Недозволенная память. Западная Беларусь в документах и фактах. 1921-1954.

Старая новая диктатура возвращалась как победительница. Вновь полновластным хозяином области стал И. П. Тур[1]. Вновь, как и в 39-м, власть он перенял у военных. Появился первый секретарь обкома партии в Барановичах 9 июля. Прибыл не один, а с группой высокопоставленных чиновников: секретарями ОК КП(б)Б тов. Чернышевым и Барановым, председателем облисполкома тов. Бондаренко, секретарем горкома КП(б)Б тов. Соврей, председателем горисполкома тов. Гнетько^{2}.

Небезынтересно узнать о первых шагах органов Военного управления. Уже на следующий день, когда столица области оказалась под юрисдикцией советского военного командования, член Военного Совета 65-й армии М. М. Радецкий назначил начальником Барановичского гарнизона командира 15-й стрелковой Сивашской, ордена Ленина, дважды Краснознаменной дивизии генерал-майора К. Е. Гребенника, а комендантом города — майора М. К. Горбачева, бывшего секретаря Барановичского обкома комсомола.

«Освободители-2».

Первый циркуляр, появившийся на улицах города, мало чем отличался от приказов предшественников — немецких военных и гражданских властей.

Как видно из приказа № 1, в областном центре вводилось военное положение. В город ввели 676-й стрелковый полк, учебную роту 15-й стрелковой дивизии, подразделения СМЕРШа.

10 июля военная администрация, переписав жителей города, зарегистрировала 4000 человек. Как отмечал в докладной записке начальнику политического отдела 65-й армии полковнику Ганиеву комендант Барановичей майор Горбачев, «среди населения много здоровых мужчин»^{4}.

В тот день, когда проводилась перепись, Тур производит и первые кадровые назначения. Облвоенкомом Барановичской области утверждается полковник Кириенков. 12 июля он становится начальником Барановичского гарнизона, комендантом — майор Макаренко (по другим данным, капитан Алиев)^{5}.

Регистрация населения затронула всю территорию области. Что это означало, было понятно и без объяснений: для Красной Армии — новые рекруты, для местных жителей — очередные похоронки. В области намерения властей провести призыв вызвали одну реакцию — шок.

Существует очень много описаний этой мобилизации. Все они поражают какой-то особенно нездоровой, лихорадочной спешкой. Ее устроители не удосужились даже предоставить белорусам, входившим в отряды советского Сопротивления, краткосрочный отпуск, чтобы повидаться с домочадцами, — приказ о призыве появился уже 10 июля 1944 г. Забирали всех подряд: молодых и старых. В Барановичской области призвали более 20 тыс. человек^{6}. В основном это были бывшие партизаны и подпольщики. Разумеется, они понимали, что все они — смертники. Большинство из них — кто через неделю, кто через месяц — проклянут пару календарных дат: день принятия присяги и тот день, когда их зачислили в строевые части.

Говоря о мобилизации 1944 г., необходимо отметить следующее: она была бессмысленной и даже какой-то безумной. Ведь Советский Союз уже располагал к этому времени самой мощной армией в мире. Была ли необходимость ставить под ружье десятки тысяч рекрутов, набранных в различных регионах Барановичской области? На часть вопроса попытаемся ответить в книге.

Советские, а теперь и белорусские историки, как правило, не уделяют почти никакого внимания упомянутой мобилизации. Официальная версия, озвученная ими, не выдерживает никакой критики. Мол,

Документы из разных архивов, содержащие хоть какую-то информацию о мобилизации, недоступны. Автор настоящей книги несколько раз пытался получить такое разрешение, но каждый раз получал отказ^{9}.

Но кое-какие документы, проливающие свет на призыв 44-го все же удалось найти. Один из них — докладная Барановичского ОК КП(б)Б члену Военного Совета 2-го Белорусского фронта генерал-лейтенанту Мехлису. Вот текст этого важного документа:

Нужно ли пояснять, что это чудовищный документ — не случайно найденная записка свихнувшегося партийного чиновника. Увы — это план, разработанный Москвой, который, подобно раковой опухоли, готов был задушить все живое.

Все дальнейшие события известны нам по воспоминаниям очевидцев. Возвращаясь к тем драматическим дням, Д. Мышанка вспоминает:

Население, зная, что его гонят на бойню, отказывалось вступать в ряды Красной Армии. Люди уходили в леса, скрываясь от мобилизации. И вновь заработала репрессивная машина. Только теперь советская. В районы, где лица призывного возраста массово уклонялись от призыва, убыли карательные экспедиции.

Из письма Л. Берии от 1.12.1944 г. Сталину и Молотову:

Появление карательных частей не могло не вызвать огромного внутреннего протеста, прямого сопротивления и всяческого уклонения от «чести» — умереть за Сталина и его окружение. В области, как и по всей Западной Беларуси, это выразилось в массовой неявке в военкоматы. Самые крупные волны отказников документы датируют второй половиной 1944-го и началом следующего, 1945 г. О размахе этого явления говорит, например, такая цифра. В течение последних трех месяцев 1944 г. НКВД арестовало 1643 дезертира, 48 тыс. уклонистов от службы в Красной Армии^{13}. Всего же в течение 1944–1945 гг. в Западной Беларуси, в том числе и Барановичской области, арестовано 97 тыс. дезертиров и 82757 отказников^{14}. Не менее важно и другое обстоятельство: добровольно для регистрации в военкоматы и отделы милиции не явился ни один дезертир либо уклонист.

Отловленных гнали под усиленной охраной на призывные пункты и, как и планировали в Кремле, без подготовки бросали в бой. Естественно, такие солдаты были обречены на бессмысленную гибель — воевать без соответствующей подготовки они не могли.

Призыв, несмотря на фантастическое количество случаев дезертирства, прошел в рекордно короткие сроки. Жестокие меры в сочетании с невиданной по своей назойливости пропагандой заставили белорусов все же явиться в военкоматы в надежде, что щедрые посулы большевиков будут хотя бы частично исполнены.

Примеров того, как выполнялись эти посулы, обернувшиеся полнейшим безразличием к судьбе тысяч белорусов, которые своей жизнью защищали СССР, — множество. Вот только один из них. Генерал М. Антоненко, заместитель командующего 1-м Белорусским фронтом по обеспечению тыла, в 1985 г. на научной конференции с гордостью заявил, что во время Берлинской операции его ведомству удалось «сберечь» большое количество артиллерийских снарядов. И это при 100-тысячных людских потерях в этой операции^{15}. Кому и для кого была нужна такая «экономия» и какой ценой она была достигнута?

Таблица № 58. ЖЕРТВЫ ПРИНУДИТЕЛЬНОЙ МОБИЛИЗАЦИИ 1944 Г. (БАРАНОВИЧСКАЯ ОБЛАСТЬ).

Источник: Памяць: Беларусь. Рэспубліканская кніга. Мінск, 1995. С. 42–48, 71, 89, 337–339, 343–349, 349–352, 355–360, 362, 366, 374, 383–386, 506–510, 532, 572–574, 610.

И последнее. Изучая документы по мобилизации, мы столкнулись с явлением, тщательно скрываемым все последующие годы. Партийные чиновники, как было сказано выше, звали людей на фронт так же, как в 1917 г. их предшественники звали народ на баррикады. Сами же туда отнюдь не собирались. Их так никто и не увидел во главе колонн тысяч мобилизованных на фронт «тутэйших».

Партизанские руководители — командно-политический состав, особисты, первые, вторые и третьи партийные и комсомольские вожди — шли на всевозможные уловки, лишь бы остаться в тылу, а не попасть на передовую. Накануне призыва они сумели позаботиться о себе. Обратимся к источникам, которые, уверен, заслуживают особого внимания. А именно к мемуарам партизанских командиров, ярко рисующим облик советских политработников той поры. В них прямо говорится о том, что оставшиеся, кто не попал под призыв, пополнили ряды партийных, комсомольских, хозяйственных администраторов.

Вот что писал, например, бывший командир бригады «Победа» П. И. Булак:

Рассказывает очевидец Г. В. Будай, бывший комиссар бригады им. Пономаренко:

«После освобождения области, — свидетельствует В. Чернышев, — более 20 тыс. народных мстителей влились в ряды Красной Армии, свыше 3 тыс. были посланы на восстановление столицы Беларуси — Минска, а остальные остались в области для работы в советских, хозяйственных и других организациях»^{18}. М. П. Анищик, руководитель Слонимского партийного межрайпартцентра в своих откровениях тоже краток и лаконичен:

Приложение № 10. ПЕРЕЧЕНЬ НОМЕНКЛАТУРНЫХ ДОЛЖНОСТЕЙ, ЗАНИМАЕМЫХ БЫВШИМ КОМАНДНО-ПОЛИТИЧЕСКИМ СОСТАВОМ БАРАНОВИЧСКОГО ПАРТИЗАНСКОГО СОЕДИНЕНИЯ[4]

Источники: За край родной. Минск, 178. С. 103, 117, 132, 214, 232, 258; В Принеманских лесах. С. 182, 192; Слонімскі край. 2002. № 17; Ёрш С. Гісторыя слонімскага перыядычнага друку. С. 23; Памяць: Гіст.-дакум. хроніка Ляхавіцкага раёна. Мінск, 1989. С. 243; Памяць: Гіст.-дакум. хроніка горада Баранавічы і Баранавіцкага раёна. Мінск, 2000. С. 321, 322, 347, 608, 626–627; Памяць: Гіст.-дакум. хроніка Навагрудскага раёна. Мінск, 1996. С. 274, 326, 344.

Все, что нам удалось установить, дает основание утверждать: мобилизация 1944–1945 гг. являлась скрытой формой репрессий, направленных на устранение наиболее вероятной части населения области (а именно — мужской), способной, как считали в Кремле, оказать сопротивление большевикам. Выходит, не лукавил капитан-перебежчик И. Капор, когда сообщил о планах Сталина относительно Беларуси, для которой главные испытания были еще впереди.

Советско-немецкая война окончилась майским салютом из пятисот орудий. Над рейхстагом гордо реяло красное знамя, а у стен Кремля ветошью лежали штандарты Третьего рейха. Хмельные от победы и шнапса советские солдаты возвращались домой. Они грузились в товарные вагоны, пряча от всевидящего ока батальонных особистов трофеи, прихваченные на память о поверженном Берлине. Эшелоны с победителями мчались на восток, в мирную жизнь.

А по встречной колее в Германию шли составы с советскими айнзатц-группами — дивизиями НКВД. Для них война только началась. Правда, на пути к Германии была еще Беларусь.

Приказано выжить.

Как и по всей территории Советского Союза в Беларуси, по мере ее освобождения, наряду с восстановлением органов власти и управления, в работу включался и репрессивный аппарат. Условно его можно разделить на две группы: 1. Переменный; 2. Постоянный.

Непосредственно в переменный репрессивный аппарат входили: 1) истребительные батальоны; 2) СМЕРШ; 3) внутренние войска НКВД СССР; 4) Особое совещание при НКВД СССР; 5) специальные лагеря НКВД СССР.

1. Истребительные батальоны. Создавались на основе постановления ЦК КП(б)Б от 14.06.1944 г. Состав: бывшие советские партизаны в основном из числа коммунистов или комсомольцев. Командный состав: начальник РО НКВД БССР, военком и секретарь РКП (он же заместитель по политчасти)^{20}.

В Барановичской области было сформировано 26 таких подразделений — по одному на район. Первый истребительный батальон появился на территории Городищенского района уже 9 июля — на второй день после вступления туда новой власти. Небезынтересно ознакомиться с нормативной базой, которая юридически закрепляла права этих спецформирований. Что примечательно: данный циркуляр — родился не в недрах НКВД, НКГБ или НКО, что было бы вполне естественным, а исходил из партийных кабинетов.

