись улыбаться комплиментам и не бить в зубы за легкие шутливые пошлости. Тебе многому придется учиться. Не выйдет вечно шнырять за спины…

Вот так вот. Мозг, ты выдержишь?

— Отстань, Готт. Не видишь, легкомысленные па не для Тали?

Ближайшая стайка дам благожелательно улыбалась — снова знакомые лица, под дюймовым слоем грима. Меня что, только что укололи? По-женски?

— Слышала, в Айхоне девушки больше увлекаются политикой?

Енька залпом допил вино и вручил пустой бокал пролетающему мимо официанту. Новый укол? В Айхоне женщины вообще не занимаются политикой. Там старые традиции. Кроме королевы Айхо, конечно.

— Некоторые эдикты канцлера де Ссо интересны и для политиков, — ласково прошелестела темноволосая Бри, с немыслимой укладкой волос на затылке. — Особенно параграфы, определяющие длину панталон для охоты, и для фуршетов.

Все рассмеялись.

— Как на севере регулируют длину юбки? — продолжала Бри, нежно поглядывая на Еньку. — Или приоткрытые ноги — причина для казни? Как бесспорный факт, влияющий на разложение общества? — вокруг рассмеялись еще громче.

— На севере все ходят в штанах, — буркнул Енька, исподлобья оглядывая зал. — Легче драть уммов и скальников, если нарвешься.

Тишина. Будто заглушили звук. Все неотрывно смотрят. Поверили? Что, правда?

— Извините, — обворожительно улыбнулся и скользнул дальше, позади всех в обход зала.

Что тут знают о севере?

Музыка, негромкий гул витиеватых бесед. Роскошь, блеск. Высоченный потолок, громадные канделябры, лепнина, мраморные колонны, мозаичный пол. Народ улыбается, болтает, шелестит, делает жесты, некоторые удивленно оглядываются. Все никак не дает покоя платье? В центре кружатся пары.

Все? Это и есть раут?

Конечно, не осознавал, что балы-рауты далеко не всегда скучные. На многие приглашались артисты, циркачи, певцы, танцоры, устраивались представления или состязания. Все зависело от предназначения.

Высшее общество не глупо-безвкусное, как могло показаться на первый взгляд. Особенно, провинциальному мальчишке из самых низов. Сдержанное — да. Тут больше царствовали высокие правила, мода и этикет. А глупые мозги наличествовали в любых слоях, и о пропорциях можно только спорить.

Что делать, большие возможности далеко не всегда соседствуют с внутренними желаниями…

Минут через десять понял, что здесь присутствовала только половина группы. Не видно ни Аюлы, ни брата. Ни заучки Евкрада. Ни других ребят.

Еще минут через десять сбежал. Втихаря. Голова начала раскалываться, от запаха дорогих духов, блеска золотых канделябров, напряженных каменных лиц и недоверчиво-осуждающих взглядов. Выскользнул за дверь, подышать воздухом, и незаметно выбрался за ворота. Слишком не к месту, на этом празднике роскошного атласа и фальшивых улыбок — к черту вас всех, с вашими эдиктами о длине панталон…

Город веселился. Праздничные флаги, песни, толпы на улицах. Всюду вино, пиво, запах жаренной птицы и соленых крабов. Енька медленно двинулся к центру, с удовольствием разглядывая раскрашенные вымпелами окна и отвечая на улыбки.

Домой не хотелось. Голову помаленьку отпускало, нервы разжимались и в душу просилось тепло.

Центр празднества, конечно, на площади герольдов — оттуда, в незапамятные времена, разнеслась весть об измене. И там собрались маги, из разных земель… Обещали красочные представления, пантомимы и шутов. Какой без них праздник?

Вайалон. Витиеватые южные шпили-купола, патио, мансарды. Узенькие улочки, куда редко заглядывает солнце, тенты-навесы, белье прямо над головами. Пестрые краски и вечные улыбки. Город тысяч бездельников…

Эх, отец-матушка, знали бы, куда меня занесло. Такой вот ваш непутевый сын. Глупый мальчишка, мечтающий о славе и ратных подвигах. Доказал. Вы будете им гордится, правда?

Особенно, когда поведете под венец, под фатой невесты.

Каблучки неспешно отстукивали по мостовой, мимо промчалась карета, всколыхнув платье… Черта с два. Быстрее сдохну.

«Таюше (богатая девушка, на южном сленге), не желаете сладкий ичток?» «Раумми! Жаренные, вяленные! Почти бесплатно!» «Леваз! Лучший театр кукол, из самой Иррицы!» Город веселился. Здесь же, прямо на мостовой, плавился на углях горячий рис и исходил ароматом шашлык. Шипели в кружках эль и вино. Курился аромат дурманящих амфор…

На площади герольдов не протолкнуться. В центре возвышался высокий деревянный помост, где уже прыгали акробаты и жонглеры — азартная толпа вопила и хлопала в ладоши.

