Недозволенная память. Западная Беларусь в документах и фактах. 1921-1954.

Структуры власти бывшего Польского государства, как утверждают белорусские исследователи, 20–21 сентября прекратили свое существование. Их функции переняли Временные городские управления, крестьянские комитеты и отряды рабочей гвардии, созданные приказом командующего Белорусским фронтом^{5}.

Основной задачей новообразованных структур являлось создание советской вертикали управления^{7}. О том, как решались эти «исторические задачи», рассказывает первый секретарь Брестского обкома КП(б)Б Киселев:

«Воссоединение».

Анализ документов, использованных нами в процессе исследования, позволяет утверждать: уже в 1939 г. в Западной Беларуси был засеян и начал давать всходы урожай семян, выведенных и опробированных большевиками еще в 1917 г.

«Передовые» рабочие и крестьяне начали свою освободительную миссию с грабежей и убийств. Как явствует из архивных источников, отряды рабочей гвардии были брошены «на вылавливание скрывающихся в лесах и других местах белопольских бандитов: офицеров, помещиков, жандармов и крупных чиновников польской государственности»^{9}. При задержании таковых с ними определялись без особых церемоний — просто пускали в расход, т. е. расстреливали. Без суда, на месте — там, где застали. Уже цитированный нами Киселев, вспоминая начало своей деятельности в западных областях Беларуси, писал:

Когда, к примеру, в Малоритском районе был зверски убит солтыс Коробейко, районный прокурор попросту отказался от обвинения, не найдя в действиях обвиняемых состава преступления. В это же самое время, в том же самом районе другой прокурорский работник потребовал смертной казни для крестьянина, который 25 сентября убил коменданта польской полиции Чипика. Это настолько взволновало присутствующих, что обком снял прокурора с работы. Тем временем убийство представителей бывшей польской администрации приобретало катастрофический размах. Как писал все тот же секретарь обкома Киселев,

«Освобождая» белорусов от кабалы польских помещиков и капиталистов, Временные управления, опираясь на штыки РККА, изъяли у трудящихся-крестьян западных областей Беларуси 431 тыс. га земли, 14 тыс. лошадей, 33,4 тыс. коров^{12}.

В 1986 г. в Нью-Йорке вышла книга Анатолия Кузнецова «Бабий Яр», в которой так описывается осень 39-го:

Временные управления не могли полностью справиться со всеми политическими, экономическими и, что важно, репрессивными задачами. Да и к концу октября 1939 г. авторитет советской власти резко пошел на спад. Казалось, один толчок — даже собственное неосторожное движение — и все эти Временные управления, комитеты и гвардии рассыплются, как карточные домики. Население, столкнувшись с суровой действительностью, стало роптать. Люди, организовавшись в вооруженные отряды, уходили в леса. Сопротивление принимало партизанские формы. Костяк данных отрядов составляли бывшие польские военнослужащие и чиновники, которые, как утверждается в польской историографии, выступали за объединение Польши в одно государство в старых границах^{14}.

Есть все основания утверждать: сопротивление 1939–1941 гг. имело кроме польского и белорусский оттенок и выражало идею национальной независимости. Так, в сентябре 1939 г. борьбу со сталинским режимом активно вели белорусские партизанские отряды Я. Новикова и И. Тарасюка, ряды которых насчитывали около 5 тысяч бойцов^{15}. По некоторым данным, на юге Слонимщины в это же время действовал молодежный белорусско-польский отряд^{16}.

Ситуацию в Западной Беларуси надо было спасать. Это понимали в Москве и использовали старый прием. Пропагандистская машина сталинистов, раструбив на весь мир о желании новых подданных воссоединиться с «освободителями», совершила одно из своих очередных «чудес». Волю Сталина она изобразила как волю всех белорусов. Для этой цели было инсценировано всеобщее «народное ликование» и «всебелорусское торжество». Присоединенные земли «переживали в эти осенние месяцы такой накал «политической активности», которого здесь еще не знали»^{17}. Пропаганда Москвы достигла небывалого размаха. Это была уже даже не пропаганда, а разнузданная самореклама, ошеломляющая своей въедливостью, хвастливостью и вездесущностью. Сталинские агитаторы использовали в своей агитационной кампании приемы, которые для «полешуков», знавших не понаслышке, что такое предвыборные технологии, были новинкой. В стремлении склонить местное население на свою сторону были завезены с востока тысячи тонн соли и товаров народного потребления^{18}. Но главным «аргументом» все-таки был чекист — опора большевистского режима.

Документы убедительно свидетельствуют: это был спектакль, прошедший под полным контролем Кремля. Если посмотреть центральные и местные газеты того времени, то мы найдем немало материалов о стихийной инициативе ранее угнетенных масс, свободном выдвижении кандидатов и тому подобные пропагандистские материалы. На самом же деле решение о созыве Народного собрания в Западной Беларуси, как свидетельствуют партийные источники, в рабочем порядке было принято Политбюро ЦК ВКП(б) 1 октября 1939 г.

Один из подпунктов этого решения гласил:

Дальнейшая разработка сценария проводилась в Центральном Комитете КП(б)Б. Уже 2 октября 1939 г. Бюро ЦК КП(б)Б рассмотрело и приняло к «неуклонному исполнению постановление ЦК ВКП(б) от 1 октября 1939 года». Секретарю ЦК КП(б)Б Малинину и заведующему одного из отделов ЦК Эйдинову было поручено

14 октября Бюро ЦК КП(б)Б утверждает проекты решений и подробный порядок проведения Народного собрания^{21}.

Как с правовой, так и логической точки зрения выборы, организованные в столь короткий срок, сразу же за введением, по сути, оккупационных войск, мероприятие довольно сомнительное. Но только не для московских «миротворцев». Первая комедия была разыграна 5 октября. В этот день Временное управление города Белостока обратилось к жителям аннексированных территорий с предложением созвать Народное собрание для решения основных вопросов государственного устройства. Уже на следующий день «почин» белостокцев нашел поддержку в народе. Вот фрагменты резолюции работников 1-й городской амбулатории города Барановичи:

Для жителей западных областей Беларуси — будущих советских избирателей, было не просто в новинку, но и в диковинку то, что во время проведения предвыборной кампании от каждого округа выдвигался только один кандидат. Был непонятен запрет и на деятельность всех политических партий, кроме коммунистической.

О том, как шла агитация, которая, естественно, проводилась Москвой, рассказывает Михаил Шведюк, воспоминания которого в 2003 г. опубликовала газета «Наша слова»:

Выборы состоялись 22 октября 1939 года[1]. Понятно, что, кроме коммунистов, никакие другие партии в них не участвовали. Нет никаких сомнений, что кандидатов для предстоящего спектакля подбирали в Минске. Другие кандидатуры не допускались. Признавались только партийные списки. К примеру, в Барановичах и Барановичском повете было избрано более 30 делегатов, все — коммунисты^{24}.

Как же проходило само «народное волеизъявление»? Ответить на этот вопрос помогают воспоминания Николая Дикевича, фрагменты из которых поместил на своих страницах журнал «Лідскі летапісец» (2003):

В исторической литературе укрепилось мнение, что эти выборы проводились без открытого вмешательства армии, но «в ее присутствии». Об этом, в частности, говорится в книге Т. Протько «Становление советской тоталитарной системы в Беларуси»^{26}. И хотя все еще остается немало скептиков, которые не верят в эту версию, факты свидетельствуют, что без частей регулярной Красной Армии здесь не обошлось. Например, с целью подготовки Собрания в Белостоке был создан Центральный предвыборный комитет, для руководства которым командируется Председатель ЦИК БССР Н. Наталевич, а в состав комитета вошли командиры РККА Греков, Марков и Спасов^{27}.

«Несговорчивых» от участия в выборах решительно изолировали. За этим четко следило ведомство Цанавы, за которым, к слову, в этот период числится немало темных делишек. За семнадцать октябрьских дней было «арестовано 4315 человек, в числе которых 476 руководителей и членов белорусских политических партий и организаций, а также 3820 других противников плебисцита»^{28}. В числе арестованных, а затем этапированных во внутреннюю тюрьму НКВД г. Минска были А. Луцкевич, В. Богданович, А. Трепко, С. Бусел, В. Гришкевич, В. Самойло и др.^{29} До 22 октября, согласно данным М. Мельтюхова, автора работы «Советско-польские войны», НКВД арестовало 19832 человека^{30}.

Не обошлось, кстати, без «проколов». В Белосток на Народное собрание отправился и Д. Космович — лидер западнобелорусской молодежи 30-х гг. Видимо, спецслужбы не располагали в отношении его компрометирующими материалами, коль не препятствовали утверждению его в должности главы администрации Несвижа и выдвижению кандидатом в делегаты.

Народное (Национальное) собрание Западной Беларуси начало свою работу 28 октября. По сценарию Москвы принимаются следующие резолюции:

1. О вхождении Западной Беларуси а состав БССР («просить Верховный Совет СССР и Верховный Совет БССР принять Западную Беларусь в состав Советского Союза и БССР»)^{31}.

2. О государственной власти.

3. О конфискации земель, национализации банков и крупной промышленности^{32}.

Заслуживает внимания следующий факт. По предложению В. З. Царюка, прорвавшегося к трибуне, было единогласно принято решение установить в г. Белостоке памятник погибшим борцам за освобождение белорусского народа. Царюка, как водится, приметили, но… памятник не возвели. Видно, в Москве и Минске не решились открыто возводить обелиск в память о тех, кого местное население воспринимало как оккупантов.

2 ноября 1939 г. Внеочередная пятая сессия Верховного Совета СССР, на которой присутствовали 66 представителей недавних «кресов всходних», в числе которых, кстати, были и партийные, советские и военные функционеры П. Пономаренко, Б. Гуталевич, Г. Эйдинов и др., удовлетворила «просьбу» западных белорусов и включила вновь приобретенные Москвой земли в состав Союза ССР с вхождением их в БССР^{33}.

В 2002 г. в Минске вышла книга Яна Коваля «Генерал вызвольнага фронту». Автор, со ссылкой на Д. Космовича, повествует о пребывании белорусской делегации в Москве:

Завершающим актом спектакля, отрепетированного в Кремле, стала Внеочередная Третья сессия Верховного Совета БССР. 12 ноября она рассмотрела заявление полномочной комиссии Народного собрания о включении Западной Беларуси в состав БССР. Итогом этого рассмотрения стало постановление, в котором говорилось:

1. Приветствовать решение Верховного Совета СССР о включении Западной Беларуси в состав Советского Союза.

2. Принять Западную Беларусь в состав БССР^{35}.

На основании анализа документов можно сделать вывод, что правомерность политических мероприятий, проводимых Москвой на территориях западных областей Беларуси, весьма сомнительна, а итог этих мероприятий — «всенародное ликование» — не что иное, как блеф.

Забегая вперед, скажем, что в следующем, 1940 г. состоятся выборы в Верховный Совет СССР и в Верховный Совет БССР. Пройдут они, не трудно догадаться, по той же схеме, что и осенью 39-го. 3 февраля 1940 г. на «освобожденные» территории поступило предписание, требующее «не позднее 10 февраля 1940 г. представить Центральному Комитету КП(б)Б кандидатуры в Верховный Совет СССР»^{36}. Уже 20 февраля «проходные» кандидатуры были утверждены.

Сами выборы состоялись 24 марта 1940 г. В голосовании, согласно статистике, приняли участие 99,3 % избирателей. За кандидатов «блока коммунистов и беспартийных» проголосовало 98,1 %^{37}.

За кого же отдали свои голоса «освобождённые» земли? Архивные документы дают возможность назвать представителей западных белорусов в Верховном Совете СССР. Их было 22 человека, из них по национальности: русских — 4, белорусов — 15, украинцев — 2, поляков — 1 ^{38}. Некоторых стоит вспомнить поименно: П. Пономаренко, Р. Сержант, И. Тур^{39}.

В Верховный Совет БССР и области был избран 51 депутат. В их числе — Б. Гуталевич, М. Арцименя, И. Луцевич (Янка Купала), Г. Эйдинов, П. Бондаренко^{40}.

От воеводства к области: советский административный аппарат.

Конец 1939 г. был ознаменован тем, что Москва, проведя ряд административно-территориальных реформ, закрепила «воссоединение» западнобелорусских земель в составе СССР в качестве обычной колонии.

О том, как шел процесс советизации этих земель, рассмотрим на примере Новогрудского воеводства. Старое административное деление Польши, введенное законом от 4 февраля 1921 г., упразднялось^{41}.

В официальном белорусском издании «Энцыклапедыя гісторыі Беларусі» (Мн. 1999) дается краткое представление о Новогрудском воеводстве:

Наиболее обширные сведения о структуре и деятельности Новогрудского воеводства (1921–1939) находятся в фондах Государственного архива Гродненской области (ГАГО). На территории Западной Беларуси по распоряжению Совета Министров Польской Республики от 18 октября 1920 г. были созданы 2 административных округа — Новогрудский и Волынский. К этому же времени относится и создание государственных административных окружных управлений, возглавляемых начальниками. Как уже упоминалось, после подписания между Россией и Польшей 18 марта 1921 г. Рижского договора в состав Польши вошли территории нынешней Брестской, части Минской и Гродненской областей. На этих землях были образованы Новогрудское воеводство с центром в г. Новогрудке и Полесское — с центром в г. Пинске, а позднее в г. Бресте.

В состав Новогрудского воеводства входили следующие поветы: Барановичский, Вилейский, Воложинский, Дисненский, Дуниловичский, Лидский, Несвижский, Новогрудский, Слонимский, Столбцовский^{43}. Поветы, в свою очередь, делились на гмины, которые за время существования Западной Беларуси с 1920 по 1939 г. также неоднократно, как и поветы, периодически ликвидировались, подсоединялись, объединялись и т. д. Главным местным органом власти на территории воеводства являлось Воеводское управление.

Новогрудское управление было создано на основании Закона Совета Министров Польской Республики от 4 февраля 1921 г. и подчинялось Министерству Внутренних дел (МВД) Польской Республики^{44}.

По данным польских источников, в 1929 г. Новогрудское воеводство насчитывало 8 городов и 89 местечек, поделенных на 7 округов: Барановичи (3497 км²), Лида (6038 км²), Несвиж (1984 км²), Новогрудок (2778 км²), Слоним (3118 км²), Столбцы (1723 км²), Воложин (3545 км²).

Наиболее крупными городами являлись: Новогрудок (7696 жителей), Барановичи (11471), Лида (13401), Несвиж (6840), Слоним (9643), Столбцы (2956), Воложин (2630)^{45}.

Интересную мозаику представляло собой население воеводства. Оно было дифференцировано в зависимости от национальности, вероисповедания, образования и имущественного положения. Наряду с отсталыми неграмотными жителями были и образованные люди с высоким уровнем культуры. Наряду с живущими в бедности крестьянами существовала немногочисленная группа, обладающая магнатскими богатствами.

Согласно всеобщей переписи населения от 9 декабря 1931 г.[2], самую большую группу составляли поляки — 553859 человек. Второе место по численности занимали белорусы — 413466 человек. Евреи составляли небольшую группу, которая насчитывала 76025 человек. По конфессиональному составу: 424549 человек — римско-католического вероисповедания, 543333 — православные, 82872 человека — иудеи^{46}.

Таблица № 4. РУКОВОДИТЕЛИ (ВОЕВОДЫ) НОВОГРУДСКОГО ВОЕВОДСТВА (1921–1939).

Источник: Энцыклапедыя гісторыі Беларусь Мінск, 1999. Т. 5. С. 584.

Во главе Воеводского управления стоял воевода, являющийся полномочным представителем польского правительства.

Воевода, возглавлявший Новогрудское воеводское управление, обладал неограниченной властью на своей территории. В его ведении находились административные и хозяйственные органы, сельское хозяйство, финансы и транспорт, торговля. Он контролировал работу полиции, органов здравоохранения, труда, социального обеспечения, осуществлял надзор за деятельностью профсоюзов, легальных политических партий, религиозной деятельностью, в его ведении находились все кадры воеводства и т. д.

Свою власть воевода осуществлял через отделы и управления, каждый из которых, как сообщают архивные данные, выполнял определенную функцию. Например, общий (президиальный) отдел контролировал работу поветовых староств; организовывал подготовку и проведение выборов в верховные органы власти Польши — Сейм и Сенат. Административный отдел занимался вопросами административно-территориального деления, населения, учета и т. д. Отдел самоуправления руководил деятельностью поветовых, гминных самоуправлений и т. д. Отдел земледелия и земельных реформ проводил в действие аграрную реформу 1925 г., ведал всеми вопросами сельского хозяйства на территории воеводства. Общественно-политический отдел занимался вопросами государственной безопасности, эмиграции и реэмиграции граждан, разрабатывал и осуществлял, совместно с полицией, мероприятия по борьбе с национально-освободительным движением, с нелегальными организациями, существовавшими на территории Новогрудского воеводства, такими, как КПЗБ, КСМЗБ, БУНД, и др. Отдел вел строгий надзор за прессой, увеселительными заведениями, за деятельностью православной, католической и иудейской религиозных организаций и сект.

Структура Новогрудского Воеводского управления (1921–1939).

I. Президиальный отдел (1921–1928)[3]:

1) Общий реферат; 2) Канцелярия; 3) Административно-инспекторский реферат; 4) Реферат общественной безопасности; 5) Реферат по военным делам; 6) Реферат статистики; 7) Персональный реферат.

II. Общий отдел (1929–1939):

1) Общий реферат; 2) Организационно-инспекторский реферат; 3) Бюджетно-хозяйственный реферат; 4) Административно-правовой реферат; 5) Промышленное отделение; 6) Реферат по делам вероисповеданий.

III. Административный отдел (1921–1934):

1) Общеадминистративный реферат; 2) Реферат по военным делам; 3) Реферат по делам борьбы с ростовщичеством и спекуляцией; 4) Промышленный реферат; 5) Реферат по вероисповеданию.

IV. Отдел самоуправления (1921–1939):

1) Реферат администрации самоуправления; 2) Реферат финансов и коммунального хозяйства; 3) Инспекция самоуправления.

V. Отдел общественной безопасности (1933–1935).

VI. Общественно-политический отдел (1934–1939):

1) Реферат общественной безопасности; 2) Национально-политический реферат; 3) Реферат по делам вероисповеданий.

VII. Отдел по делам вероисповеданий (1922–1925).

VIII. Военный отдел (1929–1939).

IX. Отдел общественного здоровья (1921–1932).

X. Отдел труда и опеки (1921–1932).

XI. Отдел труда, опеки и общественного здоровья (1933–1939):

1) Реферат труда и опеки; 2) Реферат общественного здоровья.

XII. Окружная дирекция общественных работ (1921–1932):

1) Общественно-технический реферат; 2) Водный реферат; 3) Дорожный реферат.

XIII. Коммуникационно-строительный отдел (1933–1939):

1) Общий реферат; 2) Дорожный реферат; 3) Строительный реферат.

XIV. Финансово-хозяйственный отдел (1921–1928):

1) Счетно-бюджетный реферат; 2) Хозяйственный реферат.

XV. Промышленный отдел (1921–1939).

XVI. Отдел земледелия и ветеринарии (1921–1933):

1) Реферат земледелия; 2) Реферат государственного имущества; 3) Реферат ветеринарии. 4) Реферат мелиорации; 5) Реферат охраны лесов.

XVII. Отдел земледелия и земельных реформ (1934–1939):

1) Реферат земледелия; 2) Реферат государственного имущества; 3) Реферат ветеринарии; 4) Реферат мелиорации; 5) Реферат охраны лесов^{47}.

Как видим, структура управления менялась несколько раз. Так, в 1929 г. президиальный отдел был переименован в общий. Функции его не изменились. В 1934 г. отдел общественного здоровья был слит с отделом труда и опеки. Отдел земледелия претерпел ряд изменений, начиная от отдела земледелия и ветеринарии и кончая отделом земледелия и земельных (аграрных) реформ. В 1934 г. Окружная дирекция общественных работ была ликвидирована, а на ее базе созданы два отдела — коммуникационно-строительный и водных дорог.

Преобразованиям подверглись и другие отделы управления. С 1921 по 1939 г. без изменений работали лишь отделы административный, самоуправления и промышленный.

Отделы управления, в свою очередь, делились на отделения и рефераты, которые за время существования Воеводского управления, так же как и отделы, постоянно преобразовывались: рефераты становились отделами, отделы рефератами. Совещательным органом при Воеводском управлении являлся Воеводский совет, созданный по распоряжению Совета министров от 13 марта 1921 г.^{48}

Деятельность управления тесно переплеталась с деятельностью административных учреждений, олицетворявших государственную власть на территории поветов, гмин, городов и т. д., а именно с поветовыми староствами, гминными правлениями, городскими магистратами (с 1933 г. — городские управления). Во главе поветовых староств стояли поветовые старосты, гминных правлений — войты, магистратов — бургомистры. Поветовые старосты подчинялись воеводе и выполняли функции, аналогичные функциям воеводы. Староствы делились по своей структуре на отделы, осуществляющие функции, аналогичные функциям отделов Воеводского управления. Гминные управления и магистраты также делились на соответствующие структуры^{49}.

Как же создавался советский административный государственный аппарат?

Аннексированные территории Москвой были расчленены на 5 областей: Брестскую, Барановичскую, Белостокскую, Вилейскую, Пинскую, а области в свою очередь — на 101 район^{50}.

Таблица № 5. АДМИНИСТРАТИВНЫЕ ЦЕНТРЫ ЗАПАДНЫХ ОБЛАСТЕЙ БССР (1939).

Источники: Гісторыя Беларусі. Мінск, 1998. Ч. 2. С. 196, 263; Холуб Ч. История Полесского округа // Радавод. 1998. № 3; Звезда. 1939. 4 дек.

