Не ведомы пути богов

Глава 13

Неисповедимы твои пути, мать Аваатра. Есть у тебя дети. И мужи.

Степенный немногословный Бруллис, к примеру, заставил взглянуть на себя совершенно другими глазами. В том, что гвардейцы отличные воины, убеждался не раз, а вот про честь на словах…

По дороге обратно остановились в знакомой придорожной таверне, как и в бытность с Айшиком. Ничего не изменилось, даже тот самый мальчуган испуганно смотрит из конюшни. Енька при параде, в княжеской накидке, и у мальца в глазах страх с восхищением: ого… Сама? Лично? Пару секунд осторожно всматривается… и вот уже старательно чешет макушку, пытаясь вспомнить — где видел? Точно же видел!

Еньке стало смешно:

— Лошадь мою не потерял?

Парнишка грохнулся на колени, осознав, что великая обращается к нему — на лице застыло мучительное выражение… какая лошадь?

— А обещал, как за зазнобой, — укоризненно покачал головой.

Парня шарахнуло. Вспомнил! По лицу пролетела вся гамма, от осознания до растерянности — та девчушка, в крестьянском платке и широкой юбке… Охренеть!!

— Здесь!! — радостно завопил и было кинулся к конюшне, но Енька остановил:

— Оставь себе.

Оголец счастливо заулыбался. Теперь у него есть своя лошадь! Енька еще помнил, какого это… Надо его забрать в замок — чертенок обожает лошадей. Вырастет отличным конюхом.

А поздно вечером, когда солнце почти прикоснулось к вершинам темных елей, вдруг ненароком заметил, как лейтенант через заднюю калитку скользнул куда-то в лес. Гм… Вечерний променад? В глуши? Еньку погнало чистое любопытство. Стало интересно — Айшик может вытворить все, что угодно, а вот Бруллис… всегда был предсказуем, как боевой Устав.

— Не надо! — охладил пыл дернувшимся за ним дружинникам. — Сейчас вернусь.

Непонятные телодвижения командира можно не заметить, а вот Енька всегда в поле зрения.

Спина вояки мелькала среди ветвей в полусотне шагах впереди. Спустился в канаву, сиганул через поваленное дерево, взбежал на небольшой косогор — двигался неторопливо и уверенно, не оглядываясь, забирая чуть правее деревни. Лошадь не брал, значит недалеко.

Минут через пятнадцать прибыли, и Енька оторопел… Небольшой погост, за деревья убегают валуны могил. Боец стянул с головы офицерский кивер и замер у крайней. Бывший мальчишка открыл рот…

Тишина. В небе перекликаются птицы, в густой листве вспорхнула пичуга…

— Спасибо, что не дал обесчестить, не позволил сгубить… — глухой голос, после долгих минут молчания. — Клянусь — ни один волосок. Как у богов за пазухой. Любить не меньше, чем ты. Доверь ее мне. Я обещаю.

Нагнулся, подержал ладонь на холодном камне пару секунд… выпрямился, козырнул и резко зашагал прочь — Енька едва успел скрыться за деревом.

Вот так, Енька. Ты много слышал о чести. А сейчас увидел.

Ачанка. Прошлогодняя листва шуршит под каблуками. Витиеватая надпись: «Ичу, сын Арта Тибарта». Эх, Ичу, Ичу… Такой вот я друг. Даже не знал, где ты лежишь. А он знал…

В душе поднялась горечь, память услужливо откликнулась — втроем весело болтают во дворе, смеются… вот богатырь-добряк помогает в поле, идут домой… бьет в рыло Гвинца… кричит от боли, раскидывая всех в цепях… падает, пропитывая землю кровью…

Только Риша помнит. Изменилась. Сильно. Помнишь, какая была веселая? Теперь серьезная и молчаливая, как…

Меняет нас жизнь.

Любому дорну плевать на мнение деревенского холопа, и уж тем более гвардейскому офицеру. Если только…

Спи спокойно, мой друг. Воин признал в тебе воина. Это дорого стоит. Доверься, он не обманет.

— Ехать?

— Нет!!! — грянули все, чуть ли не хором.

В его апартаментах все, и даже больше. Мерим, Брагга, Лиоль с женой, Демиссон с замами, Жаоммерг, и еще полдюжины царей различных ведомств и управ, которые в последнее время стали ближе. Он с каждой неделей все больше узнавал людей, и многие вызывали симпатию, знанием своего дела — взять того же судью де Виррца, или Руэра, главу дознавательского ведомства западного округа. Или Иберрона, который теперь руководил Североречьем, вместо Демиссона. Не спеши судить. Голопузый мальчишка когда-то здорово ошибался, полагая, что все дорны — спесивые зажравшиеся псы.

Но Енька ждал ответ от Мерима.

— Ни в коем случае, — покрутил головой старый друг-мудрец. — Если только вместе со всем Аллаем, способным держать оружие, — хмуро пояснил: — в Андоре никто не помешает посадить в камеру, по приказу Ее величества. И судить. В столице она у себя дома, в своем праве. Кто возразит?

— А здесь? — напрягся Енька. — Князья не встрянут.

«Лучше не трогай север» — к нему не относилось. Северные князья никогда не пустят подозрительную чужую маломерку в свой внутренний триумвират. И никто не захочет портить отношения с королевой, из-за наглой выскочки.

— Здесь дом, — возразил Мерим. — Своя земля, свои люди, и свои стены.

— Войны не будет! — начал накаляться Енька.

— Ну, пока никто не говорит о войне, — не отступал бывший книжник. — Формально, канцлер вам не указ.

— Он член королевского совета, — поморщился Енька. — Глава канцелярии, старший помощник…

— Юридически, вы тоже член совета, — открыл истину Мерим. — Все независимые князья входят в королевский совет. И обязаны слышать только королеву. А не старшего помощника.

Охренеть. Сколько, оказывается, всего, в его непростой княжьей доле…

— Кто помешает ей сделать это? — грустно усмехнулся в ответ. — Или явиться сюда лично, чтобы проучить?

