Не ведомы пути богов

Глава 2

В Хвостик приехали, когда уже начало темнеть. Енька устало повертел головой — солидные каменные дома в два-три этажа, остроконечные черепичные крыши, узенькие мощеные улочки, даже свечные фонари у крылечек. Вааль всегда почитался процветающим княжеством. Наверное, интересно, слюна должна капать…

Тускло. Безразлично.

Пусто.

Енька не мог представить себя в платье. Вообще. Напрочь.

'Добрая госпожа, позвольте вашу руку…' 'Милая барышня, осторожно, тут ступеньки…' 'Очаровательная гуаре, вы как весенний цветок…'

Тьфу. Блевать хочется.

Перережет горло первому же, кто посмеет назвать его 'цветком'. Или 'зайчиком'. Или 'пушистой рулью'…

Однажды вырядили девчонкой. Силой. Сто лет назад. Платье даже провисело на нем минут пятнадцать. Но даже в самых страшных снах не пришло бы в голову, что когда-то оденет сам…

Как дышать?!

Как?!!

Уалл притормозил у первой попавшейся лавки и спросил дорогу. В центре немало постоялых дворов, но им по карману только за пару медяков, самый дешевый…

Быстро темнело. В сумраке проскочили какую-то площадь, темнеющее большое здание, на развилке у трактира снова уточнили дорогу. Мутные завсегдатаи, в засаленных зипунах и сюртуках с нетрезвым интересом поглядывали на Еньку — внутри все больше росло раздражение. Он когда-нибудь сможет привыкнуть?

Через пару кварталов углубились в кривую улочку явно небогатой части городка. На низеньких крылечках смутно виднелись какие-то угловато-угрюмые тени, вместе с вонью нечистот и периодическими воплями бездомных котов.

Когда над крышами поднялась луна, наконец нашли что искали — низенькая приплюснутая деревянная развалюха, со слабо освещенными ступеньками. Но отдохнуть так и не удалось. У крыльца обмахивалась хвостами пятерка лошадей, в неярком свете отсвечивали латы:

— Миледи? — один из воинов в полутьме щелкнул перчаткой о бацинет. — Приказано доставить.

— Куда? — изумился Енька.

Лошади тронулись с места, понуждая к движению, — дробь копыт заполнила темную улочку. Ко всем прелестям последних дней прибавилось нарастающее ощущение беды…

Ждали? Из Берлицы оповестили?

Город пролетал расплывчатыми контурами домов, редкие прохожие испуганно жались к стенам. Ближе к центру встретился патруль городской стражи, почтительно уступил дорогу. Серьезно? Енька оглянулся на силуэты бойцов — в темноте на плащах смутно различались гербы…

Неужели проверяли все постоялые дворы?

Минут через двадцать выскочили за черту города, каменная мостовая сменилась на проселок, и по бокам черной стеной поднялся лес. А еще через десяток минут открылась залитая лунным светом громада замка…

Оглянулся на Уалла — ассаец хмуро качнул головой. Копыта процокали по мосту, темные четырехугольники башен закрыли звезды. Заскрежетали поднимаемые ворота, оголяя колеблющийся свет факелов и просторный внутренний двор. У невысокого крылечка приземистого здания старший спрыгнул с коня и приглашающе толкнул толстую створку.

Крутые ступеньки закрутились куда-то наверх. Длинный каменный коридор, эхо шагов гулко рикошетит от стен. В глубокой нише — статуя Фиам со строгим лицом. У дубовой двери воин наконец остановился и почтительно приоткрыл: «Ваше сиятельство?»

Князь Вааля? Ну, конечно… Аккуратно переступил порог, будто ощущая на плечах тонну свинца…

В просторном кабинете за широким столом сидел старик. Читал бумагу. Окно задернуто портьерой, одну стену занимал громадный стеллаж с книгами-свитками, в другой трещал камин, гоняя по стенам причудливые блики. Дверь захлопнулась, бойцы остались снаружи.

Хозяин отшвырнул лист и оглядел обоих — колючие глаза внимательно изучили сапоги, плащ, задержались на лице. Неспешно отодвинул кресло, вышел из-за стола и, заложив руки за спину, обошел кругом… Ируд Хауэрр, владыка Вааля. Енька молчал. Ассаец всегда безучастен.

Хозяин оказался сутул, худ, сед и властен. Годы сгорбили плечи, но оставили твердыми разум и волю…

— Ты кто такая? — наконец нарушил тишину скрипучий голос. — Откуда взялась?

Енька смотрел на огонь.

— Где твой дом, род? — продолжал старик, недоуменно разглядывая бывшего мальчишку. — Кем ты приходишься королеве?

Тихо потрескивали дрова, за толстой дверью чуть слышно лязгнули латы…

— Какого черта ты делала в Ясиндоле?

Енька стиснул зубы. Уалл изображал статую.

— Как ты могла быть слугой у де Броза? Почему участвовала в вылазке веры?

— Он не знал, кто я… — наконец не выдержал Енька.

— Чушь! — почти крикнул тщедушный властитель Вааля. — Даже младенец не спутает! Там одни идиоты, в Ясиндоле?!

Енька закрыл рот. Устал. Очень. В голове солома.

— Слушай меня внимательно, героиня, — старый князь вернулся к столу. — Будешь выполнять все, что тебе скажут. Буква в букву… — кряхтя, опустился в кресло. — Через месяц соберется совет князей, и тебе подробно…

— Собирайтесь, — равнодушно пожал плечами Енька. Мозг хотел упасть.

— Что? — не поверил ушам местный хозяин земель.

— Я арестован… на? — с надеждой спросил экс-мальчишка. — Или могу идти?

Князь побагровел. Енька развернулся, распахнул дверь и шагнул в коридор, Уалл выскочил следом…

Мозг сорвало. Мозг не выдержал, всего этого бреда последних дней.

Он не понял, этот владыка Вааля. Енька ни заносчив, ни нагл, ни горд. Не беден почтением — просто помягче бы чуток, да еще отдохнуть…

Воины в коридоре напряжены до предела. Спина почти наяву ощущает вселенскую враждебность — весь мир замер в ожидании… Простое слово: 'остановить', 'схватить' или 'убить'. Спина надеялась. Спина ждала. Пальцы вспотели на рукояти меча… Он физически этого хотел. Покончить раз и навсегда со всем абсурдом — с мечом в руке, как воин. И никто больше не назовет бабой, не заставит надеть платье и не загонит решать вселенские миссии…

Мозг устал. Что-то с ним случилось месяц назад.

Шаги простучали по ступенькам — приказа все еще не было. Хлопнула дверь на улицу — лошади на месте, потряхивают гривами. Все еще тишина. Цокот копыт заплясал между высокими стенами, затем по каменному мосту…

— Ты дебил? — наконец восхищенно выдал Уалл.

— Спать, а? — с надеждой попросил Енька.

— Не сейчас, — убил надежду садист, с опаской оглянувшись назад, — могут опомниться — лучше уйти со следа.

Свежий воздух немного остудил горячую голову.

Кто осмелится перечить владыкам Севера? С незваным обочником можно покончить щелчком: разве кто знает, что были в замке? Или где вообще затерялись, на просторах предгорий?

Енька резко приподнял голову. Показалось? Или кричали?

Выбрался из-под плаща, уселся перед кострищем и протянул руки — холодно. Огонь почти угас.

— Потух? — заворочался Уалл. — Прости, сейчас… — подскочил и зашуршал за деревья.

— Спи! — запоздало крикнул вслед Енька, но в ответ донесся только треск и хруст.