Всего в истребительных батальонах Беларуси насчитывалось 16 тыс. бойцов, 3120 человек из них — в Барановичской области. Только в июле 1944 г. «ястребки» уничтожили более 2 тыс. фашистов и пособников и свыше 22 тыс. немецких солдат и офицеров взяли в плен. Местных жителей-белорусов и поляков — так называемых пособников — в плен не брали.^{22}

Через истребительные батальоны прошли «обкатку» будущие секретари РК ЛКСМБ[7] и сотрудники правоохранительных органов из числа местных жителей. В 1946 г. (по другим данным, в конце 45-го) истребительные батальоны расформировали, а их личный состав пополнил структурные подразделения НКВД области.

2. СМЕРШ (сокращение от «Смерть шпионам») — так называлась советская военная контрразведка в 1943–1945 гг., чьи подразделения дислоцировались на территории Барановичской области. Полное наименование — СМЕРШ НКО СССР. Подчинялась непосредственно Верховному Главнокомандующему, Наркому обороны И. В. Сталину. Начальником СМЕРШа был В. Абакумов, одновременно являясь заместителем Сталина как Наркома обороны, что значительно повышало статус как его самого, так и возглавляемой им службы.

Согласно приказу НКВД СССР № 0016 от 11.01.1945 г., «для обеспечения очистки фронтовых тылов действующей Красной Армии от вражеских элементов» на 2-й и 1-й Прибалтийские, 3-й, 2-й, 1-й Белорусские, 1-й и 4-й Украинские фронты были назначены уполномоченные НКВД СССР с заместителями — начальниками войск НКВД по охране тыла и начальниками фронтовых Управлений контрразведки СМЕРШ. Так генерал-полковник И. А. Серов являлся уполномоченным НКВД и заместителем командующего 1-м Белорусским фронтом. Кстати, в историю генерал Серов и его подчиненные вошли и как мародеры, награбившие огромное количество ценностей, которые вагонами отправлялись в Москву. Под руководством Серова широко практиковались казни заложников^{23}.

3. Внутренние войска НКВД СССР. Наиболее многочисленный вид войск, дислоцировавшийся на территории области. Офицеры и солдаты ВВ НКВД принимали непосредственное участие во всех карательных акциях. На 1.01.1946 г., согласно архивным данным, в Беларуси размещались следующие части ВВ: 226-й полк НКВД — в Минске, его подразделения в г. Глубокое, г. Бобруйске и Бобруйском районе, г. Дзержинске. К 1947 г. дислокация полка значительно расширилась: в Минске несло службу 8 взводов, в Борисовском районе — 6, в Гомельской области — 5, в Бобруйске — 3, в Могилевской — 3, в Витебской — 10, в Полоцкой — 3, в Гродненской — 1, в Великих Луках — 3. Численность полка возросла с 1300 до 2300 человек.

Для борьбы с антисоветским подпольем активно привлекался 287-й стрелковый полк НКВД СССР. Штаб полка и спецподразделения дислоцировались в г. Минске. Здесь находилась и 9-я рота, охранявшая правительственные объекты. 1-й стрелковый батальон находился в Пинске, 2-й — в Кобрине^{24}.

Непосредственно в Барановичской области размещались следующие части ВВ НКВД: 265-й мотострелковый полк оперативных войск НКВД — г. п. Любча; 58-я стрелковая дивизия ВВ НКВД — Козловщинский и Дятловский районы; 64-я стрелковая дивизия ВВ НКВД — Барановичи (в конце 1945 г. переброшена в Польшу); 86-й пограничный полк — Слоним — Лида; 3-й стрелковый батальон 287-го стрелкового полка НКВД — Новогрудок; полк специального назначения ВВ НКВД (командир Герой Советского Союза полковник Сентюрин) — Барановичи; 37-я стрелковая дивизия ВВ НКВД — Барановичи (в дальнейшем переброшена в Польшу); 251-й полк конвойных войск НКВД (ныне войсковая часть 7434. — А. Т.) — Барановичи. Во всех крупных населенных пунктах стояли мобильные подразделения оперативных войск НКВД: Молчадь, Городище, Дятлово, Новая Мышь — батальоны спецназа НКВД СССР^{25}.

4. Особое совещание при НКВД СССР (ОСО). Действовало на территории области все послевоенные годы. Основным нормативным актом этого советского карательного органа был приказ № 001613 от 21.11.1941 г., объявляющий, что постановлением ГКО СССР № 903 сс. от 17.11.1941 г. ОСО наделено правом выносить любые приговоры вплоть до расстрела. Архивные документы свидетельствуют: более 20 тыс. жителей области с 1944-го по 1949 г. включительно, попав под постановления ОСО, пополнили советские концлагеря. Как станет известно в 90-е годы прошлого столетия, из западных областей Беларуси, в т. ч. из Барановичской области, будет выслано в отдаленные районы СССР около 34 тыс. человек^{26}. Организованное переселение осуществлялось, как правило, войсками НКВД железнодорожными эшелонами.

В 1944–1949 гг. в области ежедневно выносились постановления ОСО. Так, например, в один только день 15.03.1949 г. в Ляховичском районе под жернова ОСО попало свыше 50 человек, среди которых Ф. П. Юруть, Л. И. Калиновский, М. И. Русин — бывшие солдаты БКО. Ровно шесть лет они провели вдали от дома. Основание: постановление ГКО № 987-с от 18.08.1945 г. и Директива МВД № 97 от 20.04.1944 г.^{27}

В подавляющем большинстве случаев карательным органам не удавалось предъявить арестованным конкретных обвинений в совершении каких-либо противоправных деяний. Кроме, разве что, «участия в подпольной организации в период оккупации и боевых действий… против немцев»^{28}. Но поскольку подобное обвинение было явным абсурдом, то таких арестованных отправляли не осужденными, а в качестве интернированных в лагеря для военнопленных и в проверочно-фильтрационные лагеря для проведения дальнейшего следствия — «фильтрации». Большинство осудили на длительные сроки лишения свободы в ИТК системы ГУЛАГ.

5. Специальные лагеря НКВД СССР. Созданы в Советском Союзе по решению ГКО от 27 декабря 1941 г. Предназначались для проверки всех без исключения военнослужащих Красной Армии, бежавших из плена либо освобожденных Красной Армией. После долгих месяцев проверки советских солдат и офицеров направляли в лагерь по суду или во внесудебном порядке. Многих приговаривали к смертельной казни «за измену Родине».

Проверка находившихся в спецлагерях военнопленных Красной Армии проводилась сотрудниками СМЕРШа НКО СССР при спецлагерях НКВД[8]. После освобождения Беларуси от немецко-фашистских захватчиков Военные Советы 1-го, 2-го и 3-го и 4-го Украинских фронтов, подчиняясь Сталину, развернули 100 таких лагерей на 10000 человек каждый^{29}. Их «базой» стали бывшие нацистские лагеря смерти, в том числе на территории Барановичской области.

Распределение «контингента» происходило следующим образом: военнослужащие германской армии и других воюющих с СССР стран, члены «фольксштурма», сотрудники различных военных административных органов отправлялись в лагеря для военнопленных; гражданские лица, руководители местной администрации и антисоветские деятели — в лагеря для интернированных Главного управления по делам военнопленных и интернированных (ГУ ПВИ) НКВД СССР, а советские граждане — в проверочно-фильтрационные лагеря. Основание: приказы НКВД СССР № 0061 и № 0062 от 6.02.1945 г., № 00100 от 22.02.1945 г.

Всего из ранее оккупированных районов в 1943–1947 гг. было репатриировано около пяти с половиной миллионов советских граждан. Из них: 20 % — расстреляны или осуждены на 25 лет лагерей (что, по сути дела, равносильно смертному приговору); 15–20 % — осуждены на пять-десять лет лагерей; 10 % — высланы в отдаленные районы Сибири не менее чем на шесть лет; 15 % — посланы на принудительные работы в Донбасс, Кузбасс и другие районы. 15–20 % — разрешили вернуться в родные места, но им редко удавалось найти работу^{30}.

Эти весьма приблизительные данные, как вы, наверное, заметили, не дают при сложении 100 %. Вероятно, недостающие 15–20 % — это люди, «скрывшиеся» уже в СССР, умершие в дороге или сбежавшие.

В Барановичской области находилось около десяти таких лагерей. О двух из них — Новогрудском и Колдычевском мы расскажем чуть позже.

Постоянный советский репрессивный аппарат был представлен: 1) партийными органами; 2) административными органами; 3) военными комиссариатами; 4) военными комендатурами; 5) гарнизонами Красной Армии; 6) частями Барановичского военного округа; 7) УНКВД по Барановичской области; 8) УНКГБ (НГБ) по Барановичской области; 9) районными отделами милиции (РОМ) НКВД БССР; 10) органами прокуратуры; 11) военным трибуналом войск НКВД по Барановичской области; 12) судами Барановичской области; 13) судом Белорусской железной дороги; 14) тюрьмами; 15) исправительно-трудовыми колониями (ИТК).

Партийные органы. Представлены были ОК КП(б)Б (секретарь И. Тур) и 27 горрайкомами партии, а также ОК ЛКСМБ и 27 горрайкомами ЛКСМБ. Штат партийных чиновников составлял более 290 человек. И, надо отметить, их число с каждым днем увеличивалось.

Советский аппарат. Был представлен областным исполнительным комитетом (председатель Бондаренко), 27 горрайисполкомами и 376 сельскими Советами. Численность чиновничьего аппарата составляла 2285 человек.

Военные комиссариаты. Областным военным комиссаром являлся полковник Кириенков. Ему подчинялось 27 районных военкомов. Общее число офицеров (без служащих) военного ведомства составляло 150 кадровых военнослужащих. Во время проведения призыва штаты РВК увеличивались вдвое за счет офицеров и солдат действующей армии, сотрудников НКВД, ВВ НКВД СССР, личного состава истребительных батальонов.

Военные комендатуры. Помимо административной столицы области, комендатуру которой в разное время возглавляли майор Макаренко, капитан Алиев и другие офицеры, прибывшие на замену им, Военные комендатуры, в состав которых входило от взвода до роты солдат Красной Армии, дислоцировались в каждом районном центре. Общее число личного состава комендатур на территории Барановичской области достигло 2800 человек.

Гарнизоны Красной Армии. Состав: части и подразделения действующей армии. Дислоцировались во всех крупных населенных пунктах. Численный состав гарнизонов достигал 150 тыс. военнослужащих.

Войска Барановичского Военного округа. В мае 1945 г. усилия полевого управления 3-го Белорусского фронта были направлены на формирование Барановичского военного округа. К сентябрю почти все соединения, части, штабы и управление фронта дислоцировались в местах постоянной дислокации. Управление Барановичского военного округа (БВО) размещалось в Бобруйске. Руководящий состав БВО: маршал Советского Союза С. К. Тимошенко — командующий; генерал-лейтенант В. Е. Макаров — член Военного совета; генерал-полковник А. П. Покровский — начальник штаба.

Весной 1946 г. на базе БВО, личный состав которого насчитывал 500 тыс. солдат и офицеров, формируется управление Краснознаменного Белорусского Военного округа (КБВО). 1 марта в состав КБВО вошли войска и учреждения Минского и Барановичского Военных округов. Командующим Белорусским округом стал генерал-полковник С. Г. Трофименко^{31}.

УНКВД по Барановичской области. Восстановлено в июле 1944 г.

Состав: областное управление, Барановичское городское (начальник НКВД Ефименко) и 26 районных отделов. Общее число сотрудников: 860 человек. Начальник управления — полковник Зайцев.

Условный портрет среднестатистического работника НКВД послевоенного времени был примерно таким: молодой человек 20–30 лет, кандидат либо член партии, уроженец, в большинстве своем, восточных областей СССР, с образованием семь классов (уроженцы Западной Беларуси и того меньше). Преобладали русские, украинцы, а затем уже шли белорусы. По данным исследования В. Мисюк, 100 % работников имели правительственные награды. Все были участниками Второй мировой войны, были в партизанах или служили в Красной Армии.

Вот несколько примеров: Павел Михайлович Малинников, 1920 г. рождения, уроженец села Икорал Ононского района Читинской области, из крестьян, пять классов образования, холост, партизанил с 1942-го по 1944 г., награжден орденом Красной Звезды. Старший лейтенант Федор Тимофеевич Семин, родился в 1913 г. в д. Плетни Рославльского района Смоленской области. С 1944 г. в звании старшего лейтенанта и должности командира кавэскадрона НКВД участвует в борьбе с белорусским подпольем.