— Пролить кровь и устроить бойню? За что? — удивился главный управляющий. — За то, что Аллай помог дружественным соседям отбиться от разбойников? — выдержал паузу, глядя ему в глаза. — Ведь именно это скажут на всех обозримых землях, — снова подождал и покачал головой: — нет, Ваше сиятельство. Она политик. Ей это не надо. Она надеется вас проучить, но чужими руками. Ей как кость в горле обострение с Диорой, но и показать свой интерес — тоже.

— И что дальше? — настроение начало потихоньку выравниваться.

— Ждем, — просто объявил Мерим и оглянулся на остальных — весь генералитет немедленно поддержал одобрительным гулом. — Или она сделает следующий ход, или… переждем. Айхо злопамятна, но время и будни сильнее.

Все-таки дорном надо рождаться. Им очевидно то, что Енька только начинал пробовать на зуб. Законы. Иерархия. Хитросплетения отношений, права различных уровней. Политика.

Думал ли ты, босоногий мальчишка, что когда-нибудь доживешь до этого? Сидишь в роскошном кабинете, а вокруг — плеяда уважаемых высокородных вельмож. Которые почему-то с удовольствием на тебя смотрят и изо всех сил пытаются удержать. У себя над башкой. Чтобы мог и дальше им выносить мозг. Неисповедимы твои пути, мать Аваатра.

— Что с даром от Рашира? — вздохнул, переключая внимание. — Поможет продержаться до продажи урожая?

По дороге в телеги не заглядывал. Не хотелось вскрывать тщательно упакованные тюки, да и… несолидно, как-то, великой показывать свое нетерпение. Подозревал, что там шкуры. Раширцы охотники, богаты и не скупы.

Мерим счастливо оскалился. Вместе со всем королевским двором.

— Поможет продержаться весь год, Ваше сиятельство, — торжественно объявил, чуть ли не задрав нос к потолку. — Завершить переоборудование шахт, начать строительство верфи для речных галер и чистку Лесенки.

— Что? — оторопел Енька. — Как? — обвел всех глазами: — там же дюжина…

— В половине — иль и хана. Они водятся только в Рашире, и считаются самым изысканным мехом, на всех обозримых землях. В двух — корни Три-гора и выжимка «Рай», нектара из целебного соцветия ночного лотоса… — задумчиво почесал подбородок, — гм… думал, он уже нигде не растет… — спокойно пожал плечами, будто о само собой разумеющемся: — Главные компоненты для редчайших ведьминских бальзамов, вроде «Шепота Аваатры», считающейся панацеей от всех болезней, — ухмыльнулся и кивнул за спину, — Мелисса уже с утра хрипло дышит у вас за дверью. Не может дождаться, когда мы наконец свалим вон. Если гильдия купцов узнает, — покачал головой, — уже завтра будут стучать лбами у ворот замка. А в двух последних… — зараза выдержала эффектную паузу, глядя в растерянно хлопающие Енькины ресницы, и закончил со вздохом: — золото. И четыре фунта неограненных драгоценных камней, величиной с яйцо тетерева.

Бум.

Енька закрыл рот. Все откровенно наслаждались его растерянной физиономией.

— Зачем Раширу… — через полминуты попытался связно мыслить. — Нет, я понимаю, благодарны, но это слишком…

— Они передали намек, — с готовностью согласился посерьезневший Мерим, оглянулся и кивнул помощникам — Лиоль с Жаоммергом вытащили в центр комнаты вытянутый ящик. Лиоль откинул крышку…

Ничего особенного. Кусок антрацита и кузнечный молот.

— Им нужен уголь? — поднял глаза на всех Енька.

— Уголь и кузницы, — подтвердил Мерим. — Я так понимаю, просят помощи с кузнечным делом. Завезти, поставить, организовать, научить-обучить. На угле, — усмехнулся. — Продвинутые ребята. Чувствуют, где будущее. И за это… — показательно кивнул на улицу, — будут очень благодарны.

Все одновременно покосились в окно, где у конюшни вытянулся ряд разгруженных телег.

— Гордые, — задумчиво добавил Демиссон. — Мы много говорили о войне. Почти все время. Постройка крепости, обучение, тренировки. И потому об остальном… — усмехнулся, глядя в ящик, — аккуратно намекнули.

— Ничего себе аккуратно, — протянул Енька, тоже уставившись за окно.

Проблема ширилась и пухла, заслоняя собой остальные…

Большая.

Глобальная.

Величиной с Аллай.

Тебе практически напрямую приказали забыть о Рашире, Енька. Чтобы ни сном, ни духом.

А раширцы хотят дружбы, помощи и еще большего сотрудничества. Непрозрачно намекая, что на благодарность не скупы.

Каков твой выбор, парень? Ну, или дева?

Заставишь вконец озвереть королеву?

— Ваше сиятельство? — аккуратно кашлянул Мерим.

Да-да, помню. Все еще здесь. Смотрят.

— Запускай, — вздохнул. Смысл тянуть? Копи все равно никуда не денутся, и галеры… куда без них? Лесенка разрезает княжество почти по центру — хорошая дорога. Для тяжелых объемных грузов.

— И оставьте меня одну, — добавил, продолжая задумчиво глядеть в окно.

Все переглянулись и вежливо зашуршали к двери, чуть слышно переговариваясь между собой. Лия хотела задержаться, но передумала и тоже вышла со всеми. В комнате остался один непослушный Мерим. Как всегда. Это уже традиция.

— Корни и нектар Мелиссе, — сказал старому другу, продолжая разглядывать зубчатые стены и облака. — Знаешь, дядя Мерим… — чуть помолчал. — В Шиаме княжна открыла отличную лечебницу, для детей и простого люда, — оглянулся на управляющего. — Как думаешь, а?

— Идея красивая, но… — бывший книжник сразу углядел суть. — Но это ведь без Мелиссы. Вы понимаете.

Мдаа. Ведьмы в лечебницах не работают. Вообще, не любят являться народу. И, тем более, ворожить. Ведьмы ценят уединение.

Без Мелиссы плохо…

Бегут за окошком облака, смутно виднеется ломанная линия северных гор.

Северные князья хотят тебя прибить. Королева хочет тебя прибить. Как ты вляпался в это дерьмо, Енька?

Какая сторона правильная?

В обоих случаях — высота, падение, и расквашенный лоб.