В состав Барановичской области, восприемницы Новогрудского воеводства, согласно Указу Президиума ВС СССР от 4 декабря 1939 г., вошли:

Как видим, областным центром стали Барановичи. Хотя имеются факты, что изначально создавалась именно Новогрудская область[5], но вскоре свое решение Москва изменила. Подробности решения о переносе административного центра, принятого высшим политическим руководством СССР, замалчивались. Не исследован этот вопрос и сегодня. И все же можно предположить, что в основу решения большевиками были взяты не экономические и географические причины, как это может показаться, а политические. Здесь имеется ввиду следующее: в каждой стране есть такой город, с которого она начинает отсчитывать свое существование, выходить из небытия на орбиту мировой истории. Для белорусов таким городом, безусловно, был Новогрудок — первая столица Великого Княжества Литовского.

Нельзя переоценить ту колоссальную роль, которую сыграла Новогрудчина в борьбе за белорусскую национальную независимость. Примеров тому множество. Так, в 1415 г. князь Великого Княжества Литовского Витовт Великий пригласил православных епископов для создания своей собственной митрополии, независимой от Москвы. В изданной Витовтом грамоте говорилось:

Тогда первым митрополитом был избран Григорий Цамблак. В деятельности митрополии ВКЛ сразу же возникли серьезные трудности и препятствия, создаваемые Московской митрополией. Борьба между католиками и православными стала одной из главных причин слабости белорусско-литовского государства. Совсем не радовали местных жителей и разделы Речи Посполитой, в результате которых белорусские земли оказались в составе Российской империи. Уроженец нашей земли Тадеуш Рейтан стал символом в борьбе за независимость Республики двух народов. Население края приветствовало императора Франции и вступало в наполеоновские легионы, чтобы возродить утраченную государственность. Среди жителей края было немало участников восстаний за независимость в 1830–1831 и 1863 гг. В нелегком XIX столетии Новогрудчина даст таких славных сыновей, как Адам Мицкевич, Ян Чачот, Томаш Зан, Владислав Сырокомля. Древний край самоотверженно сражался за белорусские интересы во время событий 1917 г., гражданской войны. Сыны и дочери Новогрудчины боролись за свою честь и славу против панской Польши.

Трагично и парадоксально, но факт: именно прошлое Новогрудка — его богатейшие история и национально-культурные традиции — уготовило ему судьбу небольшого провинциального городка. Центром края новая власть избрала не имеющие никакого исторического прошлого Барановичи.

Таблица № 6. ТЕРРИТОРИЯ И НАСЕЛЕНИЕ ЗАПАДНЫХ ОБЛАСТЕЙ БССР.

Источник: А. Раков. Население БССР. Минск, 1969. С. 8.

Для руководства Барановичской областью, площадь которой составляла 23,3 тыс. км² и на территории которой проживало 1184,4 тыс. человек^{53}, создавался жесткий централизованный аппарат управления. Известно, что 7 декабря 1939 г. Президиум ВС БССР утвердил Барановичский областной исполнительный комитет в составе: Царенко Семена Ильича (председатель областного исполнительного комитета), Абраменко Николая Порфирьевича (заместитель председателя); Тура Ивана Петровича, Бондаренко Петра Венедиктовича, Мисюрова Александра Петровича, Гладышева Ефима Ивановича, Селиванова Адама Пименовича, Яшина Сергея Ивановича, Некревича Кондратия Семеновича (члены исполкома)^{54}.

Процесс формирования советского административного аппарата имел ряд особенностей.

Во-первых, создавался он заново, так как старый, польский, прекратил свое существование;

Во-вторых, строился он в условиях Второй мировой войны и начавшихся массовых репрессий. Как вспоминала Ольга Хрептович-Бутенева, чей муж, граф Аполлинарий Константинович Хрептович-Бутенев, содержался, будучи арестованным в октябре 1939 г., в тюрьме г. Новогрудка, «всех служащих польского управленческого аппарата арестовали»^{55}. По данным различных источников, все арестованные чиновники прошли через Особое совещание при НКВД СССР. Все без исключения оказались в сталинских лагерях. Так, например, Я. В. Гротус, судья из Несвижа, 29 июня 1940 г. был приговорен к 8 годам лишения свободы, О. М. Аржаховский, волостной председатель, — к 8 годам. 4 сентября 1940 г. выносятся приговоры Л. К. Вольницу, бывшему бургомистру Барановичей, и А. В. Назаревскому, бывшему сенатору польского сейма. Оба чиновника получили по 8 лет лагерей^{56}.

Третьей особенностью являлось то, что жители Западной Беларуси, за исключением тех, кто, по мнению НКВД, считался благонадежным, в администрацию не допускались[6]. На все должности — даже самые незначительные — назначались только присланные из восточных районов СССР управленцы, что, безусловно, способствовало усилению советских позиций. Например, учреждения здравоохранения г. Барановичи были укомплектованы специалистами из Вологды, Ленинграда, Москвы и Петрозаводска. Для работы на железной дороге в Белостокскую область прибыло 300 специалистов, включая уборщиц^{57}. Число «восточников» росло с геометрической прогрессией. Если в сентябре 1939 г. их насчитывалось более 3 тыс. человек, то в начале 1940 г. в западные регионы было направлено 17 тыс. советских аппаратчиков. А к концу года цифра мобилизованных достигла 31 тыс. человек^{58}.

Таблица № 7. РУКОВОДИТЕЛИ БАРАНОВИЧСКОЙ ОБЛАСТИ (1939–1954).

Источник: Памяць: Гіст.-дакум. хроніка горада Баранавічы і Баранавіцкага раёна. Мінск, 2000. С. 631.

Четвертая особенность заключается в том, что государственным языком стал русский, на котором говорили присланные чиновники. Для жителей области были открыты 3-месячные курсы по изучению языка «освободителей». В Барановичах, например, такие курсы заработали с 30 сентября 1939 г. при бывшей мужской гимназии Рейтана. Сельчанам было «рекомендовано» приступить к изучению русского языка через 10 дней^{59}.

Пятая особенность была спрятана в проведении политики сталкивания наций, которая заключалась в недопущении белорусов во власть, при одновременном выдвижении на низовые должности в свой аппарат евреев. Об этом, в частности, вспоминает Б. Рагуля^{60}.

Наконец, шестая особенность — «помощь» специалистов из СССР имела отрицательные последствия. Они не знали и, что важно, не желали знать местный уклад жизни, национальных обычаев, с пренебрежением относились к белорусскому языку и по этой причине не пользовались доверием у населения, а скорее даже вызывали определенное пренебрежительное к себе отношение. Западники, как пишет историк из США Л. Юревич,

Очередной реформой Кремля от 15 января 1940 г., упразднявшей существующее ранее деление на поветы и вводившей деление на районы, завершилось административно-территориальное упорядоченье бывшего Новогрудского воеводства. Барановичскую область с этого времени образуют 26 районов: Бытенский, Валевский (с ноября 1940 г. — Кореличский), Воложинский, Вороновский, Василишковский, Городищенский, Дятловский, Желудокский, Зельвенский, Ивенецкий, Ивьевский, Козловщинский, Клецкий, Лидский, Любчанский, Ляховичский, Мостовский, Мирский, Новогрудский, Новомышский, Несвижский, Радунский, Слонимский, Столбцовский, Щучинский, Юратишский^{62}. Барановичи и Лида становились городами областного подчинения, 7 городов — Воложин, Клецк, Ляховичи, Новогрудок, Несвиж, Слоним, Столбцы — районного.

Надо отметить, что в соответствии с Указом Президиума ВС БССР (1938) упразднялось такое понятие, как «местечко». Одни из них были «повышены» в звании до поселков городского типа или городов, другие же переведены в ранг обычных деревень[7]. В области было образовано 10 посёлков городского типа: Василишки, Городище, Дятлово, Желудок, Зельва, Ивенец, Ивье, Козловщина, Мир, Щучин^{63} Реформой от 12 октября 1940 г. образуется 6 городских поселков: Альбертин, Острин, Вороново, Городея, Любча, Мосты^{64}.

Непосредственно по указке из Минска шло формирование и местных Советов. Выборы в них большевики, судя по всему, предполагали в начале провести сразу после выборов в Верховные Советы.

Известно, что такие намерения были у ЦК КП(б)Б, который 19 ноября 1939 г. обратился в ЦК ВКП(б) с просьбой назначить местные выборы на 26 мая 1940 г. Однако Политбюро ЦК ВКП(б), сочтя, вероятно, что коммунисты еще недостаточно контролируют ситуацию, распорядился 7 января 1940 г. в своем решении «Об образовании районов в западных областях БССР» сформировать местные органы власти из назначенцев. Городские и районные исполкомы были сформированы из проверенных кадров с востока, о чем уже говорилось, а вот в сельсоветы пришлось назначать представителей местного населения. Критерии отбора предельно ясно были сформулированы в решении ЦК КП(б)Б от 29 января 1940 г.:

Выборы в местные советы[8] состоялись только в октябре 1940 года. Несмотря на то, что со времени установления власти большевиков прошло более года, не обошлось, как видно из отчетов НКВД, без неприятных сюрпризов. Срывы проходили как на стадии формирования избирательных комиссий, так и во время самих выборов. К исходу 1940 г., когда формирование гражданских органов власти завершилось, область насчитывала 376 сельских советов^{66}.

Сбылись слова И. Сталина, сказанные им на открытии Первого Всероссийского совещания ответственных работников Рабоче-Крестьянской инспекции 15 октября 1920 г.:

Тотальная идеология.

Еще задолго до 17 сентября 1939 г. в БССР была проведена партийная мобилизация. Из четырех восточных областей под нее попало 700 коммунистов и 7500 комсомольцев^{68}. Кандидатуры, учитывая важность предстоящих событий, утверждал сам П. Пономаренко — первый секретарь ЦК КП(б)Б. Прошедшим отбор предстояло возглавить существующие пока на бумаге райкомы и горкомы компартии Западной Беларуси. Однако собственных сил было явно недостаточно. На помощь пришла Москва, откомандировав в распоряжение Минска большой отряд политических интервентов — 4500 членов партии и 6200 комсомольцев^{69}. Из рядов Красной Армии в распоряжение партийной организации Белоруссии было демобилизовано еще 800 коммунистов и 400 комсомольцев.

1 октября 1939 г. ЦК ВКП(б) принял решение «Вопросы Западной Беларуси», один из пунктов которого сообщал: «…приступить к созданию коммунистических организаций в Западной Украине и Западной Беларуси». Первым секретарем Барановичского обкома партии стал И. П. Тур^{70}. Областной комитет комсомола возглавил М. К. Горбачев^{71}.

Таблица № 8. ПЕРВЫЕ СЕКРЕТАРИ БАРАНОВИЧСКОГО ОБКОМА ПАРТИИ В 1939–1954 ГГ.

Источники: Памяць: Гіст.-дакум. хроніка горада Баранавічы і Баранавіцкага раёна. Мінск, 2000. С. 631; Энцыклапедыя гісторыі Беларусь Мінск, 1999. Т.5.

Задача, поставленная перед обкомами партии сводилась к следующему: не допускать образования очагов национальной жизни, то есть помешать белорусской интеллигенции стать руководящей силой. Основными «принципами» работы партийного аппарата было безраздельное господство ВКП(б), полное подчинение органов власти партийным структурам, изощренная система пропаганды и изоляция масс от всех источников информации, из которых они могли бы почерпнуть правдивые сведения о положении дел в их стране и на местах^{72}.

Коммунистическая власть начала с печати. Были запрещены все «старые» газеты и журналы. Если, например, до 1939 г. в Вильно из национальной периодики насчитывалось 221 издание, то с приходом большевиков на дальнейшей их судьбе был поставлен крест. В том же Новогрудке, имевшем две типографии, мощности которых позволяли выпускать 10 газет, как это было до «похода», стала выходить одна — «Новае жыццё»^{73}. В Барановичах издавалась областная газета «Чырвоная звязда» и городская «Голос рабочего»^{74}. В Слониме, где было 4 типографии, теперь издавалась только одна советская газета — «Вольная праца», в которой, как сообщает белорусский историк С. Ерш, сумели найти работу три слонимских поэта — Сергей Новик-Пеюн (бывший редактор «Gazety Slonimskiej»), Сергей Хмара (Синяк) и Анатолий Иверс (Иван Миско)^{75}.

Все редакции возглавили партийцы, прибывшие с частями Красной Армии, и все эти органы печати фактически являлись органами партии. Главной задачей прессы стало возвеличивание Сталина и «ценностей» коммунистического строя. Каждому учреждению вменялось в обязанность иметь портреты «вождя народов» и его окружения.

Национальное прошлое, слава и гордость Беларуси — Острожский, Ходкевич, Сапега, Огинский, Костюшко, Калиновский — новой власти были не нужны. Западным белорусам предложили новых «героев».

В обществе с помощью СМИ, литературы, кино создавались мифологизированные образы «абсолютного человека». Наиболее известными среди них — Павел Корчагин, герой романа Н. Островского «Как закалялась сталь», и герои произведений А. Гайдара.

Кто же эти духовные пастыри — авторы произведений «Как закалялась сталь», «Школа», «Военная тайна», «Судьба барабанщика», под знаменами которых загоняли западных белорусов «в светлое будущее»? Правда о них, советских писателях, страшна. Потому-то ее и прятали от общества, что она многое опровергает из того, что нам вбивала в голову государственная пропаганда.

Заранее можно предположить, что такое заявление вызовет неудовольствие и даже возмущение читателей — людей старших поколений. Ведь многие из них выросли на книгах Н. Островского и А. Гайдара. Но дело все в том, что в те годы, когда эти книги читались взахлеб, люди просто не знали, какими на самом деле были их творцы, представляя их такими же честными и великодушными, как и герои их произведений. Увы…

Наверное, стоит несколько отвлечься от основной темы и привести хотя бы один пример в подтверждение вышеизложенного тезиса.

Из автобиографии Аркадия Гайдара-Голикова:

Что же это за болезнь, из-за которой командира полка уволили не только из армии, но и выгнали из партии (об этом Гайдар в своей автобиографии почему-то умалчивает)?

В Хакасии из поколения в поколение передают легенды о зверствах отряда Гайдара.

Вот еще одно свидетельство хакаса Михаила Кильчакова:

Даже командующий ЧОНом (часть особого назначения) Енисейской губернии В. Какоулин был вынужден признать:

В 1988 г. в Париже были опубликованы воспоминания журналиста Бориса Закса об Аркадии Гайдаре, с которым они вместе работали и жили в Хабаровске.

В комментарии к сказанному следует добавить: портрет Абсолютного человека А. Гайдара, как и других, подобных ему, в обязательном порядке находился в квартирах граждан как свидетельство их лояльности к власти. Все это являлось частью «системы» перевоспитания белорусов.

Вернемся, однако, к установлению «нового порядка» в Барановичской области.

В ведении партии оказались не только печать, но и учебные заведения, ставшие для новой власти «полем битвы». Что касается национальной интеллигенции, то она изгонялась из школы, а попав в разряд «неблагонадежных», репрессировалась^{81}. По оценкам исследователей 13666 учителей, которые работали в школах 2-й Речи Посполитой, к 1940-41 учебному году лишились работы^{82}. Оставшиеся, спасая себя и своих близких, покидали страну. Под особый контроль попали все бывшие студенты. Они, согласно данным польской полиции, архивы которой достались НКВД, являлись потенциальными врагами бывшего режима. Небезопасными стали они и для большевиков, которые, по оценкам историка Л. Юревича, проявили особую «заботу» о будущем белорусской молодежи, отправив ее в лагеря^{83}.

В школах, в которых с марта 1940 г. запрещалось преподавание религии, вводился обязательный курс русского языка. Вот что об этом сообщал «Голос рабочего»:

Как показали дальнейшие события, педагоги из числа белорусов, не прошедшие курсы, лишались работы. Свободные вакансии заполнялись быстро. К примеру, в Новогрудок областной комитет партии направил «60 советских учителей»^{85}. При этом поступила команда: незамедлительно найти всем жильё. Нашли, «освободив» квартиры чиновников бывшего Новогрудского воеводства^{86}.

Особо стоит остановиться на том, как ликвидировалась польская система образования и создавалась советская. События развивались так. В январе 1940 г. лидская газета «Уперад» сообщала:

Гимназии города, сообщает «Чырвоная змена», были закрыты. В здании первой школы были открыты две семилетние школы № 1 и № 2. Одна из них была русской, другая — белорусской. Продолжали работу неполные средние школы № 3 и № 4. Пятая школа оставалась польской. Были организованы еврейские школы № 7 и № 8. В январе 1940 г. появились педучилище и музыкальное училище^{88}. 1 сентября 1940 г., как отмечает историк из г. Лида В. Сливкин, открылась школа фабрично-заводского обучения по улице Советской в доме № 82, которая выпускала слесарей и токарей. Открылась белорусская вечерняя НСШ для подростков 14–17 лет с 1–4 классами обучения.

Учительский корпус 1940/41 г. был необычайно разнородным. Рядом с преподавателями польских времен, которые закончили университеты и поэтому свободно владели немецким и чуть хуже французским, а также белорусским языками, работали присланные с восточной Беларуси молодые комсомольцы и коммунисты — выпускники двухгодичных пединститутов с заочным и вечерним образованием.

Директором СШ № 1 был назначен 25-летний комсомолец Садальский Франц Николаевич — выпускник Оршанского двухгодичного института, заочник Могилевского пединститута. Завучем СШ № 1 стал кандидат в члены ВКП(б) Заварыкин Владимир Александрович, который окончил Бугульминский педтехникум (1932), вечерний сектор Саратовского пединститута (1937) и учился на 4-м курсе Минского пединститута. Директором НСШ № 3 стал 26-летний кандидат в члены ВКП(б) Иван Наумович Дрозд, который окончил литературный факультет Минского Пединститута (1937). Завучем НСШ № 3 и преподавателем белорусского языка была назначена украинка Лариса Дмитриевна Ефимова, которая окончила Витебское железнодорожное училище и Витебский педагогический техникум (1931) и приходилась женой заведующему гороно Владимиру Петровичу Крыму.

Директором еврейской НСШ № 8 был оставлен 34-летний Яков Аронович Каплан, из мещан, который закончил еврейскую школу и учительскую семинарию (1928), член КПЗБ, заведующий еврейской народной школы имени Шолома-Алейхема (1935–1939).

Инструктором-методистом педкабинета стала 22-летняя Галина Леонардовна Станкевич — выпускница Ахтырского педтехникума, студентка 4-го курса географического факультета Харьковского учительского института^{89}.

Что представляла собой советская система образования, хорошо видно из воспоминаний бывшей ученицы Ирины Деркач, опубликованных в «Лідскім летапісцы» (2003. № 2(22)):

Уровень образования преподавательских кадров, согласно исследованию А. Трофимчика «Становление советской системы образования в западных областях БССР в 1939–1941 гг.», был критически низким (за исключением учителей еврейских школ). Например, из 3972 педагогов Барановичской области (1939/40 учебный год) высшее образование имели только 277 (7 %), среднее педагогическое образование — 1950 (49 %), 1067 (27 %) человек получили среднее образование, а с незаконченным средним и начальным (!) образованием было 678 (17 %) учителей^{91}.

Заметим, что проверенных — советских — кадров не хватало. 9 июля 1940 г. Барановичский облисполком принимает постановление № 634, в котором «просил СНК БССР откомандировать 500 учителей из восточных областей»^{92}. Всего в 1939/40 учебном году поток учителей, прибывших из восточных в западные области Беларуси, составил 7844 человека — не менее 37 % от количества всех педагогов^{93}.

Только этим постановлением проблема образования, которое, как мы уже отмечали, стало полем битвы, не решилась. Кадры стали готовить в Барановичах, открыв 1 января 1940 г. учительский институт. О том, какое большое внимание придавалось воспитанию белорусской молодежи, говорит тот факт, что обучение велось по советским программам и советскими преподавателями. До октября 1940 г. на территории западных областей Беларуси было напечатано и распространено 64 наименования учебников на русском языке, 44 — на польском, 43 — на идиш и лишь 39 — на белорусском. Учебники были одним из факторов, который способствовал переводу преподавания с белорусского языка на русский.

15 января 1940 г. начался прием заявлений в Барановичский учительский институт. Всего на 120 мест было подано 125 заявлений. Вступительные экзамены проходили с 25 января по 5 февраля. Абитуриенты сдавали экзамены по физике, химии, математике, обществоведению. При институте были организованы шестимесячные курсы по подготовке преподавателей русского языка и литературы, белорусского языка и литературы для 8-10-х классов средних школ.

На 17 июля 1940 г. в Барановичах работали пять средних школ (три русских, белорусская и польская) и пять неполных средних школ (две русских, две еврейских и одна белорусская), а также две вечерних школы для взрослых. Обращает на себя внимание тот факт, что из общего количества всех типов школ (10) белорусских насчитывалось только две.

Таблица № 9. УЧЕБНЫЕ ЗАВЕДЕНИЯ Г. БАРАНОВИЧИ, ПРЕПОДАВАТЕЛЬСКИЙ СОСТАВ КОТОРЫХ ПО НАДУМАННЫМ ПОЛИТИЧЕСКИМ МОТИВАМ ЛИШИЛСЯ РАБОТЫ.

Источник: Chrzescijański Kalendarz-przewodnik Baranowicski na rok 1937; Мышанка Д. Кому жить и кому умереть… Тель-Авив, 2002. С. 10

Во время создания белорусских школ советские газеты стали публиковать хвалебные отчеты, смысл которых сводился к одному: в области есть все условия для подготовки национальных педагогических кадров^{94}. Кто же из местных учителей, изучив политграмоту, как того требовала советская гражданская администрация, и став свободно писать и читать на русском, остался в школе? «Голос рабочего», отмечая, что «первые две недели учебы дали неплохие результаты», называет этих учителей. Фамилии, правда, у них какие-то не белорусские: Райхерт, Фельдман и другие^{95}.