Серело. Тот предрассветный час, когда мир становится зыбким и бесцветным…

Вчера хватило сил только снять седло, устроить под голову и накрыться плащом, а ассаец успел собрать дрова, распалить костер и даже разложить остатки ужина. И всю ночь поддерживал огонь, пока Енька сопел без задних ног.

— Отдохнул? — появился из темноты, опустился на корточки и осторожно подбросил сухие ветки — маленькие язычки аккуратно принялись пробовать на вкус.

Передернул плечами, покрутил шеей — отдых такой себе… Раньше сон на голой земле переносился гораздо лучше.

Вздрогнул — снова далекий кошмарный вопль, четко и явственно.

— Льдица? — удивился Уалл. — Что она делает в этих местах?

— Серьезно? — насторожился экс-мальчишка, подвигая поближе ножны.

— Не пугайся, — усмехнулся ассаец, глядя в разгорающийся огонь, — не трогает тех, кто пришел не за кровью.

— Да ну? — не поверил. — Читает мысли?

— Скорее, запахи, — поправил бывший оруженосец. — Каждое намерение пахнет особо.

Уалл, конечно, был докой. Особенно в вопросах леса. Но темнота за деревьями не становилась менее угрожающе-подглядывающей. Льдица — кошмар охотников глубоких лесов…

— Возле моего ула жила парочка, — улыбнулся воспоминаниям ассаец, — он и она. Вылизывали мех друг дружке, а женщины даже оставляли еду, в деревянных плошках на камнях… — на суровое лицо набежала мечтательность, — и луки с масками грозы брали только охотники, когда отправлялись за добычей…

— Ну да, — скептически усмехнулся Енька, — говорят, где-то дружат даже с ворхами.

— Ворхов нет в обитаемых землях, — пожал плечами горец.

— Рассказывали, — поделился экс-мальчишка, — как в глухих верховьях Ведры наткнулись на большое поселение, уничтоженное духом дебрей. Трупы, щепы, разваленные дома…

— Ворх — это душа леса, — вздохнул Уалл. — Если страдает лес, то и ворх теряет душу. Лес здоров и богат — так же счастлив ворх. С ним не дружат, его почитают…

Один в один Мерим. В Семимирье огромно-быстрым демоном чащи пугали маленьких детей. А далеко за горами — почитали за хозяина леса…

— А уммы?

— Причем здесь уммы? — удивился ассаец. — Уммы — нежить, а не звери.

На севере верили, что уммы появились после тысячелетней битвы за Вайалон, далеко на юге. Когда в кошмарной брани сошлись величайшие маги обитаемых земель — дыбом поднялась земля, и упало-застонало небо. Тогда через изломы-трещины и пробралась плоть неживого мира…

А в раширских лесах, или у майского пресного моря, — из-за наших мыслей. Людская жестокость, ярость и бесчувствие рождает в недрах страшилищ, похожих на образы в голове.

Енька с рождения был прагматиком. Всегда верил только в то, что можно пощупать.

— Спи, умм, — Уалл уже забрался под свой плащ и сладко зевнул. — Пару часиков еще вполне-вполне…

Костер уже весело трещал, щедро разбрызгивая вокруг тепло. Енька еще раз с опаской оглядел темноту, натянул плащ и поерзал, устраиваясь поудобнее на седле. Подтянул поближе ножны и закрыл глаза, аккуратно обхватив рукоять пальцами…

Через пару часов тронулись в путь. Пока Енька умывался водой из меха — Уалл успел затушить огонь и оседлать лошадей. Выскочили из ельника на тропу и взяли курс на север.

— Не слишком ли? — оценивающе посмотрел на поднимающееся солнце Енька.

— В самый раз! — отмел возражения друг. — Осторожности много не бывает.

Вчера увел в сторону гор, чтобы сбить с толку возможных преследователей. И теперь по широкой дуге огибали тракт… Прощай, Хвостик. Вообще-то, его настоящее название Хвост. Легенды гласили, что когда-то здесь сбили дракона. Но на Севере все почему-то называли Хвостиком.

К обеду у ручья дали передохнуть лошадям. В который раз прокляли, что не взяли арбалет: от голода свистело в желудке, а живность вокруг встречалась. На ночевку постучались в небольшой хуторок. Правда, злой глас за дверью посоветовал продолжить движение, но горец пообещал заткнуть собаку, а затем подпалить дом. Звякнул засов, и на пороге показался крупный хозяин, с двумя плечистыми сыновьями, с вилами в натруженных руках. Уалл уже собрался плюнуть и снова залезть на лошадь — но троица заметила Еньку, и боевой запал сразу куда-то исчез. Усталым путникам предложили место на сеновале, и даже накормили молоком с хлебом, а лошадям насыпали овса.

— Что я говорил? — многозначительно потряс пальцем Уалл.

— Что? — не понял Енька. Вообще не помнил, чтобы горец по этому поводу что-то говорил.

Ассаец безнадежно отмахнулся.

А на следующий день к вечеру пересекли границу Аллая…

Первая же деревня — Енька проглядел все глаза. Ничего непривычного: избы, плетень, горшки на заборе. Свинарники, коровники, амбары. В кузнице — дым столбом и стук молотка. На мельнице бодро шелестит колесо. На лугу — табун лошадей, пахарь с силой налегает на корявый лемех… Нормальная, даже упитанная деревня. Добротный трактир в центре, в луже у ступенек отдыхает притомившийся житель.

Намотали поводья на коновязь и толкнули гостеприимную дверь — в зале полно народа, многие обернулись. Енька, ощутив, что его рассматривают, начал потихоньку свирепеть. И, что еще хуже, краснеть. Уалл, не утруждая себя прогнозами, сразу протопал к стойке и высыпал на столешницу остатки наличности:

— Пожрать, поспать, и лошадей в конюшню.

Бывалый трактирщик невозмутимо покосился на несколько медяков:

— Два кувшина пива и хлеб. Поспите в лесу. Вчетвером.

— Скареда-сквалыжник… — начал наливаться праведным гневом горец, но хозяин уже потерял интерес, переключившись на излюбленное занятие всех трактирщиков — протирание кружек.

— Как далеко до Дарт-холла? — вдруг спросил Енька.

— Полдня, — ворчливо буркнул старик и, небрежно оглядев с головы до ног, недовольно добавил. — Так тебя там и ждут, красавица.

— Давай свое пиво, — подтолкнул медяки Уалл, закрывая тему.

Остальные посетители уже потеряли интерес. Вышли на крыльцо и обреченно вздохнули — надежда на нормальную ночь и еду растаяла, как дым.

Позади скрипнула дверь, и зачем-то следом вышел хозяин:

— Зачем в Дарт-холл-то?

— Тебе дело? — обернулся ассаец.

— До тебя мне нет дела, с тобой все ясно, — безнадежно отмахнулся старик и кивнул на Еньку, — но ее-то зачем тянешь? — постучал пальцем по седой голове. — Совсем ума нет? Заберут ведь красавицу. Испортят. Господа не спрашивают. Вся жизнь коту под хвост…

Оба раскрыли рты от неожиданности.

— Какие бы дела ни звали, — покачал головой трактирщик, ткнув пальцем в экс-мальчишку, — она оттуда уже не вернется.

В Семимирье не принято лезть в чужие проблемы, и всегда сторонились варяжьих забот. Сочувствие или жалость — признак слабости.

Никогда не узнаешь, где найдешь. Вот так скупердяй-трактирщик…

— Прости, отец, — наконец закрыл рот ассаец, — но…

— Не езжай туда, девочка, — прямо попросил Еньку хозяин, глядя отцовскими глазами. — Поверь старику. Я знаю…

Что он мог ответить? Не суй свой нос не в свое дело? Или убью за 'девочку'?

Или… что прав, как никогда? Ведь точно не вернется…

Когда-нибудь он научится отвечать. Уверенно-бесстрастно.