«Я на стороне матери Аваатры, — вспомнился ответ вештицы. — Вы ведь знаете. Мы не можем иначе».

Это крах, Мелисса. Я не продержусь и дня, если взбунтуюсь против королевы.

___________________________________________

Листва шумела над головой, косые лучи высвечивали на тропе причудливо изогнутые корни. Страна старых великанов, ведьм и древних традиций…

Здесь говорят — леса полны морров — злых духов, обитающих в кронах. Невидимые твари порождены преисподней и все сильнее заселяют дремучий дрем — древа уже не дарят благодать и здоровье, как в давние времена. Не исцеляют душу и раны. Стволы все чаще плачут от подкорников — мелких волосатых паучков, вгрызающихся в древесную плоть, — и черная смола стекает по коре вековых старцев, как слезы…

Канула в прошлое эпоха старых богов. Когда мир был единым, и все помнили о кольце взаимосвязи — людей, животных, лесов, и злых помыслов. Морры сушат деревья, убивая рождающую силу жизни, и все ближе подбираются к мыслям людей…

Ятту криво усмехнулся. Топот копыт мерно разносится по просторному колонному храму. Скоро он сам станет лесовиком, если проведет здесь еще месяц-другой. Говорит, как лесовик, смотрит, как лесовик и уже думает, как лесовик. Рашир хорошо просвечивает мозги, заставляя на многие вещи смотреть по-иному. Древний, и страшно занимательный мир…

«Не видел ни одного!» — недоверчиво трясет бородой на рассказы Ерайи, красавицы-темноглазки, у которой встал на постой. «Дурак! — смеется охотница, водружая на стол чугунок с вкусно пахнущим соусом. — Духов не увидеть простым смертным!» В соусах непревзойденные мастерицы, ибо в лесах мало посадок, и научились мясо сдабривать отменно. Ох уж эти охотницы… У них даже «дурак» звучит по-иному. Певуче и вовсе не оскорбительно. «Ну… — скептически поджимает бороду бывалый воин. — Так я тоже могу много наболтать. Кто проверит?» «Гляди!» — улыбается лесовичка, вытягивает ладонь и начинает тонко переливисто насвистывать… И вдруг, в листве шелестнуло — и на руку уселась пичуга! Маленькая, вертлявая, прыг-скок по запястью! И тоже, чирик-чирик, будто в ответ! Девушка наклоняет голову, будто прислушивается… И хитро смотрит на Ятту: «Кто вчера в окошко подглядывал, когда хозяйка омывалась?» «Тьфу, ведьма!!» — истово осенил себя знаком воин и уткнулся в миску, пытаясь спрятать пунцовые щеки. «Если бы я была ведьмой… — заливисто хохочет веселуха. — Ты бы за мной уже вокруг стола без штанов бегал!»

Ятту добродушно улыбается. Ох уж эти охотницы… Осанисты, гибки, заразы! Палец в рот не клади, откусят, и не поперхнутся!

Бойцы каждый день несут боевое дежурство, контролируя подведомственную территорию. Но это не надзор. Это… Ятту не мог подобрать слов, кроме ругательных.

Вчера долго искали Межведье. Плутали, по лесным тропам, пока не выскочили к небольшому хуторку, каких пруд пруди в Рашире. Хутора — излюбленное жилище охотников, не любящих лишней толкотни. «Вода есть?» — строго посмотрел на высокую хозяйку, с интересом разглядывающую непрошенных гостей, в полном боевом. «Вода? — удивленно переспросила та, и утвердительно кивнула: — есть, окаянная!» Языкастые, за словом в карман никогда не лезут.

«Горислава! Воду господам захватчикам!» Ятту чуть с лошади не свалился — издевается? Здесь куда ни ткни — одни шутники. Две другие пышногрудые лесные красавицы уже тащат два объемных жбана, капитан через секунду с удивлением вытер с усов вкуснейшую медовуху и воззрился на охотницу: «Это вода?» «Господин осмотрит территорию? — хитро скалится та, облокотившись на изгородь, и вываливая поверх рук свои зрелые объемные тыквы. — В доме накрытый стол, и другие нарушения надзорного режима, — переходит на доверительный шепот, оглянувшись на сестер, — население не соблюдает требования о целомудренном окрывательстве стана, и вообще… — озабоченное покачивание шикарной гривой волос, — я бы проверила их уборы, на соответствие текущим указам о добродетельности». Остальные охальницы уже призывно улыбаются двум напарникам за спиной…

Тьфу на вас, охотницы! Язык шире лаптей! Ели утащил обоих, с трудом заставив проглотить свои слюни. И так постоянно.

Нет, это не надзор. Каждый дом в Рашире считает своим долгом накормить, и чуть ли не половина свободных охотниц — обогреть, бедных аллайских бездомных… А кряжистые медведи-лесовики только добродушно усмехаются в бороды. Это служба?

Такими темпами половина вернется домой, везя в седлах молодых невест. С животами.

В Аллае женщины не такие. Хотя… Капитан улыбнулся — и там попадаются с такими языками, что… Вздохнул, вспомнив родное поместье за горами. Эх…

Стоп!

Резко остановили лошадей, тупо разглядывая огромные, выкорчеванные прямо на тропу стволы. Мешанина веток, сучков, листьев… будто по земле катался великан.

— Бурелом? — удивленно спросил один из бойцов. — Видел однажды, как целые поля…

— Ты помнишь за последние дни ураган? — остановил развитие прогрессивной идеи Ятту.

Молчание. Все удивленно смотрят на перемешанный хаос зелени.

— Охотницы!! — вдруг вспомнил второй трех веселых лесовичек, совсем рядом — все дружно развернули коней и ломанулись в обход…

Знакомая поляна открылась минут через пять — вылетели из леса и осадили лошадей, хмуро оглядываясь… Дома нет — груда бревен, пакля, сено, осколки стекла, грязные тряпки… Тонко засосало под ложечкой…

Тишина. Напряжение висит в воздухе. Ятту спрыгнул с коня и присел у толстого бруса, проведя пальцами по длинным глубоким бороздам, практически разодравшим древесную плоть… как неожиданный всхрап чужой лошади заставил всех вздрогнуть.