Из наград встречаются ордена Красной Звезды, медали «За победу над Германией», «30 лет Советской Армии и Флота», «За взятие Берлина», «За боевые заслуги», «За оборону Москвы», «Партизану Отечественной войны» нескольких степеней^{32}.

УНКГБ (МГБ) по Барановичской области. Приступило к работе в июле 1944 г. Начальник областного управления: полковник государственной безопасности Д. М. Армянинов. Состав: областное управление, 26 городских и районных отделов. Штат сотрудников: 800 офицеров безопасности. Штат осведомителей: 16 тыс. агентов.

РОМ НКВД БССР. Имелось городское управление и 27 горрайотделов милиции. Штат укомплектовывался прибывшими из Советского Союза сотрудниками правоохранительного блока и бывшими советскими партизанами^{33}. Общее количество личного состава РОМ НКВД Барановичской области не превышало 760 человек.

Прокуратура. Структурно представляла 28 подразделений: прокуратура Барановичской области, прокуратура Белорусской железной дороги и 26 районных подразделений. Штат работников данного ведомства составлял 2166 человек. Также необходимо отметить следующее обстоятельство: облпрокуратуре подчинялись следственные отделы НКВД, МГБ и РОМ.

Военный трибунал войск НКВД по Барановичской области. Дислоцировался в областном центре, насчитывал около 15 человек.

Суды Барановичской области. Восстановлены в июле 1944 г. Если до 22.06.1941 г. их количество достигало 28 — по одному в каждом районе, Барановичский областной и Барановичский городской — то в конце 1944 г. их насчитывалось 35. В некоторых городах, например Ляховичи, Лида и Барановичи, располагалось по два и более судов (судебных участков). Штат судебного корпуса: 175 человек.

Суд Белорусской железной дороги. Размещался в столице области; штат: 28 человек.

Тюрьмы НКВД-МГБ БССР Барановичской области. Восстановлены 8 июля 1944 г., а уже через десять дней, 18 июля, приказом НКВД БССР объявляются штаты этих учреждений в УНКВД по Барановичской области, определяются места их дислокации и нумерация. Так, тюрьмы № 11–17 дислоцировались на территории области.

В Беларуси в конце 1944 г. была развернута 31 тюрьма с лимитом пополнения 12027 человек. Самой крупной из них (2000 человек) была брестская тюрьма, а наименьшей — 60 человек — столбцовская^{34}.

Исправительно-трудовые колонии. Являясь низовыми подразделениями Управления исправительно-трудовых лагерей (УИТК) НКВД БССР, представляли структурное звено Главного управления исправительно-трудовых лагерей (ГУЛАГ) НКВД СССР.

Динамику развертывания ИТК на территории Беларуси можно отследить по следующим цифрам: в 1944 г. на территории республики было образовано шесть колоний и один пересыльный пункт в Орше, на 1.02.1946 г., в систему УИТЛК МВД БССР входили 11 колоний и 1 пересыльный пункт; по состоянию на май 1946 г. насчитывалось уже 14 ИТК, в которых содержалось 15198 заключенных^{35}.

А теперь о том, кто попадал под «опеку» спецслужб. Только, прежде чем ответить на этот вопрос, отметим следующее: данные о «контингенте» чекисты черпали из донесений антифашистского подполья, разведки партизан, разведки ГРУ, органов государственной безопасности, органов СМЕРШа, документов немецкой военной и гражданской администрации, попавших в руки очередной власти. Историк А. Литвин выделяет три группы людей, оказавшихся под пристальным вниманием органов советского правосудия: 1) политическую; 2) военную; 3) экономическую (хозяйственную).

Политическую группу, согласно А. Литвину, составляли: сотрудники немецкой администрации, БНС, БЦР, СБМ, Белорусского научно-культурного товарищества, Белорусских профсоюзов, члены местной администрации (уровень — волости, райгоруправы), работники судебных органов, учреждений пропаганды и агитации (радио и газет), издательства и т. д

Военную группу представляли: Белорусская самооборона (БСО), Белорусская краевая оборона (БКО), местные полицейские и охранные батальоны, народное ополчение, население «оборонных деревень», сотрудники служб безопасности (СД) и секретной политической полиции (ГФП).

Экономическая группа: руководство и служащие хозяйственных органов и организаций — различных частных и кооперативных предприятий, колхозов, сельскохозяйственных общин, государственных имений, банков, лесничеств и т. п.^{36}

К месту будет сказано: советская система поставила под подозрение всех, кто побывал на оккупированной территории. Под сомнение попали все военнослужащие и гражданские лица, оказавшиеся даже на короткое время за линией фронта. В измене и предательстве подозревалось все население области. Тысячи, десятки тысяч людей стали «сомнительными личностями»[9].

Ни давности, ни забвения.

Прежде чем мы приступим к рассказу о практической «деятельности» сотрудников репрессивных ведомств, чьи подразделения дислоцировались во всех районах области, попытаемся прояснить, за какие такие заслуги они, бойцы невидимого фронта НКВД, СМЕРШа были удостоены военных орденов и медалей, неполный перечень которых привел брестский автор В. Мисюк в своей работе «Скрижали УВД».

Итак, опираясь на открытые источники, попытаемся воссоздать «наградной лист» сталинского силовика той поры. По неистребимой тяге к убийству безоружного населения и политических пленных его однозначно можно поставить в один ряд с нацистами. Вот несколько примеров хозяйничанья «советских айнзатцгрупп».

Из отчета лейтенанта госбезопасности Филиппова об эвакуации белорусских тюрем 3 сентября 1941 г.:

Свидетельство командующего 11-й армией Эриха фон Манштейна о жестокой расправе в декабре 1941 г. на Керченском полуострове:

В Керчи одному немецкому врачу вытянули язык и прибили гвоздями к столу. Казни пленных санкционировал представитель Ставки Верховного Главнокомандования на Крымском фронте, заместитель Наркома обороны и начальник ГлавПУРа Л. З. Мехлис, отдавший приказ «кончать пленных»^{38}.

Вот еще несколько примеров. Под Николаевом солдаты вермахта нашли несколько сожженных заживо немцев. Чины НКВД постарались, чтобы жертвы мучались подольше, привязали несчастных к деревьям и облили бензином только нижнюю часть тела. В Мелитополе в подвале местного НКВД были обнаружены трупы немецких военнослужащих, которым в половые органы вводили стеклянные трубки, а затем разбивали их молотком^{39}.

Из отчета тайной полевой полиции о борьбе с советскими партизанами:

Свидетельствует Я. Халаев, бывший колымский узник:

Из книги российского автора С. Кара-Мурзы «Советская цивилизация» (2002):

Из газеты «Незалежная Беларусь» — 1953. № 1(7):

Факты зверства НКВД, приведенные нами выше, были только прелюдией того, что ожидало население Западной Беларуси после прихода Красной Армии.

Как сообщают документы, на первом этапе, когда Барановичская область оказалась под советским военным управлением, заработали внесудебные органы — «тройки», состоящие из представителей НКВД, НКГБ, СМЕРШа, Особого совещания при НКВД СССР. Они выносили приговоры о смертной казни, каторжных работах, длительных сроках заключения в тюрьме или лагере ГУЛАГа. Применялась и такая мера наказания, как направление в административном порядке на спецпоселение сроком на шесть лет, направление на принудительные работы в наркомат угольной промышленности.

Кровавым выдался год 1944-й. Вместо немецких виселиц появились советские. Лето 44-го: повешены артисты смоленского и минского театров — это в столице Беларуси; в Вилейке в один день повесили 23 сотрудника бывшей белорусской администрации; в Новогрудке повешен заместитель БЦР П. Якуцевич, труп которого чекисты, для устрашения, запретили снимать несколько дней; в Несвиже казнен офицер БКО А. Ясюк^{44}.

Волна террора победителей захлестнула область, обрушилась на ее жителей, смертельно растекаясь и захватывая все новые и новые районы. Поиски «врагов народа», стимулируемые органами НКВД, приобрели доселе невиданный размах. Суд был скорым и неправедным.

Богатым на расстрелы стал и 1945 г.:

Витебск — повешен белорусский генерал К. Езавитов.

Варшава — расстрелян Н. Шкелёнок.

Москва — расстрелян А. Демидович-Демидетский.^{45}

Радость по поводу того, что предыдущая оккупация закончилась, оказалась непродолжительной. Новая оккупационная метла сразу замела по-новому. Террор Москвы решал несколько задач — устранял противников и снимал проблемы (нет человека — нет проблемы), решал вопросы пополнения численности лагерей рабского труда, служил мерой устрашения для оставшихся пока еще на свободе и пока еще живых.

Под беспощадный смершевский каток попали, например, все учителя, которые в 1941–1944 гг. занимались педагогической деятельностью. Так, в лагерях оказались: Петр Скребец — директор Новогрудской учительской семинарии; Антон и Иван Турко, Масловский, Жданович, Барак… — сельские учителя Ляховщины…^{46}, Иван Кит — руководитель отдела народного образования Столбцовского района. Он, как и тысячи других, попал в лагерь НКВД на Колыме. Обратно талантливый педагог не вернулся — погиб на чужбине.

После этого пришли за деревенскими старостами и их помощниками. В том же Ляховичском районе, например, за одну ночь забрали более 50 человек, в числе которых: бывшие старосты деревень Почаповичи, Домашевичи, Своятичи, Заритово, Конюхи, Грудские, Ковали, Старолесье — А. А. Демид, Н. М. Гринцевич, А. П. Лойко, М. В. Свистунович, А. П. Свистунович, Шадура, Григорович, Пташук, Таранда и др. Любопытная деталь: жители деревни Грудские в коллективном письме, направленном в РО НКГБ, спасая односельчанина, призывали к объективности: «Шапковский М. В. был солтысом в порядке очередности…» Но, как свидетельствуют архивы, всякие попытки спасти человека были тщетны. Всех мужиков, обвинив в «измене Родине», загнали в советские лагеря смерти. Выживут, вернутся домой немногие, да и те, если честно, будут жалеть, что в свое время не ушли на запад или не пустили себе пулю в лоб.

Долгие годы жила в лесу, боясь ареста, 78-летняя Л. П. Нестерович, чтобы не умереть с голоду, питалась корой берез и осин. В наиболее тяжелые дни, когда силы покидали ее, ела траву^{47}.

Не менее тяжелые времена настали для членов СМБ — тысяч белорусских парней и девушек. Как известно, большинство эсбээмовцев осталось в родных местах, отказавшись покинуть страну, что само по себе являлось уже формой протеста. Судьба их оказвлась незавидной. По всей области прошли аресты молодежи. Их пик пришелся на декабрь 44-го. Например, в городе Слоним в застенки НКВД были брошены сотни членов СБМ, в первую очередь активисты. Сумели скрыться несколько человек, в том числе и Н. Демидович[10]. Ее схватили только в 1949 г. В барановичской тюрьме, куда она попала, оперативники НКВД изгалялись над девушкой как могли: например, сорвав с нее одежду, пытали… электрическим током^{48}.

Но настоящая охота была устроена на бойцов и офицеров БКО и Самообороны. В лагеря попал каждый бывший солдат белорусской армии, а также его домочадцы. Всего из западных областей Беларуси, в т. ч. и Барановичской, за колючей проволокой оказалось 34 тыс. человек^{49}. Достоверно известно: первые массовые аресты прокатились по Барановичской области в августе 44-го. 12 августа был «зачищен» Новогрудский район, 24 августа — Барановичи, Несвиж и Слоним.

Местное население, зная, что в лесах скрываются солдаты и офицеры разгромленной германской армии, «предоставляло им убежище, обеспечивало продуктами и заботилось об их здоровье». В этих случаях красные нацисты, точнее, подразделения НКВД, установив местонахождение последних, жестко расправлялись с ними: расстреливали пленников на глазах их спасителей (К'яры Б. Штодзённасць за лініяй фронту. Мн., 2005. С. 317). Судьба самих же белорусов, оказывавших посильную помощь бывшим оккупантам, тоже решалась без проволочек. Их расстреливали буквально следующим залпом.