— Тали!

Енька закрутил головой. Послышалось?

— Тали!!!

Вздернул глаза — с широкого балкона, прикрытого пестрым навесом, приветливо махал парень из группы. Кажется, звали Бьеном. Или Бьяном.

— Сюда!

Оу… Заработал локтями, протискиваясь к входу. Но на широком крыльце, разукрашенном цветными лентами, оказался боров, с огромным ятаганом на поясе: «Куда?»

— Сай, пропусти! — догнало сверху.

Все серьезно. Как у взрослых.

Енька простучал каблуками по деревянной лестнице на следующий этаж, где у распахнутой двери его уже ждали:

— Ты что здесь делаешь?

Ого. Он открыл рот. На открытой террасе за низеньким столиком — все. Вся остальная группа. Уставились, с нескрываемым любопытством. Праверс, заучка Евкрад, даже Аюла с братом…

— Ты же должна быть на балу, у Усиды?

На столе — весь спектр жареного, вяленного, пареного… У стены — стройная пирамида ящиков с бутылками. Навес защищает от жары, с площади доносится музыка и гомон толпы. Вот это понимаю, праздник!

— Мозг не выдержал, — наконец поделился страданиями Енька. — Я сбежала.

Все рассмеялись, и дружно задвигались, освобождая место для еще одного кресла. Поближе к перилам, для лучшего обзора, в руках сразу оказался громадный бокал, с аппетитно ползущей прохладной пеной… Жизнь налаживалась прямо на глазах.

Через пять минут он уже понял все. Оказывается, отсутствие различий тут только снилось. Разница в положении была, есть, и будет, покуда существует человечество. В любом обществе, любой деревне или группе учеников.

На балу у Усиды — высокопоставленные детки. Так называемые, виконты. Братья-сынки-дочки больших титулованных особ. Баронов-графов-маркизов. А здесь — остальная шушера. Отпрыски обычных дворян. Правда, достаточно обеспеченных, чтобы оплатить обучение в Вайалоне…

Маг — деньги и почет, по гроб жизни. Маги нужны всем. Их лелеют, пестуют, переманивают… И если у чада вдруг открылся дар — родители из кожи вон лезут, чтобы утвердить будущее. Понятное дело.

Еньку так серьезно восприняли, потому как привел в группу сам ректор. Лично. За руку. Ректор — очень влиятельная особа, к которому прислушивается сам король. Лишь бы кого таскать не будет.

— Не-ет, — нетрезво-фальшиво рассмеялся Енька. — Какие виконтессы?

Графо-баронские детки-котлетки. Куда ему до них?

— Тогда кто? — не унимался Бьен-Бьян.

Сказать?

— Мужик! — доверительно сообщил в ответ.

Все улыбнулись. Тепло, хорошо, уютно. Праздник. На площади веселятся шуты, актеры готовятся к легким скетчам. Пиво живительной прохладой наполняет желудок… Кажется, даже Аюла уже не сверкает зенками, как мегера. А брат вообще выглядит нормальным.

— Она тебе этого не простит, — покачал головой однокурсник.

Кто, Усида? Да ну ее в пень.

— Ты могла попасть в Лигу, — все не успокаивался парень.

Только этого ему не хватало.

Не помнил, как добрался домой. Кажется, его привезли. То ли ребята, то ли их слуги. Ибо сами однокурсники тоже балансировали на ногах с трудом.

Утром с трудом продрал глаза. Голова напоминала пустую бочку, язык проворачивался, как сухое бревно. Долго пил, из толстого кувшина — «гульк-гульк», наверное, слышали на улице. Вытер губы и наконец взглянул в зеркало… Мдя. Зрелище.

С час приводил себя в порядок. Еще вчера было плевать — опухшая морда и пакли — как медаль «за отвагу» для юнца. А теперь… Накинул мантию поверх платья и заскрипел ступеньками вниз, болезненно морщась при каждом шаге. Где ты, Мелисса?

Впрочем, на него оказалась похожа вся группа. Кроме той половины, что скалила зубы у Усинды. По-видимому, в высшем обществе не принято нажираться до пупа — плохой тон. Ну и черт с вами. Сухари.

Сама Усинда холодна как лед, даже не покосилась в сторону Еньки. Дорога в братство избранных ему теперь заказана. Страшно. Расстроен не по-детски. Зуб на зуб не попадает.

Енька еще не понимал, что вообще-то, Лига — довольно серьезное сообщество, объединяющее детей многих королевских академий. Именно здесь зарождались первые связи будущих политиков, которым впоследствии предстояло определять вектор отношений государств…

Но Еньке политика — что льдице копыта. С ребятами проще, чем с снобами в изысканно-вежливых масках. Катитесь пропадом, господа, мечтающие целовать руку в королевских перстнях — у него свои заботы.