Не сообщала советская пресса о следующем. Новые власти взяли курс на русификацию образования. Вначале, как уже говорилось, от школы отлучались местные педагоги. А затем, на основе того, что учителя-восточники не владели белорусским языком, вместо белорусских школ открывались русские.

Теперь о том, как белорусская интеллигенция отнеслась к советской власти. Приход Красной Армии был неожиданным и застал население Западной Беларуси врасплох. Интеллигенция к этому приходу также не была готова. Победа войск вермахта и РККА была молниеносной, не было времени на раздумье, встречи, подготовку. Некоторые, как солдаты и офицеры польской армии, оказались в немецком плену, другие группировались в Белорусских комитетах в Польше и Германии. Оставшиеся дома, кто избежал Катыни и последующих репрессий, начали, несмотря на препятствия, сотрудничать с новой властью с намерением развернуть работу среди подрастающего поколения. Партийные органы, пусть даже с нежеланием, но вынуждены были использовать национальную интеллигенцию. Почему сталинисты пошли на этот шаг? Если верить многочисленным воспоминаниям современников, причина заключалась в следующем: высокий образовательный уровень белорусских педагогов давал основание советской власти привлекать их к преподавательской деятельности. Белорусы сполна использовали этот шанс. О том, как они воспользовались им, рассказывает Борис Кит[10], директор белорусских гимназий в Вильно (1939) и Новогрудке (1939–1940):

Следует сказать, что обновленная белорусская гимназия за два месяца приняла более тысячи учеников с преподавательским составом, насчитывающим около 100 учителей^{97}.

А теперь о том, как относилась интеллигенция к большевикам. Ответ на этот вопрос имеется в книге Я. Малецкого «Под знаком Погони»:

Называть большевиков оккупантами у местной интеллигенции имелись основания. Как бы ни защищали наши оппоненты светлую, по их мнению, дату 17 сентября 1939 г., мы, тем не менее, констатируем: политическая интервенция образца 1939 г. для населения Западной Белоруссии была очередной оккупацией.

Теперь о «методах» воспитания, которые широко использовались в то время.

Хрестоматийными стали цифры: на начало 1940/41 учебного года в западных областях БССР из 5633 школ 4192 (74,4 %) были с белорусским языком обучения, 987 (17,5 %) — с польским, 173 (3,1 %) — с русским, 169 (3,1 %) — с еврейским, 63 (1,1 %) — с литовским, 49 (0,9 %) — с украинским^{100}.

Следующим шагом, на который пошло руководство Барановичской области, стала чистка библиотек и учреждений культуры. Как это делалось? Довольно просто, но ловко.

События в области, согласно документам, происходили так. Еще в начале 1940 г. Главное управление по делам литературы и издательств приняло ряд жестких постановлений с требованиями изъятия «враждебной литературы» из библиотек общественного пользования и книготорговой сети. Это были книги и брошюры (их списки прилагались), изданные в Варшаве, Нью-Йорке, Берлине, книги на еврейском языке, а также те издания, в которых, как считали в Москве, якобы искажался образ СССР, неправильно толковались работы В. И. Ленина и т. д.

20 сентября 1939 г. в Барановичи прибыла комиссия по обследованию культурных ценностей. Она провела паспортизацию памятников старины и занялась «сбором» произведений искусства^{101}. «Искусствоведы» в штатском потребовали: «Все художественные ценности из помещичьих усадеб вывозить в распоряжение исполкомов»^{102}. Из усадеб — родовых гнезд известных «польских» фамилий, большинство из которых имели белорусские корни, — вывозились богатые коллекции картин, портреты XVIII–XX вв., саксонский и английский фарфор XVIII в., редкие книги на белорусском, латинском, польском и французском языках, золото, серебро, старинные монеты^{103}.

Барановичский областной художественный музей, основанный в 1940 г., «приобретет» из бывших имений для своей экспозиции «Портрет старика» кисти Рембрандта, работы Матейки, около 60 миниатюр западноевропейских художников, белорусские иконы и деревянную скульптуру XVII–XVIII вв., французский гобелен XIV в., японские вазы, около 160 статуэток заводов Западной Европы, большую библиотеку по истории искусства и т. д.

Изучавший этот вопрос, историк Л. М. Нестерчук, автор книги «Дворцы, парки, замки Барановичского района» (Брест, 1999), утверждает, что только в одном Барановичском крае было разгромлено около ста усадеб, среди которых, например, Вольно, Задвея, Колдычево, Крошин, Полонечка, Подлесейки, Ястрембель, давшие Европе такие имена, как А. Римша, М. Родзивилл, И. Хрептович, Р. Слизень^{104}.

Как следует из исследования З. Шибеко, много ценных вещей из помещичьих имений «приобрел» в 1940 г. Московский исторический музей. Центральный антирелигиозный музей в Москве вывез в том же году из Пинска два вагона древних рукописей и книг (более 30 тыс.), которые хранились в библиотеке Пинской католической семинарии. Местное партийное руководство, выполняя циркуляр, поступивший из Москвы, поделило богатства Несвижского замка. Часть их пошла в Минск, а оттуда стараниями новых оккупантов — нацистских — в Германию^{105}.

Многие бесценные сокровища, осев в запасниках советских музеев, затем бесследно исчезли. Часть заняла места на прилавках магазинов и спец-распределителей, обслуживающих партийных чиновников. Как станет известно позже, партийная номенклатура за символическую плату (а бывало, и вовсе без нее) обзаводились добротной одеждой и обувью, столовым серебром, мебелью и картинами^{106}. Можно привести целый ряд примеров, которые свидетельствуют о том, что большевики, придя в Западную Беларусь, не брезговали самым обычным мародерством. И, надо сказать, возвели его в ранг государственной политики. Из протокола № 9 заседания бюро ЦК КП(б)Б о судьбе Несвижского замка от 5 июля 1940 г.: «…имущество реализовать через государственную торговлю»^{107}. По подсчетам американского исследователя Яна Гросса, материальные потери от двухлетнего советского господства на «освобожденных территориях» составили более двух миллиардов польских злотых^{108}.

Еще трагичнее судьба самих усадеб и их владельцев. Усадьбы разрушали, отдавали под конюшни и свинарники, бани и амбары, места общего пользования, лечебницы и интернаты, а хозяев со всеми домочадцами — детьми, женщинами и стариками — вывозили в сталинские лагеря на погибель. Подобных примеров много. Мы располагаем документами, позволяющими проследить завершающую стадию «паспортизации». Приведем лишь один документ — постановление Барановичского облисполкома:

Щорсы — малая родина вице-канцлера ВКЛ Л. Хрептовича. Это был высокообразованный человек, который любил науку и еще больше любил Беларусь. С дипломатическими и научными целями он объездил всю Европу, основал известную библиотеку, насчитывающую более 2005 (по другим данным 50 тысяч) экземпляров книг. Правда, все они были похищены в 1913–1914 гг. отступающими российскими солдатами и вывезены в Киев, где и по сей день пылятся в хранилище центральной библиотеки Академии наук Украины^{110}. Но, согласитесь, не все книги, которыми, кстати, пользовались не только хозяева, но и такие известные и талантливые деятели культуры, как Адам Мицкевич, Томаш Зан, Ян Чачот, пропали в огне Первой мировой. Последний, смертельный, удар по национальному достоянию — щорсовской библиотеке — нанесли большевики.

А ведь это в истории уже было. 10 мая 1933 г. в Берлине на площади перед университетом был устроен огромный костер из книг. Когда стемнело, организаторы представления — нацисты — подошли к груде книг с горящими факелами и зажгли ее. Толпа студентов и зевак кричала хором: «Гори, Гейне!», «Гори, Ремарк!», «Гори, Хемингуэй!», «Гори, Фейхтвангер!»^{112}

Что же касается последующих действий красных нацистов, после того, как чистка библиотек от вредного, или, как это называлось у «хозяев жизни», «вырождающегося» искусства, была завершена, то они ничем не отличались от действий их берлинских коллег. Это видно на примере щорсовской библиотеки. Как известно, последним владельцам имения Щорсы был престарелый граф Аполлинарий Константинович Хрептович-Бутенев. События 17 сентября 1939 г. разбросали семью: НКВД, разгромив имение, арестовало и заключило графа в Новогрудскую тюрьму. 14 апреля 1940 г. эшелоном со станции Новоельня в Казахстан была депортирована и жена графа Ольга Александровна Хрептович-Бутенева. С мужем она встретилась лишь в ноябре 1945 г., а через несколько месяцев его не стало.

Таблица № 10. ВЛАДЕЛЬЦЫ ИМЕНИЙ, РЕПРЕССИРОВАННЫЕ ОСОБЫМ СОВЕЩАНИЕМ ПРИ НКВД СССР В ПЕРИОД «ПАСПОРТИЗАЦИИ» КУЛЬТУРНЫХ ЦЕННОСТЕЙ (1940–1941)[11].

Источник: Памяць: Гіст.-дакум. хроніка горада Баранавічы і Баранавіцкага раёна. Мінск, 2000. С. 528–568; Памяць: Гіст.-дакум. хроніка Нясвіжскага раёна. Мінск, 2001. С. 226, 229, 231.

Вот еще один пример. Мирский замок (последний владелец Михаил Святополк-Мирский), вошедший в новое тысячелетие как один из 690 объектов культурного и природного характера, включенный в список мирового наследия ЮНЕСКО, с 1939 по 1941 г. использовался трудовой артелью^{113}.

Так в очередной раз разворовывалось и уничтожалось наше национальное достояние. Конечно, для полного выяснения этого вопроса потребуется не одно серьезное исследование. Но имеющиеся в наличии источники позволяют уже теперь говорить о том, что политические интервенты образца 1939–1941 гг. сознательно уничтожали приверженцев белорусской независимости, стремились с корнем вырвать последнюю надежду на приобретение государственного суверенитета в будущем. Поэтому и распоряжались сталинисты нашим прошлым по-советски: вместо библиотек — психлечебницы, а вместо замков — трудовые артели либо концлагеря.

Приложение № 1. ИМЕНИЯ, ПОДВЕРГНУВШИЕСЯ РАЗГРАБЛЕНИЮ В ПЕРИОД 1939–1941 ГГ.[12]

Источник: Государственный архив Гродненской области. Ф. 551. Оп. 1. Т. 1. Л. 45–65.

В зависимости от политической конъюнктуры, улицы городов и местечек переименовывались по нескольку раз. Из народной памяти вытравливались все предания, исторические мифы и ненужные новой власти авторитеты. В каждом населенном пункте появились улицы Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина, других здравствующих партийных и государственных деятелей Советского Союза и, конечно же, улица имени 17 Сентября.

Разграблению подверглись не только древние белорусские имения, но и культовые учреждения. Как свидетельствуют документы, с первых дней установления власти большевиков в Западной Беларуси начались репрессии против духовенства. Многие священнослужители отправлялись по этапам в лагеря^{114}. Звучали и призывы к населению расправляться с ними: «Если ваш поп был против народа, то убейте его»^{115}. Уже в первые дни введения советского военного управления, согласно данным В. Новицкого, были убиты несколько десятков православных священников и значительное количество верующих^{116}.

Таблица № 11. НАЗВАНИЕ УЛИЦ Г. БАРАНОВИЧИ ПОСЛЕ ИХ ПЕРЕИМЕНОВАНИЯ (1940).

Источник: Щербаков С. А. Барановичи на старых открытках и фотографиях. 1-й пол. XX в. Барановичи, 2002. С. 44–81.

«Освободительный поход» не способствовал улучшению условий работы на ниве возрождения униатства. Представители униатской церкви, как и представители других конфессий Западной Беларуси, в полной мере испытали на себе давление НКВД^{117}.

Теперь о том, как создавались партийные и комсомольские структуры. Несмотря на активное участие бывших членов КПЗБ в установлении в сентябре-октябре 1939 г. советской власти, она к ним относилась с недоверием. В исторической литературе бытует ошибочное мнение о том, что репрессии против КПЗБ начались с конца 30-х гг. XX столетия. Так, «Гісторыя Беларусі» (Мн., 1998) под редакцией профессоров Я. Новика и Г. Марцуля об этом сообщает следующее:

Это заключение не совсем правильное. Исследование документов, опубликованных в последнее время, не оставляет, на наш взгляд, сомнений в том, что уничтожение КПЗБ началось намного раньше 1937–1938 гг. Подобных документов, подтверждающих такое предположение, достаточно. Например, секретная шифротелеграмма, полученная 3.12.1935 г. начальниками погранотрядов БССР:

9 октября 1936 г. в Москву поступило сообщение:

После 17 сентября 1939 г. выяснилась одна деталь: в БССР не нужны были никакие другие партии, даже коммунистические. «Освободители» ни с кем власть делить не желали. Бывшие члены КПЗБ остались вне партии, так как были приравнены к выходцам из других партий. Это обернулось для многих из них большой моральной трагедией. И не только моральной. Несмотря на создание в марте комиссии по переводу бывших членов КПП, КПЗУ и КПЗБ в члены ВКП(б), в партии восстановили только 46 бывших коммунистов^{121}. А ведь достоверно известно: в 1934 г. КПЗБ насчитывала 4 тыс. человек^{122}, а в 1939 г. — более 7 тыс. человек^{123}.

Таблица № 12. ЧИСЛЕННЫЙ СОСТАВ КПЗБ (НА 1 ЯНВАРЯ 1923–1939 Г.).

Источник: БелСЭ. Мінск, 1975. С. 140–141; Гісторыя Беларусі. Мінск, 1996. С. 366.

По материалам советских архивов нами установлено: судьба остальных — не восстановивших членство в партии — решалась в кабинетах Лубянки. Еще в феврале 1936 г. был арестован секретарь ЦК КПЗБ И. Логвинович. Формулировка обвинения стандартная: «агент польской тайной полиции». На закрытом заседании II Пленума ЦК КПЗБ 11 марта 1936 г., на котором присутствовали Ю. Ленский, С. Мертенс, Борисевич, Глебов, «Люба», «Леон», «Мартин» и «Петров», И. Логвинович был признан «пилсудским шпионом», выведен из состава ЦК и исключен из партии. Постановлением Особого совещания при НКВД СССР от 25 июня 1936 г. на основе сфальсифицированных материалов И. Логвинович получает срок — пять лет ИТЛ. Но о нем не забыли. Вспомнили 15 марта 1938 г., приговорив к высшей мере наказания. Правда, приговор приводить в исполнение не спешили. Ждали команды. Она поступила уже после «воссоединения». Узника — к тому времени инвалида — ослепшего и оглохшего, не способного без посторонней помощи передвигаться — этапировали из Архангельской области в Минск. Там, спеша угодить Сталину, готовили процесс над коммунистами Западной Беларуси. К чести И. Логвиновича на долгих допросах с применением физического насилия он держался в высшей степени мужественно, отказавшись ставить подпись под нужным протоколом. Только это не помешало 26 октября 1939 г. Военному трибуналу Белорусского фронта приговорить его к расстрелу. Это был второй его смертельный приговор (!). Если в марте 1936 г. его признали польским шпионом, то теперь, когда Польского государства не стало, бывший лидер западнобелорусских коммунистов стал ещё и «агентом Германской разведки»^{124}.

Приговором от 26 октября Москва показала, что в услугах местных партийцев не нуждается. Беспощадная расправа с такими людьми, как И. Логвинович, должна была особо устрашающе подействовать на «освобождённых от польского ига». И это сработало. В 1940 г. Западная Беларусь насчитывала 2041 молодежную организацию, объединявшую 23611 комсомольцев, в том числе 8771 человек — из местной молодежи^{125}. К началу 1941 г. число первичных партийных организаций, ряды которых насчитывали 16048 коммунистов, достигло 1322 человек^{126}. Разными путями склоняли «полешуков» в новую веру. Как это было, рассказывает в своих воспоминаниях Борис Рагуля:

Кроме рассказанного мною в этом листе значилось, что

Теперь о том, что из себя представляли сами партийцы. Как это принято сейчас говорить, для членов партии и комсомольской организации существовала иерархия привилегий. Они пользовались строго дифференцированными благами. Так, члены партии имели определенные преимущества по сравнению с беспартийными при занятии должностей, при поступлении в учебное заведение и т. д. Руководитель, в свою очередь, был на ступеньку выше простого члена партии — он вселялся в просторный особняк или квартиру, одевался и питался, как правило, за казенный счет, получал значительное вознаграждение за участие в различных акциях, мог претендовать на более высокие посты.

Сама власть, как свидетельствуют документы, зиждилась на привилегиях. Для избранных — партийных и советских функционеров — работали столовые, склады-магазины, больницы. Знакомясь с протоколами областного исполнительного комитета, с горечью убеждаешься: нет почти ни одного совещания этого органа, где бы не рассматривались вопросы присвоения льгот сталинским чиновникам за счет общества. Сам характер этих документов весьма красноречив:

Коммунисты, порождая эти государственные документы, поощряли социальный произвол, морально развращали людей, подталкивали белорусов к организованному сопротивлению, зажигали местные факелы гражданской войны, которые сольются скоро в один страшный пожар.

Как уже отмечалось, в результате «социальной» политики Москвы в Барановичскую область хлынул поток специалистов с Востока. И, что важно, они не скрывали своих истинных целей. Например, комсомолец В. Плимак, подавший заявление в райком комсомола г. Минска с просьбой направить его на работу в Западную Беларусь, на вопрос, почему он раньше боялся туда ехать, ответил:

Архивные материалы свидетельствуют, что «сотрудники, которые командировались на работу в Западную Беларусь, злоупотребляли своим положением»^{131}. И это еще слишком мягко сказано. Они, прикрываясь красивым термином «освободительный поход», действовали, как бандиты — грабили население. Пришлые считали своим долгом делать все, что им нравится, приговаривая при этом: «западники недобитые». Так, в Национальном архиве Республики Беларусь, в фонде Центрального Комитета Коммунистической партии, хранятся документы из секретного архива особого сектора ЦК КПБ. Они вдумчивому читателю расскажут о многом:

• Начальник Главного дорожного управления при СНК БССР Капустин В. П. два раза ездил в Западную Беларусь и оттуда привез полностью загруженные машины с различными промтоварами, такими, как шубы, пальто и др.

• Наркомздрав тов. Новиков и его заместитель тов. Энштейн 25 сентября под видом выполнения специального задания выезжали в Западную Беларусь закупать промтовары.

• Наркомюст тов. Лодысев в командировке в Волковыске сделал своей жене различные покупки и, кроме этого, специально командировал в Западную Беларусь своего сотрудника Коржиневского купить для Лодысева мотоцикл.

• Тов. Соловейчик, который откомандирован ЦК КП(б)Б на работу в Западную Беларусь на должность начальника Новогрудского управления связи, вместо того, чтобы по-большевистски наводить порядок в работе связи, занимался скупкой промтоваров, часть из них направлял в Минск через сотрудника уполномоченного Наркомата связи СССР по БССР Кацовича.

• Главный инженер Белдортреста Куцый Матвей Соломонович привез из Западной Беларуси различных товаров на сумму 15000 рублей.

• Фоторепортер Соловейчик, находясь в командировке в Столбцах, используя свое служебное положение, заходит в закрытые частные магазины и скупает товар партиями, торговцы его все уже знают и называют «пане капитан».

• Съемочная бригада «Союз кинохроники», в составе Вейнеровича, Цитровна, Лейбмана, Контара, Лампрехта и Сытова, возвратились из командировки с большими покупками, а материал киносъемок привезли плохой. Это получилось потому, что они все время ходили по магазинам, а не занимались съемками.

• С большими покупками вернулась из Западной Белоруссии бригада артистов Белгосфилормонии; они додумались до того, что многие артисты, выезжая в Западную Беларусь, одевались в самую плохую одежду, чтобы там сбросить ее и одеться во все новое.

• 27.IX этого года эта бригада выступала в Волковыске, и много кто из них был одет так плохо, что со стороны населения было удивление от того, что артисты Советского Союза очень плохо одеваются. Артистка БДТ Рубанова заранее предупреждала других членов бригады, что когда она поедет в Западную Беларусь, то оденется во все рванье и захватит с собой мешок для вещей.

• Некоторые из командированных в Западную Беларусь ухитряются по нескольку раз возвращаться в Минск и обратно ради привоза приобретенных вещей. Так, например, сотрудник редакции газеты «Звязда» Госман сумел сделать три поездки…^{132}

Комментировать этот документ даже не хочется. Он сам говорит за себя. Все это мародерство и воровство процветало под руководством партийных органов. Возвращаясь к тем драматическим дням, историк Л. Юревич, незнакомый с документами, которые мы привели, ссылаясь на реальных людей — жителей Новогрудчины, пишет:

Аппарат насилия.

О своей «деятельности» — преступлениях против белорусского народа — советские, а ныне российские и белорусские спецслужбы предпочитают умалчивать, ссылаясь на то, что архивные материалы НКВД этого периода (1939–1941) утеряны[14]. Тем не менее, опираясь на различные источники, в том числе и якобы «утраченные», не трудно воссоздать те трагические события.

Внимание всех советских спецслужб в 1939 г. было перенесено на «освобожденные» территории. Для этого имелись весомые основания. Большевики понимали: власть их будет непрочной до тех пор, пока не удастся создать репрессивный аппарат. Этим и занялся, подчиняясь Москве, нарком внутренних дел БССР Л. Цанава после того, как войска РККА и вермахта провели совместный военный парад в Бресте.