— Мы не можем, отец, — просто сказал горец. — Прости.

Старик тяжело вздохнул, помолчал… и вдруг махнул обоим за собой:

— Пойдем, покажу комнату. Голодная, наверное…

Утром Енька долго умывался, со страхом поглядывая на разложенное на постели платье. Уалл даже заставил помыть голову и расчесаться — волосы уже опустились до лопаток. Енька бурчал и ерепенился, но в душе понимал: как иначе? Если баба, значит должен выглядеть бабой…

Бывалый оруженосец с многолетним стажем даже громадными ножницами умело подровнял волосы, изобразив что-то вроде мило-кокетливой челки, и Енькина голова окончательно приняла женский вид. Затем демонстративно отвернулся к окну и кивнул на постель.

Уалла Енька не стеснялся. Уалл ощущался кем-то вроде старшего брата. Хотя к другим людям, всю дорогу чувствуя на себе любопытные взгляды, уже появилась раздражающе-непривычная стыдливость. Черт бы побрал этих баб. Или мужиков?

Набрал в грудь воздуха, как перед прыжком в холодную воду, и быстро натянул через голову прохладно-чужеродную ткань. Уалл сразу обернулся и сноровисто помог расправить.

Платье село. Ему уже не пришлось скрывать особенности, как тогда в борделе, — уверенно облекло грудь, талию и бедра. И все дела. Без проблем. И Енька мгновенно превратился в девушку, полностью утратив все мальчишеские угловатости и шероховатости. Конечно, не ноль в ноль по фигуре, но так одевались большинство доресс в Семимирье.

Коричнево-бежевое, дворянского покроя, сразу выделило немужские плечи, тоненькую талию, и свободной юбкой ниспало до пола. Специальный дорожный пошив без кринолина и подъюбника позволял оседлать лошадь по-мужски. В столице метрополии уже начинали входить в моду женские седла, но север никогда не признавал глупо-неудобных изысков, и дорожные наряды шились или со специальным разрезом, или с достаточно широкой юбкой…

Уалл приглашающе пододвинул сапогом дамские туфли, с небольшим каблуком. Енька слышимо скрипнул зубами, приподнял юбку и просунул ступни в мягкую кожу. Не совсем по размеру, но и на том спасибо. В Ясиндоле не было собственного сапожника, а женщины старательно выбирали лучшее, что у них было.

— Потуши довольную морду, — мрачно предупредил горца, — как у кота, который объелся сметаной.

— Поклеп! — возмущенно воздел руки к потолку тот, призывая небо в свидетели.

Медленно прошелся по комнате. Вроде ничего. Юбка непривычно стекает по бедрам, шелестит по полу. Талия по-женски стянута, грудь выпирает. Так теперь будет всегда? Проклятое бабство…

Ассаец молча опустил на одеяло деревянную шкатулку, щелкнул крышкой — внутри баночки и кисточки. Енька оглянулся в поисках чего-нить потяжелее — Уалл предусмотрительно передислоцировался за постель.

— Через мой труп, — хмуро уведомил горца.

— Как скажете, миледи, — хитрец спрятал шкатулку обратно в мешок.

Через несколько минут спускался по лестнице, одной рукой придерживая платье, другой — аккуратно сжимая под мышкой ножны. Стук каблучков будто специально сзывал весь Аллай… Момент истины — стиснул зубы, задерживая дыхание… Слава богам, в зале никого. Утро. Только старый трактирщик возится за стойкой. Оглянулся, седые брови выгнулись:

— Доброе утро! — выбрался из-за стойки и неловко поклонился. — Не знал, что вы доресса, благородная госпожа. Простите старика. Все было хорошо?

— Спасибо, отец, — поблагодарил за спиной Уалл, — и за комнату, и за ужин.

— Спасибо, — хрипло присоединился. Понятия не имел, как вести себя в таких случаях. Вернее, представлял — присесть в книксене, мило улыбнуться и скромно потупить глазки. Так делать он точно не станет.

Лошади уже обмахивались хвостами у коновязи. Старательно прикрыл дверь, и вдруг нерешительно остановился… Так, и что теперь?

— Стой на крыльце, — сразу догадался Уалл. — Я подведу.

Девицы не запрыгивают на лошадь, не задирают платья, не поднимают выше дозволенного ноги. Начавшийся день продолжал набирать обороты. Ассаец подвел коня, Енька осторожно вставил носок в стремя, с подозрением обведя окрестности поверх спины… Наконец, подскочил и уселся в седло. Обернулся и аккуратно расправил на крупе юбку:

— Я похож на кисейную барышню.

– 'А' — поправил Уалл.

— Что? — не понял Енька.

— Похож-а, — повторил горец. — Привыкай говорить в женском роде.

Скрипнул зубами и ударил пятками, с ходу пуская коня в галоп.

За полдня пролетели с пяток деревень, в одной у колодца напоили лошадей. На Еньку смотрели. Крестьяне стянули требухи с ушей и расступились, пара женщин с любопытством поглядывали, поправляя коромысла на плечах…

Уалл неспешно вылил пару ведер в деревянные ясли, будто всю жизнь поил коней в аллайских деревнях. У Еньки зудело все тело — чувствовал себя невероятно неуютно, в этом платье, в виде девушки…

— Ваша милость, — набрался храбрости один постарше, — правду говорят, что госпожа княгиня уже в Дарт-холле?

Енька покраснел и отвернулся.

— Правду, — ответил за него Уалл, поглаживая опустившуюся к яслям шею коня.

— Паводок в межлесье… — хрипло начал крестьянин, — напрочь… — отчаянно замялся. — Лесенка, она сноровистая… после зимы…

— Я передам, — кивнул ассаец. — Еще?

— Здоровья и благоденствия Ее Сиятельству! — вразнобой начали сельчане. — Сухостой бы позволить из леса… сгниет ведь, а лесничий — ни-ни, вон, Добрата собаки подрали…

— А ваш сквайр? — вдруг спросил Уалл.

Крестьяне разом смолкли, будто потушили свечку. Испуганно переглянулись, закашлялись…

— Прошение подавали? — уточнил горец.

Народ начал быстро разбредаться, будто появились срочные дела. Женщины деловито загремели ведрами.

— Как называется деревня? — крикнул в спины ассаец.

— Дарица, — вдруг с вызовом ответила черноокая красавица в наброшенном на плечи платке. — Господа уже с год, как не живут в поместье. Всем заправляет приказчик, а господин приказчик… — безнадежно отмахнулась, — только девок драть, водку жрать и псами травить…

Уалл замолчал.

Старая как мир история.

Еньке снова вспомнилась та самая очередь на площади перед управой. Притихший народ, женщины, узелки с подношениями. Потупившиеся платки, негромкий говор. Земляной оброк загонял крестьян в кабалу. Плюс рекрутизация в боевые дружины или на лесоповальные работы. Закованные в кандалы недовольные.

Кто слушает крестьян?

Лошади ходко отмахивали версты, ветер трепал волосы за спиной. Енька утонул в пессимизме — сам не в курсе, что ждет в конце пути. Им даже в голову не пришло, что скромная доресса… Как обыватели представляют себе княгинь? Высокие, надменные, властные, окруженные табуном сверкающих стражей… Или на троне, в парадном зале грандиозного замка. Это очевидно. Возможно, соответствует реальности, в остальных княжествах…

Чем больше миль за спиной, тем сильнее страх и беспокойство.

В желудке мутило. Что дальше, Енька? Только представь — приехал ты в замок…

Уалл притормозил коня на взгорке, Енька вздрогнул… Типун на язык, остолоп.