— Вон отсюда! — из чащи показалась всадница, в длинной темной накидке за спиной. — Немедленно.

— Что здесь произошло? — Ятту прищурился, разглядывая лесовичку.

Обычная охотничья кожаная куртка и странный, черно-смолистый плащ, складками свисающий с крупа рысака. Разбросанные по плечам длинные волосы, прямой вызывающий взгляд, твердая осанка… Благородная? Глазищи, как…

— Проваливайте, — зло рыкнула, мельком оглянувшись на лес.

Ведьма!! Мать твою… это ведьма.

Нехорошо отдалось в груди…

— У тебя два варианта, — предупредил, поднимаясь с корточек. — Либо ты мне все рассказываешь, — недобро смерил с головы до ног, — либо я тебя арестовываю. И на допросе с пристрастием… — равнодушно пожал плечами. — Ты мне все рассказываешь.

Раширка пару секунд хмуро смотрела, затем вздохнула:

— Ворх. Совсем обезумел от боли…

— Что-о?! — будто ветер прошелестел по поляне, даже лошади дрогнули…

Ятту резко выпрямился, оба напарника одновременно натянули уздечки. Ведунья сжала губы. Только сейчас обратил внимание — молодая еще, совсем девушка. Оглянулся на остатки дома:

— Где охотницы?

— Все живы, — голос уже просто усталый. — В Моховом. Уходите, воины. Не до вас.

В Айхоне их считали легендой. Дух дебрей, страшилище, ужас… Кто видел? Кто видел — уже не расскажет. Старики говаривали о гигантской ящерице, змее, драконе… У разных народов по-разному. У кого-то рога, у кого-то огонь из пасти, у кого-то броня, как у крепости… Но все сходились в одном — огромный, невероятно сильный и невозможно быстрый. Его нельзя убить.

Сказка. Кому придет в голову?

Капитан вскочил на лошадь, обернувшись к вештице:

— Это ты уходи, — кивнул на лес. — Через день-другой здесь будет жарко.

Ведьма нахмурилась, с тревогой глядя вслед скрывшимся среди деревьев воинам…

Орлица не знала, как быть. До вечера воевала с морром, засевшем в старом дупле — тварь не хотела уходить. Раскачивала дерево, хохотала и издевалась… Лес кишит темными духами — засланцев геенны с каждым годом все больше. Древняя полоть иссыхает, шелестя на ветру тонкими болезненными листьями, не в силах бороться с мелкой паучьей гадостью — подкорниками, пучеглазками, и прочими крохотными исчадиями, с радостью наползавшими с земли…

И вот. Как снег на голову.

Защитник пришел из заречья, от восточных болот, обессиленный-изнывающий. Мать Аваатра поддерживала баланс живого мира — ворхи единственные из всех существ видели морров. Они вообще видели чувства. Ведьмы их ощущали, как ощущали любое существо — но ворхи видели. И били. Но даже грандиозным созданиям леса неподвластна ноша выше сил — чаша все чаще переполнялась… И тогда ворх изнывал от бессилия и терял рассудок, с ненавистью сокрушая все, где висела хоть капля темного умысла…

Люди не святы. Люди шутят, смеются, злятся, ненавидят. Над людьми всегда дымка совершенно разных побуждений, от светлых до иссиня-черных — люди есть люди. Думать не запретишь. А морр или тайная фантазия — безумие уже не отличало. А потом ворх умирал…

Орлица понятия не имела, что делать. Одна, как капля в море — ворх не человек, ему недостаточно песни и круга. Вызвала старшую Ибесиду и принялась отводным заклинанием творить границу, чтобы страдающий зверь не пошел в сторону людских селений.

Межведье разгромлено, и одинокий хутор сестер-Горислав тоже. Слава богам, никто не пострадал — но поселений больше нет. Как и леса вокруг.

А потом эти воины. Нет, загорцев все уважали — именно они не дали растерзать Рашир. Но они… не понимали. Совсем. Капитан не глуп, но мыслит образами своего мира — так думают за горами. Не здесь.

Ворха не убить. Только положит людей. А если даже и получится… нельзя. Ни в коем случае. Что станет с лесами, когда в чаще не останется ни одного защитника?

Ятту собирал людей. К вечеру начали прибывать первые дозорные пятерки, несшие патрульную службу на границе со степью, и по дремучим тропам до самого заречья. Вместе с солдатами постепенно подтягивались охотники, оживленно гомоня и хмуро поглядывая на аллайцев…

Почувствовав нарастающий конфликт, направил ординарца в Густогай — на копях использовали птиц-вестников, для связи с Дарт-холлом. Через горы птицы не летали, и Ятту счел своим долгом предупредить княжну.

Ему нужны все. До единого. Хороший план и стратегия. Вот только ворхов до этого не встречали…

Моховой кипел, как растревоженный улей. В середине следующего дня прибыл сам Остерский даэр и сразу вызвал капитана, не тратя время на пустую болтовню: «Уберите людей, капитан. Это личное дело Рашира». «Со всем уважением, Ваше сиятельство, — поклонился в ответ Ятту. — У меня приказ. С меня снимут голову и насадят на въездные ворота Дарт-холла, если погибнет хоть один житель Рашира». «Это пока еще моя земля…» — начал наливаться праведным гневом владыка, но в этот момент из-за леса донесся пронзительный рев… Казалось, даже верхушки деревьев пригнулись, и в воздух поднялось громко галдящее воронье… Ропот в поселке стих как по команде, народ беспокойно уставился за деревья, осеняя себя знаками. «Если ваша земля — защитите людей, — кивнул на селение Ятту и козырнул: — и позвольте мне выполнить мою работу». Даэр хмуро смотрел в спину, задумчиво отстукивая пальцами по столешнице…

Лишь бы ведьмы продержались, пока подтянутся остальные. Слышал, что три ведьмы творят отвод — пытаются увести монстра к реке.

Пятерки бойцов прибывали весь день. Десятники выстраивали за поселком в цепи, пытаясь выработать тактику боя…

Ворх возвращался. Каждый раз. Три раза почти достиг воды, и три раза… Деревья укоризненно шумели листвой, скрывая в чаще гибкое исполинское тело. У Ибесиды на лбу бисеринки пота, Астра задыхалась. Орлица сама ощущала, как кружится голова.