Для развертывания горрайотделов НКВД и районных отделов милиции (РОМ) в Западную Беларусь отбыло несколько сот чекистов^{134}. 2 ноября 1939 г. приказом НКВД СССР было образовано управление НКВД по Новогрудской области, в состав которого был включен Барановичский уездный отдел НКВД. Этот факт, кстати, еще раз подтверждает, что изначально центром области большевики планировали сделать все-таки древний Новогрудок. Но 13 декабря 1939 г. приказом НКВД СССР № 001470 УНКВД по Новогрудской области переименовывается в УНКВД по Барановичской области с дислокацией в г. Барановичи. Начальником управления НКВД по Барановичской области Москва утвердила полковника А. П. Мисюрова. Первой о назначении сообщила газета «Знамя юности», опубликовав 10.12.1939 г. на своих страницах состав Барановичского областного исполнительного комитета. Мисюров в списке значился пятым^{135}. Указу от 7.12.1939 г. предшествовали: приказ Л. Берии о подчинении начальнику УНКВД всех силовых структур, а также распоряжение П. Пономаренко, предписывающее органам власти, независимо от их подчиненности, взаимодействовать (читай, подчиняться. — А. Т.) с НКВД. Подобные полицейско-партийные циркуляры, как видим, весьма колоритно выражали стратегическую линию сталинистов в строительстве «нового общества».

Таблица № 13. НАЧАЛЬНИКИ УПРАВЛЕНИЯ НКВД ПО БАРАНОВИЧСКОЙ ОБЛАСТИ (1939–1954).

Источник: Барановичскому ГО УКГБ Республики Беларусь по Брестской области — 65 лет. Барановичи, 2004.

А. Мисюрова принял П. Пономаренко. Важнейшей задачей органов НКВД, напутствовал он убывающего в Барановичи главу силовиков области, являются процедура выявления и обезвреживания врагов советской власти. Первый секретарь ЦК КП(б)Б требовал, настаивал на решительных мерах, жестких санкциях, репрессиях как методе, с помощью которого можно заставить население признать коммунистов. Эта установка, судя по всему, стала для А. Мисюрова, так же как и для его коллег — начальников управления НКВД по Белостокской, Вилейской, Пинской и Брестской областях, чекистов с многолетнем стажем — руководством к действию, потому что наилучшим образом отражала понимание ими действительности, в которой вся и все делилось без нюансов: «свои» и «чужие».

Таблица № 14. НАЧАЛЬНИКИ УНКВД ЗАПАДНЫХ ОБЛАСТЕЙ БССР (1939).

Источник: НАРБ. Ф. 4. Оп. 21. Д. 2085. Л. 126–129.

«Чужими», от которых следовало избавляться, изолировав, поместив в тюрьмы и лагеря, по данным исследователя З. Семашко, являлись:

1. Те, кто до сентября 1939 г. играл роль в руководстве Польским государством, общественно-политические деятели всех рангов и любых национальностей;

2. Кадровые офицеры армии и полиции;

3. Предприниматели, владельцы оптовых складов и магазинов, помещики;

4. Те, кто своими действиями и на словах выступал против СССР и Компартии^{136}.

УНКВД разместилось в г. Барановичи. На конец 1939 г. в области были созданы следующие репрессивные структуры из состава Главных Управлений НКВД СССР:

1. Главного Управления пограничных войск НКВД СССР;

2. Главного Управления охранных войск НКВД СССР;

3. Главного Управления конвойных войск НКВД СССР;

4. Главного Управления железнодорожных войск НКВД СССР;

5. Главного Управления оперативных войск НКВД СССР;

6. Главного Управления военного снабжения НКВД СССР;

7. Главного Управления государственной безопасности НКВД СССР^{137}.

Эти подразделения, построенные по образцу армейских и являющиеся отборными карательными формированиями, предназначались для борьбы на «внутреннем фронте». Партийные и советские органы, по данным различных источников, всячески содействовали НКВД. Подтверждений тому достаточно. По инициативе А. Мисюрова Барановичский облисполком рассмотрел вопрос о предоставлении жилья сотрудникам НКВД. Это предложение поддержал первый секретарь обкома партии Тур, которому принадлежит особая роль в вопросе формирования и становления, как это было принято тогда говорить, «карательных органов» Барановичской области. Решение было однозначным:

Число представителей «особенной касты», нуждающихся в квадратных метрах, росло. Жилья не было. Но для НКВД находили. Выселяли на улицу законных владельцев, как это, например, было при получении «квартир командно-начальствующим составом 15-й бригады НКВД», прибывшим в область^{139}.

В начале 1940 г. УНКВД насчитывал 26 районных отделов милиции (РОМ) и РО НКВД. Остро стоял вопрос подготовки «квалифицированных кадров». С этой целью 29.12.1939 г. создаётся областная школа милиции^{140}. Первоначально развернуть ее планировали в г. Барановичи. Но, «ввиду недостаточности жилого фонда в г. Барановичи, разместили в г. Новогрудке, закрепив за ней помещения, находящиеся по улице Костельной № 67 и № 83–85»^{141}. В 1940 г. на территории Барановичской области открывается ещё одна школа — оперативного состава НКВД. Разместилась она в г. Слониме^{142}. Напрашивается закономерный вопрос: «Может, расширение сети учебных заведений, осуществляющих подготовку кадров для УНКВД по Барановичской области, способствовало улучшению криминогенной обстановки?» Едва ли. И утверждать это имеются основания. Вот что рассказывает О. Табола (VERITAS (Мінск). 2004. № 1. С. 9):

Необходимо отметить: в системе НКВД СССР еще в 1934 г. вместо ОГПУ создается Главное Управление государственной безопасности (ГУГБ)^{143}. Секретно-политический отдел НКВД БССР, созданный на базе секретного и информационного отделов ОГПУ в марте 1931 г., в 1939 г. имел 8 отделений. Одно из них занималось националистами^{144}. В Барановичской области этот вопрос курировал лейтенант госбезопасности Политыко — заместитель начальника УНКВД^{145}. Он же ведал и кадровыми назначениями.

Таблица № 15. НАЧАЛЬНИКИ РО НКВД БССР (1940).

Источник: НАРБ. Ф. 4. Оп. 21. Д. 2085. Л. 18–24.

По мере того, как разворачивались структуры НКВД на территории области, система советского политического сыска активно включалась в работу. Эта работа велась в трех направлениях. Первое: создание массовой осведомительской сети, охватывающей все слои населения, отработки способов получения и обработки информации, а также ее распространение. Второе: отслеживание, разложение и ликвидация структурированной политической оппозиции: нелегальных партий и организаций, течений и групп. Собиралась информация о политической благонадежности как высших руководителей, так и рядовых членов компартии, направленных в Барановичскую область. Третье: отслеживание и ликвидация политического инакомыслия, прежде всего в среде творческой интеллигенции, рабочих, государственных чиновников. Четвертое: восстановление оперативной связи со старой агентурой.

Особо стоит остановиться на практике репрессивного блока. В апреле 1940 г., по материалам секретно-политического отдела НКВД БССР, подлежало аресту 132 человека по Новогрудскому, Несвижскому, Лидскому и другим уездам. Еще 68 человек находилось в «разработке»^{146}.

Удар пришелся по белорусской интеллигенции — арестам подверглись несколько сотен учителей: М. Четырко, Ю. Декович, Н. Орса, В. Бахар, П. Анищик (Новогрудская белорусская гимназия)^{147}, П. Н. Гайдук (зав. сельской школой в д. Городище), С. Я. Галах (д. Столовичи), Г. С. Жаромский (школа № 2 г. Барановичи), Г. И. Клуйша (д. Чернихово), Р. И. Крамаж (д. Полонка), И. С. Польковский (СШ г. Барановичи), Л. О. Рутковский (д. Березовка), В. Б. Сикорский (СШ № 11 г. Барановичи), В. В. Цывля (д. Своятичи) и другие^{148}. Следующая волна арестов прошлась по учащимся. Учебные классы на тюремные камеры поменяли Л. С. Гембицкий (студент Брестского железнодорожного техникума из Барановичей), Л. В. Гресь (СШ № 11 г. Барановичи), С. Л. Куликовский (техническая школа г. Барановичи), К. Ю. Некраш (дорожно-строительный техникум г. Барановичи), З. К. Турковский (СШ № 11 г. Барановичи), В. С. Углик (студент учительского института г. Барановичи), И. Ф. Шинтель (СШ № 11 г. Барановичи), Р. И. Борисевич (СШ г. Барановичи), В. И. Кухарчик (школа д. Заритово Ляховичского района)^{149}. Как сообщают выписки из приговоров 1939–1941 гг., все арестованные — и педагоги и их воспитанники — были приговорены к длительным — от 5 до 8 лет — срокам лишения свободы^{150}. Надо сказать, что пик арестов в учебных заведениях области пришелся на 1940 год. Например, в г. Слониме в городскую тюрьму НКВД бросили учеников первой белорусской СШ (ранее польская гимназия им. Т. Костюшко № 922) только за то, что, по словам современников, 3 мая 1940 г., на день независимости Польши, кто-то на доске написал слово «Конституция»^{151}. Факты репрессий против слонимских школьников и учителей подтверждают и советские источники. Так, бывшая уполномоченная ЦК ЛКСМБ Сима Самуиловна Дроздова (Карманова) в своих воспоминаниях «Мой комсомольский билет» сообщает:

В другом тексте Дроздова вспоминала про 1939 г. в Слониме следующее:

Оказались в тюрьме и учащиеся школ г. Лиды. Их арестовали за то, что 6 ноября 1939 г. во время торжественного собрания «в зале был рассыпан порошок с аммиаком, в окно брошено несколько камней». До декабря, по оценкам НКВД, «польская контрреволюционная националистическая повстанческая группа из реакционной части педагогов и гимназистов гимназии им. Хадкевича, которую возглавлял директор гимназии Менцелович Казимир, сын Марцелия, была разгромлена»^{154}.

Полезно сделать маленькое отступление и сказать несколько слов о «группах, которые состояли из реакционной части педагогов и гимназистов». Нужно четко признать — это фальсификация советских спецслужб. И делалось это, надо отметить, специалистами своего дела, которыми славились органы НКВД. Вот, к примеру, выдержки из послевоенных воспоминаний Б. Кита, в которых он рассказывает о методах НКВД в борьбе с белорусской интеллигенцией:

В связи с борьбой с поветовыми контрреволюционными организациями «все ксендзы в школе в 1940 г. были взяты в активную агентурную разработку». В октябре 1940 г. в оперативную разработку брались «все проходящие по нацдемовским организациям»^{156}. По данным историка Я. Коваля, зимой 1940 г. Несвижским РО НКВД были арестованы председатель Несвижского райисполкома Д. Космович и начальник Несвижской городской милиции М. Витушко. Вмешательство свояка, академика Прокопчука, кстати, бывшего чекиста, спасло им жизнь и вернуло свободу^{157}. А вот руководителю Слуцкого вооруженного восстания А. Соколу-Кутыловскому пришлось пройти через казематы НКВД. Он был арестован и брошен во внутреннюю тюрьму НКВД г. Барановичи. Как станет известно много лет спустя, советские спецслужбы, которым была хорошо знакома деятельность Сокола-Кутыловского в 1918–1920 гг., когда он воевал против Советов, «вели» неугомонного повстанца еще с 20-х годов. В постановлении на его арест следователь НКВД Аванесян указал:

Оказались в минской тюрьме «Американке» (Круглая тюрьма НКВД) белорусские националисты С. Хмара (Слоним), В. Рагуля (Новогрудок)…^{159}

В начале октября 1939 г. Политбюро ЦК ВКП(б) рассмотрело вопрос «О порядке утверждения военных трибуналов в Западной Украине и Западной Беларуси»^{160}. К сожалению, решение по этому вопросу хранится в «особой папке» и в настоящее время исследователям не доступно. Но сегодня можно уже говорить о том, что через это «чистилище», созданное по указанию Кремля, прошли десятки тысяч белорусских граждан.

Как показывает анализ архивных документов, на территории Барановичской области система политического сыска охватывала все стороны политической и общественной жизни. Она являлась одной из главных составляющих деятельности УНКВД, выступала в качестве действенного механизма удержания политической власти. Главным потребителем информации, полученной с помощью спецслужб, являлся первый секретарь Барановичского обкома партии И. Тур. В 1939–1941 гг. эта информация использовалась для массового физического истребления инакомыслящих. А для этого в области была создана целая сеть тюрем, в которых людей умертвляли всеми возможными способами: голодом, непосильным трудом, пытками и расстрелами.

Г. Н. Малевич, житель деревни Яново Барановичского района, вспоминал:

Тюрьмы имелись во всех крупных городах области, а в самих Барановичах две — «Американка» и «Кривое коло»^{162}. В Берёзе-Картузской — единственном концлагере для политических узников Польши, созданном по распоряжению президента страны 17.06.1934 г. — за все время его существования содержалось 10000 человек. В тюрьмах же Западной Беларуси только в октябре 1939 г. содержалось 4135 заключенных^{163}.

Слова «репрессии» и «НКВД» стали в те годы почти символами. Карательными органами был взят на вооружение антигуманный принцип, выдвинутый генеральным прокурором СССР А. Я. Вышинским «признание вины — царица доказательства». Комментарии, полагаем, излишни. И ещё: применение всех мер уголовного наказания, включая расстрел, распространялось на детей, начиная с двенадцатилетнего возраста. В Советском Союзе это, как уже доказано, практиковалось с апреля 1935 г.^{164}.

В 2003 г. в свет вышла книга «Надлом», автор которой, известный белорусский писатель В. Яковенко, рассказывая о трагедии Западной Беларуси 1939–1941 гг., — пытках и расстрелах, которым подвергались «освобожденные», пишет:

Отметим, что не все жертвы НКВД являлись врагами Советской власти, хотя достаточно было и таких. Но их угроза для новой власти была гиперболизирована — для оправдания массового террора.

Таблица № 16. РАСПОЛОЖЕНИЕ ВНУТРЕННИХ ТЮРЕМ УНКВД БАРАНОВИЧСКОЙ ОБЛАСТИ (1939–1941)[16].

Источники: Памяць: Гіст.-дакум. хроніка горада Баранавічы і Баранавіцкага раёна. Мінск, 2000. С. 516; Народная воля. 2002. 16 марта; 2002. 8 мая; Шаг (Барановичи). 2002. 10 июля; Супрун В. Жыць для Беларусі. Мінск; Слонім, 1998. С. 9–33.

К исходу 1939 г. завершилось укомплектование штатов прокуратур, судов и трибуналов. Постановлением Барановичского ОИК «О дислокации народных судов» создаются судебные участки и утверждаются члены и заседатели областного суда, суда Белорусской железной дороги, Белорусского военного округа и других различных вооруженных формирований, в том числе и НКВД^{166}. Председателем областного суда утверждается И. Ф. Михневич^{167}. Все назначения в силовом блоке согласовывались, конечно же, с обкомом партии.

И еще один важный момент. В апреле 1940 г. Барановичский обком КП(б)Б потребовал от облотдела юстиции «немедленно очистить адвокатуру от пролезших в ее состав бывших польских адвокатов»^{168}.

Репрессивный аппарат был представлен государственными служащими, присланными из СССР. Об этом, например, сообщают постановления Барановичского ОИК, датированные 1939 г.: 1) «О предоставлении каменного дома, в котором жили чиновники воеводства, прокуратуре»^{169}; 2) «О предоставлении домов и квартир работникам облсуда»^{170}; 3) «О предоставлении жилья заседателям военного трибунала войск НКВД Барановичской области»^{171}.

Необходимо также отметить, что наряду с судебными органами действовали и несудебные — Особое совещание при НКВД СССР, образованное постановлением ЦИК и СНК СССР «Об Особом совещании при Народном Комиссариате Внутренних Дел СССР» от 05.11.1934 г.

Текст этого постановления таков:

Интересно, что пройдет совсем немного времени, и права Особого совещания будут значительно расширены, вплоть до применения высшей меры наказания (ВМН). Одновременно появится еще один несудебный орган — комиссия СССР и Прокуратура СССР по следственным делам («Двойка»). 1 декабря 1934 г. ЦИК СССР принял постановление «О порядке ведения дел по подготовке или совершении террористических актов». Данным документом устанавливалось:

По имеющимся в Барановичском филиале госархива документам только в двух районах — Городищенском и Новомышском — по постановлению Особого совещания при НКВД СССР в 1939–1941 гг. были осуждены и этапированы в концлагеря более 357 «террористов» — ни в чем неповинных белорусских граждан^{174}. Если исходить из того, что Барановичская область насчитывала 26 районов, то число жертв советского террора могло составлять 4641 человек.

Со слов участников и жертв тех событий, белорусов, оказавшихся в концлагерях, ждала смерть. Вот что пишет бывший узник советского лагеря смерти Г. Устиловский, чьи воспоминания были опубликованы на страницах «Беларускага гістарычнага часопіса» (1994. № 2):

Таблица № 17. СИЛОВЫЕ СТРУКТУРЫ БАРАНОВИЧСКОЙ ОБЛАСТИ (1939–1941)[17].

Источники: Зональный архив в г. Барановичи. Ф. 188. Оп. 5. Д. 1. Л. 11, 19, 21, 22; Народная воля. 2002. 16 мая; Шаг (Барановичи). 2002. 8 июля; НАРБ. Ф. 4. Оп. 21. Д. 2085. Л. 18–24; KARTA. Nr. 12. Gztery deportacje 1940-41. S. 130–135; Слонімскі край. 2000. № 2. С. 63.

Белорусский историк И. Кузнецов, ознакомившись с формами и методами деятельности репрессивных органов нацистской Германии, пришел к выводу об их чрезвычайной схожести с советскими^{176}.

Как уже отмечалось, «победа» 1939 г. была скреплена в III дополнительном протоколе к германо-советскому договору «О дружбе и границах» (28.09.1939 г.) обязанностью подавления в зародыше любого сопротивления на территориях бывшего Польского государства. Из документов 1939–1941 гг. видно, что спецслужбы союзников — НКВД СССР и гестапо — провели три совместных конференции по обмену «передовым опытом» во Львове, Кракове и Закопанах^{177}. «Плодотворное сотрудничество», как следует из исследования У. Ника, дало свои плоды: осенью 1940 г. гестапо и НКВД провели совместную крупномасштабную операцию по ликвидации краковского подполья^{178}. Под пытками погибли тысячи патриотов — поляков, белорусов, украинцев и евреев.

Советские спецслужбы, судя по фактам, которыми мы располагаем, превзошли своих немецких коллег из гестапо. Репрессивная машина большевиков была уже более обкатанной и более мощной. В Германии гитлеровским режимом было репрессировано около 1,5 процента собственного населения. В Советском Союзе, согласно сообщениям комиссии по реабилитации при президенте России, в период с 1917 по 1953 г. было репрессировано 20,5 млн. человек, из них — физически истреблено около 7 млн.^{179}

Таблица № 18. ЧИСЛО РЕПРЕССИРОВАННЫХ В БССР В 1917–1940 ГГ. (ПО МАТЕРИАЛАМ СЛЕДСТВЕННЫХ ДЕЛ, ХРАНЯЩИХСЯ В КГБ РЕСПУБЛИКИ БЕЛАРУСЬ).

Источник: Адамушка В. Палітычныя рэпрэсіі 20-50-х гадоў на Беларуси Мінск, 1994. С. 9; Беларуская гістарычная энцыклапедыя. Т. 6. С. 175.

Точное число репрессированных в межвоенный период пока не установлено. Публикации последних лет свидетельствуют: чекисты действовали очень прагматично и расчетливо, жертвы, как правило, далеко не вывозили. Анализируя работы отечественных историков — авторов исследований, изобличающих советский тоталитарный режим, — можно сделать вывод: все места расстрелов располагались, как правило, в радиусе не более 5-10 километров от городской тюрьмы. Если исходить из того, что из числа арестованных, дела которых рассматривали несудебные органы, к ВМН в тогдашней БССР приговаривалось не менее 45 процентов, то, судя по сообщениям белорусской печати, в тюрьмах к расстрелу приговаривался каждый второй арестованный^{180}. По подсчетам уже упомянутого Яна Гросса, «за 1939–1941 гг. сталинисты погубили почти в три раза больше жителей бывшего Польского государства, чем фашисты^{181}. И это при всем том, что под советским контролем (Западная Беларусь и Западная Украина) польских подданных оказалось почти вдвое меньше, чем под нацистской оккупацией (Генеральная губерния)».

Сегодня в Беларуси насчитывается 48 населенных пунктов, где проводились массовые казни. И это далеко не окончательная цифра. НКВД, как мы уже говорили, умело прятать концы в воду. А если и оставляло, то умышленно, чтобы, как это было в Катыни, запутать исследователей, направить по ложному пути. Становятся известными новые факты. Так, при изучении уголовных дел граждан, приговоренных к ВМН, установлено, что имеются некоторые расхождения в определении даты смерти. Объясняется это тем, что в течение многих лет родным осужденных к расстрелу внесудебными органами, как правило, сообщали ложные даты смерти их близких. Характер ответов определялся соответствующим приказом по НКВД-МГБ-КГБ (пр. НКВД № 00515 от 1939 г., указания КГБ СССР № 108 сс от 24.08.1955 г., № 20 сс от 21.02.1963 г., пр. КГБ СССР № 33 от 30.03.1989 г.). Начиная с 1939 г. официально утвержденной формой ответа о судьбе расстрелянного было: осужден к 10 годам ИТЛ без права переписки и передач. С осени 1945 г. было предписано отвечать заявителям, что их родственники умерли в местах лишения свободы. Тогда же началась регистрация смертей в органах ЗАГС^{182}.