Пейзаж. Картинка. Крыши небольшого городка, тут и там из труб поднимаются дымки. И величественный бело-серый замок…

Дарт-холл внушал уважение. По всем канонам отвечая требованиям великого княжьего дома. Длинный мост через ров, монументальные въездные башни, грандиозные стены, черепичные крыши разномастных внутренних строений, парящая четверка башенок, спорящих друг с дружкой высотой и, завершая этот продуманный ассиметрично-великолепный хаос, царственный донжон…

Дарт-холл. Мама, роди меня обратно…

Добро пожаловать домой.

— Как тебе? — восхищенно спросил изверг.

— Нормальная избушка, — сипло выдавил Енька.

Ассаец пришпорил лошадь, он нехотя дернулся следом…

Городок у властительного гнезда старался не отстать в породистости — каменные дома, черепичные крыши, мощеные улицы. Даже фонтан в центре, занесенный прошлогодней листвой. Статуи Брагуса и Кромвальда. Небольшой рынок, несколько солидных постоялых дворов и дюжина лавок. Жители не оглядывались, не убивали взглядами, по-видимому, давно привычные к гостям и благородным платьям. Две лошади пересекли городок по диагонали, высекая подковами искры, и неспешно зацокали по граниту моста…

Ближе кубло владыки навевала уже более бренные мысли — там и сям блины лошадиных будней, ветер метет остатки соломы, прямо по каменному настилу. Высокие створки ворот открыты настежь, за приближающимися лениво наблюдал страж без кирасы, но с длинным клинком на бедре…

— Куда? — небрежно окинул взглядом обоих. — Господина Хватца нет в замке. Записывались?

— Позовите капитана, — предложил ассаец.

— Может, сразу короля? — вяло поинтересовался боец. Но, скользнув по Енькиному платью, все-таки куда-то убыл, хлопнув дубовой дверью башни.

Уалл неспешно тронул лошадь — копыта ступили на внутреннюю брусчатку. Высокие стены закрыли солнце, в колодце двора тень. Людей не много — со стены глазеют пара стражей, апатично облокотившись на алебарды. Из открытых дверей конюшни доносится возня, две девушки проволокли полные корзины белья. В дальнем конце бородатый в сюртуке делает разнос двум понурым крестьянам с плотницкими топорами в руках. Толстая кухарка протащила за собой упирающуюся козу…

Жизнь бьет ключом.

Из башни наконец нарисовался пропавший боец, за ним нехотя выбрался молодой лейтенант, на ходу натягивая бацинет. Смерил обоих глазами:

— Эйд Айшик. Господин Хватц сегодня не принимает. Вы записывались, доресса?

Енька молча протянул указ королевы. Лейтенант быстро пробежал глазами…

Ничего не произошло.

— Госпожа? — довольно флегматично усмехнулся, с удовольствием пощупал Еньку своими лупетками и щелкнул пальцем о бацинет. — Найду капитана. И сообщу господину управляющему.

Лейтенант исчез. Стражник некоторое время постоял, осмысливая происходящее, потом так же неспешно потопал на свой пост у ворот.

Енька недоуменно переглянулся с Уаллом.

— Хоть не посадили в клетку, — нашел плюс горец.

— Еще не вечер, — успокоил его Енька.

Ждать на улице не хотелось. Да и… не респектабельно как-то.

Конюшня оказалась огромной, на пару сотен мест. Правда, занято меньше трети. Четверо конюхов суетились в центре, поругиваясь и раскидывая сено по стойлам. Ассаец завел обеих лошадей в ближайший свободный загон и ласково похлопал по крупу: 'Надеюсь, они позаботятся…'

Енька уже устал. В этом платье, под килограммами взглядов… Как женщины выдерживают, этот парад внимания?

На широких ступенях парадного входа их наконец заметили. Тот самый бородатый в сюртуке, распекавший плотников:

— Господа, сюда нельзя! — оглянулся на ворота, по-видимому, не понимая, как пропустила стража.

— А хозяйке Дарт-холла? — мягко спросил Уалл.

Бородач замер. Побледнел, и даже чуть позеленел. Открыл и закрыл рот, будто стало мало воздуха… Затем отставил ногу и низко склонился:

— Ваше… Сиятельство?

Уалл блаженствовал. Наслаждался, наконец, и чуть ли не мурлыкал…

— Не покажете мою комнату? — надоела эта пантомима Еньке.

— Конечно! — сразу выпрямился служака и приглашающе распахнул дверь. — Прошу, госпожа…

Его звали Йозз, и он оказался кем-то вроде старшего камердинера. Огромное пространство холла, гобелены на стенах, широкая лестница куда-то на следующие этажи…

'Его комната' оказалась анфиладой залов, занимающих весь третий этаж. Енька растерянно уселся на обширный диван, оглядывая окрестности. Исполинский камин во всю стену, портреты дам и вельмож, с серьезно-постными лицами. В углу — потемневшие латы какого-то исторического родоначальника. Над камином — инкрустированные кинжалы, по-видимому, ратных предков…

— Что дальше?

— Ждем, — флегматично определил Уалл.

Капитан появился только через полчаса. Высокий, здоровый, в дорогом, искусно шитом мундире — по-хозяйски распахнул дверь и с места принялся объяснять особенности проживания:

— Хорошо бы определиться с самого начала, миледи. Дарт-холл не место для развлечений молодых девиц, — назидательное лицо, покачивается с пятки на носок, засунув руки за ремень, — в цейхгаузе делать нечего, в арсенальной также. Казарма, караульная, казематы и холодные камеры — не аттракционы, и не парк для прогулок. Боевые дозоры и обслуга — не исполнители ваших капризов. Со своими служанками можете делать все, что взбредет в голову, — а я солдат. И не собираюсь отвлекаться по каждому пустяку…

Енька опешил. Уалл молчал. Ассаец по статусу охранник, или личный телохранитель, — не имел права открывать рот с высоким дорном без дозволения…

— Борт Мешингерр, к вашим услугам, — капитан завершил инструктаж и, окинув напоследок взглядом покои, закрыл за собой дверь.

Енька покрутил головой, приходя в себя, и поежился — в зале чувствительно холодно.

— Ого… — озадаченно почесал макушку Уалл. — Сразу быка за рога.

— У князей такие порядки? — ничего не понял Енька.

— Совсем не такие, — задумчиво протянул друг, и после паузы добавил. — Кажется, тебя ставят на место.

Енька заткнулся.

Не лезь, девочка, куда не просят. Сиди тихо и не высовывай носик.

Круто.

Интересно, он собирался куда-то лезть? Кого-то злить?

Никогда не задумывался. Других проблем по горло. Вообще, впервые внутри княжьего замка, не в курсе, как тут живут. Еще осознавать, кто есть кто и где границы дозволенного.

Но внутри почему-то родилось раздражение.

Просидели еще около получаса. Никто больше не наведался, не появился. Будто забыли. Выбросили из головы. Затем за окном образовалось какое-то оживление — с грохотом вкатила громадная карета с четверкой лошадей, во дворе появились конюхи, пара служанок, лейтенант, давешний камердинер… Из кареты выбрался дородный господин, всех выслушал, с интересом задрал голову на окна.

— Кажется, прибыл господин Хватц, — констатировал Уалл.

Долго ждать не пришлось. Дверь открылась буквально через несколько минут:

— Леди Эния? Могу попросить грамоту?

Господин управляющий был стар, сед, чуть полноват, в дорогом, но не броском камзоле. Быстро пробежал глазами бумагу и тоже не стал изображать буйную радость:

— Еще не ужинали? Сейчас распоряжусь. Если появится необходимость — зовите меня, миледи.

И все? Конец вопросам?