Сегодня, по понятным причинам, трудно установить местонахождение всех фильтрораспределительных лагерей (ФРЛ), созданных на территории Барановичской области. Документально мы располагаем данными о существовании двух из них — Новогрудского и Колдычевского.

Место преступления — Новогрудок.

Новогрудский лагерь НКВД был образован в июле 1944 г. В 1947 г., как и все подобные учреждения, этот лагерь прекратил свое существование. Располагался в центре города (сейчас на этом месте находится здание Новогрудского ГРОВД). Комендант лагеря неизвестен. Охрана ФРЛ осуществлялась 3-м стрелковым батальоном 287-го стрелкового полка НКВД СССР. «Контингент»: белорусские граждане, вина которых заключалась в том, что они, используя нацистскую оккупацию, боролись за независимость Беларуси.

Существование Новогрудского лагеря, правда о котором, равно как и о других, скрыта в хранилищах КГБ, подтверждается рядом документальных источников:

1. Воспоминаниями самих узников. Вот что, например, рассказывает один из них, Гирш Кантор:

2. Дислокацией, как уже отмечалось, в Новогрудке конвойного батальона войск НКВД СССР; дислокацией в окрестностях, например в г. п. Любча, что в 25 километрах от города, 265-го мотострелкового полка оперативных войск НКВД СССР; дислокацией на территории Дятловского и Козловщинского районов 58-й стрелковой дивизии ВВ НКВД СССР. Для чего же держали отборные дивизии НКВД СССР летом 1944 г. в области? Ответ может быть только один — для зачистки территории.

3. Свидетельствами жителей Новогрудка, которые и сегодня, спустя столько десятилетий, боятся рассказать правду, а если и идут на откровенный разговор, то лишь при получении гарантии полной анонимности.

В 2003 г. в Минске был издан справочник «Лагеря советских военнопленных в Беларуси (1941–1944)». В настоящий справочник были включены лагеря военнопленных,

О Новогрудском лагере советских военнопленных, в котором, согласно официальным данным, погибло 24 тыс. бойцов и командиров Красной Армии, не сказано ничего.

В 2003 г. научным сотрудникам Новогрудского краеведческого музея стало известно об одном из 3 захоронений, в котором, согласно рассказам местных жителей, покоится более 6 тыс. белорусских граждан. Не вызывает сомнения тот факт, что данное захоронение — одна из братских могил, где лежат узники Новогрудского лагеря, умерщвленные советскими спецслужбами в послевоенное время[11].

Предполагаем, что реакция официальных властей на все вышесказанное будет однозначной: лагеря НКВД не было, да и быть не могло. Ведь лето 44-го — это свобода и независимость для Беларуси. А что касается массовых захоронений — это жертвы фашистского произвола. И логика государственных мужей здесь понятна — кому нужны вторые Куропаты. В адрес автора данного исследования, вероятнее всего, вынесут следующий вердикт: ошибается или, что наиболее вероятно, намеренно очерняет наше героическое прошлое. Не вступая в дискуссию и околонаучную полемику, можем предложить только один способ установления истины: открыть архивы КГБ и показать всем гражданам Республики Беларусь, всему миру, что происходило на освобожденных землях на самом деле. А если архивы открывать нельзя, то объяснить — почему?

Интернирование.

С минувшей войной связано немало и других принципиальных вопросов, ответы на которые не найдены и по сей день. Например, о деятельности тех же советских спецслужб в Европе — в которой, спасаясь от сталинской «свободы и независимости», осели десятки тысяч белорусов. Речь идет о самом массовом виде сталинских репрессий послевоенного периода — интернировании. Ему подверглось большинство граждан Беларуси, задержанных в 1944–1945 гг. органами контрразведки СМЕРШ Наркомата обороны СССР, а также внутренних войск НКВД по охране тыла фронтов.

Что же происходило в Европе в это время? Прежде чем приступить к поиску ответа, давайте обратимся к «послужному списку» политбойцов товарища Сталина, подвергших население западных стран жутким репрессиям, во время которых сполна проявились садистские наклонности их инициаторов. Предлагаем перечень этих «подвигов», составленный на основе материалов открытой печати:

• С 20 августа 1944-го до июля 1945 г. войска НКВД вывезли из Белостотчины около 20000 человек, при этом перебили около 500 проживающих там евреев, изнасиловали до смерти несколько тысяч женщин и девушек (от 8 лет и выше), которых вывезли из Пруссии^{53}.

• Перед тем как сжечь город Данциг, там было уничтожено почти все немецкое население, приблизительно 100000 человек^{54}.

• Советские войска были на подступах к Берлину, хозяйка волновалась и часто спрашивала меня: «Кия, что с нами будет, когда придут русские?» Я ее успокаивала: вы же хорошие люди, значит, и к вам отнесутся хорошо. Они (советские солдаты. — А. Т.) бушевали дня три, врывались в дома, забирали украшения, часы, ткани, шубы. У моих хозяев посуду разбили, перины распороли. Хозяйку изнасиловали, а мужа убили. (Из воспоминаний очевидца)^{55}.

• Не менее 15 млн. немецких женщин было изнасиловано офицерами и солдатами Красной Армии в 1945 г. Около 2 млн. из них сделали нелегальные аборты^{56}.

• Хотелось бы обратить внимание на то, с каким животным ужасом народы Европы ожидали прихода освободителей от фашизма. Сохранился замечательный по накалу эмоций документ — доклад заместителя наркома внутренних дел, уполномоченного НКВД СССР по 1-му Белорусскому фронту И. Серова наркому Л. П. Берии от 5 марта 1945 г. Совершенно секретно. Цитируем:

В деревне Болиц Бранденбургской провинции немец Мюллер, пытаясь покончить жизнь самоубийством, перерезал себе вены на руках.

В том же селе немец Гринвуд побросал в колодец жену и детей в количестве девяти человек, а сам пытался покончить жизнь самоубийством.

В гор. Зольдин опергруппой СМЕРШ 2-й танковой армии в течение пяти дней было зафиксировано 35 случаев самоубийства местных жителей-немцев.

Так, например, на своей квартире застрелился бывший майор немецкой армии, вышедший в отставку по болезни, фон Клебст, 65 лет, предварительно застрелив свою жену — старуху 60 лет.

Также покончила свою жизнь самоубийством заведующая учебным отделом уездной фашистской организации Лякнер Марта. Последняя предварительно убила двух своих детей пяти и трех лет, перерезав им артерии.

По ул. Шуцен на чердаке дома № 9 обнаружены повесившимися члены фашистской партии Цимпель Отто — учитель, Грайнер Пауль — купец, около которого висели также жена и ребенок пяти лет и ряд других в количестве девяти человек.

Задержанные члены фашистской организации на заданный вопрос о причинах большого количества самоубийств заявляют, что руководством фашистской партии была гарантирована эвакуация в глубь Германии всего партийного актива. В связи с быстрым продвижением Красной Армии эвакуация не удалась, поэтому они приняли решение кончить жизнь самоубийством, зная, что части Красной Армии все равно их расстреляют…»^{57}

В комментарии к докладу И. Серова следует добавить, что ни один сталинский чиновник, зная о приближении войск вермахта, не пошел на умерщвление своих домочадцев, а тем более самоубийство.

А теперь об интернировании.

В августе 1944 г. в Совете Народных Комиссаров БССР создается отдел по репатриации граждан, усилия которого, согласно общепринятой версии, были направлены «на возвращение и устройство тех, кто оказался по разным причинам за пределами Советской Беларуси»^{58}. Отечественная историческая наука работу репатриационных служб освещает весьма скупо: из 380 тыс. граждан БССР, которые оказались в Германии в годы оккупации, к концу 1946 г. домой вернулись более 200 тысяч^{59}. И ни слова о том, что репатриацией белорусских граждан занимались карательные, а не советские, как считают ныне, структуры. Ни слова о методах, с помощью которых она проводилась и которые довольно ярко характеризуют «стиль» страны-победительницы. Напрасный труд и сегодня, спустя многие десятилетия, искать в доступных архивах объективные свидетельства этой полицейской деятельности советских властей.

Попытаемся подробнее раскрыть содержание тезиса «репатриация», иллюстрируя его свидетельствами очевидцев и неизвестными ранее документальными источниками.

В апреле 1945 г. в город Штетин (ныне польский Щецин) приехал министр МВД Лаврентий Берия. Он, как следует из ряда источников, провел секретное совещание, на котором были обсуждены вопросы организации процесса репатриации — возвращения советских граждан, попавших во время войны в Германию, — домой.

Речь шла о военнопленных, томившихся в гитлеровских концлагерях, и советских гражданах, насильно угнанных на работу в Германию. Кроме них, подчиненных Берии интересовала и категория «хиви» (Hilfswilliger — доброволец), то есть советские граждане, добровольно выехавшие на работу в Германию или сотрудничавшие с оккупационными властями, а затем сбежавшие от «справедливой кары».

Здесь же, на территории Германии, находились остатки подразделений Белорусской краевой обороны, полицейских и других воинских формирований.

Всю эту массу народа надо было выловить, отфильтровать и отправить в СССР. По словам Берии, Сталин лично следил за выполнением этой задачи. Лаврентий Павлович предупредил собравшихся специалистов по фильтрации, что в основном они «будут иметь дело с людьми, изменившими родине, и поэтому нет особой разницы между солдатом, попавшим в плен, и коллаборантом (коллаборационистом. — А. Т.)». Всех их, требовал глава карательного ведомства, нужно «изъять», потому что они представляют опасность и для СССР, и трудящихся всего мира.

Берия предупреждал, что советские чекисты, т. е. работники репатриационных комиссий, столкнутся с препятствиями со стороны так называемых союзников на оккупированных ими территориях. Поэтому он рекомендовал направлять «наших людей» прямо в лагеря на территории союзников для ведения агитационной работы, пропаганды возвращения на Родину. В лагерях, где находились советские граждане, нужно было создавать актив из подлежащих репатриации, некоторым из особо доверенных разрешалось выдавать оружие, чтобы укрепить их доверие. Члены этого актива должны были узнавать адреса соотечественников, живших (скрывавшихся) на частных квартирах, выслеживать бывших полицаев, солдат БКО. В этих же целях надо было устанавливать связь с новой немецкой полицией, заводить дружбу с владельцами пивных, поддерживать тесные контакты с немецкими коммунистами и женщинами легкого поведения. Задание, бесспорно, трудное, но для настоящего чекиста, наставлял Берия своих коллег, любая трудность по плечу^{60}.

И сработали «настоящие чекисты», надо сказать, на совесть. Тем, кто по каким-то «своим» причинам сомневался в правильности возвращения на Родину, внедренные в лагеря для интернирования сотрудники объясняли, что никакого преследования не будет, что Родина их ждет, правительство обеспечит работой (не уточнялось, правда, какое именно министерство отвечает за трудоустройство репатриантов), предоставит кредиты на строительство жилья.

Из воспоминаний Лидии Тарасевич:

Безжалостная ирония судьбы: «освобожденные» содержались в тех же концентрационных лагерях, что и при Гитлере, но только под охраной соотечественников из НКВД.

К примеру, в марте 1945 г. при освобождении Восточной Пруссии советским войскам достался концентрационный лагерь близ города Ризенбург. В нем находилось 300 советских граждан. Войска наступали так стремительно, что нацисты не успели ни ликвидировать заключенных, ни уничтожить или вывезти архив. Поэтому в руки СМЕРШа попали все личные дела, заведенные немцами на пленников. Среди этих документов были протоколы допросов, в которых фиксировались показания пленного, нередко касающиеся характеристики вооружения Советской Армии, организации войск. В общем, того, что принято именовать «военной тайной».

Разумеется, выданные врагу «тайны» погоды в войне не сделали, но это было весомым основанием большую часть бедолаг отправить из фашистского ада прямиком в ад советской исправительно-трудовой системы.