День проплыл в отрешенном состоянии. Что жрал, вчера? Хотя… вопрос не «что», а «сколько». Возомнил себя мужиком. Идиот.

Учителя не зверствовали. Понимали. Хорошие учителя. Ему, конечно, плевать на зверства — хоть сегодня на коня и обратно. Не для диплома ведь сидит. Но и… не узнал пока ничего нового. Хотя чувствовал — что-то в этом есть. В силе. Рано обратно. Вопрос ведь жизни и смерти…

Час сменялся часом. Нетронутая чернильница и девственно-чистый лист бумаги. Енька чуть ли не дремал, глядя в окно. Все равно мозг не усваивает информацию. По привычке тренировал зрительную память, фиксируя стол и спину соседа спереди. Тогда вдруг и получилось это…

Муха.

Какая к черту муха? Но муха назойливо ползала, терлась лапками, ощупывала крылышки… Енька открыл глаза — муха на месте. Где положено. Ни черта себе… Не было, когда запоминал картинку!

Оглянулся — ничего не изменилось, класс как обычно скрипит перьями. Никто не обращает внимания.

Как?!

Получилось выглянуть за границы тела, как и учил учитель? С закрытыми глазами?

Вот это да.

Но вечером случилось то, что заставило надолго забыть об открытии. Как и вообще об учебе. Привнесло совсем другой смысл, далекий от школы…

Как бы ни тянулся этот день, всему приходит конец. Так и долгожданный колокол, возвестивший об окончании учебного дня, прозвучал ангельским пением с неба.

В мозг ударило, когда выводил коня из конюшни. Пусто, тихо, похрапывают лошади в загонах. Никого уже нет — академия опустела, будто декан вышел на поиски добровольцев для неотложной работы.

В глазах вдруг помутнело и ноги стали свинцовыми. Воздух с трудом просачивался в горло, будто вязкий тягучий кисель… Енька распахнул рот, пытаясь вдохнуть — мир задрожал, подернулся рябью, расплылся в тумане… В ушах зашумело. Минута, вторая, третья… Ухватился за седло, чтобы не упасть — в голове едкий шепот, как свист, не разобрать слов. «Стой!!! — через какое-то время долетел смутно знакомый голос. — Гаюл, кварц!!! Они там, за переборкой!!!» Ноги сразу отпустило и Енька свалился прямо на руки Аюле-вундеркинду…

Зыбь потихоньку отступала. Проступили знакомые лица, конюшня, небо… «Твари! — зло ругались рядом. — Надо сообщить декану!»

«О чем? Что ученице стало плохо? После вчерашнего возлияния?» «Ты видела, я видел!» «И что? Она не подчинилась, ясно?! Ничего не произошло! Нам поверят, или Усиде?»

О чем они? Легкие горели, будто вынырнул из глубокого омута — грудь судорожно дышала…

— Что со мной? — хрипнул и сразу закашлялся.

— Вставай, — раширка решительно потянула за руку, помогая подняться на ноги. — Дуем отсюда. Ты что, ведьма?

Смысл не сразу дошел, мозг еще скрипел, с трудом осмысливая реальность… Что?!

— Далеко живешь? — брат безапелляционно подхватил за задницу и закинул на седло — еле удержался, ухватившись за луку.

— Двигай! — конь резво дернулся, от чувствительного хлопка по крупу.

Ничего не понял. Что происходит?

— «Паучий сон», — наконец разъяснил парень через полчаса, когда въехали в город и аллюр сменился шагом. — Мантра подчинения. Кто-то сильный, наверняка из старших курсов.

— На меня колдовали? — поразился Енька. — Зачем?

— Воздействовали, деревня, — мрачно поправила сестра. — А вот зачем… — нахмурилась: — тебя же предупреждали: Усида не простит. Лига не терпит неуважения.

— Да ну, чушь, — не верилось Еньке. — Ничего не обещала!

— Туда не уговаривают, — поучительно пояснила девушка. — Туда допускают. Все мечтают попасть в Лигу.

— Все? — недоверчиво усмехнулся ей брат

— Заткнись! — коротко обрубила и снова переключилась на Еньку: — Вот и ответь — кто ты, Энталия?

— Да никто! — почти искренне возмутился. — Доресса. Деревня. Сама сказала!

— А ректор? — напомнила раширка.

— Да знакомый знакомого, — сокрушенно вздохнул. — Брат старшего егеря, который дружит с писарем, который женат на поварихе, которая готовит…

— Понятно, — прервала его разглагольствования девушка. — Ну-ну.

Копыта дружно цокали по мостовой, продавцы провожали скучающими минами, народ привычно уступал дорогу. Верхом по городу, как правило, передвигались господа-дворяне — естественно, попробуй заставить врожденное нахальство ходить пешком. И городская стража. Простой люд пользовался или повозками, или топал на своих двоих — четвероногих помощников седлали уже за воротами. Впрочем, так везде.

— Что такое «паучий сон»?