Заклятье ведьм плохо работает с теми, кто натурально видит эти сами заклятья.

Третий день на исходе — солнце почти касалось верхушек деревьев. Аллайский капитан собрал своих людей — утро принесет кровь и смерть… Много смерти, Глохумм напьется досыта. Поселок бурлил — даже сюда долетали отзвуки перемешанных чувств.

— Перекрывайте тропу, — кивнула на просеку Ибесида. — Еще раз. Орлица…

Договорить не успела — над деревьями снова пронесся дикий болезненный рев, поднимая в небо беспокойное воронье… Кроны зашелестели, замелькали хвосты юрких вездесущих белок, в густой траве пятнышком сверкнула спина испуганного оленя. В поселке поднялся шум…

— Ему больно, — вздохнула Атра, тревожно оглядывая деревья.

Шум не утихал. В поселке что-то происходило, поднялась какая-то суета… А потом дробью отозвался перестук быстро приближающихся копыт.

— Чтоб вас… — вполголоса выругалась старшая.

Час от часу не легче. Три ведьмы замерли поперек дороги, как три неподвижных черных изваяния. Хочешь пройти? Вперед.

В косых тенях заходящего солнца показались всадники — раз, два, три… Около дюжины осадили лошадей, бряцая латами и сбруей, короткая пауза — опущенные забрала и три неподвижных фигуры будто изучали друг друга…

Они пугали. Ведьмы ощущали чувства, и эти внушали страх… Ставшее привычным равнодушие к крови. Спокойствие убийц. Каждый из них видел немало драк… и убивал. Не раз.

— Где он? — неожиданный женский голос удивил. Всхраинула лошадь, вперед выехала девушка, в платье и алой накидке на плечах.

Молода, красива, герб на плаще… Княжна Аллая? Лично? Снова?

Да что вы творите, боги.

Царям не понять. Цари властвуют над людьми, повелевают судьбами и городами. Но также бессильны перед морами, грозами или ураганами. Также смертны, и как бы ни превозносились властью… их также забирают болезни, или топят шторма в море.

— Нельзя убить душу, не предав того, кто ее создал! — решилась на отчаянную попытку старшая из ведьм. Все-таки об аллайской повелительнице рассказывали всякое. — Пожалуйста, не делайте этого…

— А что делать? — устало спросила девчонка.

— Мы уведем, — уверенно пообещала в ответ. Хотела бы сама быть столь же уверенной.

— Ворх будет возвращаться туда, где ненависть и помыслы, — вмешалась другая, в надвинутом капюшоне. — Ворх не покинет смрад, пока есть силы…

— Ты еще кто? — поморщилась вештица, недовольно окинув фигуру. И тогда ее проняло до пяток — ведьма!! И еще одна! Cестры. Из-за гор…

В груди начало подниматься волнение…

— Назад, — оглянулась хозяйка к воинам. — Дальше без вас.

Бойцы напряглись, окатив волной нешуточной тревоги:

— Госпожа…

— Эйд, если ты заставишь меня повторить еще раз… — начала раздражаться молодая правительница.

Страх солдат почти ощутимо дрожал в воздухе, но все-таки развернули лошадей и потрусили по дороге, бряцая железом и постоянно оглядываясь. Любят, бесовы дети.

Ибесида уже откровенно волновалась. Коль уж развязался мешок неожиданностей…

— Он не уйдет, — вернула к теме ведунья из-за гор. — Защитника успокоит только…

— Танец? — криво усмехнулась Ибесида. — Думаешь, я не знаю? Как и то, что для этого нужна, — посмотрела вверх, — полная луна? И ковен, не менее, чем из семи сестер?

Все задрали головы на бледный овал. Солнце еще не спряталось, но ночная монета уже висела в небе. Набирала силу, но до полнолуния еще пара дней…

— Однажды я видела, как в ельских лесах творили танец, когда мать еще не была в силе, — не согласилась загорная колдунья.

— Тяжело, — скептически сжала губы старшая. — Даже для ковена. А нас пять! Сестер собирать слишком долго.

— Вообще-то, шесть, — впервые подала голос вторая ворожея.

Старшая не поняла. Удивленно оглянулась на княгиню… Потом еще раз, сощурившись со вниманием… И тогда ее ударило. По-настоящему. Точно по затылку.

У великой… яркий переливающийся лепесток черного Ааля в ауре, с синим отливом «голоса»…

Енька устал. Даже пошатывало. Мелисса с Лаяной не лучше. Долгая скачка вымотала, потому соображал с заметной задержкой.

Местные уставились, будто на его затылке проявились высокие развесистые рога.

— Издеваетесь? — даже отшатнулся. — Я не ведьма! Какие танцы?

— Не бойтесь, высокая госпожа, — вдруг очень мягко сказала старшая и взяла под руку. — У вас получится. Просто очистите голову и отдайтесь ритму…

Знакомо. Где-то уже слышал такое.

— Впятером не справимся, — добавила Мелисса. — Можно и не начинать.

Нет, ну почему так всегда, а?

Вот оно твое детство, Енька. Перед глазами. Помнишь, как лежал на крыше в Андоре, глядя в звездное небо? Мечтал о ворхах, ведьмах, Рашире…

Свалюсь и сдохну — будете отвечать. И не перед даэром или ковеном… Перед Аюлой.

Просторная полянка, сестры разбежались за деревья собирать валежник. Снова крик над лесом — снова вздрагивают кроны, и в небе надрываются перепуганные вороны…

— Потерпи, родимый, — вздыхает Ибесида, старшая из ведьм. — Мы постараемся…

Сумерки, солнце почти опустилось за горизонт, деревья напоминают расплывчатые пятна. Самая молодая, кажется, Орлица, что-то шепчет — три костра полыхнули жаром одновременно — Енька от неожиданности отшатнулся… Тьфу, черт… Ну, ведьмы.

Огонь начинает гудеть, яркими факелами полыхая в небо, где уже раскатывается звездный ковер… С такой яростью дров не хватит и на десять минут, но сестры почему-то не думают о дровах.