Не менее важно и другое обстоятельство: как Советы возвратили на Родину своих граждан? Речь пойдет о так называемых «зачистках» — широкомасштабных карательных операциях войск армии и НКВД в Европе.

Термин «зачистка» бойцы Советской Армии впервые услышали летом 1945 г. Чтобы ожидающие отправки домой победители «не скучали», их начали привлекать к мероприятиям по зачистке «освобожденной» территории. Выступая перед бойцами, политработники объясняли, что вчерашние офицеры и солдаты гитлеровской армии, сбросив военную форму, затесались в среду мирных жителей или скрываются в лесах. Вместе с ними бродят предатели советского народа всех мастей, стремясь ускользнуть от справедливого возмездия. Поэтому долг солдата — помочь СМЕРШу выловить врагов. Первая зачистка началась в ночь на 12 мая 1945 г. и длилась четверо суток.

К этому времени воинские части имели план «прочески» подведомственной им, согласно дислокации, территории. Десятки тысяч бойцов, получив сухой паек на четыре дня, вооруженные штатным оружием, оправились под руководством военных контрразведчиков на дикую охоту.

16 мая к концу дня зачистка была закончена. Советские войска облазили все леса, овраги, сады, дома, чердаки, подвалы, сараи, сеновалы. Согласно ориентировке, искали эсэсовцев, гестаповцев, солдат вермахта и предателей, то есть белорусов, выехавших из страны. За три дня было выловлено 1300 человек, Правда, не «гитлеровских бандитов» и их пособников, о которых говорили во время инструктажей офицеры советской военной разведки, а «остовцев» — людей, угнанных или добровольно приехавших на работу в Германию, а также бывших узников концентрационных лагерей. Эти люди бродили по лесам, оборванные, голодные, прячась от своих «освободителей».

По окончании «зачистки» весь улов был размещен в конюшнях близ деревни Перлин. Белорусы с тревогой спрашивали у солдат: «Что с нами будет?» Но что те могли им ответить? Во-первых, они и сами ничего толком не знали, а во-вторых, все они были «под колпаком» у армейских оперуполномоченных СМЕРШа и любые разговоры с задержанными могли кончиться для них плохо.

И таких зачисток в течение лета — осени 1945 г. было проведено множество.

Казалось бы, если человек сам не хочет возвращаться на Родину, зачем его тянуть туда, как быка за кольцо в носу? И вообще, что за абсурд — «агитация за возвращение на Родину»! Так и хочется спросить: «Что же это за Родина-мать такая, если ее дети не хотят возвращаться туда добровольно?» Зачем же охотиться на них, захотят, сами попросятся домой. Но в том то и дело, что времени ждать, когда они захотят вернуться, у СССР не было. Родина срочно нуждалась в бесплатной рабочей силе. Требовались руки для восстановления разрушенного войной народного хозяйства. Поэтому, в сущности, участь и солдата-победителя, и «врага народа» (читай белоруса. — А. Т.), пойманного в лесах Германии и других стран Европы, была одинакова. Все они были обречены на каторжный труд и полуголодное существование.

Из листовки советского военного командования, распространенной среди белорусов, содержащихся под охраной войск НКВД СССР на территории Германии:

А чтобы счастливый репатриант — белорус, да и не только, вернувшись на Родину, не передумал браться за выполнение производственных планов, чекисты, подчиняясь воле Сталина, требовали от власти на местах, чтобы всех «возвращенцев» судили. Таким образом, репатрианты ехали на Родину фактически как преступники, обреченные на лишение свободы и принудительные работы.

Из воспоминаний подполковника В. Ершова:

Репатрианты — это лишь одна из категорий репрессированных сталинским режимом. Кроме них, миллионы советских и тысячи иностранных граждан находились в лагерях и колониях ГУЛАГа.[12]

1944-й год внес свои «коррективы» в судьбу области, население которой жило в ожидании перемен. Надеялись, разумеется, на улучшение. Однако избавиться от призраков прошлого было непросто. Люди, уставшие от смены властей, обращались друг к другу с одним вопросом:

— Как вы думаете, 39-й может еще повториться?

— По-моему, это уже невозможно, — успокаивали себя и их.

Правда, говорили об этом почему-то не очень-то уверенным голосом.

Вскоре произошли такие события, которые не только напомнили о самом ужасном прошлом, но и по масштабам надвинувшейся трагедии намного превзошли их. Вновь, как в 1921-м и 1939-м белорусские земли стали предметом торга. Территориальный вопрос усугубил и без того нелегкое положение послевоенной Беларуси. Вопреки утверждениям официальной советской историографии, что «после Великой Отечественной войны проблемы территориального устройства в рамках исторических границ и территории для белорусской социалистической нации не существовало»^{64}, Беларусь в очередной раз стала заложницей в политических играх кремлевских стратегов.

Наказанные после… смерти.

Еще в августе 1944 г. Кремль планировал выделить из состава Беларуси Полоцкую область[13] и передать ее в РСФСР, объединив с Калининградской. Минску стоило немалых трудов, чтобы Сталин «закрыл» эту проблему: «народ (белорусы. — А. Т.) хороший и обижать его действительно не следует»^{65}.

Однако республику не минул другой удар — потеря Белосточчины. Можно было в этой связи утешиться тем, что без помощи Москвы республика вообще никогда не получила бы западные земли. Однако данная утрата как нельзя более точно отражала роль, которая отводилась Беларуси Кремлем, наглядно иллюстрировала степень ее «суверенности» и лишь подтверждала принцип «Центр дал — Центр и отнял».

Запад и Лондонское эмигрантское правительство Польши, как известно, изначально не восприняли воссоединение белорусских земель. Кремль, со своей стороны, также не торопился идти на какие-то уступки в территориальном вопросе. 30 июля 1941 г. на переговорах с представителями Лондонского эмигрантского правительства Сталин дал понять, что от границ 1939 г. не отступит. На Тегеранской конференции Москва подтвердила свою жесткую позицию.

11 января 1945 г. правительство СССР в ноте эмигрантскому правительству Польши предложило компенсировать утрату «кресов всходних» за счет немецких Силезии и Померании, уже намекнув, что оно не считает границу 1939 г. бесспорной, и упомянув в качестве альтернативы линию Керзона. О том, что подобные заявления были не более чем игрой со стороны Москвы, может свидетельствовать тот факт, что Сталин к этому времени вдруг «обнаружил» на Белосточчине наличие польского населения, чего ранее почему-то не замечал. И это притом, что, согласно данным плебисцита, 22.10.1939 г. подавляющее большинство (2672280 из 2763190 человек) населения западных областей решило связать свою судьбу с Советской Беларусью.

Белорусский исследователь М. Волацевич полагает, что такой резкий поворот кремлевской политики диктовался боязнью Армии Крайовой^{66}. Однако в таком случае логичней было бы «найти» польское население не на Белосточчине, а в местах наибольшей активности АК «на кресах» — на Новогрудчине, в Налибокской пуще и т. д.

В марте 1944 г. на 6-й сессии Верховного Совета БССР Председатель Президиума Н. Наталевич признал факт отхода к Польше части районов Белостокской области, но отверг претензии поляков на этнически белорусский Бельский район, обратившись в Верховный Совет БССР с просьбой рассмотреть вопрос о границах и обсудить его с советским правительством^{67}.

Однако данный вопрос, как мы уже говорили, решался, прежде всего, в Москве. Сталин санкционировал создание карманной «Крайовой рады народов», а затем Польского Комитета национального освобождения в Люблине, заранее согласного на все предложения Кремля. На Московской конференции 9-22.10.1944 г. С. Миколайчик и Б. Берут согласились с линией границ. Но перед этим коммунистическое руководство Польши во главе с Болеславом Берутом выпросило у Москвы Белостокскую область.

Окончательное признание линии Керзона в качестве советско-польской границы произошло на Ялтинской конференции 4-11.02.1945 г. 16 августа 1945 г. было заключено соглашение правительств Польши и СССР о границе вдоль линии Керзона с отступлениями от нее в пользу Польши, которой отходила вся Белостокская область — крупная, густонаселенная территория, обладавшая определенным промышленным потенциалом. Беларусь потеряла 17 районов этой области и три района Брестской: Августовский, Белостокский, Бельский, Бранский, Граевский, Домбровский, Кольновский, Кринковский, Лапский, Ломжанский, Маньковский, Снедовский, Сокольский, Техоновецкий, Чижевский, Клещельский, Гайновский^{68}. Взамен Беларусь получила. 15 деревень бывшей польской территории.

Черту под принципиальной линией границы подвел договор от 19.09.1945 г. Мнение Беларуси по этому поводу не услышал никто. Белорусский народ, его национальные богатства второй раз были поделены между Россией и Польшей.

Почему Москва решилась на столь беспринципное попрание международного права? Это объясняется несколькими причинами. Во-первых, в планах Сталина, щедро раздававшего белорусские земли, усматривалось желание угодить Уинстону Черчиллю, Франклину Рузвельту и Шарлю де Голлю. Во-вторых, белорусы, оставшиеся в Польше, автоматически становились заложниками в политической игре между Москвой и Варшавой. Ведь передача Белосточчины создавала идеальные условия для вмешательства во внутренние дела Польши. Потом, правда, став, как и планировалось в Кремле, социалистической, Польша и сама превратилась в заложницу.

Переселение в Европу.

Несколько опережая события, отметим: точка под грабежом белорусских территорий будет поставлена только в середине 1955 г., когда с лица Гродненской области, появившейся на административной карте республики в сентябре 1944 г., «исчезнут» (в пользу Польши) еще 26 деревень и 4 хутора. Так Москва за белорусский счет «подкармливала» своего сателлита.

Новая граница по живому разрезала человеческие и хозяйственные связи, взорвала традиционный быт людей. В соответствии с белорусско-польским соглашением от 9 сентября 1944 г., на Белосточчине заработала советская комиссия по эвакуации. Скудность архивных документов не позволяет полностью выяснить картину начавшихся миграций 1944 г.

Известно, что первые переселенцы из Барановичей и Столбцов двинулись в путь, когда фронт только подходил к Висле, т. е. до начала провозглашения срока репатриаций. А уже потом, когда в Западную Беларусь вошла Красная Армия, в Европу двинулись эшелоны с местными жителями. Из Барановичей первый такой эшелон вышел в декабре 1944 г. Известен и пункт назначения: Люблин и Жешува. Но это были только первые ласточки грядущей этнической зачистки.

За два года работы эвакуационной комиссии в СССР было переселено около 36 тыс. белорусов (из них 20,4 тыс. — непосредственно в Беларусь). Правда, от запланированной Кремлем цифры это составляло только 30 %. Изобилия желающих окунуться в «советский рай» что-то не наблюдалось. Зато тех, кто хотел бы переселиться из Беларуси в Польшу, набралось около 520,5 тыс. человек^{69}.

Помимо массово выезжавшего польского населения, репатриацией решило воспользоваться значительное количество белорусов. Не стала в этом плане исключением и Барановичская область. Счет белорусов, покидающих Родину, шел на сотни тысяч. Люди стремились уехать от нарастающего влияния советской власти, особенно в преддверии коллективизации. Имеются утверждения, что

По мнению белорусского исследователя Ю. Бодака, автора работы «Об изменении западной границы Беларуси в 1944–1955 гг.», небольшие городки Западной Беларуси в ходе переселения буквально опустели. Так, только из крошечного Щучина к концу 1948 г. уехало 63 человека^{71}.

Были и, наоборот, случаи переезда в Беларусь. Так, в Городищенский район (д. Столовичи) из Польши на 1.09.1949 г. переселилось 24 семьи (113 человек). Размещены они были в домах лиц, которые перед этим уехали в Польшу. В Крошине осело 12 семей^{72}.

Рассмотрим, сколько же человек выехало из Городищенского района в Польшу? Получается следующая картина:

• Молчадский сельский Совет — 8 семей (34 человека);

• Скробовский сельский Совет на 1.07.1946 г. — 9 семей (28 человек);

• Голынский сельский Совет — 19 семей (36 человек);

• Городищенский сельский Совет — 21 семья (70 человек);

• Гирмантовский сельский Совет — 4 семьи (?);

• Почаповский сельский Совет — 5 семей (?).