Наиболее вероятными представляются следующие масштабы трагедии: органами НКВД в межвоенный период в Беларуси было репрессировано более 132 тыс. человек. Из них в 1939–1940 гг., судя по данным историка В. Адамушко, расстреляно 28425 человек^{183}. Предстоит большая исследовательская работа по установлению мест казни и числа казненных карательными органами СССР в 1939–1941 гг. на территории бывшей Барановичской области.

Кстати, силовой блок Барановичской области зимой 1941 г. претерпел коренные изменения. Связано это с тем, что 3.02.1941 г. НКВД СССР был разделен на два независимых наркомата: НКВД (Берия) и НКГБ (Меркулов). Реорганизация центрального аппарата коснулась, конечно же, и УНКВД по Барановичской области.

С какой целью осуществлялось реформирование? Ответ один: на 1941 г. Кремль готовил сокрушение Европы. Планировался «освободительный поход» на Варшаву, Будапешт, Бухарест, Берлин, Вену, Париж, Мадрид. Обязанностей, как подтверждают исторические события, речь о которых впереди, у НКВД набралось слишком много, потому его и разделили на две части.

В середине 30-х годов в СССР в широких масштабах началась милитаризация экономики. Перед промышленностью стояла задача: создать достаточное количество вооружения — причем новейшего образца, для обеспечения массовой, многомиллионной армии. Особое значение придавалось созданию крупных государственных резервов и запасу электроэнергии. Стремительно росли военные расходы. В 1940 г. они, согласно оценкам советских историков, подскочили до 56,8 миллиарда рублей против 17,5 миллиарда в 1937 г. Если в 1928–1929 гг. военные расходы составляли лишь 5 % бюджета, то в 1940 г. 32,6 %, а к концу 1941 г. — уже превышали 40 %^{184}.

В 1966 г. в Москве вышла книга «Накануне». Автор ее, адмирал флота Советского Союза Н. Кузнецов, сообщает, что на нужды обороны выделялись, по существу, неограниченные средства^{185}.

Подчинив экономику войне и увеличив свой военно-экономический потенциал, по объему машиностроения Советский Союз занимал второе место в Европе^{186}. В цифрах это выглядело так: добыча угля, составляющая в 1937 г. 128 миллионов тонн, в 1940 г. поднялась до 166 миллионов тонн. С шестого места в мире, которое занимала Россия по добыче угля в 1913 г., Советский Союз перешел на четвертое место в мире и на третье место в Европе. Добыча нефти в 1940 г. по сравнению с 1932 г. выросла на 45 % и составила 18,3 миллиона тонн, чугуна 14,9 миллиона тонн. Это в четыре раза превосходило максимальную выплавку метала в 1913 г.^{187}

На основе резко возросшей военно-экономической базы промышленность СССР, согласно данным В. Суворова[18], автора книги «Ледокол», увеличила производство вооружения, различной боевой техники. Если за два года первой пятилетки было произведено 24708 боевых самолетов, то к концу тридцатых — началу сороковых годов, утверждает автор, аппетиты Сталина были иными. Он потребовал 10000-15000 машин. И не Миг-3, Як-1, Лагг-13, Пе-2 и Ил-2, производство которых шло полным ходом, а более усовершенствованных — Су-2 ^{188}.

Как известно, вслед за договором о ненападении между СССР и Германией (август 1939 г.) было заключено и торговое соглашение, по которому Советский Союз обязывался поставлять нацистам сталь, марганцевую и никелевую руды, нефть, лесоматериалы, зерно, в обмен на немецкое технологическое оборудование и самолеты. Советские авиаконструкторы, изучив опыт ведения боевых действий на территории Польши в 1939 г., понимали, что у Берлина есть чему поучиться и что закупить. Для реализации соглашения в Германию в начале октября 1939 г., когда еще дымились развалины Варшавы, выехала торговая делегация во главе с наркомом торговли И. Тевасяном. В ее состав, как следует из работы М. Тычины «Ехали генералы в Берлин…», вошла представительная группа авиаконструкторов: А. Яковлев, Н. Поликарпов, В. Кузнецов, П. Дементьев во главе с генералом-авиаконструктором А. Гусевым. В своих книгах «Цель жизни» и «Записки авиаконструктора» А. Яковлев говорит о том, что немецкий генерал-полковник Удет, заместитель министра люфтваффе Геринга (последний в 30-е годы учился в Советской школе под Липецком), повез гостей в городок Иоганеталь под Бременом. Там были выстроены самолеты-бомбардировщики Ю-87, Ю-88, Хе-3, До-215, истребители Ме-109, Ме-110, Хе-100, разведчик ФВ-187 «Рама» — все, что тогда имели нацисты. Члены советской делегации осмотрели самолеты, залезли в каждую кабину, а летчик-истребитель Супрун даже полетал на новейшем истребителе Хе-100. Авиаконструктор А. Яковлев встречался тогда с германскими конструкторами Мессершмитом, Хейнкелем, Дарнье, Танком, которые предложили приобрести у них машин столько, сколько желают союзники, что последние и сделали, приобретя в середине 1940 г. в Германии 14 самолетов: 5 истребителей Ме-109, 2 истребителя Хе-100, 2 бомбардировщика Ю-88 и 5 До-215 ^{189}.

Согласно советской историографии, в 1939–1941 гг. значительно возросло производство артиллерийско-стрелкового оружия. В сжатые сроки заработали снарядные заводы в Запорожье, Харькове, Днепропетровске, Днепродзержинске, Кривом Роге, Ленинграде. В 1939 г. они произвели 936000000 винтовочных патронов, 2240000 минометных выстрелов, снарядов малого калибра — 5208000, крупного калибра — 6034000 ^{190}. В официальном издании «История Второй мировой войны» (Москва) есть сведения о том, что помимо предприятий наркомата боеприпасов для производства минометных выстрелов дополнительно было привлечено 235 заводов других наркоматов^{191}. В январе 1941 г. создается Главное управление строительства пороховых, патронных, гильзовых и снарядных заводов — Главбоеприпасстрой, объединяющее под своим контролем 23 строительных треста^{192}. Н. А. Вознесенский в своей книге «Военная экономика СССР в период Отечественной войны» сообщает о том, что в спешном порядке в районе западных границ было развернуто 303 завода^{193}.

О военных приготовлениях Сталина сообщает и генерал П. Г. Григоренко в своей книге «В подполье можно встретить только крыс»: «…по всей 1200-километровой линии укреплений вдоль западных рубежей возводилось 13 мощных стратегических объектов — «линия Сталина». Стройка века обошлась налогоплательщикам в 120 млрд, рублей^{194}. Помимо этих сооружений строились еще 193 боевых объекта^{195}. По мнению советских историков, УРы, возводили 140 тыс. человек: военнослужащие, заключенные, гражданское население^{196}.

Анализ военных приготовлений СССР дает основание утверждать: 120 млрд. рублей, выделенных на «военные нужды», — это не бюджетные средства, а закрытые счета, источники которых, учитывая их «специфику», до сих пор остаются тайной.

Таким образом, не перечисляя показателей выпуска по другим видам вооружения, можно сделать вывод: военно-промышленный комплекс СССР набирал темпы — производство оружия росло не по дням, а по часам. К тому же Советский Союз мог пользоваться огромным количеством оружия, боеприпасов, снаряжения и транспортных средств армий 2-й Речи Посполитой и других оккупированных стран.

Что же касается БССР, то необходимо отметить: вклад республики в общесоюзное производство в 1940 г. не превысил 2 %^{197}. В перерасчете на душу населения уровень производства промышленной продукции по сравнению с СССР был в 2,4 раза ниже. Энергетика Беларуси работала на торфе и дровах и поставляла 0,5 млрд. квт/час электроэнергии. Это значит 55 квт/час на одного жителя, либо в 4,6 раз меньше, чем в среднем в СССР (252 квт/час) и вдвое меньше, чем в довоенной Польше (1938 г. — 113 квт/час). Эти показатели свидетельствуют о низком потенциале и техническом уровне промышленности, которая, как утверждают белорусские исследователи, основывалась на переработке местного сырья. В 1940 г. более 90 % промышленной продукции БССР приходилось на восточные районы: 23,1 % — на Витебск, 21,2 % — на Минск, 16,6 % — на Гомель и 11,5 % — на Могилев^{198}.

Национализация.

Экономическая политика большевиков в западных областях Беларуси, как считают отечественные историки, определялась прежде всего интересами сталинского руководства, которое стремилось использовать регион как источник дешевого сырья, дармовой рабочей силы и рекрутов для ГУЛАГа и РККА, а также рынка сбыта своей продукции. В официальной историографии доминирует противоречащая здравому смыслу и элементарной логике схема: западные области, опираясь на экономический и научно-технический потенциал Советского Союза, сделали значительный шаг в социально-экономическом развитии^{199}. Авторы явно пренебрегают фактами. Уже сама хронология действий большевиков свидетельствует об обратном. Попытаемся, освободившись от чар сусальных мифов, взглянуть на экономические преобразования 1939–1941 гг. на территории Барановичской области, опираясь на материалы Госархива города Барановичи. К сожалению, состояние документов, трудность их обработки, фрагментарность серьезно затрудняют широкое исследование поставленной темы. Тем не менее это не умаляет интереса к ней.

Как же дело было в действительности? Официальная хроника истории Беларуси резюмирует ситуацию скупо: в ноябре-декабре 1939 г. в западных областях прошла национализация предприятий и банков^{200}. Формально национализация проводилась по решениям Народного собрания, фактически же она началась сразу с приходом Красной Армии. С одной стороны, происходили стихийные экспроприации, в которых принимало участие местное люмпенизированное население, с другой — осуществлялся широкомасштабный захват властями имущества, необходимого им для нормального осуществления своих планов.

Документы позволяют утверждать: национализация — фактически уголовная страница большевистской истории. Но, впрочем, все по порядку. Советизация экономики проходила в три этапа, каждый из которых имел свои особенности.

Таблица № 19. ЭТАПЫ ПРОВЕДЕНИЯ НАЦИОНАЛИЗАЦИИ В ЗАПАДНЫХ ОБЛАСТЯХ БЕЛАРУСИ (1939–1941).

Источник: НАРБ. Ф. 4. Оп. 21. Д. 1683. Л. 8–9, 138–139, 221; РЦЗИВГНГ. Оп. 22. Д. 219. Л. 4–5; БФГО. Ф. 188. Оп. 5. Д. 3. Л. 21; Памяць: Гіст.-дакум. хроніка горада Баранавічы і Баранавіцкага раёна. Мінск, 2000. С. 197.

Как следует из таблицы № 19, первый этап продолжался 1,5 месяца, и его характерными особенностями являлось следующее:

а) он проходил в условиях начавшейся Второй мировой войны;

б) контроль над экономикой края осуществлялся органами военного управления, на которые, согласно приказу командующего Белорусским фронтом М. Ковалева от 17.09.1939 г. возлагалась задача по «незамедлительному» открытию для нормальной работы магазинов, хлебопекарен, булочных, бань, парикмахерских;

в) начавшиеся репрессии против владельцев предприятий, банков и учреждений. По состоянию на 7 октября 1939 г., по оценкам НКВД, в западных областях Беларуси было арестовано 2708 человек, из них: «крупных помещиков, князей, дворян и капиталистов — 241 человек». К 15 октября число арестованных достигло 3535 человек, в том числе крупных помещиков, князей, дворян и капиталистов 389 человек^{201};

г) проведение учета и взятие под охрану всех предприятий, подлежащих национализации. 8 октября 1939 г. под охраной НКВД и отрядов рабочей гвардии находилось 1700 фабрик, заводов и учереждений^{202};

д) лояльное отношение к представителям малого бизнеса.

Второй этап национализации начался 28 октября 1939 г. и продолжался по 9 июня 1940 г. В отличие от первого, в ходе которого, как известно, экономические процессы регулировались военным управлением, на этом этапе это право юридически закреплялось декларацией «О национализации банков и крупной промышленности»^{203}.

Помимо решений, принятых Национальным собранием (октябрь 1939 г.), национализация регламентировалась постановлением Политбюро ЦК ВКП(б) «О национализации промышленных предприятий и учреждений на землях Западной Украины и Западной Беларуси» (3.12.1939 г.) и постановлением СНК БССР «О порядке учета, хранения и реализации имущества государственного фонда на территориях западных областей БССР райисполкомами»^{204}.

Какая политика проводилась на данном этапе? Документы дают возможность определить четыре характерные особенности:

а) национализация проводилась партийными и советскими органами;

б) «преобразования» в экономике — пути и методы советизации — сопровождались правовым обеспечением;

в) усиление репрессий в отношении бывших хозяев промышленных предприятий, учреждений и банков. Как следует из записки НКВД СССР И. В. Сталину от 5 марта 1940 г., к тому времени в тюрьмах западных областей Украины и Беларуси содержалось 18632 арестанта (из которых 10685 составляли поляки), в том числе «бывших помещиков, фабрикантов и чиновников — 456»^{205};

г) грубым нарушением прав и свобод населения. Это, в первую очередь, выражалось в самовольном захвате большевиками квартир и домов. Как свидетельствуют документы, эти факты в Барановичском областном комитете партии вызвали беспокойство, но только из-за «срыва быстрейшего размещения работников областных, советских и хозяйственных органов»^{206}.

Первое заседание областного исполнительного комитета, на котором решалась судьба промышленности региона, прошло 4 декабря 1939 г. На заседании присутствовало девять человек: Царенко С. И., Абраменко Н. П., Тур И. П., Некревич К. С., Мисюров А. П., Гладышев Е. И., Бондаренко П. В., Селиванов А. П., Яшин С. И.^{207}

Воспроизведем с сокращениями протокол заседания:

Слушали:

1. Проект решения о национализации предприятий металлообработки, химической и легкой промышленности;

2. Проект решения о национализации банков;

3. Проект решения о национализации рыбных промыслов;

4. Проект решения о национализации маслодельно-сыроварных заводов.

Постановили:

Национализировать предприятия металлообработки, химической и легкой промышленности.

Национализировать все помещения банков со всеми денежными средствами, золотом в монетах и слитках, и иностранную валюту, облигации и другие ценные бумаги.

Национализировать рыбные промыслы.

Национализировать маслодельно-сыроварные заводы^{208}.

По предложению председателя Барановичского исполкома Е. Гладышева протокол дополнили. Поправка запрещала «кому бы то ни было занимать помещения, а равно проводить осмотр, проверку квартир населения, не имея на то соответствующего разрешения»^{209}. 21 декабря 1939 г. облисполком принимает постановление «О инвентаризации и учете бросового бесхозяйственного имущества». Документ обязывал:

1) Председателей уездных исполкомов провести инвентаризацию и учет всего брошенного бесхозяйственного имущества, инвентаря, товарноматериальных ценностей в брошенных домах, квартирах, складах, магазинах и имениях и зачислить в доход государства;

2) Инвентаризацию и учет завершить до 26.12.1939 г.^{210} 29 декабря 1939 г. национализируются кооперативно-товарищеские заводы^{211}, а 20 января 1940 г. — предприятия пищевой промышленности, принадлежащие частным владельцам, акционерным обществам, фирмам и фабрикам, что противоречило решениям Национального собрания Западной Беларуси^{212}. Все национализированные фабрики, заводы и учреждения переходили в собственность «победителей» и поступали в распоряжение советской гражданской администрации. Уже в начале 1940 г. под национализацию попало 1700 предприятий^{213}. В том же году, согласно отечественным источникам, на капитальное строительство ассигновано 92 млн. рублей^{214}.

Газета «Голос рабочего» за 1939 г. сообщала:

Между тем положение Барановичской области, промышленность которой полностью сконцентрировалась в руках новой власти, оставалось еще весьма критическим. Проблема, которая возникла в ней, — это уничтожение системы обеспечения населения товарами первой необходимости. Согласно данным, поступавшим в ЦК КПБ, в «освобожденных» районах имелось 717 магазинов, потребительская кооперация объединяла 1250 человек^{216}. Но «все товары, которые можно было приобрести, пропали»^{217}. В декабре 1939 г. начались проблемы с хлебом — появились большие очереди. Обком партии потребовал выявить и ликвидировать «чуждый элемент», проникший в хлебопекарню^{218}, но этим изменить ситуацию не удалось. Перебои с хлебом стали нормой повседневной жизни. Его не стало во всех населенных пунктах. Дошло до того, что ситуацию в Белостоке — очереди по 200 человек у каждого магазина — и Львове рассматривало Политбюро ЦК ВКП(б)^{219}.

Для «полешуков» наступил непонятный и доселе невиданный «дефицит». В народе появились анекдоты и поговорки, как, например: «Ны коровы ны свіні, тілько Сталін на стыні…»

Продовольственный кризис породил массовую спекуляцию, возникли черные рынки. Тому способствовал переход на советский рубль. «Новшество» гражданской администрации регламентировалось решением Политбюро ЦК ВКП(б) «О переходе на советскую валюту на территории Западной Украины и Западной Беларуси» от 8.12.1939 г.^{220}, согласно которому с 21 декабря 1939 г., злотые по счетам и вкладам подлежали обмену. Злотые обменивались на рубли по курсу 1:1, но не более 300 злотых (первоначальный валютный курс был примерно 1 зл. — 10 рублей). Для сравнения отметим, что в это время зарплату в 300 рублей в месяц получала, например, уборщица аппарата ЦК ВКП(б)^{221}. Чтобы остановить массовую спекуляцию, Прокуратура и Верховный Суд БССР стали карать «спекулянтов» по всей строгости закона «вплоть до высшей меры наказания»^{222}. Арестовав более 100 работников торговли, быстро определили «крайних». Основная часть оказавшихся в застенках были представителями малого бизнеса — владельцы магазинов, частных ресторанов, продавцы. Всех их, обвинив «во вредительстве», отдали под суд^{223}.

Таблица № 20. ПРЕДСТАВИТЕЛИ ГОСТОРГОВЛИ И МАЛОГО БИЗНЕСА, ОСУЖДЕННЫЕ ОСОБЫМ СОВЕЩАНИЕМ ПРИ НКВД СССР (1940–1941)[19].

Источник: Памяць: Гіст.-дакум. хроніка горада Баранавічы і Баранавіцкага раёна. Мінск, 2000. С. 528–599.

Зато вольготно в родной стихии чувствовали себя «победители». В «Слонімскім краї» (2000. № 2) имеются комментарии по этому поводу:

Практически тоже самое рассказывает и Д. Коген, житель города Новогрудка:

Эксперименты Кремля продолжались. Для многих расхожая фраза «от ярма освободили, а хомуты наденем», которой, не скрывая смеха, красноармейцы одаривали западных белорусов в сентябре 1939 г., стала, судя по воспоминаниям современников, реальностью^{226}.

Начался голод. На территории Барановичской области вводятся хлебные карточки. Не вызывает сомнения, что данное «новшество» санкционировалось Москвой. Возвращаясь к тем драматическим событиям, Ольга Хрептович-Бутенева в конце своей жизни напишет:

Политика большевиков вызвала обострение социальных противоречий. Наиболее широкими формами сопротивления являлись подача жалоб на злоупотребления со стороны сталинских чиновников и отказ выселяться из своего жилья. В начале 1940 г. на стол председателя облисполкома легло свыше 300 жалоб о незаконных выселениях и кражах. Но мер по имеющимся «фактам нарушений революционной законности в вопросах выселения из квартир», «незаконным действиям при изъятии имущества — кражах личных вещей: белья, кухонной посуды и т. д.» никто не принимал и даже не считал нужным что-либо предпринимать^{228}.

Престиж новой власти стремительно падал. В 1940 г. западные белорусы окончательно расстались с иллюзиями о «светлом будущем». В ряде случаев для поднятия авторитета сталинской администрации глава областной вертикали прибегал к популистским приемам. По предложению Царенко принимается постановление об окладах денежного жалования чиновников советского аппарата: месячное жалование руководителя облисполкома — 1800 руб., заместителя — 1400, секретаря — 1400, курьера — 100, уборщицы — 100, шофера — 530 руб.^{229}. Но все это — верхняя часть айсберга. Чиновники получали особые пайки — так называемые продовольственные наборы. По всей области ими были разобраны «польские дачи».

Третий, последний, этап национализации продолжался 12 месяцев — с 9 июня 1940 г. по 22 июня 1941 г. На данном этапе в западных областях республики, бюджет которых составлял 730 млн. рублей, действовало 392 промышленных предприятия^{230}. В исторической литературе еще жива легенда, рожденная в советские времена:

В эту тему надо внести ясность. Обратимся к фактам. В 1931 г. в промышленности, транспорте и учреждениях общественного обслуживания было занято 86 тыс. рабочих. В результате постоянного сокращения промышленных предприятий, закрытия фабрик и заводов снизился жизненный уровень работающих, появилась большая армия безработных, которых только в 1936 г. насчитывалось более 25,5 тыс. человек. В поисках заработка в 1925–1938 гг. из трех воеводств — Новогрудского, Полесского и Виленского — на постоянное место жительства в другие страны выехало 78,1 тыс. белорусов^{232}.

Что же нового принес сентябрь 39-го? Положение промышленности было крайне тяжелым. Работа транспорта оказалась парализованной. Некоторые предприятия работали с неполной нагрузкой из-за отсутствия сырья, топлива и устаревшего оборудования. Эксперименты 1939–1941 гг. ударили по населению. На улице оказалось 22 тыс. рабочих^{233}. Рассчитывать на помощь им не приходилось. Семьи голодали. Пособия по безработице в Советском Союзе, в отличие от Польского государства, не существовало. До прихода большевиков местный житель, потеряв работу, имел законное право на пособие: 4–5 злотых — для одинокого, 12–14 злотых — для безработного, который имел на своем содержании 6 и более человек^{234}. В 1939–1941 гг. рабочие, чтобы прокормить свои семьи, были вынуждены выехать для работы на предприятия Минска, Гомеля, Могилева, Орши и Витебска^{235}. Данный факт говорит о том, что на бывших «кресах» крупные промышленные предприятия не строились, а если это и имело место, то только сугубо для военных целей, как, например, в городе Барановичи, где возвели танкоремонтный завод^{236}. Это во-первых. Во-вторых, «трудовая миграция» — скрытая форма репрессий. Сталинистов пугало отношение к ним со стороны местного населения и особенно рабочих, которые, имея опыт борьбы за свои права, приобретенный в 1921–1939 гг., могли, объединившись, заявить о себе. Создав искусственно безработицу, власти обезопасили себя. И сделали это, надо сказать, профессионально, оставив заложниками семьи, кормильцы которых выехали в Восточную Беларусь.