Старшая начинает что-то выкрикивать и завывать, вытягивая ладони к луне. А потом двинулись…

Поначалу Енька ничего не понимал. Шесть фигур плавно закрутились вокруг костров, помахивая руками и вглядываясь в пламя… Спина зудела от далеких скрытых глаз — верхушка косогора в полумиле, рядом с поселком, наверняка прятала не один десяток глаз — многие заметили полыхнувшие в ночи костры.

А потом что-то уловил — тихо, ненавязчиво… Это действительно походило на магию рыцарей Кромвальда, только мягче и осторожнее. Возможно, потому как луна не набрала силу. Минуты исчезали за минутами… Следом проявился ритм. Ведьмы ускорились, почти сливаясь в танце, а в ушах странный далекий отзвук… боя тамтамов. Будто невидимые барабанщики где-то за лесом отстукивали дикий, необузданный ритм…

Сознание отрешенно отметило, что сестры плавно вытеснили в центр, и вокруг уже не деревья, а костры… А за гудящим пламенем мелькают в неровных отсветах неистовые фигуры, размахивая растрепанными волосами…

К черту. Будь что будет. Енька ушел. Исчез, растворился, пропал. Освободила усталость, растаяла тяжесть в спине — только яркий огонь и звезды над головой. И внимательный глаз луны.

Исчезло время. Разбежались часы и минуты — больше не существовало границ. А он… вдруг почувствовал лес. Все четче проявлялись в темноте деревья, наполненные жизнью и судорогой… Звери, птицы…

Лес захватил. Лес жил, дышал и пропитывал своей силой. Звал и увлекал, и каждая клеточка тела ощущала его большое отцовское дыхание… Одежда уже мешает, своим грубым толстым сукном — к черту! — летят за деревья платья и платки — и в неровном свете уже взлетают и опадают шесть обнаженных фигур, прекрасных в идеальном совершенстве духа…

Он ощущал дрем на мили вокруг. Замер у дупла маленький ушастый шагор, задрав острую мордочку кверху… Навострила уши пятнистая лань, притаился за корнями бурый медведь, перепрыгнула с ветки на ветку гибкая льдица…

Где ты, старый друг? Живой? Ага, вот… большой и сильный… и умирающий. Надо дотянуться — обязательно охватить, огладить и забрать… бред и боль. И сознание послушно расширялась, все шире охватывая древо за древом, и углубляясь в путанные дебри.

Сила ясности вливалась потоком — сестры отдавали все без остатка, всех себя — ему одному. Буквально обдавая невидимыми ветрами-порывами силы.

Он не знал, сколько это продолжалось — три часа, четыре… Только безудержный танец, под оком всевидящей матери-луны. И лес на многие мили вокруг. Все глубже и шире распахивая свои могучие объятия, вместе с душой и страданиями…

Вот он, великий тайбол. Дышит, слышит, изнемогает. Как на ладони. Пульсирует по венам сок от корней, вздрагивают сердечки животных, мягко шелестит папоротник, глухо ухают ночные птицы. Его легко обидеть. Заразить и даже убить. Все зависит от того, как смотришь, и что чувствуешь — ненависть? Неприязнь? Вассала, который обязан служить? Или любовь и заботу, как к лучшему другу…

В сердце секрет мирозданья.

Но что-то было не так. Он ясно ощущал, каждой клеточкой — что-то происходило, необъяснимое. Оно сгущалось, уплотнялось — большое и невидимое, как запах… Костры гудели в звездное небо, исчезая роями искр — мелькающие обнаженные фигуры вертелись все быстрее, а в воздухе будто рождалась душа самой матери Зетры…

Он танцевал, с головой уйдя в невероятный ритм, и уже ничего не видел. Как за деревьями уже летали тени зверей, кружившие вокруг поляны в своем личном хороводе, поблескивая огоньками глаз — зайцы, белки, льдицы, волки, олени…

Музыка гремела над сельвой. Вздохнула минорным аккордом труба, повторил диезом выше контрабас и следом тонко запела свирель. Шумели кроны, ветер лохматил макушки, шелестя старыми сухими листьями…

Что-то происходило. Непонятное. Воздух все больше сгущался и уплотнялся, почти взвихряясь от неистовых обнаженных тел…

А Енькино сознание теперь поднималось вверх. Все выше и выше, охватывая невидимым взором всю ширь необъятного дрема. А тело крутилось, поблескивая в свете костров, не замечая, как со всех сторон потоками стекаются звери. Как вздохнула вся тайга, наполняя воздух шумом листвы. Как блеснула отраженным светом чешуйчатая броня огромного тела — и улеглась неподалеку, устремив на поляну облегченно-расслабленный взор, а затем блаженно прикрыла веки.

Не видел, как в разных концах необъятной сельвы одна за другой хлопали двери лесных избушек, и изумленные сестры-девы пораженно прислушивались к шуму листвы наверху… а затем прыгали на коней и изо всех сил лупили по крупу, заставляя животных чуть ли не сливаться с ветром…

Не видел, что за кострами уже давно летают в неистовом танце далеко не пять сестер — храпели резко осаживаемые лошади, и к свету бросались еще и еще, прямо на ходу срывая с себя одежду. А кольцо ускорялось все быстрее и быстрее — и Енька уже чувствовал чуть ли не весь лес…

«Мать Аваатра!! — со всех сторон шипел изумленный шепот среди подглядывающего на косогоре народа. — Это же… это же… это же…» «Молчать! — рявкнул, не выдержав даэр, вместе со всеми не отрываясь от невероятного действа. — Если кто-то скажет хоть слово, клянусь…»

Что-то происходило. Большое. Енька не сознавал. Не понимал. И не хотел понимать — Еньки больше не было. Был огромный-преогромный лес, и трепетная душа самой матери тайги Зетры…

А потом чаша переполнилась. И он не выдержал. Упал на колени и дико закричал, задрав лицо к ночной луне — пронзительный переливчатый крик отразился от неба, пригнул верхушки деревьев, и заставил на мгновенье замолчать всю сельву…

Да, Енька. Они правы. Это песня Аааля. Ее не слышала земля уже сотни лет.

Секунда полной тишины.