Всего из Городищенского района выехало в Польшу в разное время 78 семей (данные не полные, так как отсутствуют цифры по всем сельским Советам и отчетность по разным годам, что затрудняет назвать общую цифру выехавших с территории Барановичской области и, соответственно, въехавших и осевших в области)^{73}. А осело на территории Городищенского района 63 семьи из Польши^{74}. В Ляховичском районе на 31.07.1944 г. осело 400 таких семей^{75}.

Среди тех, кто навсегда покинул Родину, большинство было с исконно белорусскими фамилиями[14].

Небезынтересно будет узнать, как относились сами переселенцы к «новшествам», навеянным Москвой. Представляют, например, интерес воспоминания Аркадия Павловича Лопаты из деревни Русино:

Депортация, как явствует из сообщений западных источников, проводился под лозунгом: «Выгнать белорусов из Белосточчины!»^{77}

Документы показывают, что желание покинуть СССР выразило большинство западнобелорусской интеллигенции. Права на переезд имели и западнобелорусские евреи. Как вспоминал Д. Коген, «большинство евреев, проживающих в Новогрудке, выбрали польское гражданство и зарегистрировались в специальных эмиграционных учреждениях»^{78}. Интересна деталь: чтобы получить официальные документы на выезд новобелорусские евреи за деньги (золото) «делали себе фальшивые документы на выезд в Польшу». Идэль Каган, бывший житель Новогрудка, приоткрыл нам следующую маленькую тайну: фальшивые документы делали в Дятлово^{79}.

Стоит коротко остановиться и на судьбах евреев, покинувших территорию Барановичской области и временно осевших в Польше.

В своих воспоминаниях один из выехавших в Польшу жителей города Барановичи, Давид Мышанка, например, рассказывает следующее: в городе Кельцы поляки, подстрекаемые националистами, напали на общежитие и убили более 40 евреев. Полиция не препятствовала погромщикам^{80}.

Сохранившиеся документы показывают, что в 1946 г. на постоянное место жительства в Польшу наряду с евреями выезжали и многие мусульмане. Наиболее активно этот процесс шел в Слониме^{81}.

В 1947 г. Москва закрыла «ворота» в Европу. Выехать, согласно документам архива КПБ, успело 232,2 тыс. человек, из которых большинство составили белорусы^{82}.

Необходимо отметить: полностью доказуемой и выверенной статистики, обобщающей данные по репатриантам из Беларуси, не существует. По крайней мере, за пределами секретных архивных фондов. Количество уехавших варьируется и составляет, по мнению различных исследователей, от 274163 до 500000 человек^{83}. Исход польско-белорусского населения в первое послевоенное десятилетие сократил не только население Барановичской области, но и опустошил Гродненщину, Ошмянщину, став одним из главнейших факторов, повлиявших на формирование отрицательного сальдо в демографии Беларуси в целом.

Репатриация белорусского населения в республике в этот же период хотя и затронула значительные массы населения, но не в такой степени, как это было во время предыдущих. Белорусское руководство ожидало принять около 1 млн. белорусов из Подляшья. Однако желающих переселиться в Беларусь оказалось значительно меньше. По данным эмигрантской прессы, в 1949 г. в Польше оставалось от 600000 до 700000 белорусов. Причем если оставшихся среди них более полумиллиона католиков советское руководство вряд ли ждало с распростертыми объятиями, то нежелание выехать в Беларусь почти 120000 православных явилось для властей досадным прецедентом.

Из 8015 семей, выехавших из Подляшья с октября 1944 г. по июнь 1946 г., в Беларуси осело 6222 семьи^{84}. Персонифицированный учет всех переехавших затруднен тем обстоятельством, что многие переселенцы не сразу оседали в каком-либо районе, а неоднократно перебирались с места на место в поисках лучшего обустройства.

Взаимная репатриация породила целый комплекс проблем, которые пришлось решать руководству на местах и которые осложняли жизнь как репатриантам, так и местному населению. Так, например, приходилось списывать недоимки как переселенцам из Польши, так и уехавшим из Беларуси. Кроме того, регулярно велся учет оставляемого репатриантами в Беларуси имущества и проводилась работа по его реализации. Земля уехавших поступала в государственный фонд и распределялась среди переселенцев, бедняков и государственных учреждений.

Процесс реализации недвижимости также порождал проблемы. Превышение количества уехавших, с одной стороны, облегчало задачу обустройства приехавших белорусов и местных военных погорельцев, с другой стороны — огромное количество пустующего жилья «повисло» на балансе местных властей. В Щучинском районе, например, где сразу же после войны выехало 349 семей, власти так и не сумели реализовать до конца 1947 г. — 223 дома, до конца 1948 г. — 198, до середины 50-х гг. — 54 ^{85}.

Оставшееся имущество в широких масштабах расхищалось или уничтожалось местным населением. Всего пострадало 20 процентов недвижимости, принадлежавшей семьям, выехавшим в Польшу^{86}. Государство не смогло сохранить оставшуюся недвижимость и, констатировав, что большая ее часть пришла в негодность, в 1951 г. раздало ее безвозмездно госучреждениям и предприятиям, продало по низким ценам населению. И это при том, что на основании распоряжения СНК БССР за № 1991 от 6.12.1944 г. для «оценки имущества граждан, переселившихся в Польшу», в каждом районе создавались постоянные оценочные комиссии. В Ляховичском районе, например, в данную комиссию входили: от райфо т. Шелест, от РПС Костюк, от райзо Дробышевский^{87}.

Нередки были случаи бездушного отношения местных чиновников к репатриантам. В 1947 г., к примеру, в Лиде и Вороновском районе власти проигнорировали выплату материального возмещения семьям, приехавшим из Польши^{88}.

Поскольку при переселении из Польши не устанавливался предельный срок производства расчетов, то в апреле 1951 г. был введен трехгодичный срок давности для тех, кто требовал материального возмещения за оставленное имущество. Ограбив, таким образом, всех приехавших до 1948 г., государство начало давить на тех, кто сам не расплачивался за жилье.

Подытоживая различные аспекты репатриационной политики государства в связи с изменением границ, следует отметить, что наряду с этническими поляками область покинуло немалое количество белорусов. Обратные переселения не могли компенсировать людские потери. В области начались серьезные структурно-этнические изменения не в пользу коренной нации. Следует также учесть, что, спасаясь от Советов, регионы покинули отнюдь не самые социально пассивные элементы. Добавим к этому то обстоятельство, что в связи с потерей Белостока, как в 1939 г. Вильно, республика лишилась еще одного мощного центра по генерации национальных идей и оазиса национальной культуры.

«Миротворческие инициативы» Кремля, сделавшего белорусские территории предметом торга, затронули Барановичскую область и в плане ее административно-территориального деления. Во-первых, упразднялось немецкое административное деление. Во-вторых, 20.09.1944 г. область оказалось урезанной до небольшой территории, на которой расположилось всего 15 районов. Из ее состава, в пользу других областей, были выведены: Воложинский, Юратишский и Ивьевский районы (вошли в состав Молодеченской области), Василишковский, Вороновский, Желудокский, Зельвенский, Лидский, Мостовский, Радунский и Щучинский районы (вошли в состав Гродненской области).

Очередной реформой от 8.01.1954 г. Барановичская область и вовсе была упразднена. В состав Гродненской области включались Дятловский, Козловщинский, Кореличский, Любчанский, Мирский, Новогрудский, Слонимский районы. В состав Брестской области — Бытенский, Городищенский, Ляховичский, Новомышский районы и город Барановичи, который получил статус районного центра областного подчинения. В состав Минской области — Клецкий, Несвижский, Столбцовский районы. В состав Молодеченской — Ивенецкий район^{89}.

Мы наш, мы новый мир построим.

имеет смысл затронуть в данной книге и вопрос кадрового обеспечения всех органов областной власти. На ее территории, как и в 1939 г., разветвлялась и усиливалась промосковская администрация. Жесткая централизация власти, установленная большевиками в Советском Союзе, делала лидерство руководителей области (П. В. Бондаренко, и. П. Тур) и Беларуси (П. К. Пономаренко, Н. Наталевич) при всей декларированной Конституцией СССР самостоятельности чисто номинальным. Все региональные законы и кодексы всего лишь дублировали то, что издавал Кремль, а ситуация в области, как и в республике, в общих чертах не отличалась от ситуации по стране в целом.

Количество комиссариатов в правительстве Беларуси возросло с 18 в 1936 г. до 44 в 1946 г. Минск стремился, подчиняясь Сталину, посадить на высшие должности в местной администрации русских, в основном тех, кто партизанил в области. Попадались и белорусы, в основном бывшие партизаны, которые на деле доказали свою лояльность. Так, например, председателем Барановичского городского исполнительного комитета стал А. Ф. Бурий (июль 1944 — июнь 1945), первым секретарем Барановичского ГК КПБ — Соврей С. П. (июнь 1944), председателем Городищенского районного исполнительного комитета — М. В. Лукашевич (июль — декабрь 1945), первым секретарем Городищенского РК КПБ — С. П. Лесничий (апрель 1944 — август 1950).^{90}

За 1941–1946 гг. процент русских в составе номенклатуры ЦК КП(б)Б вырос с 19,5 до 26,9. Представительство же евреев сократилось с 17,8 до 6,1 %. Удельный вес белорусов возрос с 57 до 61,8 %, но только за счет низовых структур аппарата. Процент русских в советских администрациях западных областей Беларуси, в том числе Барановичской, был выше, чем в восточных^{91}.

В 1951 г. правительство республики состояло из 22 русских, одного грузина, одного еврея и 9 белорусов. Если, например, литовцам, казахам, таджикам еще как-то удавалось оберегать национальные кадры и тем самым блокировать влияние центральных, союзных органов, то белорусам — нет.

Кадровая политика в Барановичской области оставалась прежней. К выдвиженцам из числа местных относились с опаской и недоверием. Вследствие чего на руководящие должности назначались в основном работники, прибывшие из Восточной и Центральной Беларуси, а также из других мест СССР. Такой курс проводился вплоть до упразднения области. Как указывалось в докладе секретаря ЦК КПСС М. Зимянина «Постановление ЦК КПСС «Вопросы Белорусской ССР и задачи партийных органов Коммунистической партии Белоруссии», с которым он выступил на проходящем 25–27 июня 1953 г. Пленуме ЦК КП(б)Б,

Деятельность армии партийных и советских чиновников была направлена, прежде всего, на искоренение всего белорусского. Барановичский ОК КПБ сразу же после изгнания нацистов централизовал пропаганду и полностью подчинил ее своему руководству, сделав ставку на проверенные средства, в первую очередь, на печать, радио и библиотеки. Любое назначение на «идеологическом фронте» осуществлялось обкомом. Помимо лояльности к властям требовалась и определенная подготовка. В чем она выражалась? Каждый, кто рассматривался для выдвижения, в обязательном порядке проходил через специальные учебные заведения — партийные школы. Именно там будущие руководители «идеологии», попав на конвейер КП(б)Б, обучались идеологическому террору. Только в 1946 г. Беларусь насчитывала более 2,5 тыс. таких центров: 1 Высшая партийная школа, 177 средних, 2500 низовых^{93}.

Кратко о печати. Уже в августе 1944 г. каждый район имел свою газету. В это время в Барановичах выходило две газеты: «Чырвоная звязда» — орган Барановичского обкома и горкома партии, областного и городского Советов депутатов трудящихся, и «Сталінскі маршрут» — орган Брест-Литовской ж.д. В Слониме — «Вольная праца» (первый номер вышел 19.07.1944 г.), как «выданне Слонімскага РК КП(б) Беларусі і райсавета дэпутатаў працоўных»[15], «Голас калгасніка» — как «выданне палітаддзела Рышчыскай МТС Слонімскага раёна», «Трыбуна калгасніка» — как «выданне палітаддзела Слонімскай МТС», «На штурм» (пазней — «Кутузовец») — как орган местной воинской части. В Новогрудке — «Звязда», в Новой Мыши — «Перамога», в Городище — «Советская Родина», в Ляховичах — «Советский патриот».^{94}

Во главе всех этих изданий стояли люди Пономаренко, и все эти органы печати, как это уже было в 1939–1941 гг., являлись органами КП(б)Б.