А с профсоюзами быстро разобрались московские спецслужбы. Ни для кого не секрет, что партия, называвшая себя пролетарской, здесь, в Западной Беларуси, имела дело с рабочими, для которых участие в профсоюзах было не просто «школой коммунизма», а легальной возможностью защитить свои права. В Кремле прекрасно отдавали отчет в том, какие опасности таит для них такое положение дел. Уже в начале октября 1939 г. Секретариат ЦК ВКП(б) командирует на бывшие польские территории группу работников ВЦСПС, которую возглавил В. Т. Зуев. Дальнейшие события развивались стремительно. 3 октября 1939 г. Барановичский обком партии своим решением обязывает уездные комитеты партии «…развернуть широкую массово-политическую работу по выборам профорганов, разоблачая роль старых предательских профсоюзов, ППС, Бундовцев и др. и их лидеров. Обеспечить соответствующий подбор кандидатур в профорганы, тщательно проверяя каждую кандидатуру с тем, чтобы в профорганы не пролезли предатели рабочего класса из бывших ППСовцев, Бундовцев и др. контрреволюционных партий»^{237}.

«Трудовой фронт» обком КП(б)Б рассматривал как важнейший «канал» для связи с населением, как своего рода «педагогическое заведение», где трудящимся вдалбливалась советская идеология. Подчинение профсоюзов, безусловно, усиливало новую власть.

Но и это далеко не все. Третьей особенностью данного этапа мы бы назвали политику массового физического истребления хозяев промышленных предприятий, которые, как мы уже отмечали, содержались в белорусских тюрьмах. Вопреки элементарным и общепринятым правовым нормам их всех расстреляли. Согласно данным НКВД СССР, было казнено «465 фабрикантов, чиновников и помещиков»^{238}.

Четвертая особенность этого этапа выразилась в следующем. На территории Барановичской области приступили к «ликвидации социального пласта мелких предпринимателей, торговцев, ремесленников и других представителей частной сферы»^{239}.

Человек с «чрезвычайными полномочиями»: Рафаил Сержант и «еврейский вопрос» по-советски.

Обзорный материал архивных источников показывает, что ленинский лозунг «Грабь награбленное», с которым «победители» вступили в Польшу, реализовывался в самой чудовищной форме. Еще летом 1940 г. областная администрация разработала документ, известный под названием «Об организации комиссии облисполкома по проведению муниципализации и национализации в Барановичской области»^{240}. Формально обком КП(б)Б, как и во всех других сомнительных сделках, оставался за кулисами. Но достоверно известно: первый секретарь обкома партии Тур утвердил состав комиссии. В постановлении облисполкома от 9.06.1940 г. говорилось:

Исполком предложил комиссии «организовать работу и контроль по ведению муниципализации и национализации в области и закончить работу до 1 января 1941 года»^{242}. На деле, как показали дальнейшие события, и мы о них будем вести речь, это означало невиданный доселе террор и насилие.

Особо стоит остановиться на том, кто стоял во главе комиссии. Этим человеком стал Рафаил Сержант. Весьма характерным для партийного секретаря Тура было поставить именно Сержанта руководителем комиссии. Лично с ним Тур познакомился в сентябре 1939 г., когда Рафаил Сержант, выйдя из тюрьмы, попал под пристальную опеку советских спецслужб. В то время тюрьмы НКВД БССР были переполнены членами бывшей КПЗБ. Достаточно сказать, что в числе арестованных, чья жизнь висела на волоске, была и будущий Герой Советского Союза Вера Хоружая. Перспектива оказаться в минской «Американке» замаячила и перед чекистами К. Орловским и В. Коржом. То, что первый работал на внешнюю разведку СССР с 1918 г., а второй с 1924 г., в расчет не бралось. Опала продолжалась несколько месяцев. Так бы и сгинули оба террориста, да спас их Указ Президиума Верховного Союза ССР о награждении за Испанию. Корж, обойдя своего «наставника», отхватил целых два ордена — боевого Красного Знамени и Красной Звезды, К. Орловский — орден Ленина. Москва сменила гнев на милость. Там, видимо, посчитали, что опыт международных террористов еще понадобится. Орловский и Корж, получив награды, поняли, что оправдали доверие. Лично Л. Берия пристроил орденоносцев: Орловского, имевшего, кстати, чин капитана ГБ, что сродни званию армейского полковника, завхозом в Чкаловский сельхозинститут, а Коржа, подучив граммотенке, — заведующим финансовым сектором Пинского обкома КП(б)Б^{243}.

Что касается Рафаила Сержанта, то в его услугах власть не нуждалась. Но на него обращает внимание один из высших партийных функционеров области — Иван Тур. Благодаря ему, восхождение каторжанина, имевшего за плечами 14 лет тюрьмы, причем десять — в одиночной камере, по служебной иерархии произошло стремительно. Уж очень приглянулся многообещающий функционер своим «талантом» отнимать и делить. Рафаила Сержанта восстановили в коммунистической партии, предоставили жилье и высокооплачиваемую работу в советской администрации города Барановичи. В 1940 г. он уже «народный кивала» — депутат Верховного Совета от Барановичской области. Его час пробил 9 июня 1940 г. Именно он, «слуга народа», возглавив комиссию по национализации, повинен в преступлениях, совершенных его подручными. Уверовав в свою исключительность и избранность, Сержант свою «роковую» деятельность осуществляет с полной уверенностью в своей политической и исторической правоте. Зная о том, кому обязан вхождением во власть, он, грубый и жестокий в общении с подчиненными, мог быть внимательным, учтивым и оказывать каждодневную поддержку органам НКВД.

О том, что же произошло в те годы в области, сообщает газета «Народная воля»:

Ряды заложников команды Р. Сержанта росли. Например, только в один день — 17 декабря 1940 г. — армию бездомных пополнили 770 домовладельцев^{245}. Летом 1941 г. госфонд области насчитывал 2635 квартир и домов^{246}. Прежние жильцы ютились по знакомым, родственникам, на улице. Спасая больных стариков и голодных детей, они, веря в закон, уповали к властям. Но власти были совершенно глухи к таким мольбам. Все жалобщики — так в исполнительных кабинетах называли заявителей — получали стандартные ответы: решение о вашем выселении принято правильно^{247}. Имущество людей в названных случаях переходило в руки государства.

Обком партии, отслеживая ход национализации, требовал ежедневного отчета комиссии. На вопрос первого секретаря, почему медленно формируется фонд жилья, Сержант отвечал, что «в большинстве случаев в домах по-прежнему проживают бывшие хозяева»^{249}. Заслушали начальника УНКВД Мисюрова. Результат превзошел все ожидания: тем, кто, протестуя, отказывался освобождать «муниципальное» жилье, выделяли «подменный фонд», который всегда имелся в избытке, — камеры областной тюрьмы^{250}.

Определить число репрессированных в ходе национализации невозможно. Однако можно смело утверждать, что больше всего пострадали евреи. Говорить, а тем более писать об этом было не принято. На протяжении многих десятилетий историки обходили эту тему стороной, а если и затрагивали, то вскользь, не делая выводов. Такое положение вещей явно не соответствовало ходу истории, в которой судьбы белорусского и еврейского народов были теснейшим образом сплетены с времен Великого Княжества Литовского. Евреи издавна находили в белорусах дружелюбных соседей и охотно пускали корни на нашей земле. Однако и здесь гонимый народ временами накрывали удушливые волны антисемитизма, приходившие вместе с вооруженными иноземцами.

Из отчета уполномоченного ВЧК Зилиста о погромах Первой Конной армии в ноябре 1920 г.:

Вот еще один документ. В июле 1921 г. А. Чемерский, советский чиновник, сообщал Ленину:

На документе еще сохранилось начертанное рукой В. Ленина бесстрастно-лаконичное: «В архив».

Не изменили себе большевики и в 1939 г. «Освободительный поход», зловеще-кровавые краски которого имели явные оттенки антисемитского характера, предопределил дальнейшую судьбу еврейских общин. Как следует из «Малого статистического ежегодника» (Польша, 1935), население Польши за четыре года до начала Второй мировой войны составляло 32 миллиона человек из которых почти 30 %, т. е. около 10 миллионов, входили в состав того или иного национального меньшинства: белорусов, украинцев, евреев, немцев и других. При этом число евреев в Польше превышало три миллиона человек. В Варшаве насчитывалось около 1,2 миллиона жителей, их которых 300–400 тысяч являлись евреями. В руках последних находилась значительная часть торговли и ремесла. Велика была доля евреев и среди интеллигенции^{253}.

Характер тогдашнего еврейского меньшинства в Польше интересен во многих отношениях, и в то же время его не просто понять. В Германии и ряде других европейских и неевропейских государств граждане еврейского происхождения в значительной части ассимилировались, не представляя в каждой из этих стран особую национальную группу. В Польше же напротив, пожалуй, большая часть насчитывающего несколько миллионов человек еврейского населения не была еще ассимилирована. Там существовали целые еврейские селения, а в городах крупные районы, население которых имело свою собственную культуру и не только сохранило свою религию, но и свой язык, литературу и искусство.

На территории Новогрудского воеводства имелись следующие еврейские религиозные гмины: Василишковская, Даниловичская, Столбцовская, Новогрудская, Лидская, Дятловская и другие^{254}. Об этом почему-то советская и нынешняя отечественная историография умалчивают. Так же известно и то, что из 4,6 миллиона человек — жителей западных областей БССР — евреи составляли 11 %. Им, и это вполне понятно, принадлежал после поляков основной капитал. Перепись 1931 г. дает такую картину по г. Барановичи: жителей города — 22181 человек; считают родным языком: польский — 9752, еврейский — 9429, белорусский — 2537, русский — 1006 ^{255}. Когда 17 сентября 1939 г., в первый же день реализации пакта Риббентропа-Молотова, советские войска ворвались в Барановичи, из 59 тысяч жителей города 32 тысячи составляли евреи — более половины (54 %)^{256}. В крупных городах Новогрудского воеводства до прихода большевиков существовали Еврейский народный банк, дома сирот, дома престарелых, Еврейский театр, духовой и струнные оркестры, еврейская футбольная команда «Маккаби» (Новогрудок)^{257}. Данный факт не могли не учитывать сталинисты.

Но, прежде чем обратить свои взоры на трагедию еврейского народа 1939–1941 гг. на территории Барановичской области, заглянем в Германию 1938 г. Как известно, в ночь с 9 на 10 ноября 1938 г. по всей Германии прошел еврейский погром, вошедший в историю под названием «Хрустальная ночь». Тогда нацисты сожгли и разграбили 177 синагог, разгромили 7500 магазинов, расправились с десятками тысяч невинных людей. В общей сложности ущерб, нанесенный магазинам в «знаменитую ночь», был оценен в 25 миллионов марок^{258}. Профессор Д. Мельников, автор книги «Преступник номер один», утверждает, ссылаясь на приказ Геринга от 12.11.1938 г., что «евреям, пострадавшим от политики «ариизации», назначали определенную «пенсию» в качестве возмещения компенсации за потерянную собственность»^{259}.

А что же произошло на территории Барановичской и других западных областей Беларуси? Что ожидало евреев, когда начался процесс «советизации» экономики? В области было принято более ста нормативных актов об изъятии собственности еврейских общин^{260}. Например, только за один день 27 марта 1940 г. собственности лишились 841 человек^{261}. К концу года эта цифра достигла 2993 человек^{262}. Прекратили свое существование все еврейские религиозные гмины. Известно, что большевики разогнали и сотни еврейских общественных и профессиональных организаций. Таких, например, как товарищество «Соединение еврейских школ» (Городище), товарищество «Помощь бедным евреям» (Слоним), «Еврейский ремесленный союз» (Лида), колонию «Гашомер-Гацаир» при центральной организации опеки еврейских детей^{263}.

Бывшие владельцы, чтя закон, просили чиновников отменить принятые решения и возвратить собственность. Несмотря на то, что интересы еврейских общин отстаивали депутат Верховного Совета БССР Гуталевич, депутаты Барановичского горсовета Ася Дворецкая, Авраам Рубинчик и другие, никому ничего не вернули. О возмещении компенсации за потерянную собственность речи не велось. Решение исходило от высших партийных чиновников. И государству перешел изрядный куш. Установить ущерб от выгод «советизации» экономики сегодня крайне трудно. Тем более учитывая, что к лету 1941 г. многие евреи практически полностью потеряли собственность. В это время без жилья, без средств к существованию, осталось 3759 еврейских семей, дома и имущество которых перешли советским чиновникам^{264}.

Сталинисты, лишив еврейское население собственности, культуры, религии, языка, литературы и искусства, стали навязывать им свои ценности — идеологию и мышление. В начале 1940 г. ЦК КП(б)Б принимает решение о выпуске еврейской газеты. Редактором Минск утвердил Бориса Хаимовича Шульмана, работавшего начальником областного финотдела в городе Белостоке^{265}.

Таблица № 21. ЧИСЛО ЕВРЕЕВ-СОБСТВЕННИКОВ, ЛИШИВШИХСЯ СОБСТВЕННОСТИ В ХОДЕ НАЦИОНАЛИЗАЦИИ И МУНИЦИПАЛИЗАЦИИ НА ТЕРРИТОРИИ БАРАНОВИЧСКОЙ ОБЛАСТИ (1940–1941)[21].

Источник: БФГА. Ф. 188. Оп. 5. Д. 5. Л. 7; Ф. 188. Оп. 5. Д. 6. Л. 20–30; Ф. 188. Оп. 5 Д. 1. Л. 16–40; Ф. 188. Оп. 5. Д. 4, Л. 41–66; Оп. 5. Д. 4. Л. 70–91.

Таким образом «советизацию» экономики можно поделить на следующие этапы:

1) 17 сентября 1939 г. — 28 октября 1939 г.;

2) 28 октября 1939 г. — 9 июня 1940 г.;

3) 9 июня 1940 г. — 22 июня 1941 г.

Данная периодизация дает возможность проследить эволюцию деятельности советских органов власти (военного и гражданского управления) по руководству экономикой на территории Барановичской области.

Разграбленная деревня.

Особо стоит остановиться на судьбе деревни. Как мы уже отмечали, к середине 1940 г. городское население усилиями новой власти было полностью обворовано. Ленинский лозунг «Грабь награбленное» реализовали быстро. У «победителей» не осталось больше крупного объекта для своих экспериментов, кроме деревни, насчитывающей 85 % населения^{266}. Крестьяне должны были стать живым придатком чужой собственности. Это положение закреплялось Конституцией СССР и Белостокскими решениями, которыми фактически была подготовлена правовая база коллективизации. Насилие над деревней началось сразу после «освобождения»[22]. 11 декабря 1939 г. Барановичский обком партии рассмотрел вопрос уполномоченного ЦК КП(б)Б по Слонимщине Новикова, который,

16 января 1940 г. ЦК КП(б)Б принимает решение «Об организации совхозов в западных областях БССР». Они создавались на землях входящих в состав имений помещиков, осадников, немецких колонистов. Всего было создано 28 совхозов^{268}. Крестьян это почти не затрагивало. Решение о создании колхозов в первой половине 1940 г. не принималось. В Москве, видимо, понимали, что это вызовет сопротивление. Первые колхозы появились по «инициативе» местных руководителей в период подготовки к выборам в Верховные Советы БССР и СССР. Коллективизация проходила на методологических устоях, сформированных Сталиным:

Исходя из этого и строилась политика на селе.

Деревня ответила сопротивлением: среди сельчан велась антиколхозная агитация, имели место случаи поджога колхозных контор и даже террористические акты. Крестьяне — владельцы своих клочков земли — не желали отдавать ее вместе с имуществом и скотом в общее пользование. В Белостокской области, например, на второй день после принятия заявлений, когда встал вопрос об обобщении средств труда и имущества, колхозы стали распадаться — 132 хозяйства вышли из колхоза. В Столинском районе из 127 хозяйств, что изъявили желание войти в колхоз, уже на следующий день 67 отказались, среди них 10 хозяйств бедняков^{270}.

В Ляховичском районе Барановичской области весной 1940 г., когда в западных областях насчитывалось 430 колхозов, объединявших 23000 крестьянских хозяйств, удалось создать только 2 коллективных хозяйства^{271}. Первый — в д. Жеребковичи, членами которого стали 96 из 103 крестьянских хозяйств. Второй — в д. Гуличи, в его состав вошло 38 дворов из 68 ^{272}. В 185 населенных пунктах Ляховщины, поделенной на 18 сельских Советов, в административных границах которых проживало 50434 жителя, что составило 10974 хозяйства, «рекордные» 138 дворов — столько вступило в колхозы — красноречиво говорили о желании деревни жить по-новому^{273}.

Но штурм деревни продолжался. Хозяйство «полешуков» по советским меркам были слишком большими. В апреле 1941 г. вводятся нормы землепользования в размере 10, 12, 15 га. Это задело 12,2 тысячи хозяйств из 26,4 тысячи^{274}.

Следующий шаг — насильственное выселение с хуторов. В 1939 г. в Полесском, Новогрудском и Виленском воеводствах проживало 259 тысяч или 40 % крестьян^{275}. ЦК ВКП(б) и СНК СССР в июне 1940 г. принимают постановление о сселении с хуторов. Переселению подлежало 44557 дворов^{276}. В республике развернулась «хуторская война». Против крестьян бросили все силы. Например, комсомол. Более 35 тысяч комсомольцев перевозили жилые дома и хозяйственные постройки хуторян в деревню^{277}. План 1940 г. был перевыполнен на 11,5 %: сселили 51616 хозяйств^{278}.

Следующим шагом в разорении деревни стала грабительская налоговая политика. На каждый двор спускался план по лесозаготовкам и ле-совывозкам^{279}. Действовал налог на лошадей. Загоняя крестьян в «социалистические казармы», строители светлого будущего не забывали себя. Пример: денежные оклады работников волостных крестьянских комитетов в 1940 г. были следующими: председатель — 400 руб. в месяц, секретарь — 300, счетовод — 200, уборщица — 100, конюх — 100, сторож — 100 руб^{280}. А сколько же получали те, чьи руки были по локоть в крови, — сотрудники НКВД? В те годы Нарком внутренних дел, по своему званию равный Маршалу СССР, Л. П. Берия получал 3500 рублей в месяц^{281}, генерал, командир дивизии Красной Армии — 2200, командир полка — 1800; командир батальона — 850; учитель от 250 до 750 рублей; стипендия студента — 170; библиотекарь — 150; завскладом — 120 ^{282}. Солдаты конвоя (войска НКВД) получали — 275 руб. в месяц^{283}. Средняя зарплата по стране в 1940 г. — 339 руб. в месяц^{284}, прожиточный минимум — 5 руб. в день^{285}. Для сравнения отметим, что, согласно советским источникам, колхозник получал в месяц 12 руб.^{286}. Прокормить семью на эти советские дензнаки было невозможно. Хлеб стоил 90 копеек, мясо — 7 рублей; сахар — 4.50; водка — 6 рублей; мужской костюм — 75 ^{287}. А ведь до 17 сентября 1939 г. сельский труженик, продав жеребенка, пару поросят или корову мог выручить соответственно 60, 120 и 130 польских злотых (курс советского рубля равнялся тогда одному злотому)^{288}.

Большевики упразднили крестьянские комитеты. Пропали и другие неформальные организации в деревне. Все они были заменены собраниями колхозников. Но и права общих собраний нарушались. Все решал председатель колхоза — ставленник районного комитета партии. В конце 1940 г. в Западной Беларуси насчитывалось 646 колхозов^{289}. Но и эта цифра не устраивала партийное руководство. За сельчан взялись всерьез, требуя заявлений о вхождении в коллективные хозяйства. Кто противился — применяли особые методы: незаконно лишали права голоса, уводили со двора последнюю корову, увеличивали налоговый пресс. Целыми семьями, применяя угрозы и шантаж, не спрашивая согласия, записывали в колхозники. Чего добивались большевики? Ответ один — они стремились укрепить продовольственную базу Красной Армии. Их замысел состоял в том, чтобы местное население не только содержало партийно-административный аппарат, но и поставляло продовольствие на внутренний рынок СССР.

Деревня, зароптав, отвергла коллективизацию. Сельчане, протестуя, стали забивать скот. В период с 20 сентября 1940 г. по 1 января 1941 г. поголовье крупного рогатого скота в Барановичской области сократилось на 32 %, свиней — на 19 %, лошадей — на 13,7 %, овец — на 0,3 %^{291}. Положение становилось угрожающим. В Барановичах всполошились. Неслыханно! Освобожденные от «польского ига», для которых, как считали «восточники», созданы все условия для процветания, «отблагодарили» таким образом. Пресечь, остановить. Незамедлительно! Областной ареопаг — Бондаренко и Тур — среагировали молниеносно: в районы выехали «агитаторы» — многочисленные и хорошо вооруженные отряды НКВД. Они произвели опись и заставили сдать шкуры убитого скота, в противном случае грозили исправительными работами сроком до шести месяцев^{292}. Но белорусская деревня держалась. После истории с забоем скота руководство приняло решение: «очистить от чуждых и враждебных элементов» сельские районы. Тысячи крестьян попали в лагеря. Новомышский и Городищенский районы, к примеру, «облегчили» на 246 и 316 человек соответственно^{293}. Ценой приговоров Особого совещания при НКВД СССР деревню, усмирив, повели «по новому пути». Летом 1941 г. крестьянство, как требовал Сталин, «запрягли в общую упряжку с пролетариатом»^{294}. В западных областях БССР действовало 1115 колхозов, объединявших 49 тысяч или всего 7 % крестьянских дворов. Их обслуживала 101 МТС, располагающая 997 тракторами, 36 сеялками, 193 автомашинами. Тот же Ляховичский район насчитывал 11 колхозов^{295}. На 1 марта 1940 г. в области было образовано 13 колхозов (701 двор), а уже ровно через год их насчитывалось 231 (10736 дворов)^{296}.