Несмотря на внешность, он здорово напоминал капитана. Но тем процессам, которые его не нервировали, дал отмашку…

Через десяток минут вежливо постучались, и молоденькая девчушка-камеристка смущенно попросила разрешения приготовить ванную…

— Кого приготовить? — Енька не сразу сообразил, о чем речь.

Оказалось — здоровенную железную бадью, в одной из комнат. Захлопала туда-сюда дверь, тройка симпатичных служанок принялись споро таскать в ведрах горячую воду — посетила-таки радость и эту землю. Потом девушки, постреливая любопытными глазками, предложили помочь раздеться и обмыть — Енька покраснел, как вареный рак, и яростно замотал головой. У него что, рук нет? Еще не хватало!

Блаженствовал с полчаса. Иногда боязливо оглядывая себя — тело, похоже, завершило все стадии ведьминской метаморфозы, по пути к женскому совершенству. Черт бы побрал этот нус высокой монархии…

После него ванной успел воспользоваться и смекалистый Уалл, и даже умудрился в финале постирать кое-что из вещей: 'Не пропадать же отличной воде?'

А Енька растерянно разглядывал дамские платья. Девчушка-юнгфера проводила в гардеробную, и он полностью осознал, что зря не умер…

Полный зал нарядов и разнокалиберных туфель. Правильные шеренги разодетых в пух и прах манекенов. Сколько их, сто? Двести? Длинных или покороче, для полных или худышек, крикливо-разноцветных или спокойно-выдержанных — парчовых, атласных, бархатных… Водопады ткани, переливы золота и серебра, потоки шелка и батиста…

Зачем? Солить?

Музей туалетов всей династии Шрай?

Зубы уже постукивали от холода — быстро ткнул во что-то длинное и синее, девушка сноровисто помогла натянуть и расправить. В замке почему-то было довольно прохладно.

Уалл раскрыл рот и на пару секунд вошел в ступор, прямо в дверях ванной, в мокром исподнем — на полу собралась лужа. Что не так?! Оглянулся на зеркало — с той стороны выгнула лебединую шею сама благородная элегантность… Синева выделила фигуру, обрисовав плавно-изысканным абрисом, и собралась на полу изящным шлейфом. Вот же черт…

Ужинать пришлось одному. Заявился какой-то мудрец в армейской форме и увел ассайца в трапезную для прислуги: охранникам кушать с господами не по статусу. Еда вообще не удивила — утка, приправленная жгучим соусом, хлеб. Маленький кувшинчик хорошего вина. В любом трактире выбор богаче. Пара блюд сиротливо смотрелась на гигантском инкрустированном столе, рассчитанном персон на двадцать…

Утром долго разглядывал балдахин, вспоминая, где находится. Постель размером с ристалище для турниров, ажурная резная спинка…

Служанка постучалась, как только скрипнула кровать. Никогда не предполагал, что будет иметь слуг — да еще таких симпатичных, старательно пытающихся услужить…

В гардеробной неожиданно обнаружилось несколько комплектов боевых одеяний, и даже изящные латы. В дальнем углу, за штабелем дорожно-охотничьих убранств. Удивленно покачал головой — 'предки', оказывается, не только на балах гарцевали. Сокрушенно вздохнул и ткнул в неброский наряд, напоминающий дорожный, — к платьям придется привыкать. Всему свое время.

На выходе из господских залов внезапно обнаружился Уалл. Подскочил, тряся заспанной мордой… Енька остолбенел:

— Ты чего?

Друг замялся, отвернулся, что-то брякнул…

— Под дверью ночевал? — поразился. — Зачем?!

— Не верю я им… — огрызнулся напарник, оглядывая коридор, — что помышляют, в своих мозгах?..

Вот те раз. Беспомощно открыл и закрыл рот.

Уалл никогда не воспринимался слугой. Вообще. Напрочь. Скорее, другом-защитником или старшим братом. А ведь он… ассаец. И один раз уже потерял хозяина…

— Почему здесь? — не мог успокоиться, кивнув за плечо: — Там же места навалом!

— Не… — закрутил растрепанной головой горец. — Ты девушка, слухи…

— Плевать на слухи, — разъярился экс-мальчишка, — так! — повысил голос, специально, чтобы услышала девчушка-камеристка. — С сегодняшнего дня ночуешь в этом зале, — ткнул пальцем в комнату за спиной, — охраняешь дверь моей спальни!

— Да, госпожа! — счастливо гаркнул враз повеселевший Уалл.

Госпожа, надо же. Звучит-то как…

Так же, как замок.

Родовой княжеский дом был необъятным. Второй этаж господского здания занимала непомерная приемная, с колоннами и… как Енька не ошибся? — с креслом-троном на возвышении. Солидная библиотека — задумчиво пробежался по корешкам книг… Книги — роскошь, только для самых-самых… Зал совета с круглым столом. Княжья оружейная — сотни изысканных клинков, топоров, протазанов. Здесь Енька застрял надолго. Зачарованно раздувая ноздри и изредка уважительно прикасаясь к именитому оружию… Зимний сад. Целый лес зелени, прямо в доме, с большими витражными окнами. Неожиданно тепло: садовник поддерживал огонь в специальном очаге. Портретная династическая галерея — со стены взирают десятки изысканных дам и строгих лордов…

А винные подвалы, по словам милой камеристки-экскурсовода, — вообще целый отдельный мир. Куда я попал?

Но более-менее облагороженными оказались только господские помещения. В здании арьергардной уже воняло плесенью, и толстым слоем лежала пыль. На винтовой лестнице главного донжона выли сквозняки…

Пара стражников на стене куталась в меховые тулупы. Постовая не топилась. Лестничный марш засыпан прошлогодней листвой…

— Сколько воинов в замке? — поинтересовался у дозорного на башне.

Боец оглянулся, промолчал и принялся снова обозревать окрестности.

Енька глянул через каменный парапет — внизу отсвечивала белыми кувшинками темная вода канала, длинный пустой мост, стена замка, заросшая плющом… Дальше сквозь зелень деревьев проглядывали красные крыши городка.

Обернулся к ассайцу:

— Убей его, если он снова не ответит.

Горец сразу звякнул клинком, девчушка-служанка побледнела и испуганно прикрыла ладонью рот… Солдат прижался спиной к камню и пошел пятнами:

— Простите, Ваше Сиятельство… Пятьдесят, не считая десятников и офицеров!

Не густо.

Кажется, с ним что-то произошло. Тогда. Месяц назад…

Он умер.

Сегодняшний Енька — не тот Енька.

Будто что-то сломалось внутри, когда переделывали плоть…

Обедал снова один. Уалл опасался оставлять надолго, и притащил себе из трапезной краюху хлеба и тушеное мясо, но наотрез отказался усаживаться за блестящий, инкрустированный серебром стол. Примостился в начальной зале у маленького столика.

— Как думаешь, сколько здесь помещений? — крикнул Енька, постукивая вилкой.

— Где, в барском? — долетело из-за двери.

— В замке!

— Четыреста четырнадцать, не считая подвалов.

Ого. Уже навел справки.

— А площадь?

— Тридцать пять акров, до рва.

С ума сойти. Живут же люди.

В душе гнездилась тень. Тяжелая. Чем-то пахло это все… нехорошим.

После обеда заглянул сам главный всея-всего, господин управляющий. Похоже, был в благодушном настроении, и даже улыбался:

— Погуляли? Как родовое гнездо?

— Холодно, — пожаловался, постаравшись не заметить сарказма. — Особенно ночью.

— С дровами беда… — расстроенно согласился благородный дорн. — Но я распоряжусь, чтобы у вас протопили.

Первый сучок. Енька нахмурился.

Какая к черту беда? Дров в землях завались.