Не обошлось, разумеется, без «просеивания» журналистских кадров. Только за два послевоенных года арестовано несколько десятков мастеров слова и сотрудников типографий из числа местных белорусов, в числе которых: З. А. Борисик — наборщик типографии «Перамога» (в 1946 г. осужден к 5 годам лишения свободы), А. Ф. Гулько — начальник типографии «Перамога» (в 1946 г. получил по суду 5 лет лагерей), О. А. Карпович — «Чырвоная звязда» (28.08.1950 г. осужден к 10 годам лагерей), Л. Я. Лосева — «Чырвоная звязда» (в 1945 г. осуждена к 5 годам лишения свободы), Броневицкий — литературный сотрудник газеты «Чырвоная звязда» (осужден судебной коллегией по уголовным делам областного суда к 4 годам лагерей).^{95}

Дальнейшей сферой «заботы» обкома партии стали библиотеки и читальни. Собирание и комплектование книжного фонда шло по разным направлениям. От непосредственной покупки книг до пожертвований. Например, для открытия библиотеки в Новой Мыши в 1947 г. из Ленинграда поступила посылка книг в количестве 2 тыс. экземпляров^{96}. В основном это были труды Маркса, Ленина и Сталина.

Необходимо отметить: в первое послевоенное десятилетие число библиотек (изб-читален) росло стремительными темпами. Например, в 1950 г. в административной столице области насчитывалось 27 библиотек: 2 детские, 2 для взрослых и 23 «на колесах»^{97}. В том же Новомышском районе, речь о котором мы уже вели, в 1947 г. насчитывалась только одна библиотека, но на момент ликвидации Барановичской области, когда район вошел в состав Барановичского района Брестской области, уже более 20[16]. Для сравнения: в 1939 г., согласно данным польской национальной статистики, в Новогрудском воеводстве было 134 библиотеки, из них 65 коммунальных и 69 общественных, книжный фонд которых насчитывал 141 тыс. экземпляров. Согласно той же статистике, на территории этого же воеводства было 8 клубов^{98}.

Для сталинистов первостепенное значение имела строгая регламентация всей культурной жизни области. Свидетельство тому — судьба Барановичского областного театра, действовавшего в 1940–1941 гг. и 1944–1948 гг. В состав труппы входили следующие актеры: А. Леонова, Е. Горобченко, Е. Мазуренко, Н. Школяренко… Актеров с белорусскими фамилиями было немного: Б. Савич, Б. Талпего, Н. Василевский… Художественный руководитель театра Я. Тональский (с 1944 г.) напрямую замыкался на партийные органы. Любая попытка своеволия пресекалась на корню. Талантливые деятели культуры и руководители культучреждений, не принявшие советскую власть, были репрессированы. Так, например, 7 лет лагерей получил в 1947 г. П. П. Герасько — начальник отдела кинофикации города Барановичи. 3 года лагерей получил в 1946 г. А. Я. Житко — артист областного ансамбля песни. 10 лет в лагерях провел художник Д. В. Назаревский и 5 лет методист дома народного творчества г. Барановичи В. Ф. Шах (оба осуждены в 1950 г.)^{99}.

Поэтому нет ничего удивительного, что и репертуар областного театра, расформированного областными чиновниками 1.07.1948 г. состоял сплошь из русской и советской классики: «Платон Кречет» А. Корнейчука, «Русский вопрос» К. Симонова, «Мещане» М. Горького, «Поздняя любовь» А. Островского, «Испанцы» М. Лермонтова^{100}.

Таким образом, культура была для большевиков «полем битвы», а творческие работники — «ратниками», эдакими идеологическими «снайперами».

Белорусское национальное движение в годы оккупации и победа над Германией, несмотря на террор, обостряли чувство национальной принадлежности и вызывали вполне обоснованную гордость. Москва, остерегаясь взрыва белорусского национализма, предпринимает упреждающие шаги. Так, 24 мая 1945 г. на приеме в честь Победы над нацистами русский народ был провозглашен Сталиным «ведущей силой Советского Союза». А в феврале 1945 г. ЦК КПБ(б)Б, стремясь угодить Москве, принимает специальную резолюцию о перевоспитании общества в духе советского патриотизма и ненависти к немецким оккупантам (которых в Беларуси, к слову, уже давно не было).

Тем не менее рост национального самосознания белорусов не прекращался. Потребовались более жесткие подходы. В августе 1947 г. ЦК КП(б)Б, стараясь удержать ситуацию под контролем, принимает решение «О пропаганде советского патриотизма». В нем осуждалась попытка западнобелорусской интеллигенции противостоять насаждению русской культуры и бойкотировать руководство, которое игнорировало национальные традиции.

С 1947 г. присланный из Москвы на пост ЦК КПБ Н. Гусаров (1947–1950) усилил, как того и требовал Центр, идеологический террор и борьбу с белорусским национализмом. Формировалась система партийной учебы для освоения «Краткого курса истории ВКП(б)» и биографии Сталина. Не обошлось и без кадровых перестановок в Барановичской области. Происходит рокировка первых секретарей обкома партии: В. Е. Самутин (апрель 1949 — июнь 1950), Н. П. Покровский (1950–1952), С. О. Притыцкий (1953–1954); председателей Областного исполнительного комитета: В. В. Леднев (ноябрь 1950 — январь 1954); партийного и советского руководства большинства районов: А. В. Черненко (январь-май 1946), А. А. Гордиенко (май 1946 — январь 1948), Н. И. Диев (январь 1948 — сентябрь 1951), В. З. Царюк (сентябрь 1951 — январь 1957) — председатели Барановичского ГИК; Ф. Я. Денисевич (ноябрь 1946 — декабрь 1949), С. С. Жуков (январь 1950 — декабрь 1956) — первые секретари Барановичского ГК КПБ; П. Н. Кузьмин (июль 1949 — январь 1950), К. П. Буряк (январь 1950 — август 1951), Т. Г. Вежновец (август 1951 — 1961) — председатели Городищенского РИК; И. Ф. Ярошевич (сентябрь 1950 — декабрь 1953), П. Л. Володченков (январь 1954 — ноябрь 1958) — первые секретари Городищенского РК КПБ; В. К. Перунов (с марта 1946), П. П. Логинов (март 1953 — март 1954) — председатели Новомышского РИК; М. Т. Анищик (апрель 1947 — апрель 1949), П. В. Гращенко (декабрь 1949 — август 1950), М. М. Буров (октябрь 1950 — август 1953), Р. Г. Шевченко (октябрь 1953 — декабрь 1956) — первые секретари Новомышского РК КПБ…^{101}

Бывшее партизанское руководство, подчиняясь Москве, усилило русификацию коренного населения. Партийные чиновники, умело используя факт сотрудничества белорусских деятелей с нацистами, попытались дискредитировать саму идею белорусского возрождения. Ответственность за преступления нацистов и довоенные злодеяния органов НКВД перекладывалась и на белорусов, которые сотрудничали с немцами.

Естественное неприятие нацизма, «незаметно трансформировалось во враждебность к послевоенным деятелям и всему белорусскому — языку, культуре, национальным традициям и символам»^{102}.

Чистилище, или Как советизировали белорусскую школу.

Поруганные алтари.

Депортация: неоконченная трагедия.

Уже летом 1944 г., несмотря на необходимость восстановления экономики и хозяйства самой области, со всех ее районов начался насильственный вывоз населения (в основном молодежи) на восстановление пострадавших от войны районов СССР. Тот факт, что область, как и вся республика, сама нуждалась в рабочей силе, похоже, никого особо не волновал. В сентябре 1945 г. существовал конкретный план поставки на стройки народного хозяйства Белорусской ССР 60 тыс. человек^{154}. Реально же такое количество бесплатной рабочей силы собрать было невозможно. Видимо, в том числе и поэтому в Беларуси широко использовался труд 21 тыс. немецких военнопленных^{155}.

О том, как происходила депортация наиболее трудоспособного населения в Россию, рассказывает в своей книге «Штрыхі з успамінаў» В. Супрун:

Чиновники, угождая Москве, рьяно выполняли план по набору рабочей силы, опустошая населенные пункты и идя при этом на обман. Как, к примеру, это происходило в Новогрудке, рассказывает Д. Коган:

Но не только Урал нуждался в дармовой белорусской рабсиле. В 1948 г. Сталин потребовал направить 25 тыс. крестьянских семей на лесозаготовки в Карело-Финскую Республику. Минск, встав на колени, «сбил» изначальную цифру до 6 тыс. В 1950 г. эта цифра опять немного уменьшилась: в Карелию должны были переселиться уже 4600 семей. Но белорусы отказывались ехать. Тогда власть вновь прибегла к силе. Вновь пролилась кровь.

Крестьян с семьями стали отправлять на заготовку леса в удаленные районы Советского Союза под дулами автоматов. Но, даже прибыв к месту назначения (читай — в концлагерь. — А. Т.), те самовольно, обманув конвойных, возвращались домой. Только дорога к родному очагу вела их прямиком в тюрьму.

Прокурор же района, юрист 1-го класса Н. Н. Гопенко, подчиняясь партийному руководству, арестовывает граждан Н. Н. Смычковского, Н. Л. Таранда, М. Я. Кирилло, Н. Ф. Петрушко, Л. А. Бовтрукевич^{159}.

Необходимо сказать, что под принуждением шла и мобилизация молодежи в школы ФЗО. Казалось бы, какое тут может быть принуждение, когда идет речь о подготовке кадровых работников для промышленности? Но все дело в том, что эту мобилизованную молодежь эшелонами вывозили на шахты и рудники далекой Караганды, Кузбасса, Урала. Психологически для молодежи, большинство из которой пережило немецкую депортацию, это было настоящей катастрофой. Молодому человеку тяжело было представить, что советская власть может оторвать его от родного дома, батьковщины и вывезти неизвестно куда. По этой причине многие на сборные пункты просто не являлись. Например, в д. Савичи Городищенского района на сборный пункт обязаны были прийти десять человек, но в назначенный срок никто из них так и не появился. По Городищенской зоне за десять дней (15–25.10.1948) было мобилизовано сто человек, 24 из них в назначенный срок на сборный пункт не пришли.

В связи с этим Барновичский облисполком принял соответствующее решение, в котором указал председателю Городищенского райсполкома Лукашевичу на его неудовлетворительную работу и потребовал выполнения плана мобилизации рабочей силы и вместе с тем обязал того же Лукашевича в пятидневный срок обеспечить выполнение постановления СНК БССР и облисполкома по уже доведенному плану.

Специальным решением облисполкома предусматривалась и организация пунктов сбора. Официально это решение звучало так: «Об организации пунктов сбора и отправки мобилизованной молодежи в школы ФЗО Свердловской области». Мобилизованных по области отправляли эшелонами, выделяя из продуктовых фондов на каждого человека по 600 граммов хлеба на день во время переезда^{160}.

Депортация белорусов во внутренние районы СССР продолжалась долгие годы[22]. Все это не могло не сказаться на демографическом сальдо. Из объяснительной записки заместителя начальника Статистического управления Барановичской области Н. Бачило к расчету численности населения на 1.07.1953 г. по Барановичской области:

Быт «победителей».

Теперь о том, как жило население области, на плечи которого легло непосильное бремя восстановления народного хозяйства. Десятки тысяч людей, уклонившихся от депортации, сгонялись на восстановление железных дорог и заготовку дров для паровозов, так как угля не хватало. Так, в Гловсевитском сельском Совете было мобилизовано 200 человек для обновления железной дороги Слоним — Барановичи. Были это деревенские мужики, молодежь и женщины разного возраста. Людей поселили в пустом бараке, в качестве питания выделили…бесплатный кипяток^{162}.

Власть безжалостно эксплуатировала энтузиазм и нищету рабочих, доля ручного труда которых составляла 60–70 %^{163}. Возрождая экономику, они, вкалывали почти бесплатно и без ограничения рабочего дня, то есть не меньше, чем заключенные сталинских и нацистских лагерей, а также военнопленные немецкой армии.