— Магия, — нехотя ответил Гаюл.

— Да ну? — с сарказмом удивился Енька. — Не может быть!

— Психо-магия, — терпеливо пояснила с другой стороны сестра. — Чтобы заставить делать то, что хочешь. Только помнить об этом не будешь.

— Прям все? — засомневался бывший мальчишка.

— Однажды одна ученица не поделила с подругой парня, — пустилась в разъяснения темноволосая, — красавца-лейтенанта, лет десять назад. И вдруг однажды… — усмехнулась, — обнаружила себя в борделе, голой. В объятиях толстого потного дорна, — раздраженно поморщилась. — Шум, конечно, был страшный. Деканат практически сразу выявил следы «сна», но найти виновника так и не удалось. И избежать позора — тоже. Ей пришлось в спешке покинуть академию…

Енька захлопнул рот. Ни черта себе. Оказывается, твою жизнь запросто может кто-то перевернуть, просто потому, что взбрело в голову? Мир такой хрупкий и зыбкий?

Хотя… Его жизнь перевернули даже без магии.

— Тали, ты ведьма?

Снова не сразу услышал. Что?!!

Оба смотрят, даже лошади остановились. Тишина. Почти приехали, своя улица. У соседнего крылечка карета, пара бородатых слуг грузят солидный сундук…

В животе защемило… Откуда?!

— С дуба рухнули?

— Это был сильный удар, — покачала головой Аюла. — Даже мы ощутили, хотя находились далеко. Ты должна была прытко прыгать на задних лапках, куда указывали.

Ааа… ведьмы?

— Только с ведьмами не работает магия, — брат будто прочитал мысль.

Тишина.

— Да ну вас, — обиделся Енька. — То Усида, то вы…

— Ааль — очень редкий дар, — понизила голос раширка. — Во сто крат реже и дороже магического. Не каждая женщина способна его понести.

И снова о девочках. Где вы видите женщину?!

— Зайдете? — кивнул на свой дом. — Конечно, не как у Усиды…

Пауза. Оба переглянулись.

Какая-то проблема?

Пауза затянулась… Ему очень хотелось. Особенно, чтобы она.

— Ты вроде хорошая, — наконец призналась Аюла. — Но это не меняет, что из Айхона.

Старые родовые предрассудки? Здесь? Блин…

— Да ладно, — недоверчиво ухмыльнулся. — Вы верите в это? Тысячу лет назад, когда горы были ниже, леса выше и люди глупее…

— Не смешно! — перебила его раширка. — Мы были одним народом! А стали врагами! Почему? Разве это Рашир плюнул на договор?

Боги, ребята. Перестаньте. Я сейчас лопну от пафоса.

— Послушай, — вдруг разозлился. — Я родилась в Городее! Такой маленький городок, на самой границе Айхона. Тишь, блажь, благодать. Спокойно росла, и слыхом не слыхивала ни о Рашире, ни о каких-то древних договорах. Вот приехала поучиться, в Вайалон. И что теперь? Оказывается, должна упасть на колени и начать колотить лбом о землю? За то, что годы изменили историю? Поколения сменили поколения? Что ты хочешь от меня, лично? Что я сделала не так? Скажи, я повинюсь!

Оба дышали, глядя друг на друга.

Конечно, это глупо. Глупо ссориться из-за пустяков. Старых традиций, древних заветов. Глупо. Люди — всегда люди. Меняются, вместе с временем.

— Девчонки… — примирительно протянул парень, с беспокойством перепрыгивая глазами с одной на другую.

Не обиделись. Не прыснули холодным презрением, не развернули коней. Умные.

— Никто не просит падать на колени, — холодно парировала Аюла. — Зачем? Просили только продать железо и старые латы. От степняков. Мы ведь не раз помогали вам в прошлом.

Вот те раз.

Век живи, век учись.

Железо и старые латы…

У него их раньше было завались.

— Кто ты, Аюла? — удивленно смотрел на нее Енька. — Откуда столько государственных дум?

— Вообще-то, я дочь даэра, — гордо вздернула подбородок раширка.

Серьезно. Дочь князя, по Айхонски?

Куда катится мир?

Оба были легкими, проще некуда. Даром, что дети раширского даэра. Парень симпатичен, но как парень Еньку не интересовал, а вот Аюла… Неземная нимфа, в его комнате!

— Тебе не помешает бальзамчик, — она по хозяйски загремела дверцами шкафа у плиты, умело перетряхивая немногочисленные короба. — Каплю грога, шепотку шиицы и дольку конопуса, — через минуту удивленно оглянулась: — Эй?! У тебя тут хоть что-нибудь есть?

Енька обескураженно развел руками:

— Я обедаю внизу, в таверне!

— А слуги?

Повторил все-объясняющий пасс.

— Неужели отпустили одну? — сощурилась. — Без присмотра?

— А вы? — тоже хитро ухмыльнулся. — Что-то не замечала слуг.