— Печи выложены гранитом, — приоткрыл не совсем девичьи мозги, — для угля, так понимаю. Почему не пользуют углем?

Благодушие начало покидать господина:

— Не слишком ли… — но сразу взял себя в руки и ровно пояснил. — Уголь — это роскошь, милая. По нынешним временам.

Чего-то подобного ожидал, разглядывая паутину и давно не чищенные коридоры.

'Милая' кольнуло.

— Господин Хватц, — набрал побольше воздуха, как перед прыжком в воду, — мне что-то надо знать?

Благородный дорн отечески улыбнулся:

— Не бери в свою прекрасную головку, — чуть ли не потрепал по макушке, — наслаждайся и оставь проблемы мужчинам.

— Тем не менее? — настоял, пытаясь не замечать манеру тона. — У Дома долги? За что?

Это трогало? Серьезно?

Еще вчера не пришло бы в голову.

— Управление землями — сложное занятие, — сокрушенно вздохнул господин управляющий, неся на своих хрупких плечах тяжелое бремя вселенского груза. — Бора, северный ветер с гор, не позволяет дозреть урожаю. Ранние дожди выводят Лесенку из берегов, из Густогая еще десять лет назад всех выгнали уммы, а в Эхее, оказывается, завелись скальники. Тяжелые времена понуждают сжать волю в кулак и закатать рукава, — покачал головой, как отец народа, озабоченный процветанием своей страны.

— Сколько в княжестве деревень? — спросил озадаченный Енька.

— Более двухсот, и три города, — наставительно потряс седой бородкой дорн.

— И что, везде так плохо? — никак не мог взять в толк.

— Север… — будто вердикт в ответ.

Дела…

Хватц с видом заботливого отца оглядел покои и вдруг переменил тему:

— Не это сейчас главное, не об этом стоит думать, — нравоучительно вздернул палец, приняв многозначительный вид. — А об Андоре. Школе высокородных леди.

— Что? — не сразу дошло до Еньки.

— Посмотри на себя, — снова укоризненно потряс бородкой, — крестьянка! А ведь доресса, из высшего общества, должна быть примером! Уметь одеваться, поддерживать светскую беседу, танцевать… — еще раз отечески оглядел покои и кивнул напоследок. — Подумай об этом.

С дуба рухнул?

— Одну минутку… — задержал на пороге талантливого стратега. — Я могу поговорить со счетоводами? Разобраться?

— С кем? — удивленно обернулся в дверях Хватц. — Зачем?!

— Хочу разобраться, — упрямо повторил Енька.

А что? Имею право.

Управляющий некоторое время смотрел, потом захлопнул дверь, так и не ответив. А Енька завис, задумчиво разглядывая дубовое полотно…

— Скальники? — подал голос за спиной Уалл. — Здесь?!

— Даже если так… — повернулся к нему экс-мальчишка. — Почему с этим никто не разбирается? Что, людей нет?

Замолчали, думая каждый о своем…

Платье раздражало. Бесило. Шелестело, подметая ступеньки подолом. Длинные волосы ниспадали за плечи, щекоча лопатки. Ладошка, придерживающая на бедре юбку, теперь с трудом обхватывала рукоять среднего меча. Изящные туфельки зачем-то цокали на весь замок: цок-цок-цок-цок…

Нежно-глупый вид. Кукла. Каждый встречный, каждый взгляд, каждое слово — мгновенно уничтожают реальность, к которой привык с детства, чуть ли не брызгая в лицо слюной: 'Баба-а! Девчонка! Больше не мужик!'

Натура не смирялась. Натура яростно бунтовала: 'Я девчонка? Я?! Тебе рыло расшибить, придурок?'

С детства ведь лез в драки, махал мечом…

Боги.

Если бы только увидел отец…

Длинный коридор административного корпуса — устоявшийся запах кожи, вонючих фирсовых чернил и грубого пергамента. Уже не барские хоромы — голый камень, истертый за столетия сапогами, низкий темный потолок, засиженный мухами. Приземистая дверь отозвалась гневным скрипом…

Из-за стола подскочили три писаря-счетовода и чуть ли не хрустнули носами о столешницу.

— Я могу посмотреть учетные книги? — поинтересовался, с любопытством оглядываясь.

Просторное помещение с низким потолком, закопченным от свечей. Обширный стол, несколько чернильниц, перья, пергаментные листы, большой подсвечник. Вдоль стены — длинный стеллаж, весь заставленный черными домовыми книгами. Счетоводы в черных засаленных сюртуках, как принято у работников этой профессии, в коротких штанах и белых чулках. Руки и носы заляпаны чернилами.

— По какому уезду, госпожа? — с готовностью отозвался тот, что постарше.

— Итоговые, за последний год.

Засуетились и через несколько секунд бухнули на стол высокую стопку толстых фолиантов, смахнув пыль. Енька задумчиво открыл верхний. Густо исписанные цифровыми колонками страницы. Мелким убористым почерком. Перевернул пару страниц…

— Это Северо-запад, с расчетом по милевому коэффициенту, — почтительно подсказал старший.

— Что? — оторвался Енька.

— Ну… — сделал пасс ладонью счетовод, — стоимость привоза повышается с расстоянием. Чем дальше уезд, тем выше коэффициент.

Гм. Логично.

Уалл зачарованно разглядывал колонки, будто волшебное действо…

Черт.

Чем он думал?

— Спасибо, — закрыл книгу, кивнул другу и вышел из комнаты.

И как он рассчитывал это проверить? Тут голова нужна, размером с его гардеробную, плюс обучение и опыт…

На улице ярко светило солнце, вытянув от стен длинные тени. Пара плотников в конце двора стучала топорами, двое грузчиков разгружали телегу. На въездной башне виднелась фигура скучающего дозорного. Ветер покачивал приоткрытую створку ворот, гнал по мостовой старую солому и листья…

— Нашел дыры? — злорадно поинтересовался Уалл. — Воров-обманщиков?

— Предложил бы что-нибудь лучше, — огрызнулся Енька.

— Прости, — поднял ладони ассаец. — От букв-цифр у меня начинается почечуй. Я человек действия.

С крыши вспорхнула стайка голубей, перемигиваясь крыльями…

— И какие тут могут быть действия?

— Ну, к слову… — друг задумчиво почесал затылок, глядя на конюшню. — Что в лесу делают скальники?

— Что, что?.. — буркнул Енька и вдруг задумался.

Проблема не в 'что'. Проблема в… 'какого хрена?!'

Еньке надоело. Первого же попавшегося дружинника отправили искать капитана. Капитан не нашелся, но минут через десять появился знакомый лейтенант, брызгающий недовольством…

— Эйд… Айшик, да? — сделал вид, что вспоминает имя. — Мне нужна пятерка бойцов. С оружием.

— Что? — подумал, что ослышался, командир. — Куда, зачем?

Время неумолимо меняло. Каждый прошедший час, каждая минута безвозвратно перечеркивают прошлое. Всего лишь месяц назад боялся глаза поднять на дорна. А сегодня распоряжается, как слугами.

С тобой все нормально, Енька?

— Хочу убедиться, что в Эхейском лесу действительно скальники.

— Кто-о?! — выпал в осадок лейтенант.

Енька молча ждал. Лицо вояки вытянулось — начало доходить, что серьезно…

— Не могу… — шокированно завертел головой. — Надо дождаться капитана! Не имею права, без приказа, кто я такой?

— Мне плевать, — спокойно разъяснил Енька, — хоть адмирала. Выезжаю через полчаса, с вами или без вас, — развернулся и размеренно зацокал к своим ступенькам. 'Двинутая овца…' — самое приличное, что довольно различимо прошипело за спиной.