А затем переполненное тело взорвалось. Полыхнуло невидимым неистовым светом, взметнув с костров густые облака искр, разлохматив мокрые волосы вештиц и осыпав с ближайших деревьев сухие листья…

А по лесу пошла волна. Расширяясь огромными концентрическими кругами все дальше и дальше, охватывая милю за милей, чащу за чащей… Оглашая дрем смертельными воплями мгновенно погибающих морров и шелестом осыпающейся паучьей нечисти, вдыхая свежую бодрость в могучие стволы, и распрямляя старые мудрые кроны…

Енька без сил свалился в траву. И следом опустились мокрые изможденные сестры.

________________________________________________________

— Может хватит? — жалобно хлюпнул Енька.

Он лежал в огромном каменном бассейне-ванной, прикрыв глаза. Поверхность теплой воды полностью скрыта лепестками ночного лотоса и целебными корешками Осс — его еще потряхивало, хотя после события кануло уже дней пять. Силы восстанавливались очень постепенно.

— Ибесида ясно сказала: не менее трех часов! — назидательно потрясла пальцем Аюла. — И целебный массаж!

Нахалка сидела тут же на краю, нагло болтая ногами в воде, и балдея от такого изобилия восстанавливающих целебных средств.

Енька лучше бы погулял по прохладным тенистым тропинкам, наслаждаясь запахом листвы и моха. Полюбовался озером, покачался в кресле с крепким чаем, понаблюдал закат… Поглядел, как свозят камень от гор для строительства западного оплота от степняков, как Ятту объясняет местным тактику слаживания…

Массаж тоже принялись обустраивать местные сестры, благо их сейчас чуть ли не очередь — но были с негодованием отвергнуты Мелиссой с Лаяной, которые уже давно недовольно косились на обхаживающих вештиц: ау! У хозяйки вообще-то есть аж две, свои личные! Че надо, вообще?

Енька улыбнулся — ну ведьмы… Нет-нет, а и проглянет свое, человеческое.

— Что они хотят решить?

— Как что? — искренне удивилась Аюла, и тряхнула волосами: — ты пять дней назад такое вытворила, подруга…

В Шиам съезжались ведьмы со всего Рашира. Все восточные, южные и западные ковены. Вместе с даэрами. Западная столица еще никогда не видела такого обилия пронзительных темных глаз, черных плащей, и прямо клокотавшей в воздухе мистики.

Не, ну понятно… Песнь Ааля. Давно не слышали. Ну очистился лес, до самого заречья… Славно. Но съезжаться-то зачем?

А через час, когда уже оделся и Аюла еще елозила полотенцем по его волосам, старательно высушивая только ей видимые капельки — в дверь аккуратно постучали, и в комнату вошел отец. Поклонился и без всяких слов протянул бумагу — непривычно подтянуто, чинно и официально. Даже Аюла, только собиравшаяся тонко намекнуть Его сиятельству, что некоторым почтенным мужам лучше бы заниматься государственными делами, а не отвлекать двух мудрых дев от важных глубокомысленных бесед — сразу захлопнула свой рот. Енька непонимающе развернул трубку: «Настоящим уведомляем Ее сиятельство Энию Шрай, верховную правительницу великого княжества Аллайского, в том, что альтинг Рашира принял единогласное решение…»

— Вы шутите?! — изумился Енька.

— Разве так шутят? — на каменном лице ни капли юмора.

— Как?! — округлил глаза Енька. — Я не могу…

— Это уже Ваш выбор, — спокойно согласился отец. — Но решение альтинга твердо и единогласно. Рашир признает над собой только власть великой матери. Больше никого.

— Какая к шутам мать?! — все еще не мог понять Енька. — Я моложе всех! Клюв не пожелтел!

Глава Остера промолчал — некоторые вопросы не требуют ответов. Правительница и сама в курсе, что настоящая мать определяется не возрастом. Аюла испуганно прикрыла ладошкой рот…

— Вы представляете, что сейчас творится в Андоре? — наконец выдохнул Енька.

— Нам чужда политика, — развел руки даэр. — Всегда следовали только правде, которую видят глаза. Это… — кивнул на бумагу в руках Еньки, — наше решение. Ваше за вами. — еще раз поклонился и закрыл за собой дверь.

Тишина. Енька отупело перевел взгляд на толстый пергамент в руке… Мать вашу. Да что за…?

— Это плохо, да? — тревожно спросила Аюла, и зябко поежилась, будто в комнате стало холодно.

— Это катастрофа, — мрачно ответил Енька.

Вот так, дорогой. Доигрался. И что теперь?

Расширишь Аллай до размеров Рашира? Раз эдак в десять?

Представляешь реакцию королевы? Это уже не просто дружеский рейд за горы.

Драться с престолом? Тебя пережуют и выплюнут, Енька. А потом отрубят голову на центральной площади, как изменнику.

— А что ты ждала, Тали? — в минуты волнения она всегда называла прежним именем. — Это только тебя удивило. Каждый в Рашире знал итог еще пять дней назад, — она горько покачала головой. — Это не Айхо защитила Рашир, когда пришла беда. Не Айхо вникла в глубину уклада лесовиков, будто сама была лесовичкой. Не Айхо расширила душу до размеров леса, и вдохнула жизнь до самой реки…

— И не Айхо будет лежать хладным трупом, сложив ручки на груди, — задумчиво закончил за нее Енька.

— Что? — не поняла дочь даэра.

— Ничего, — поморщился Енька. — Забудь.

А я, как дурак, тешил надеждой переждать… Каков будет твой шаг, Айхо?

— Холодно, — пожаловалась Аюла, зябко передергивая плечами.

— Конец лекарским ваннам, — вышел из задумчивости Енька. — Выздоровел. Срочно домой.

— Никак, — отрицательно закрутила головой девушка, и даже зажмурилась от важности события: — ведьмы со всего леса…

— Я не мать! — резко обрубил бывший мальчишка, и даже щелкнув кулачком по ладошке. — Ты-то хоть понимаешь это, Аюла?

Дочь даэра грустно улыбнулась. Взрослая не по годам. Она больше всех боялась, прямо до дрожи в коленях, ибо… Ведомо всем — ведьмы не имеют отношений. Ведьмы вообще отказываются от всего личного. Но также и знала, как дочь леса, что желания двух девчонок слишком мелки для глобальных вердиктов богов.