Оба переглянулись и рассмеялись.

— Я за ней присматриваю, — объявил брат, многозначительно ткнув себя в грудь.

— Вот и дуй в лавку, надсмотрщик, — моментально отреагировала сестра. — Елькский грог, шиица, конопус, пару дарин. И чаю прихвати, а то тут у нее… — вздохнула и замолкла, оглядывая пустые полки.

— Пара минут! — не стал спорить сын лесов и весело взял «под козырек»: — не скучайте, дамы!

Хороший парень. Открытый. Явно положил глаз на Еньку — Енька ясно чувствовал. Говорят, девчонки всегда знают, если кому-то нравятся — убедился. Знают.

Надеюсь, не обидится. И останется другом.

Дамы… До сих пор не мог привыкнуть.

— Так кто ты, Тали? — напомнила раширка, когда за Гаюлом закрылась дверь.

Вот черт. Чего так неймется?

Он объяснил. Как мог. Да никто. Однажды одна знахарка объявила, что у девушки есть что-то такое… Не знает, что. Поэтому родители и отправили в Вайалон. Узнавать.

Врал Енька заливисто. Не краснея. Набил руку, за эти месяцы. Можно грамоту вручать.

— Тебе здесь не помогут, — покачала головой Аюла.

— А где?

— У нас. В Рашире.

Вздохнул. Возможно. Но Рашир… Магия Кромвальда для них, что красный цвет для быка.

А здесь, Енька? В Вайалоне тоже не изучают магию рыцарей. Для нее не нужна сосредоточенность, концентрация и прочая лабудень, чем здесь пичкают с утра до вечера. Все из другой пьесы.

— Расскажи про Рашир, ладно?

Девушка улыбнулась. И не стала жеманиться.

Очень удивительная.

Отец — даэр Остера. Это ближайшие леса к горам и степям. В силу географического положения не могли избежать контактов с внешним миром, и потому более остальных продвинуты в политике и чужеземных новшествах. Поэтому и здесь, с братом. Но… и более всех страдают от кочевников. Именно на земли отца приходятся набеги орд из степи…

И что? До сих пор не научились давать в рыло?

Айхону легко говорить. В Рашире нет железной руды, кузнечное дело в зачатке — даже лошади по-старому, без подков. А при современных войнах… Нет, конечно, лучники лесов — самые признанные, везде. Выдрице в глаз, не попортив шкуру. Но против обвешанных железяками степняков, которые всю жизнь проводят в седлах, и давно не моют рук от крови… Сложно. Все слишком сложно.

Мда.

Говорят, Диора точит зуб. Хочет прибрать густые леса к рукам. Но ей не по нраву свободолюбивый народ, рожденный не под теми песнями. Поэтому и устраивает эту бесконечную гонку, натравливая улларов. Обессиливает.

Все равно никак не возьму в толк. Это же степняки! Псы! Шакалы. Объединились бы и дали такой отпор, что копыта застряли в зубах…

А вот это и есть самое сложное. Рашир тысячи лет жил обособленно. Даже друг от друга. Объединиться не просто. Другие даэры не верят в фатальность. Огрызаются на требования перемен.

Мдаааа… А звери?

Что звери?

Ну… говорят, вы до сих не растеряли единое сознание и дружбу. Медведь трется мордой о дверь, чтобы занести мед. Шамель ссыпает на подоконник орешки, а льдица кладет у ступеней дичь…

Аула хохотала долго, и все никак не могла остановиться. Наконец, прыснула в последний раз и вытерла слезы… Шутники. Раширцы — охотники. А не шаманы.

А ведьмы?

Что ведьмы?

Правда, что они лечат лес?

Давно уже никто не лечит лес. Видишь, какое лето сухое? Деревья выгорают.

А правда, что они могут изменить пол? Скажем, сделать меня парнем?

Девушка сразу спустилась на землю:

— Зачем тебе это?

— Хочу! — безапелляционно заявил Енька.

— Зачем?!

Кажется, она совсем не поняла юмор.

— Хочу!! — повторил, глядя ей прямо в глаза.

— Зачем?!!

Теплое дыхание ощущалось на щеке, тонкий аромат волос щекотал ноздри… Аюла раскраснелась, зрачки блестели, отражая солнышко из окна. Енька не выдержал, быстро наклонился и вдруг поцеловал прямо в губы…

Миг. Кажется, даже солнце мигнуло в окошке.

Она отшатнулась, как от пощечины:

— Ты что делаешь?!

Вскочила и отпрянула, с удивлением глядя на Еньку.

— Мозги совсем тю-тю?!

Все-таки не все девушки чувствуют, что нравятся. А ему почему-то казалось — знает. Ведь дни напролет искал взгляда, как олень…

— Дура!

Каблучки звонко простучали по деревянному полу, с грохотом хлопнула дверь. А Енька все сидел, будто смакуя сладкий вкус ее губ…

Через десять минут вернулся брат, водрузил пакет на стол и с удивлением оглядел комнату:

— А где Аюла?