Возвращаясь к тем драматическим дням, отметим следующее: областные чиновники, добиваясь выполнения различных показателей, ни в грош не ставили жизни белорусов. Очень показателен в этом плане следующий документ: распоряжение председателя Барановичского областного Совета депутатов Бондаренко от 28 сентября 1944 г. В нем, в частности, говорится:

Мы не располагаем цифрами погибших именно в те годы. Но отметим: с 1944-го по 2000 г. в Беларуси подорвалось на минах более 6 тыс. человек, из них 2622 погибло^{165}.

Основную часть уцелевшего населения составляли женщины, подростки и старые немощные люди. Более 1,5 млн. человек в Беларуси проживало в землянках^{166}. Только в одном из районов Барановичской области — Городищенском — в землянках, хлевах и других временных постройках ютилось свыше 1239 семей: д. Застаринье — 96, Колбовичи — 80, Почапово — 64, Адаховщина — 4, Копани — 1, Крутовцы — 79, Миловиды — 186, Полонка — 33, Торчицы — 30…^{167} По свидетельству современников, люди умирали от голода. Не хватало одежды, соли, газа, спичек, мыла. Инвалиды войны нищенствовали и умирали. До 1948 г. они не имели льгот. Государственная помощь одеждой и продовольствием не спасала. Инвалиды, отвергнутые властями, шли на преступления. Как вспоминал Джек Коган, инвалид Второй мировой, чтобы выжить, он

Республика получала помощь из-за рубежа. Так, в 1947 г. она получила товаров на 61 млн. американских долларов — продукты питания, медицинское оборудование, промтовары. Москва по идеологическим мотивам вскоре отказалась от такой помощи^{169}. Зато советские чиновники, в свою очередь, ни в чем себе не отказывали. В 1944 г. из центральных районов России, которые не пострадали от нацистов, в Беларусь прибыл состав с продовольствием, медикаментами, одеждой. Пономаренко, который, как мы знаем, являлся первым лицом в республике, стал распоряжаться грузом как своим собственным имуществом. В ЦК ВКП(б) ушла в этой связи докладная записка. Только она, как и следовало ожидать, попала к. Пономаренко.

Основным источником доходов для жителей города становилась заработная плата. Выжить, правда, получая советские дензнаки, было непросто. В послевоенные годы заработок директора сельской школы составлял 970 рублей. Бутылка самогонки стоила 120–150 рублей^{170}. Зарплата рабочего составляла 200–300 рублей при условии выработки месячной нормы на 130–150 %. В то время как обед стоил 8-10 рублей^{171}.

В 1946–1947 гг. сохранялось нормированное обеспечение. Хлебные карточки в июле 1946 г. получали все жители области. В 1946 г. повышается заработная плата в ведущих областях промышленности (лесная, строительная и др.). Тогда же увеличивается заработок низкооплачиваемых категорий рабочих и служащих, выросли стипендии, пенсии. Так называемая «хлебная надбавка» была введена одновременно с повышением пайковых цен на хлеб в связи с подготовкой к отмене карточной системы (декабрь 1947 г.) и переходу к свободной торговле. Отмена карточной системы совмещалась с денежной реформой, включала в себя, во-первых, замену старых денежных знаков на новые, во-вторых, ликвидацию последствий инфляции времен войны путем сокращения так называемых «нетрудовых доходов» на сберегательных книжках (1:1 обменивались лишь вклады до 3 тыс. рублей), что было форменным грабежом населения, в-третьих, установление единых государственных цен (до 1948 г. существовали два уровня: коммерческие и пайковые).

За период 1947–1953 гг. произошло снижение государственных розничных цен на продовольственные и непродовольственные товары широкого потребления. Каждый раз они снижались в среднем на 10–15 %.

Снижение цен касалось городского и сельского населения отнюдь не в равной степени. Так, в соответствии с постановлением Совета Министров СССР и ЦК ВКП(б) приказом министра торговли СССР № 120 от 28 февраля 1950 г. для сельской местности государственные розничные цены на целый ряд непродовольственных и продовольственных товаров устанавливались на 7 % выше, чем для городской торговой сети^{172}.

Таблица № 59. ГОСУДАРСТВЕННЫЕ РОЗНИЧНЫЕ ЦЕНЫ НЕКОТОРЫХ ТОВАРОВ В 1949 Г.[23]

Источник: НАРБ. Ф. 1140. Оп. 1. Д. 27. Л. 87–88, 91, 125, 138, 353; Д. 28. Л. 108.

Украденное детство.

Разумеется, в данном исследовании мы не можем обойти стороной вопрос детской беспризорности. К сожалению, отечественная историография никогда не уделяла данной теме должного внимания. Советские историки просто стыдливо умалчивали о ней, следуя партийной установке: во всем виновен Гитлер. Материалы госархивов полны информации о том, что в 1944 г., после изгнания фашистов, Барановичскую область захлестнула волна детской беспризорности. И все же в условиях послевоенной разрухи, при ограниченных средствах и в короткий срок работа детских домов и детских приемников-распределителей неуклонно налаживалась. Организовывались специальные рейды для выявления беспризорных детей. Для этой работы привлекалась милиция. В городах открывались детские комнаты милиции. Но основную работу по ликвидации детской беспризорности выполняли все же детские приемники-распределители и детские дома.

На основании документа о дислокации приемников-распределителей НКВД БССР на 1945 г., отметим, что последние существовали во всех крупных населенных пунктах. Что касается контингента детей, поступавших в детские приемники-распределители, его можно условно разделить на несколько групп:

1) дети, родители которых погибли на фронте и в партизанских отрядах, а также во время оккупации;

2) дети, поступающие из других союзных республик (на 1945 г. такие дети составляли более 50 % контингента);

3) репатриированные дети (начиная с 1945 г.);

4) дети, сбежавшие из дома;

5) дети, сбежавшие из других детских домов;

6) дети репрессированных граждан (начиная с 1944 г.)^{173}.

Обеспечение приемников-распределителей всем необходимым шло через НКВД. Большая часть детей-сирот из детских приемников-распределителей поступала в детские дома. Как мы уже отмечали, восстановление сети детских домов шло довольно быстро. Но главная проблема заключалась не столько в восстановлении старых и открытии новых приютов, сколько в дальнейшем их обеспечении. Большинство детских домов (Новогрудок, Дятлово, Новоельня, Лида, Барановичи, Несвиж, Ястрембель, Ляховичи, Молчадь и др.) размещались в малоприспособленных помещениях. Требовался срочный ремонт. Окна из-за нехватки стекла забивались фанерой, многие помещения оставались неутепленными, не были проведены электричество, вода. Не хватало мебели всех видов, но особенно кроватей. Практически во всех детских домах дети спали по 2–3 человека. Не было в достаточном количестве одеял, простыней, одежды, обуви. Большинство детей, особенно дошкольники, ходили босиком. В некоторых домах фактически не было посуды.

Одна из острых проблем для детских домов послевоенных лет — обеспечение питанием. Были случаи, когда в детдом принимались дети настолько истощенные, что не могли стоять. В самих детских домах необходимый запас продуктов был явлением довольно редким. Дети часто недоедали. Поставкой продуктов и других товаров занимались межрайторги, райпромкомбинат и некоторые другие организации. Но продукты поступали не вовремя и в недостаточном количестве. Многие детдома, особенно Молчадский, Несвижский, организовывали питание исключительно за счет продуктов, собранных у населения. На одного ребенка на месяц приходился следующий рацион: масло — 500 гр., хлеб — 500 гр., молоко — 3 л., крупа — 1,500 кг, творог — 800 гр., сыр — 300 гр., соль — 400 гр., овощи и картофель — 7,500 кг. А вот ежедневное сиротское меню образца осени 1944 г.: завтрак — чай с хлебом, обед — суп, ужин — суп^{174}.

Следствием недоедания, плохой одежды, недостатка обуви, холодных помещений, антисанитарных условий были частые заболевания. За многими детскими домами не были закреплены врачи и медсестры. Государство попросту экономило средства на здоровье сирот. Обыденным явлением среди детей стали малярия, грипп, ангина, свинка, трахома, чесотка и другие болезни. Многие страдали малокровием. Больницы неохотно принимали детдомовцев, требуя за лечение продукты.

В послевоенные годы все эти проблемы решались медленно: финансирование было недостаточным. По возможности принимались меры по улучшению материально-бытового положения в детских домах. При каждом приюте организовывались подсобные хозяйства и мастерские. В среднем на каждый детский дом в июне 1945 г. приходилось по 9-10 га пахотной земли и еще земли для сенокоса. Работу по хозяйству выполняли сами воспитанники.

Власть, прекрасно понимая, какой контингент собран в детских домах, усилила идеологическую обработку среди воспитанников, развернув деятельность пионерских и комсомольских организаций. Многие дети довольно скептически и даже неприязненно относились к подобным нововведениям. Свой протест они выражали довольно своеобразно: отказывались петь Гимн Советского Союза, прятали пионерские галстуки, носили крестики, хранили иконки и молитвенники, покидали стены учреждения. Некоторые говорили: «Мы молились и остались живы» или «При немцах жилось лучше…»^{175}.

С 1944–1945 гг. в заведения подобного типа начинают активно поступать репрессированные дети. За годы войны, как известно, в Германию было вывезено 24180 детей-белорусов. Из них домой вернулось лишь 6607. Учитывая, что «многие из них могли там воспитываться в шпионско-диверсионных школах», НКВД, без всяких доказательств, распределял их из детприемников в детские трудовые колонии, которых на 1.01.1945 г. в республике насчитывалось три (900 детей)^{176}.

«Запущенных в педагогическом отношении детей» — родители которых были репрессированы — считали умственно отсталыми и, как утверждает исследователь из Бреста Е. Пашкович, использовали на черновой работе^{177}. Примечательная деталь: прибывшие из России и имевшие 5-7-летнее образование воспитатели, впервые попав в детский приют, бесплатно брали (читай похищали. — А. Т.) продукты, детские пайки из кухни детдома.

Об отношении власти к репатриированным детям свидетельствует выдержка из записки секретарю Брестского ОК ЛКСМБ тов. Даниловой от инспектора школьного отдела Крысовой за 28.11.1945 г.:

Судя по имеющимся архивным данным, сеть детских домов по области с каждым годом расширялась. В каждом районе был детдом, а в некоторых, например в Ляховичском, и по два^{179}. В конце 1946 г. прошел процесс укрупнения детских домов за счет свертывания малочисленных. На территории Барановичской области в 1946 г. насчитывался 21 детский дом (2325 воспитанников), в 1948 г. — 25 детских домов, из которых 4 были дошкольными, в 1949 г. — 26 ^{180}.

Какая же судьба ожидала воспитанников после того, как они покидали детские дома? В соответствии с постановлением правительства их должны были трудоустроить на предприятия области. При этом предписывалось обеспечить их всем необходимым: верхней одеждой, обувью, постельным бельем. На предприятиях должны были предоставить общежитие. Но выполнялось это далеко не всегда. Возникали проблемы с жильем. На еду и одежду также не всегда хватало средств. Из-за тяжелых условий труда и быта нередки были случаи пропуска бывшими воспитанниками рабочих часов, за что зарплату им снижали на 50 %. Поэтому неудивительно, что некоторые детдомовцы «подрабатывали» сбором бутылок, воровством, попрошайничеством и т. п. Большинство пошло по дороге, определенной государством, — пополнило ряды криминалитета.

Хотелось бы закончить этот раздел описанием одного случая, который имел место, в области в 1945 г. Данный случай безжалостно вскрывает одну из основных причин роста беспризорности, наглядно демонстрируя «фирменный стиль» чиновников от власти тех лет: ляховичская вертикаль, заботясь о своем благе, выселила из дома, оставив жить на улице, семью А. А. Ждановича, жителя деревни Жеребковичи. Дом, который, кстати, достался мужику по наследству, перетащили в г. Ляховичи и разместили в нем райсовет.

Семья насчитывала 4 несовершеннолетних детей — один другого меньше…^{181}