— Стерва, — одобрительно заметил Уалл, когда поднимались по лестнице. — Замки тебя меняют. Что в Ваале, что здесь.

Енька вздохнул. Совсем не уверен, что к лучшему…

Испуганная служанка помогла переодеться. Латы надевать не стал: плечи что-то слишком чувствительны к железу, не улыбалось превращать поездку в пытку. Поддоспешник на этот раз из отличной кожи, по женской фигуре, со специальными толстыми кожаными накладками на плечах. Металлические наплечники тоже надевать не стал. Юнгфера затянула шнуровку — кожа обрисовала тело, выделив грудь, талию и бедра. Крутанулся у зеркала — м-мда. Боевая мадам.

Несмотря на презрение к женскому — выглядеть инвалидом не прельщало. Тут уже брало верх внутреннее стремление к совершенству — плевать, в женском виде или мужском — выкусите, уроды!

Еще бы к платьям как-то привыкнуть…

Перекинул через голову перевязь с де Брозом — дал любимому клинку имя — и кивнул Уаллу, старательно не замечая насмешливость на нахальной харе…

У въездных ворот ждали с десяток бойцов, в полном боевом облачении, злых как стая псов, — Айшик не захотел рисковать. Енька кивнул всем, не обращая внимания на ядовитое шипение, вскочил в седло и ударил пятками — копыта дружно загремели по брусчатке моста…

Когда солнце опустилось за макушки сосен, остановились на ночевку в первом же попавшемся постоялом дворе. Ватага шумно ввалилась в обеденный зал и выгнала всех посетителей — перепуганные местные жители исчезли, как дым. Княжеской дружине лучше не перечить. Дружно сдвинули столы и затребовали пива…

Енька поднялся по лестнице к себе в комнату, стараясь не слышать шум. К полуночи, надеюсь, угомонятся…

Утром выехали с зарей, не обращая внимания на злые потрепанные хайла (пили чуть ли не до утра). Уже уяснили, что капризная малолетняя пигалица, с молчаливым ассайцем-телохранителем, ждать не будет.

К Эхейскому лесу прибыли ближе к полудню. Молча проехали покинутую деревушку с выбитыми окнами, и разбросанными прямо на дороге вещами. Бойцы напряглись, настороженно осматриваясь…

— Крестьяне признают скальников нежитью, — вполголоса объяснил Уалл, хмуро вертя шеей во все стороны.

На краю деревни чернела пепелищем сгоревшая изба. Валялись обугленные бревна, осыпавшаяся от жара печь. Потянуло гарью…

Лес недалеко за лугом темнел молчаливой громадой, как притаившийся зверь. По спине пробежал холодок…

Лошадей оставили в развалившейся конюшне, с двумя на всякий случай. Остальные, с изготовленными к бою протазанами, осторожно двинулись через луг. Деревья надвинулись, накрыв могильной тенью…

Внутри прохладно. Запах застоявшейся воды и зелени. Подлесок редкий, изредка топорщатся отдельные колючие кустики или мелкая поросль. Кроны густой разлапистой массой закрывают небо…

Через час уже устали. Напряжение сводило нервы. Наткнулись на болото — долго обходили кругом, перепрыгивая через хлюпающие рукава…

— Сюда! — негромко позвал один из следопытов, присев на корточки.

Воины сгрудились вокруг. В жидкой грязи четко отпечатался след большой когтистой лапы. Смекалистый лейтенант включил в состав группы пару опытных охотников-следопытов…

— Посмотрели? — Айшик недовольно покосился на Еньку.

— На что? — удивился бывший мальчишка. — На след зайца?

Злой зуд раздраженных солдат: 'Она что, хочет скальника увидеть?!' С трудом сдерживают гнев, дрожь и страх выматывают нервы. Брюзжите, дорогие мои. Не затем я сюда ехал, за тридевять земель…

Скальники охотятся ночью. Днем, как правило, отсыпаются у себя в берлогах.

— Если зверь здесь, — вдруг подал голос Уалл, блеснув афоризмом, — то он там, — ткнул пальцем в сторону болота.

Коротко и ясно. Все, как по команде, повернули головы и посмотрели в направлении зловонной тины.

— Крыша съехала? — тоном, не предвещавшим ничего хорошего, поинтересовался лейтенант.

— Куда? — чуть ли не рявкнул один из бойцов, испуганно осенив себя знаком.

Остальные дружно повторили пасс, зудя как растревоженный улей. Люди испокон веков боялись нечистой силы пуще смерти…

— Ладно, девочки, — надоело ждать Еньке, и он шагнул к болоту, раздвигая ветви руками. — Ждите здесь. Мы по-быстрому.

— Стой! — грозно дернулся Айшик. — Дура…

И тогда Енька замер…

Но совсем не из-за офицера.

Сердце упало. И исчезло где-то там, в грязи…

Мертвая тишина. Исчезли звуки. Остановилось время.

Навстречу плавно перепрыгнуло с кочки на кочку гигантское тело. Два горящих бельма на вытянутой уродливой морде смотрели прямо ему в глаза…

Скальник. Монстр, напоминающий гигантского волкодава, но раза в два больше. Ужас всех охотников в горах. Следом появилась еще одна тень, и еще…

Семья. Он, она и подросший детеныш.

— Назад… — донесся перепуганный до смерти шепот Уалла. — Медленно…

Поздно. Первый зверь уже присел, изготавливаясь к прыжку, — Енька осторожно потянул из ножен клинок…

Замерло все. Лес, болото, осока, бойцы за спиной. Замер воздух…

А потом скальник прыгнул.

И сорвалось все, закрутившись мельницей, — Енька мгновенно присел, пропуская над собой гигантское тело, — лезвие, ярко сверкнув в воздухе, вспороло брюхо от головы до хвоста — кровь широким веером залила голову — туша проехала по грязи, вываливая кишки… Спружинил и, крутанувшись вокруг оси, успел встретить второго — лезвие рубануло по огромной морде, разрубив ноздри, — монстр отскочил, яростно скуля. Слева выгнулась в воздухе широкая тень — Уалл прямо в полете встретил третьего — оба упали в воду, подняв тучу брызг…

Еще через пару секунд несколько широколезвийных протазанов сбили с ног второго, распоров шкуру, — воины пришли в себя, — а лейтенант сиганул с мечом в воду к ассайцу. Трое или четверо мелькнули следом — вода заходила ходуном — через полминуты вылезли, таща на берег за лапы мертвую тушу. Все тяжело дышали, переводя дух и пытаясь успокоить нервы…

— Нежить? — презрительно кивнул Енька на монстра с распоротым брюхом, успокаивая дыхание. Бойцы смотрели…

— Значит, это все-таки вы убили пушки в Ясиндоле? — вдруг спросил лейтенант, судорожно дыша. — Не интриги королевы, в крепости не врали?

Бойцы тяжело дышали, разглядывая горящими глазами Еньку.

— Хватит дифирамб, — устало попросил Енька, присев на корточки и смывая с волос кровь. Отряхнул руки, поднялся и кивнул на болото: — Надо еще найти логово. Могут оказаться другие…

'Это не девка…' — восторженно просипели за спиной.

Логово нашли минут через пятнадцать, перемазавшись в тине как черти. Небольшой сухой островок с повсюду разбросанными обглоданными костями. Скальников больше не оказалось — следопыты присели на корточки, разглядывая следы…

— Ваше Сиятельство! — позвали через пару минут, задумчиво изучая окровавленные шкуры, — Енька опустился рядом, пытаясь разобраться в засохших разводах и пятнах. Отношение к нему заметно изменилось.

— Вот, — ткнул пальцем боец в небольшой круглый значок на шкуре. — Тавро Лихорода.