Енька вяло махнул рукой:

— Ушла.

Парень грустно вздохнул, покосился на Еньку и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Холщовый пакет обрисовался светящимся абрисом на фоне окна…

Дни продолжали лететь. И все мимо. Енька теперь вообще не вникал в темы занятий — сидел, тупо уставившись за окно. Аюла — ледяная королева. Тщательно не смотрит в сторону Еньки, обходит за тридевять земель. Брат тоже молчит, только иногда грустно вздыхает. Почему Енька чувствует себя виноватым?

Что ты творишь с нами, жизнь? Остался бы грязным мальчишкой — не мечтал бы о таких девушках. Но ты задрала высоко… и все равно обрубила возможности. Это ирония? Или издевка?

Что ты ведаешь о сердце?

— Тали, с тобой все в порядке?

Не сразу сообразил, что это к нему. Встряхнулся — рядом Бьен, с тревогой заглядывает в лицо. В аудитории пусто. Занятия закончились? Давно?

— Прости, задумалась.

Богам нет дела до мелких желаний. Первая любовь — самая яркая. У многих она останется последней?

Две недели — как один день. Длинный промозглый осенний день. Академия, конюшня, дом. Дом, конюшня, академия…

Вот тогда сознание и приняло, что боги — не равнодушные истуканы. Боги — это постоянное испытание.

— Тали?

Она. Лично. У загона с его лошадью, гладит коня. Сердце вздрогнуло…

— Зачем тебе это? — спросила, будто разговор был десять минут назад. — Погулять-побаловаться? Испытать незнакомые ощущения? Эдакий… романтический забег, чтобы не скучать в академии?

В конюшне больше никого. Только пара лошадей, кого-то из задержавшихся. Сердце уже скакало в бешенном ритме.

— Я тебя люблю, — не выдержал. — Очень.

Мальчишка. Но так и есть. Он это хорошо понял, за эти две недели.

— Правда? — не поверила она, последний раз хлопнула коня и вышла из загона, аккуратно прикрыв калитку. — И что дальше?

О чем она? Зачем? Енька молчал. Вообще не думал о будущем.

— В твоем мире не понимают отношений между девочками, — спокойно довела до сведения. Сейчас она казалась мудрой взрослой, устало втолковывавшей известные истины глупому мальчишке. — Что дальше, Тали? Заберешь меня к себе? В свое имение? Что скажут твои родители, род? Друзья? Крестьяне? Ты готова к такому?

Енька продолжал молчать. Ничего себе разговор. Ему плевать на мнение других, но…

— Твой мир не принимает изгоев, — подошла ближе раширка. — Твой мир следует штампам. Канонам. Каждый, кто выбивается из ряда — ненормальный. Подлежит осуждению. Над ним смеются, издеваются, гонят… Я справлюсь. А ты?

Сердце колотилось, как сумасшедшее. А он? Допустим, привез в замок… Что дальше? Спрятать? Встречаться подальше от глаз? С какой-нибудь крестьянкой еще возможно — народ барскими заскоками не удивишь. Но не с Аюлой, дочерью раширского даэра…

Ты слишком зависишь от людей, Енька. Севера, дорнов, бойцов, крестьян. Королевы, наконец…

Аюла вдруг с силой толкнула в плечи, прижала к дощатой переборке и страстно впилась в губы — он выкатил глаза. И сразу закружились столбы-опоры, и настежь распахнутые ворота… Крепкая ладошка мягко сжала выпуклую грудь — полушарие отозвались сладкой истомой. Вторая рука нахально задрала подол и ласково защекотала бедро, в животе затрепетали крылышками тысячи мотыльков…

— Пойдем со мной! — ударил в уши горячий шепот. — У нас нет навязанных правил, каждый свободен в своем выборе! Я обещаю сделать тебя счастливой! До конца дней буду заботиться, на руках носить… — она застонала и уткнулась ему в волосы: — Тали, ты сводишь меня с ума…

Вот так поворот. Мозги вошли в коллапс…

— Ты будешь настоящей принцессой! Я осыплю цветами всю твою жизнь…

Мозги стучали в каком-то странном ритме. Ощущал себя странно. Полный спектр странных ощущений — его зажали и тискали — а сопротивляться почему-то совсем не хотелось…

— Аюла, подожди…

Ладони разжались, девушка нехотя отпустила, вглядываясь в его глаза. Енька тяжело дышал — вздымалась и опадала грудь, сердце колотилось…

— Не все так легко…

Неуверенно одернул юбку и поправил сбившуюся мантию. Раширка отступила на шаг:

— Ты не можешь, да?

Прозвучало утвердительно. Но она ждала.

— Такие решения не принимаются сходу, — выдавил, успокаивая дыхание. — Мир не так прост, как хотелось бы…

— Мир такой, каким мы его делаем, — парировала девушка и покачала головой: — это не любовь, Тали. Вы забыли о любви, в своем Айхоне.