Для крестьян вводились обязательные нормы выработки. В случае невыполнения — тюрьма. 26 июня 1940 г. выходит Указ Президиума ВС СССР «О переходе на восьмичасовой рабочий день, на семидневную неделю и о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятия и учреждений». Этот указ уже в своем названии противоречил не только общепринятым в мире правам, но и самой сталинской Конституции. Причем сразу по многим пунктам. Конституция СССР, например, гарантировала семичасовой рабочий день. В соответствии с указом только за месяц в БССР за прогулы попали в лагеря 4 тыс. человек, за самовольный уход с работы — более 520 человек. Органы Прокуратуры республики на 1.08.1940 г. имели в своем производстве материалы на 7,3 тыс. граждан. Все они были осуждены^{297}.

Таким образом, аграрная политика советских властей была направлена на превращение западнобелорусского края в аграрно-сырьевой придаток СССР. Для этого была создана система директивного планирования и административно-бюрократического управления сельским хозяйством, в основу которого лег тезис Сталина:

В заключение несколько слов о том, какой же был результат хозяйственной деятельности большевиков: сумели ли они наладить нормальную жизнь граждан? Безусловно, партийные документы областного комитета партии до предела заполнены всякого рода сводками, планами, экономическими показателями и т. п., однако они никогда не включали в себя сравнения с идентичными показателями периода до сентября 1939 г. (за исключением некоторых показателей: количество школ и т. п.). На экономическом же уровне хорошим ответом на поставленный выше вопрос служит фрагмент из воспоминаний знакомой нам Ольги Хрептович-Бутеневой:

В ноябре месяце 1939 г. в Кремле собралась верхушка партийного ареопага. Тон, как всегда, задавал Сталин. Утверждались «принципы» обращения с населением «освобожденных территорий». Докладывал Берия, ведомство которого и разработало эти «принципы». В основу тезисов, озвученных Наркомом внутренних дел Союза СССР, легла идея вождя российских коммунистов Владимира Ульянова-Ленина, сформулированная в работе «Как организовать соревнование?»: «очистить землю российскую от всяких вредных насекомых»^{300}. Именно Сталин утвердил план, который стал программой действий НКВД. Одобрили план, поставив подписи, и другие участники заседания — Молотов, Ворошилов, Каганович. Документы, подписанные первыми лицами государства, набирали юридическую законность, затем, пройдя через лабиринты СНК СССР, становились нормативно-правовой основой уничтожения населения западных областей БССР путем создания соответствующих условий. В дальнейшем планы московских миротворцев много раз «конкретизировались», но суть их оставалась неизменной, и ее можно выразить в нескольких словах: «зачистка» предстоящего театра военных действий.

Заложники.

В наиболее полном и обобщенном виде кремлевские заготовки, легализировавшись, были изложены в секретном постановлении СНК СССР № 2010-588 от 5.12.1939 г. о выселении из западных областей Украины и Беларуси осадников и работников лесной охраны. Такие документы, как Инструкции и Положения Народного комиссариата внутренних дел СССР № 2122-617 сс, утвержденные СНК СССР 29.12.1939 г.^{301}, поистине уникальны. По своей жестокости и цинизму они, пожалуй, не имеют себе равных в истории человечества. Названные документы были признаны служить руководством к действию для многотысячной армии советских и партийных чиновников, администраторов и карателей. Белорусы привыкли страдать. Но те страдания, которые им уготовили большевики, не шли ни в какие сравнения с чем-либо в истории.

В чем же вина вышеуказанных категорий белорусских граждан? Существует несколько версий. Версия первая — политическая. Вина осадников, говорится в постановлении Совнаркома СССР, была в том, что они в значительной части своей были военными колонистами на кресах. Именно они получали белорусские земли из рук польского буржуазного правительства и самоотверженно служили ему.

Согласно заключению органов НКВД, вина лесников, объездчиков и других работников лесной охраны — белорусов и поляков по национальности — была в том, что из них готовили кадры диверсантов, шпионов, террористов на случай войны с СССР. Отмечалось, что с этой целью в Гродно, Несвиже, Граево, Воложине, крепости Осовец и других местах для них были организованы специальные 6-месячные курсы военной подготовки и переподготовки^{302}.

Зная методы советских спецслужб, можно утверждать: обвинение, предъявленное жителям Западной Беларуси, не более чем блеф. Родившись в недрах НКВД, оно было направлено на то, чтобы, во-первых, в условиях политической нестабильности пресечь возможность появления «пятой колонны», во-вторых, уничтожить людей по национальному признаку.

Версия вторая. Личная месть. На судьбу осадников наложила свою роковую печать система личной диктатуры Сталина. Вероятно, в Советском Союзе не было другой социальной группы, которую бы репрессии затронули в таком объеме, как это произошло с осадниками. Причина, возможно, кроется в следующем. В 1920 г. — завершающем году войны между Советской Россией и Польшей — Ленина посетила безумная идея зажечь революционный факел в Европе. 27 февраля 1920 г. в войска Красной Армии поступила директива за подписью «вождя мирового пролетариата»: «…Все внимание направить на подготовку, усиление Запфронта»^{303}. В мае ЦК РКП(б) публикует тезисы «Польский фронт и наши задачи»^{304}. Именно к этому времени было принято решение, о котором писал Троцкий: «Мы шли на риск — на этот раз по инициативе Ленина — прощупывания штыком буржуазно-шляхецкой Польши»^{305}.

Западный фронт (командующий М. Тухачевский) усиливается 8 стрелковыми дивизиями, 4 стрелковыми и 1 кавалерийской бригадами. В составе фронта образуется 3-я и 4-я армии, 3-й конный корпус и отдельная Мозырская группа^{306}. В стране объявляется мобилизация. Не обошла она и Беларусь, население которой, поверив призывам большевиков, вступало в армию. Только Гомельская губерния дала 17500 рекрутов, Витебская — 12500, Минская — 44000 ^{307}. Москва, требуя новых солдат, дополнительно мобилизовала еще 25000 белорусов^{308}. Из 200 тыс. человек, мобилизованных еще летом 1919 г. на белорусских землях, на Западный фронт были отправлены только 40 тыс. солдат. Зато в массовом порядке привлекались в Беларусь войсковые соединения латышских красных стрелков^{309}. Всего под ружье поставили 1 млн. человек^{310}. В июне-июле Тухачевский получает солидную поддержку: 170 тыс. солдат, 126,7 тыс. винтовок, 125 млн. патронов, 243 пушки, 13 тыс. сабель, 91 самолет^{311}.

В июле 1920 г. Красная Армия была уже у польских границ. 11 июля министр иностранных дел Великобритании Дж. Керзон от имени европейских государств потребовал «незамедлительно остановить наступление Красной Армии по линии Гродно — Ярловка-Немиров — Брест-Литовск и дальше по территории Украины до Карпат»^{312}. Ответом стало дальнейшее продвижение Западного фронта. 17 июля 1920 г. ЦК РКП(б), рассмотрев ноту Дж. Керзона, официально подтвердило избранный курс и высказалось за перенос боевых действий на запад от «линии Керзона»^{313}.

22 июля 1920 г. штаб Тухачевского получил телеграмму польского военного ведомства, которую подписал начальник Генерального штаба генерал Развадовский:

Встреча польской делегации в Барановичах 1.08.1920 г., которую возглавил вице-премьер иностранных дел В. Врублевский, с советскими представителями Западного фронта Шкутко и уполномоченным Запфронта Лобовым завершилась безрезультатно^{315}. О желании большевиков вести переговорный процесс говорит шифровка Ленина, полученная Сталиным 23 июля: «…надо советизировать Венгрию, а может, также Чехию и Румынию»^{316}. Очередной раунд переговоров состоялся в ночь с 11 на 12 августа в Сельдцах. С польской стороны парламентариями были З. Акенцкий и майор Стамировский, с советской — член Реввоенсовета 16-й армии В. Милютин. Подписанное ими соглашение предусматривало принятие польской мирной делегацией представителей Красной Армии на участке Сельдцы — Варшава 14 августа 1920 г.^{317}. Большевики, как и в Барановичах, тянули время. Зачем им это было нужно? Они считали, что еще одно давление на «панскую Польшу» — и успех обеспечен. Есть еще один документ, который, мы уверены, как нельзя лучше и объективнее характеризует позицию Москвы — сообщение Народного комиссариата иностранных дел РСФСР относительно советско-польских переговоров 13 августа 1920 г.:

А в это время в захваченных районах Польши насаждался «новый порядок»: национализировались заводы и фабрики, изымались помещичьи, государственные и монастырские земли. 30 июля в Белостоке под патронажем Москвы создается «правительство» — Временный революционный комитет Польши в составе: Ф. Дзержинского, Ф. Кона, Э. Прухняка, И. Уншлихта^{319}. Оно, согласно установкам Кремля, провозгласило курс на «закладку фундамента Польской советской республики».

Западные страны, спасая Европу от красно-кровавых стягов, оказали помощь Польше. Например, Соединенные Штаты Америки выделили кредит в 50 млн. дол.; передали несколько тысяч пулеметов, более 200 броневиков, 300 самолетов, 3 млн. комплектов обмундирования^{320}. Не осталась в стороне и Англия, выделив 58 тыс. винтовок, около 60 млн. патронов. Из Франции прибыло 27 эшелонов с вооружением и боеприпасами: 1494 орудия, 2800 пулеметов, 385,5 тыс. винтовок, 42 тыс. револьверов, около 700 самолетов, 10 млн. снарядов, 4,5 тыс. повозок, 3 млн. комплекта обмундирования, 4 млн. пар обуви, средства связи и медикаменты^{321}. Тысячи офицеров-добровольцев из многих стран мира руководили боевой подготовкой польской армии, в рядах которой находилось более 500 тыс. человек, в том числе несколько десятков тысяч белорусов^{322}.

В высшем руководстве РКП(б) разделились мнения относительно того, является ли правомерным наступление на Польшу. В военном отношении обсуждался вопрос, следовало ли переходить реку Буг и вести по широкому фронту наступление против Варшавы. Троцкий, как известно, не поддержал идею наступления. Вначале с ним был согласен и Сталин. Но он быстро изменил свою точку зрения и присоединился к другому мнению. Сторонником наступательных операций был и командующий Западным фронтом Тухачевский (который и разработал общий стратегический план).

Начавшееся большими силами вторжение сначала принесло крупные успехи. Войска беспрепятственно продвигались вперед, главнокомандующий С. Каменев уже наметил день занятия Варшавы. Однако расчет на поддержку польского населения на подъем революционной волны в Польше не оправдался. Наоборот, ответом на бесчинства красноармейцев стал сильный национально-патриотический подъем польского народа. Положение на Западном фронте к этому времени усложнилось. Дезертирство достигло огромных размеров. Только за сентябрь было возвращено в части фронта более 120 тыс. дезертиров^{323}. Далеко продвинувшиеся клинья наступающих войск оторвались от линии снабжения, связь между Западным и Юго-Западным фронтами нарушилась. Сталин, в ту пору член Военного совета Западного фронта, из-за честолюбивой попытки захватить Львов, отказался выполнять директиву Главкома о переброске Первой Конной армии на север для прикрытия фланга Западного фронта; это дало полякам возможность обойти южный фланг Западного фронта и нанести удар по его войскам с фланга и тыла. 16 августа польская армия, блестяще осуществив скрытую перестройку войск, перешла в контрнаступление. Ослабленные части Тухачевского, неся огромные потери, стали отступать. В окружении оказались 4-я армия и 3-й конный корпус.

Приведем один неизвестный факт. В обороне Варшавы участвовали 1-я и 2-я белорусские дивизии, сформированные из жителей местечек и деревень между Вилией и Неманом^{324}.

Поход на Варшаву, говоря словами Троцкого, «обошелся страшно дорого». Польская «ошибка», писал он, не только привела нас к Рижскому договору, который отрезал нас от Германии, но и дал, наряду с другими событиями того же периода, могущественный толчок консолидации буржуазной Европы^{325}. Будем иметь ввиду, что безумная идея зажечь революционный факел в Европе, по образному выражению Л. Троцкого, унесла жизни 10 тысяч белорусов, которые оказались по разные стороны баррикад — в польской и Красной армиях. О том, что к Польше отошла этническая территория Беларуси площадью 98815 км² и населением 3171627 человек, соратник Ленина не упоминает^{326}. Никто в ленинском государстве не говорил и о судьбе красноармейцев, оказавшихся в плену у армии Пилсудского. По имеющимся данным, которые приводит Д. Волкогонов в своей книге «Ленин», их было более 30 тысяч^{327}. Но есть и другие цифры: 50 тыс. убитыми и более 90 тыс. пленными^{328}. Куда делись эти люди? На эти вопросы и сегодня, когда не стало советской империи, нет ясного ответа, а советское руководство, как известно, никогда не пыталось высветить истину, предпочитая отмщение.

Благодаря бредовой идее Ленина, РСФСР выплатило бывшей своей провинции крупную контрибуцию — 30 млн. рублей в золоте^{329}. Это был удар, что называется, ниже пояса. Ведь Россия в это время производила расчет с Германией. Итог брестских соглашений 1918 г. известен: 93,5 тонны царского золота. Но даже здесь, при расчете с Польшей, большевики не могли действовать достойно. Когда пришло время делать первый взнос по контрибуции, Москва решила выплатить его драгоценностями. В несколько раз, однако, завысив их реальную стоимость, то есть пошла на тривиальный обман, что было в духе большевистских традиций. Нарком иностранных дел России Чичерин, узнав реакцию Варшавы, тут же сообщил Ленину и Политбюро:

Поскольку Сталин явился виновником поражения под Варшавой, его отозвали в Москву. От трибунала спас его Ленин, который нашел оправдание своему «полководцу»:

Позднее, в политическом отчете ЦК IX Всероссийской конференции РКП(б) 22 сентября 1920 г., главное место на которой занял анализ политики Кремля в войне с Польшей, Ленин открыто заявил:

Но, как бы там ни было, слава неудачника надолго закрепилась за Сталиным. Это уже был достаточный повод для применения репрессий против военных, публично называющих его виновником провала Варшавской операции. Тухачевский, Якир, Уборевич, Корк, Путна, Эйдеман, Примаков и Фельдман 12 июня 1937 г. будут расстреляны. Их судьбу разделят сотни и тысячи других командиров. Но живы будут очевидцы сталинского позора — солдаты польской армии, прервавшие поход большевистских орд в Европу. Они-то знали истинную цену экспорта мировой революции. Такие свидетели не имели права на жизнь. Откуда им было знать, что в Кремле определилась их судьба еще в 20-х годах. Об отношении к полякам в СССР красноречиво будут свидетельствовать объявления такого типа (в ресторане в Пензе): «Полякам и собакам вход воспрещен»^{333}.

А теперь перейдем к вопросу утверждения и становления осадничества.

В исторической литературе, даже в новейших изданиях, датой его утверждения называется 1925 г.^{334} Например: историк В. Утгоф в своем исследовании «Политика советской власти в отношении осадников и работников лесной охраны» указывает, что осадничество утвердилось на территории Западной Беларуси в 1925 г. на основе «Закона о парцелляции и осадничестве»^{335}. Это не совсем верно. К сожалению, этот вопрос в научной литературе полностью не освещен. Существует ряд документальных свидетельств, позволяющих говорить, что осадники — бывшие военнослужащие польской армии — появились на «кресах всходних» намного раньше — в начале 20-х годов^{336}. В это время правительство 2-й Речи Посполитой начало проведение земельной реформы. По переписи 1921 г. большая часть частновладельческой земли — около 3 млн. га — принадлежала полякам[23], составляющих 1,7 % землевладельцев — около 6000 хозяйств. Земельный надел каждого составлял около 50 га. На каждое помещичье имение в среднем приходилось около 500 га земли, на крестьянский двор — менее 7 га, 90000 белорусов вообще не имели земли. В 15 % хозяйств не было крупного рогатого скота, в 30 % — лошадей. Более 6 % крестьян к 1927 г. не имели скота. В начале 30-х годов хозяйства белорусских крестьян — бедняков и батраков — составляли около 70 %, середняков — 23 %, кулаков — более 6 % всех хозяйств^{337}.

Что несла аграрная реформа? Реформы 1922, 1921 и 1925 гг. ставили перед собой цель: с одной стороны, сохранить помещичьи землевладения, с другой стороны, и это было главенствующим — полонизировать белорусское население. Немалая роль при этом отводилась военнослужащим польской армии. На основе правовых актов — законов: «О наделении землей солдат польского войска» от 17.12.1920 г., «О переходе в государственную собственность Польского государства земель некоторых поветов»; «О проведении земельной реформы» от 1924 г., вошедшей в историю под названием «Закона о парцелляции и осадничестве» — офицеры и унтер-офицеры, отличившиеся в советско-польской войне 1919–1920 гг., получали бесплатно безвозвратный государственный кредит для приобретения земли либо за небольшую плату участки по 15–45 га. Землю получать стали в первой половине 1920 года^{338}.

Аграрная реформа предусматривала: а) так называемую парцелляцию — распродажу через земельный банк части помещичьей земли мелкими участками-парцелями; б) ликвидацию сервитутов — совместных владений помещиков и крестьян в пользу польских землевладельцев; в) комасацию — ликвидацию чересполосицы путем сведения в один участок мелких крестьянских полосок и выселение белорусов на хутора^{339}.

Закон о войсковом осадничестве предусматривал конфискацию всех бесхозяйственных земель, подгоняя под эту категорию земли, владельцы которых, покинув край в период Первой мировой войны, обратно не вернулись. О том, как это было в действительности, рассказывает В. Рагуля:

Закон от 17.12.1920 г. предусматривал передачу 30 % отобранной земли местному населению — белорусам, а 70 % — осадникам^{341}. Однако землю получили все, кроме белорусов. А если это и происходило, то в редких и исключительных случаях. Для землевладельцев неполяков вводится параграф 3, на основе которого у них забиралось все: пахотная земля, сенокосы, леса, постройки, инвентарь^{342}.

В соответствии с законом «О наделении землей солдат польского войска» к 1929 г. в Новогрудском, Полесском и Виленском воеводствах землю получили 4436 бывших офицеров и унтер-офицеров. В 1934 г. их количество увеличилось и составило 8742 человека, в 1939 г. примерно — 10000 ^{343}. Все они объединились в польский союз окраин^{344}. В начале 30-х осадникам принадлежало около 48 % всей земли. Выгодно ее продавая, они укрепляли свои позиции на белорусских землях. Необходимо также отметить: более 70 % земли, проданной через земельный банк, отошло полякам — нескольким тысячам гражданских осадников^{345}. В цифрах это выглядело так: 597 тыс. га из 2948 тыс. га — крупных землевладений, что составляло 20 % ее площади^{346}. Но это не все. От земельной реформы пострадало более 100 тыс. белорусских крестьян. На долю коренного населения, составляющего 94,2 % общего количества хозяйств, приходилось 38,8 % земли, а остальная — 61,2 % — находилась в руках польских землевладельцев, в том числе и войсковых колонистов^{347}.

Белорусы стали на защиту своих интересов. Борьба крестьян достигла своего наивысшего подъема в 1933 г. Она приняла различные формы, начиная от массовых волнений до активного вооруженного сопротивления властям. Для подавления деревни польские власти выслали карательные экспедиции. Отряды полиции и войск действовали в Брестском, Кобринском, Новогрудском и других поветах. За 1931–1933 гг. в Западной Беларуси было зарегистрировано более 460 выступлений сельчан. Только в 1931–1932 гг. польские трибуналы вынесли 120 смертных приговоров крестьянам^{348}. Правда, из-за враждебности местного населения около половины колонистов покинули свои наделы^{349}.

Сенатор В. Рагуля, отстаивая права белорусов, еще в 20-х вынес вердикт аграрной реформе, который оказался сколь точным, столь и пророческим. «Она, реформа, — заявил он, выступая на заседании Сейма 17 июля 1925 г., — является динамитом для восточных границ. Чем осадников там больше посадите, тем быстрее и мощнее будет взрыв, после которого от восточной границы и следа не останется. Вы сеете ветер, пожнете бурю и даже не бурю, а грозу»^{350}.

Тучи над областью.

Теперь вернемся в декабрь 39-го. Как уже отмечалось, 5.12.1939 г. СНК СССР принял секретное постановление № 2010-558 о выселении из западных областей Украины и Беларуси осадников и работников лесной охраны. А 25 декабря Лаврентий Берия направил соответствующую директиву органам НКВД БССР^{351}.