— Нет, подруга, — повторил Енька. — Я могу быть «голосом», если уж звезды сошлись, какими-то своими вывернутыми звездными тропами. Но матерью… — тоже отрицательно покачал волосами. — Никак. Боги видят, это не моя стезя.

Какая к шутам мать? У него проблем сейчас столько, что…

Девушка только доверчиво улыбнулась.

Ветер продувал насквозь, дружинники куталась в меховые плащи. У предгорий остановились, и Енька с Аюлой спрыгнули с лошадей. Девушка стучала зубами и зябко куталась в меховой воротник.

— Да что с тобой? — стянул с себя княжеский мантель и накинул ей на плечи. — Тебя прямо колотит.

— У меня такое чувство… — лицо белое, как мел. Чуть помолчала, и вдруг выдала: — что я больше тебя не увижу, — стрельнула виноватыми глазами. — Никогда, — захлопал мокрыми ресницами. — Вообще.

— Чушь, — уверенно обнял Енька. Эх, девчонки, ну откуда у вас такое? — Знаешь, почему? — заглянул ей в глаза. — Потому что я уже все решила, — решение гнездилось уже давно, и нужен был лишь слабый толчок, чтобы выплеснуться наружу, во всем своем блеске. — Ты станешь главным доверенным лицом по строительству всех структур — тракта, кузниц, торговли, всего! Слышишь? — мягко потряс, приводя в чувство. — Ты всегда будешь рядом со мной, понимаешь? Всегда! И при этом нести благородную заботу лесу, — порывисто обнял подругу. — И глубоко плевать, что там будут шептаться за спинами.

— Правда? — она снова доверчиво улыбнулась.

— Можешь сказать отцу, — ласково вытер с ее щеки слезинку. — Пусть объявит на альтинге даэров.

Я никому тебя не отдам, понимаешь? Никому.

Аюла хлюпнула носом и спрятала лицо у него на груди, совсем как девушка:

— Боги, как же я люблю тебя, Тали… — по мерзлым щекам катились слезы.

Да что с тобой, Ая? Все будет хорошо. Вот увидишь.

Тропа уже начинала походить на тракт, заметно расширилась и выровнялась. Рабочий люд отставил кирки, с поклоном провожая княжескую кавалькаду.

Тракт. Кузницы. Торговля. Взаимопомощь. Дружба… Какие правильные слова. Просто слова. Без смысла. Енька вздохнул — только богам известны дальнейшие шаги королевы. Он изо всех сил старался держать нос высоко, но в груди ухало и ворочалось. Что ты сделаешь, Айхо? Каков твой шаг? Каков?!

Ветер завывал между скалами и бил поземкой в лицо…

Ты смог бы предугадать следующий шаг, Енька? Заранее ощутить, как дышит в невыносимых спазмах горло?

Смог?!!

— Ваше сиятельство! — вдруг поравнялась с лошадью Мелисса, тоже странно мертвенно-бледная…

Предчувствие нехорошо защекотало в животе…

— Что-то очень плохое… — она задышала и вдруг оглянулась. — Не знаю, но…

Еньку прошиб холодный пот. Аюла? Да ну, — даже для уверенности отрицательно покрутил головой — чушь…

Но это ведь Мелисса.

Лошадей будто хлестала огненная плеть самого ада — мелькали камни и скалы, и испуганные лица рабочих…

Да ну, ерунда. Что в Рашире может принести вред дочери даэра? Тут даже зелень за своих детей…

На полном скаку ворвались в лес: «Аю-юла!!!» — эхо тревожным перекатом запрыгало между деревьями. Айшик с половиной бойцов сразу взял правее, ведьмы левее, а Енька галопом летел по дороге, ощущая, как от страха взмокла спина…

Мелисса просто чувствует его завтрашний день. Дарт-холл. Вот где корень зла. Обе будто постарели, когда спрашивал о наступающих временах…

Да что такое с сердцем?

Не шутите, боги!!!

Они нашли ее. Через полчаса. И тогда он умер. Сознание отключилось. Мир подернулся зыбкой пеленой нереальности, как дрожащий воздух над свечкой…

Девушка лежала в стороне от тропы, под широким дубом, раскинув руки и устремив застывший взгляд в крону. Две стрелы через спину насквозь пробили девичье тело. Рядом валялся труп лошади.

Мозг помертвел.

— Нет, — зажмурил глаза Енька и изо всех сил отрицательно закрутил головой.

Мозг не верил. Мозг отказался принять.

Бред.

Что-то с головой.

— Не-е-ет!!! — казалось, дикий вопль потряс небо, но горло выдало лишь слабенький сип — упал на тело, вымазываясь в крови и содрогаясь от диких спазмов — горло больше не могло выдавить ни звука…

Это сильная боль, Енька. Многих она высушивает досуха.

___________________________________________

Енька сидел на стуле, закрыв глаза и покачиваясь из стороны в сторону. Мозг в мертвом оцепенении.

«Я больше тебя не увижу, — грустно и виновато. — Никогда…»

«Я больше тебя не увижу…»

«Я больше тебя не увижу…»

Прости меня, Ая. Я не смог…

Слезы не бежали. Глаза сухие, как огонь. Только жгут от света ноющей желчью…

Не знал, где сейчас мать, отец и брат. Судорогой сводило от мысли…

Мягко скрипнула дверь:

— Ваше сиятельство?

Айшик. Молча смотрит, дверь отрыта. Медленно поднялся, машинально одернув платье, и вышел на крыльцо. Вечер, стонут деревья, шелестя листвой. На земле два тела, с перерезанным горлом. Вокруг толпится мрачная толпа охотников, вместе с дружинниками.

— Ассайцы, — кивнул на трупы. — Догнали в горах. Когда поняли, что не уйдут… — сжал зубы. — Сами…

— Откуда? — выдавил Енька. Не вопрос, а глухой звериный рык.

— Неизвестно, — отвел глаза в сторону офицер. — Не из лесовиков, и не из улларов…

Развернулся и медленно побрел к лошадям, на слабеющих с каждым шагом ногах…

«Мир такой, каким мы его делаем, Тали…»

Это правда, Ая? Ты умерла, да? Вокруг то, что сейчас в действительности происходит?