— Ты ничего не знаешь…

Хотелось заплакать. Ресницы моргнули, хотя до этого не ведали слез.

— Ты не можешь, — утвердительно кивнула раширка. — Разве надо знать что-то еще?

Повернулась и медленно вышла из конюшни, оглянувшись в воротах. Глаза заморгали еще сильнее…

Что ты творишь с нами, жизнь?

На следующий день ни Аюлы, ни ее брата в классе не оказалось. И через день, и через два… Енька в сотый раз оглядывался, будто они могли появиться, прямо за своим столиком. Привычно расправить листок и придвинуть чернильницу…

Дни догоняли друг друга, неделя сменяла неделю. Брат с сестрой так и не появились. Что такое судьба? Дорога? Рок? Выбор?

Она знала, что такое любовь. Как никто другой. Сама творила свой мир, и никто не мог вмешаться в ее выбор. Ни учеба, ни гнев рода, ни злые заветы предков…

Рашир. Страна тайги, тигров и льдиц. Бородатых лесовиков-охотников и ведьм…

Ты не дорос до нее, Енька.

Забудь. Как сон.

Но Аюла не забывалась. «Пойдем со мной, Тали! Я сделаю тебя счастливой!»

Вечерами гулял, пока фонарщики не зажигали свечи в лампах. Домой не хотелось. «Мир такой, каким мы его делаем. Вы забыли о любви, в своем Айхоне…» Ее глаза, они такие… то удивленные, то холодные… то жаркие, как огонь. То стальные, как у мужчины».

Любовь познается, когда теряешь.

Эх, Аюла…

Второй удар, естественно, пропустил. Не заметил. Да и не мог заметить — улетели-забылись козни, на дальних полках…

Ударили прямо в городе. На людной улице. Ноги, как и прежде, налились свинцом, в висках заломило и снова стало трудно дышать… Небо померкло.

Даже не почувствовал, как упал. Мозг снова не подчинился чужой воле, просто померк. Будто не стал спорить.

Улица доносилась, как из-за толстой ватной стены — чьи-то отрывистые команды, не разобрать слов. Потом его подхватили и поволокли, щелкнула дверца кареты…

Неведомые уроды на этот раз подготовились. Но внутрь забросить не успели — новый шум, крики… лязг оружия… Через минуту все стихло, кто-то приподнял его голову: «Ваше сиятельство?» Тиски разжимались, пальцы ощутили боль, как после судороги… На лицо брызнула вода — Енька поморщился… Послышалось? Или он? Зараза.

— Уалл? — вытер лицо и огляделся. — Ты что здесь делаешь?

Почтительные руки помогли подняться — все здесь. Как один. Еще и лыбятся, сволочи.

Рядом высокая карета, дверца распахнута настежь, лошади недовольно фыркают. У ног мордами вниз лежат четверо, запястья стянуты за спиной: «Твари! Развяжите, немедленно! Вы не представляете, с кем имеете дело!» Пепейра немедленно ткнул сапогом — злобный писк потух. Вокруг собрался народ, но на почтительном расстоянии…

— И куда бы я уехал? Чтобы Брагга с Демиссоном вытянули жилы, через задницу?

— Вы… всегда были здесь? — опешил Енька. — Следили за мной?

— Охраняли, — поправил ассаец и беспокойно оглянулся: — едем, пока не появилась стража. Заставят отдать этих, — кивнул на лежащих, — а хотелось бы поговорить… По-братски.

Ректор медленно поднялся из-за стола, со злостью оглядев всех:

— Чья идея?

Плотная шеренга учеников переглянулась, благородная Усида с вызовом вздернула подбородок:

— Мы обязаны были поставить на место! Ваша светлость, нельзя, чтобы какая-то…

— Какая-то?! — почти закричал Звертиц де Мун, сжав кулаки. — Вы хоть знаете, кто? И чем это грозит?

Все снова переглянулись. Идиоты. Как и предполагал — никто.

— Великая айхонская княгиня, — прорычал старик. — Лично! Здесь, рядом с вами, оболтусами!

Тишина. Полная. Слышно, как за дверью кто-то прошел по коридору. Все недоверчиво смотрят.

— Откуда ты, Рамм? — вперился в высокого блондинистого юнца. — Кто твой отец?

— Член попечительского совета, — пролепетал юнец. — В Дартсе, Оджай…

— Что такое Дартс?

— Город, — ничего не понял тот.

— А у нее — три города!! — взревел де Мун, вздернув ладонь с тремя растопыренными пальцами: — Три! Своих! Не считая сотен деревень, — перевел дух, пытаясь отдышаться. — Один Аллай — как все твое Аджайское королевство, Рамм! Еще не почувствовал разницу? — с силой грохнул кулаком по столу. — А какие северяне воины, слышали, нет? Каковы в боях? Как часто у них битвы?