— Сволочи… — процедил сквозь зубы Эйд, нагнувшись рядом.

— Прикармливали? — спросил кто-то из солдат.

— Можно перевод? — поднял голову Енька и пояснил, извинительно махнув ладошкой. — Блондинка…

— Лихород — это небольшой городок в Ваале, — усмехнулся Айшик, — недалеко отсюда, у самой границы. Скопище сброда и падали, — кивнул в сторону гор, — специализирующихся на ходках на ту сторону.

— И все знают? — удивился бывший мальчишка.

— Его Сиятельство Ируд Хауэрр с контрабанды имеет большие деньги, — пожал плечами лейтенант, — в обход королевской таможни.

Мда. Княжья политика — дело затейливое… Снова опустил глаза на окровавленные шкуры.

— Все просто, — принялся объяснять Эйд. — Люди уходят. Покидают места. Опасно: скот задирают, живность исчезает, местные пропадают. Страшно. Соседский князь с готовностью выставляет охрану, для защиты своей земли и, ну… соседу подсобить. И годков через десяток-другой — спокойно прибирает к рукам брошенные земли. Как в Густогае.

— А что в Густогае?

— Ваальские армейцы, — зло поджал губы лейтенант. — И мы платим им золотом, за заслон.

— Серьезно? — удивился Енька.

— Считается, что их воины лучше, — удрученно поморщился офицер. — Еще старая княгиня так решила, небесный ей приют.

Очень интересно. Прям, дубрава чудес.

Так вот ты какой, северный олень…

— А этих можно найти? — кивнул на шкуру.

— Что искать? — грустно усмехнулся Айшик. — 'Приют путника'. Крупный и единственный торговый двор в Лихороде. Там вся эта шваль с утра до ночи…

Стерпеть? И что дальше?

Сильнее бей первого обидчика, если не хочешь десяти следующих.

Север не терпит слабость.

— Наведаемся? — задумчиво спросил, поднимаясь с корточек.

— Куда? В 'Приют'? — даже испугался Эйд. — Вы серьезно?

— Оставим без ответа? — махнул за спину, где валялись монстры.

— Это же Вааль, — не поверил ушам лейтенант, — в 'Приюте' людей полно…

— Гвардия Аллая, — презрительно сплюнул Енька, — опытные ветераны… Испугались грязных оборванцев?

— Но… — начал офицер и замолчал, не найдя что сказать…

— Я разрешаю все, — добавил бывший мальчишка.

— Вообще все? — спросил кто-то из бойцов.

— Никакого суда, — кивнул Енька. — Слово.

Ого. Ты уже это можешь?

Слову молодой пигалицы верилось слабо. А вот валькирии, саданувшей по зубам самому Диору…

Солдаты переглянулись. В глазах начал появляться азарт. Дать по щам Ваалю — найдется хоть один, кто о таком не мечтал?

Уалл, нахмурившись, сосредоточенно молчал.

— Уберите гербы и знаки, — порекомендовал Енька, оглядывая воинов. — Специально не афишируйте, но я хочу, чтобы все там поняли, с кем имеют дело.

Люди снова переглянулись — в глазах уже горел кураж…

В городок прибыли, когда начинало темнеть. Плащи с гербами Дарт-холла аккуратно прикрутили к седлам, с протазанов сняли опознавательные флажки, а лейтенант отстегнул наплечник с выгравированным гербом княжьего дома.

По вечерним улицам промчались с гиком и улюлюканьем, столбом поднимая пыль на дороге, — прохожие испуганно шарахались в стороны. В центре на площади шумно спрыгнули с коней — на ступенях маячило несколько неопределенных личностей, с любопытством взирающих на гостей. 'Дорогу!' — кто-то неожиданно получил в зубы и звучно кувыркнулся через перила, другой головой вышиб дубовую дверь и кубарем влетел в зал…

Просторный обеденный чертог полон народа, четыре ряда столов, длинная стойка с бочками и закопченные пейзажные полотна. Широкая лестница на следующий этаж, масляные светильники под потолком. Сильный запах браги, эля и дешевого вина. Трактир как трактир, только большой. Шум и гам начали стихать, все удивленно обернулись на дверь…

— Что это? — брезгливо сморщился Енька, обведя взглядом всех за столами. — Ну и вонь!

В наступившей тишине слышны даже тембр и интонации.

— Клоповник, госпожа, — презрительно сплюнул Эйд прямо на пол. — Они тут жрут, срут и снова это жрут.

Медленно двинулись по центральному проходу. Кабак забит под гузок, три-четыре десятка, в кожаных коттах, обветренные бородатые пугала совсем не крестьян. У всех боевые баселарды и квилоны, видны даже мечи и топоры…

— Они разговаривать умеют? — удивился один из бойцов, и пинком выбил табурет из-под ближайшего — мутный толстяк тут же растянулся на полу. Подскочил, пылая яростью, и звездно получил в зубы — с маху грохнулся на стол, опрокидывая кувшины и снедь… Застольщики подорвались, сверкая гневом, руки затряслись на оружии…

— Да? — с готовностью сжал ладонью эфес боец. — Не слышу!

Напряжение звенело на самой высокой ноте, в зале полная тишина. Ввязываться сразу не решались: по всему — княжья дружина соседей. И с ними, похоже, сама молодая княжна…

Сброд.

Енька брезгливо поднял одну из кружек, понюхал, скривился:

— Это даже не пойло…

— Это испражнения их мулов, — подсказал рядом Айшик. — Они полагают, что если это пить с детства, то будут меньше пускать газы.

Несколько бизонов за столом мрачно наблюдали за манипуляциями, кипя от злости. Енька чуть шевельнулся — лезвие со свистом разрубило кувшин надвое — брызги широким веером окатили сидящих — с грохотом опрокинулась скамья, бизоны отпрыгнули на спины соседей…

Это послужило своеобразным сигналом — бойцы пинками опрокинули несколько столов — в зале поднялась толкотня…

— Вон, гумызники! — заорал лейтенант. — Под юбки, к бабам!

Урла, толкаясь и матерясь, забурлила к выходу, Енька с клинком в руке перепрыгнул стойку и рубанул по бочкам — в пол ударили тугие струи. Перепуганный трактирщик скрылся на лестнице. Уалл опустился рядом на корточки и заискрил кресалом…

Грохот и треск — стражники старательно наводили погром, зазвенело разбитое стекло — пара слишком медлительных автохтонов полетела через окна…

Минут через десять все было кончено.

Енька натянул поводья, успокаивая коня, — торговый дом полыхал, ярко освещая площадь и окрестные дома, вверх поднимались снопы искр и густые клубы дыма. Солдат бросил перед клокочущим жарником отрубленную голову скальника.

Дружеский совет. Кому надо, тот поймет.

Лихород вымер. Мертвая тишина. Нет людей, даже собаки притихли.

Вся ватага дружно пришпорила лошадей, наполняя шумом пустые улицы…

— Сколько от Аллая было людей в Ясиндоле? — спросил через полчаса у Эйда, когда зарево перестало быть видимым за черной стеной леса.

— Тысяча, госпожа, — поровнял лошадь лейтенант и кивнул на бойцов. — Мы все там были.

— Так мало? — удивился Енька. — Слышал…ла, каждое княжество обязано не менее десяти…

— Не знаю, — пожал плечами офицер. — Страда господина управляющего с капитаном. Но никто из владык больше пяти не привел.

Перестук копыт дружно разносился по ночному лесу. Возвращались совсем не с тем настроением, что уезжали, даже лошади бежали веселее и азартнее.

Всадники теперь плотно окружали Еньку, по всем правилам: направляющий, замыкающий. Настороженно осматривая лес, изредка с восторгом оглядывались на свою госпожу…