Ученики покрывались пятнами.

— Это прямое нападение на высокий Дом! Соседнего королевства! — продолжал реветь ректор. — Сколько Вайалон выстраивал государственную политику? Учили? Читали? — потряс сжатым кулаком: — а если завтра сюда заявится Айхон? Или все Семимирье? Крови захотелось?

Лица молодежи бледностью спорили со стеной за спиной. Старик в сердцах отмахнулся, еще раз оглядел шеренгу и снова задержался на девушке. Некоторое время испепелял глазами, потом небрежно махнул:

— Можешь забрать своих болванов. Из канцелярии.

Она даже поперхнулась, от неожиданности:

— Они в королевской канцелярии?!

— Стража княгини доставила прямиком, — согласно кивнул учитель. — Поют, как соловьи.

Аристократка уставилась в потолок. Белая как мел. Ректор устало опустился в кресло, еще раз оглядел народ и подытожил:

— Передайте отцам — завтра всех ждут в канцелярии. Прямо с утра. Вице-канцлер созвал срочный Совет. Будут отвечать. Свободны.

Зашуршало, шеренга чуть слышно покидала кабинет… Дебилы. Полный состав полных дебилов.

Терпеливо дождался, когда последний покинет пенаты, сверля спины, затем поднялся и мягко открыл дверь смежной комнаты…

— Зачем так строго? — Енька поставил на столик бокал с вином. — И королевский Совет зачем было вмешивать?

— Ничего, полезно, — добродушно усмехнулся старый хитрец, присаживаясь рядом. — Давно хотел обуздать эту Лигу, пусть побегают, — сразу посерьезнел: — вы действительно не держите зла, Ваше сиятельство?

— За что? — отмахнулся Енька. — Ну заигрались, детки, в свою особенность… Ремня хватит.

Конечно, на самом деле не хватит. Психо-магия против мирных учеников… Это не нормально. Это подло. И та девушка, которую заставили очнуться в борделе — тоже вряд ли бы с ним согласилась. Но он все равно не изменит, эту въевшуюся спесь благородных, сколько бы ни старался. И никогда не строил из себя борца с несправедливостью.

— Его величество заверяет, что лично проконтролирует, — уверил старый ректор.

— Передайте искреннюю благодарность Его величеству, — кивнул в ответ Енька.

Политика, черт.

— И вы, молодая леди… — де Мун чуть помолчал, словно взвешивая. — Можете всегда на меня рассчитывать.

Не пустые слова. Уже успел узнать старшего брата Мерима — тот избирательно относился к вежливым фразам. Все зависело от собеседника. Поэтому думал совсем недолго — личные причины поступков учеников не подлежат разглашению, но может как раз сейчас…

— Со мной в группе учились дети Остерского даэра, — наконец решился. — Брат и сестра. Они правда уехали? Так срочно, что даже не закончили курс? Почему?

— Эх, время… — тяжело вздохнул учитель. — Не щадит ни старых, ни молодых, — горестно покачал головой. — Уллары напали на Остер. В Рашире война.

Вот те раз!

Сейчас? Специально выбрали время, что ли?!

Старый мудрец долго сидел, задумчиво теребя бородку, разглядывая закрывшуюся за Енькой дверь. Затем перегнулся с кресла, достал с полки «Умерикон», распахнул на главе о Лунной вестнице и снова глубоко задумался…

Копыта дробно стучали по дороге — улетали назад красные скалы и пустынные колючки. Здесь их называют ассал — неприхотливо-любимая пища ездовых караванных верблюдов.

Домой. Каждая оставленная за спиной миля приближала север, сосны и горы. Где сейчас твой дом, Енька? По-настоящему? Родительский очаг или огромный Дарт-холл?

Охрана старалась не встречаться глазами, Уалл держался позади…

Конечно, он ревел, как одержимый. Досталось всем, по первое число. Пообещал по приезду все козни на головы. Хотя отлично понимал — ребята не виноваты. Просто выполняли свой долг…

Гнев княжны можно выдержать. Позлится, покуксится и простит. Она добрая. И справедливая.

А вот если бы с ней что-то случилось… То не простил бы никто. И имя уже никогда не отмыть от позора. Даже в поколениях. Честь дружин воспета в песнях.

И ведь никто не удивился, не округлил глаза. Не засопел обиженно. Знать, прекрасно ведали. Даже были готовы. И к гневу, и к наказанию. Енька был прав?

Но все больше понимал, что орал… вовсе не из-за нарушения приказа. Вырвалась так долго скрываемая боль, затмила пелена эмоций… И он сорвался. Его понесло.

Баба. И ведет себя по-бабски.

А сейчас едет и корит себя, почем свет. Чтобы случилось бы, если бы не ребята? Куда бы завезли? В бордель?

На лбу выступила испарина…

Что ты сделала с мной, Аюла?