В свою очередь Нарком внутренних дел БССР Л. Цанава 25 декабря 1939 г. выслал начальнику УНКВД Барановичской области Мисюрову секретную директиву, в которой предлагалось «немедленно приступить и к 5 января 1940 г. закончить составление точного учета всех осадников и членов их семей, проживающих на территории области по прилагаемой форме». Учет произвести под благовидным предлогом, не поднимая шума и не расшифровывая его истинной цели. Таким предлогом может быть учет объектов обложения их хозяйств. Весь учет по хозяйству и семьям осадников производится областными и уездными исполкомами. Для проведения операции в каждом оперативном участке организовывать оперативные «тройки», возглавляемые начальниками уездного отдела НКВД или оперативным работником, специально командированным из областного УНКВД. Представить их на утверждение к 7 января 1940 г. Участковые «тройки» разрабатывают конкретные оперативные планы проведения операции, которые представляют на утверждение областным оперативным «тройкам». Составы областных «троек» утверждены.

Особо злостных осадников, в отношении которых имеются материалы их антисоветской деятельности в прошлом или настоящем, арестовывать с последующим оформлением их дел на Особое совещание, а семьи выселить в общем порядке. Предусмотреть меры к недопустимости каких-либо эксцессов, контрреволюционных выступлений и волынок при проведении изъятия и выселения осадников. Порядок учета, сроки и мероприятия по выселению доложите первому секретарю обкома КП(б)Б. Еще раз напоминаем, что при проведении учета и разработки оперативных мероприятий должна быть соблюдена исключительная конспирация, чтобы предотвратить бегство осадников»^{352}.

Получив директиву, областное управление и поветовые отделы НКВД, обком и райкомы партии, облисполком и райисполкомы начали активную подготовку операции: уточнялся состав участковых оперативных «троек», заполнялись специальные анкеты по учету хозяйств и членов семей осадников, а также служащих лесной охраны; в помощь оперативным «тройкам» подбирался и утверждался партийный, советский и комсомольский актив, проводились другие «организационно-технические мероприятия» по обеспечению успешного выполнения операции.

Глава областного аппарата НКВД Мисюров был вызван в Минск. В столице прошло инструктивное совещание НКВД, по итогам которого в область для «оказания практической помощи» прибыли ответственные сотрудники республиканского силового ведомства.

Подготовка и сама операция контролировалась непосредственно из Центра. Так, Лаврентий Берия информировал ЦК ВКП(б) в записке от 29 декабря 1939 г.:

Несмотря на готовность к проведению карательной акции, она откладывалась по «техническим» причинам. Свидетельство тому секретная директива Л. Цанавы, направленная 7 января 1940 г. на имя Мисюрова: в ней отмечались недостатки в материалах, которые были представлены на выселение осадников и работников лесной охраны. В частности, Л. Цанава заострил внимание на недопущении попадания в списки людей, в отношении которых Москва еще не приняла решение: счетоводов, бухгалтеров лесной охраны и т. д. Тут же оговаривалось, что необходимо незамедлительно начать учет польских и гражданских колонистов, которые переселились из Польши на «кресы всходни». Материал на них представить не позднее 12 января 1940 г. Отмечалось, что вопрос о возможности применения к ним репрессий будет решен отдельно^{354}.

В Барановичи поступила инструкция о порядке проведения операции, разработанная НКВД республики. В ней, в частности, говорилось:

Согласно инструкции, выселяемым отводилось всего 2–3 часа на сборы. От работников НКВД требовалось «не допускать ни в коем случае образования толпы» около домов выселяемых, «действовать необходимо во всех случаях твердо и решительно, без лишней суеты, шума и паники»^{356}.

В связи с тем, что 6–7 января в область должны прибывать оперативно-командный и рядовой составы органов и войск НКВД, из Минска в Барановичи поступила шифрограмма, в которой, в частности, говорилось:

Далее предписывалось на местах ознакомить руководителей оперативных групп, которые прибыли с документами, провести инструктаж:

Шифрограмма наркома ориентировала на то, что оружие необходимо использовать «на поражение по убегающим…»^{359}. Оперативные службы области получили установку «на усиление агентурно-оперативной работы по выявлению и пресечению возможных элементов»^{360}. 9 января Л. Берия подписал секретный приказ № 0041 о создании специальной центральной руководящей комиссии (СЦРК), на которую возлагалось руководство проведением операции^{361}. В состав СЦРК вошли: два заместителя наркома НКВД СССР Меркулов и Чернышев, начальник Главного экономического управления НКВД СССР Кобулов, начальник Транспортного управления НКВД СССР Мильштейн^{362}. Комиссии приказывалось «тщательно ознакомиться с представленными НКВД БССР планами проведения операции, внести необходимые поправки и в дальнейшем обеспечить руководство операцией с момента ее начала и до момента расселения осадников и лесников в назначенных для этого пунктах»^{363}. Из госбюджета, согласно запросу Комиссии, для проведения акции выдели 2540458 рублей^{364}.

Руководство по осуществлению акции в области Москва возложила на Мисюрова, Зайцева и Бондаренко^{365}. 10 января бюро Барановичского обкома КП(б)Б, обсудив план операции, отметило серьезные недостатки в ее подготовке и потребовало их ликвидировать. В этот же день принимается постановления «О мероприятиях по подготовке и проведению операции по выселению осадников». В постановлении было сказано, что для проведения этого мероприятия в распоряжение областного управления НКВД направлено 175 человек^{366}. В дальнейшем обком выделил 380 человек областного партийного актива и утвердил разнарядку по каждому из 8 поветов на количество людей, выделяемых в помощь чекистам. При этом рекомендовалось провести детальный отбор актива из числа бедняков и батраков, которые проявили себя с положительной стороны на службе в рядах Красной Армии или на работе в крестьянских комитетах, привлечь их к работе по учету и охране имущества выселяемых.

В целях конспирации отбор людей и их инструктаж рекомендовалось проводить под видом сбора волостного актива, на котором планировалось прочитать им доклады о Конституции СССР и международном положении. Обком партии подробно расписал, что, кому и как делать во время операции. «Мелкая домашняя утварь, оставшаяся одежда, а также домашняя птица передается крестьянским комитетам для раздачи бедноте», — говорилось в постановлении бюро обкома, которое подписал первый секретарь И. Тур. Ознакомившись с этим постановлением, первый секретарь ЦК КП(б)Б П. Пономаренко наложил резолюцию:

И. Тур в телефонном разговоре с П. Пономаренко успокоил его, заявив, что конспирация будет сохранена.

19 января 1940 г. Бюро ЦК КП(б)Б утвердило план депортации. Бюро ЦК КП(б)Б обратилось к Военному совету Белорусского военного округа с просьбой оказать помощь чекистам^{368}. К этому времени особый состав областных управлений и районных отделов НКВД западных областей, из которых было отобрано для акции 4632 человека, усилили присланными из восточных областей 2300 чекистами. Командующий округом генерал армии Д. Павлов, выполняя распоряжение ЦК, выделил 6718 красноармейцев и пограничников^{369}. В соответствии с планом, заранее были подготовлены заявки на 3453 железнодорожных вагона, из них 1953 вагона для широкой колеи и 1500 — для узкой; утверждены начальники эшелонов и 68 человек оперативных сотрудников НКВД БССР в качестве их заместителей^{370}. Всего в Беларусь прибыло 55 эшелонов, 300 вагонов стояло в Лиде^{371}. Пограничные войска были переведены на усиленный вариант охраны границы^{372}.

В БССР из Москвы прибыло 18 высших чинов НКВД СССР. «Депортация антисоветских элементов, — инструктировал командированных комиссар III ранга И. Серов, — является проблемой огромной политической важности»^{373}. В течение двух дней были заслушаны отчеты руководителей 37 оперативных участков и 4005 оперативных «троек», в состав которых входили областные «тройки»: начальник НКВД, заместитель начальника или начальник одного из отделов НКВД, начальник или заместитель начальника управления государственной безопасности (УГБ) НКВД БССР, оперативные «тройки»: заместители начальника отдела УГБ БССР, начальника отдела УНКВД, начальника отделения отдела УНКВД^{374}.

29 января Цанава проинформировал Москву о полной готовности НКВД к осуществлению операции. В специальной докладной записке на имя Берии и Пономаренко Нарком внутренних дел БССР указывал, «что касается гужевого транспорта, то необходимое количество подвод будет мобилизовано у местного населения и самих выселяемых». В записке Цанавы говорилось также, что количество высланных людей в сравнении с первоначальными планами увеличилось с 8965 хозяйств (45410 человек) до 9603 хозяйств (51300 человек)^{375}. К записке был приложен подробный план проведения операции, количество и схема оперативных участков, схемы движения поездов и т. д. Для Барановичской области он выглядел следующим образом:

На основе изложенного можно предположить, что существовал план Сталина по физическому уничтожению населения Западной Беларуси, который последовательно начал претворяться в жизнь еще с 17 сентября 1939 г. Видимо, сценарий этой карательно-политической акции все же существовал.

Время крови и слез.

Первый акт задуманной Сталиным кровавой драмы, состоялся 10 февраля 1940 г., когда в дома осадников в буквальном смысле слова постучалась смерть. Именно в этот день была поставлена точка в кровавой драме, гриф секретности с которой снимут только спустя несколько десятилетий. Наиболее совершенная статистика не в силах передать глубину и масштабность произвола властей. Накануне, свидетельствуют документы, чекисты перекрыли все дороги в области. В наиболее удаленные хозяйства оперативные группы прибыли только к полудню 10 февраля. Несмотря на 40-градусный мороз могучий маховик карательной машины начал раскручиваться. На железнодорожных станциях стояли 32 эшелона (1940 вагонов), способных вместить многие тысячи репрессированных. С утра в деревнях и осадах лаяли собаки, мычали коровы, голосили женщины и дети. Мужчины, как и подобает мужчинам, молчали. Но это молчание было страшнее любых слов. Грубая брань чекистов, красноармейцев и пограничников слышалась повсюду. К 10.00 к станциям выдвинулись обозы, впереди, сзади и по бокам которых шли с оружием в руках конвойные. На санях разрешалось ехать только детям, больным и старикам. При встрече с односельчанами и знакомыми запрещалось разговаривать или что-нибудь передавать. Любая попытка сопротивления пресекалась. Свидетельство Михаила Шведюка:

Свидетельство Петра Пархуты:

В Ляховичской волости Барановичского уезда, согласно оперативной сводке № 1 НКВД БССР, при выселении семьи осадника Далекина два его брата пытались бежать. После трех предупредительных выстрелов оба были задержаны^{379}.

К концу операции было выселено по области 16929 человек. 21 февраля Лаврентий Цанава направил на имя П. Пономаренко докладную записку о результатах карательной акции. В ней говорилось, что

Согласно отчетам НКВД, через неделю — к 20 февраля — «все 32 эшелона были отправлены к месту назначения» — Сибирь, Казахстан и другие места^{381}. Доехали, правда, не все. Людей везли в мороз полураздетыми в холодных вагонах, как скотину. Немногие смогли перенести долгий путь на Восток. Умирали. Кончали жизнь самоубийством^{382}. Вагоны, свидетельствуют очевидцы, подавались в антисанитарном состоянии, не были утеплены, в них отсутствовало необходимое оборудование^{383}. Старики и малые дети умирали массово. Их выбрасывали на станциях, и поезда шли дальше с еще живыми жертвами^{384}. В служебной записке Берии от 1.05.1944 г. на имя Сталина указывалось, что в процессе довоенной депортации в восточные районы умерло 11516 человек^{385}. В лагерях погибнет еще 12319 человек^{386}.

Карательная политика сталинского руководства отрицательно сказалась не только на развитии производительных сил в сельском хозяйстве и промышленности, но и на морально-политической обстановке в городе и деревне. Корреспондент газеты «Известия» В. Константинов-Шустер в письме на имя П. Пономаренко от 25 февраля 1940 г. сообщал факты «повышения антисоветской активности классово-чуждых элементов» в Барановичской области, приводил «контрреволюционные» высказывания: «Дожились казаки, что ни хлеба, ни табаки», «Советской власти дождались, теперь в очереди давись»^{387}.

25 марта 1940 г. Л. Цанава доложил П. Пономаренко:

Как оказалось впоследствии, вышеуказанные слухи имели под собой основание. УНКВД области тайно готовило новую акцию, жертвами которой, согласно секретным постановлениям СНК СССР № 289–127 сс от 2.03.1940 г. и № 496–177 сс от 10.03.1940 г., стали 18658 человек — родители, жены и дети репрессированных 10.02.1940 г.^{389} 8 апреля Барановичский обком рассмотрел вопрос «О выселении семей репрессированных помещиков, офицеров, полицейских и т. д.» Докладчик — начальник УНКВД Мисюров. Было принято к сведению «заявление тов. Мисюрова о том, что все подготовительные мероприятия по выселению семей репрессированных проведены». Обком обязал «райкомы партии для проведения операции мобилизовать необходимое количество коммунистов и комсомольцев в каждом районе, председателей райисполкомов и секретарей райкомов партии — оказать практическую помощь райотделам НКВД по обеспечению автотранспортом для перевозки выселяемых»^{390}. Операция началась на рассвете 13 апреля 1940 г.

Свидетельство Ольги Хрептович-Бутеневой:

К 24 часам того же дня во всех западных областях было репрессировано 8055 семей (26777 чел.), из них загружено в вагоны 7286 семей (24253 чел.)^{392}. «Операция, — сообщал Цанава первому секретарю ЦК КПБ(б) Пономаренко, — в основном проходит удовлетворительно»^{393}.

Таблица № 22. ЧИСЛЕННОСТЬ ВЫСЕЛЯЕМЫХ В ГЛУБЬ СССР ИЗ Г. БАРАНОВИЧИ ПО ДАННЫМ ЭШЕЛОННОГО КОНВОИРОВАНИЯ НКВД СССР.

Источник: KARTA. Nr. 12. Cztery deportacje 1940-41. S. 130–135.

Вывозили «освободители» своих новых жертв со всех крупных станций:

Брест (7 вывозов — 6709 чел.), Белосток (8 — 9549), Лида (2 — 2826), Высокое (1 — 1350), Молодечно (5 — 5778), Сенкевичи (1 — 1506), Пинск (1 — 1492), Дрогичин (1 — 1743), Дятлово (1 — 1509), Ивацевичи (1 — 1791), Косово (1 — 1206), Аранчицы (2 — 2042), Доманово (1 — 1506), Новоельня (1 — 1194), Мицкевичи (1 — 1200), Городея (1 — 1493), Озерница (1 — 1484), Неман (1 — 1533), Августов (1 — 1859), Поставы (1 — 2127), Зябки (2 — 2837), Воропаево (1 — 1863), Мосты (2 — 2709), Беловежа (1 — 1488), Свислочь (1 — 1716), Волковыск (2 — 3261), Погорельцы (1 — 1579), Ружанка (1 — 2090), Микашевичи (3 — 3714), Столбцы (3 — 3653), Крулевщизна (2 — 1003 +?), Друя (1 — 1189), Ошмяны (1 — 1067), Городня (1 — 1156), Семятичи (1 — 1085), Лунинец (1 — 964), Минск (5 — 7037).

Всего: Барановичи — 6209, Западная Беларусь — 95624 +?^{394}

После выселения осадников и лесников осталось большое количество их скота, домашней птицы, зерна, картофеля, сельхозинвентаря, домов и других построек. Всего, согласно архивным источникам, в западных областях БССР, в т. ч. и в Барановичской, у «выселяемых изъяли 8 тыс. коней (и телег), 20 тыс. коров, 18 тыс. голов мелкого скота, 4,5 тыс. единиц сельхозинвентаря, 20 тыс. жилищных и хозяйственных построек, 103 тыс. га земли»^{395}. Скот, лошади, сено и зерно свозили в специально определенные населенные пункты, согласно особому распоряжению «Об использовании конфискованного имущества[24] на местах»^{396}. Все отобранное, включая землю, планировалось передать колхозам, совхозам, а также бедноте и торгово-хозяйственным организациям. Частично это сделали, как, например, в поселке Новоельня Дятловского района, где 40 домов осадников отошло в ведение Брест-Литовской железной дороги^{397}. Но много имущества, и особенно ценных вещей, было разворовано^{398}. Как свидетельствуют документы, в ходе операций часто доходило до настоящих грабежей^{399}. Многих привлекали пустующие дома и другие постройки. И, что характерно, факты нарушения закона массовый характер приобрели как раз таки среди ответственных сотрудников НКВД и райисполкомов^{400}. Так, в декабре 1940 г. в Барановичской области «за присвоение панских вещей был объявлен выговор члену партии В. М. Сорокину…»^{401}. Но можно смело предполагать, что под рассмотрение обкома партии и других органов попадала лишь мизерная часть всех случаев.

Не «обидел» себя и деревенский актив, привлекаемый к операции по выселению. Некоторые, после того как отвозили семьи обреченных на станцию, возвращались в райком партии с предложением: «…хотя мы немного замерзли и наши кони голодноваты, разрешите нам поехать и остальную сволочь отвезти на станцию»^{402}. Потом, возвратившись к осиротевшим хатам, разбирали все, что могло пригодиться в личном хозяйстве.

Маховик политического террора с каждым днем набирал силу. Только закончилась вторая высылка «вражеских элементов», как началась подготовка к новой, третьей. На этот раз она затронула большую армию беженцев из части Польши, оккупированной Германией.

Большинство из них, не имея средств, чтобы выехать в глубь страны, осели в городах области: Барановичи, Лида, Слоним, Ляховичи, Несвиж, Новогрудок. Наибольшая их концентрация отмечалась в Слониме — около 15 тыс. человек^{403}. Всего на территории БССР к началу 1940 г. насчитывалось 72896 беженцев, из них трудоустроено было 25621 человек. Социальный состав беженцев был пестрый: фабриканты, купцы, рабочие, служащие, учителя, врачи, представители творческой интеллигенции, студенты и гимназисты. По национальному составу: поляки — 4209 человек, евреи — 65796 человек, белорусы — 1703 человека, русские — 577 человек, украинцы — 169 человек^{404}.

Поток беженцев из Польши увеличивался с каждым днем. Судя по сообщениям западной печати, весной-летом 1940 г. в западных районах Беларуси находилось 110 тыс. еврейских беженцев, и в тот период около 200 тыс. евреев осело в Западной Украине, большинство во Львове^{405}.

Наивные, они полагали, что, попав в советский «рай», обретут покой. Но «рай» оказался настоящим адом, который, как показали дальнейшие события, ничем не отличался от ада немецкого. Та мизерная помощь, оказываемая советской властью, больше напоминала нищенские подачки. Многие из беженцев, особенно нетрудоустроенные, разочаровавшиеся в советской действительности и запуганные массовыми репрессиями, выразили желание выехать в Германию. Однако она отказалась их принимать. Только некоторым удалось перейти границу, а части евреев эмигрировать в Палестину и другие страны^{406}. Есть еще одна версия, озвученная профессором А. Лейзеровым. Евреев, считает он, возвратили в Польшу, где они и были уничтожены^{407}. Несмотря на оригинальность предположения, согласиться с ним трудно. С гораздо большей долей вероятности можно предположить, что они попали в сталинские лагеря. И тому есть ряд документальных свидетельств.

5 марта 1940 г. Нарком внутренних дел СССР Л. Берия сообщал И. Сталину:

10 апреля 1940 г. СНК СССР, приняв постановление № 497–177 сс, решил дальнейшую судьбу беженцев^{409}. Все они, согласно этому решению советского руководства, подлежали депортации, подготовка к которой началась незамедлительно. Эволюцию действий областных чиновников можно проследить по ряду источников, которые со всей очевидностью подтверждают неоспоримый факт: большевики, а не нацисты, как считают и ныне, повинны в гибели десятков тысяч беженцев, большую часть которых составляли евреи.

Еще 20 января 1940 г. Барановичский облисполком принимает постановление «О регистрации и документировании иностранцев, проживающих на территории Барановичской области». Приведем фрагмент этого документа:

Как следует из воспоминаний И. Гальперина, «Свет не без добрых людей» (Тель-Авив, 2004),

Работу всем «предоставили» в Коми, Марийской, Якутской АССР, Алтайском и Красноярском краях, Волгоградской, Горьковской, Иркутской, Молотовской, Новосибирской, Омской, Свердловской и Челябинской областях^{413}.

«Трудоустройство» заняло один день — 29 июня 1940 г. В этот день органы НКВД БССР провели третью по счету карательную операцию, в ходе которой было погружено в вагоны 7224 семьи (22879 чел.), в т. ч. и в Барановичской области 747 семей (2495 чел.)^{414} В операции участвовало 9408 силовиков — офицеры, оперативные сотрудники и рядовые НКВД, сотрудники управления Рабоче-крестьянской милиции (УРКМ). Как и в первых двух случаях, привлекался и партийно-советский актив^{415}.

Сообщая П. Пономаренко о результатах акции, Л. Цанава писал:

Не вызывает сомнения, что и паспортизация населения, которая проводилась на территории Барановичской области в соответствии с решением ЦК КП(б)Б от 16 февраля 1940 г. «О введении паспортной системы в западных областях Беларуси», была очередной закамуфлированной репрессивной кампанией. Результатом ее стала высылка тех граждан, которые ранее по той, или иной причине не попали в категорию контрреволюционеров, но своим поведением или социальным статусом не устраивали коммунистические власти.

Опираясь на архивные источники, отследим дальнейшую судьбу беженцев. Согласно справке о приеме и расселении осадников, подготовленной начальником отдела трудовых поселений ГУЛАГа СССР старшим лейтенантом государственной безопасности В. Конрадовым в апреле 1941 г. «в 21 крае и областях, в 115 поселениях было расселено 139569 осадников, из них беженцев — 69711 человек. По национальному составу это были поляки — 7939 человек, евреи — 58852 человека, белорусы — 1523 человека»^{417}.

И. Гальперин, изучивший этот вопрос, пишет:

Есть еще одно свидетельство со ссылкой на документы КГБ СССР, говорящее о судьбе беженцев в местах не столь отдаленных. Народный комиссар внутренних дел Союза ССР Л. Берия в служебной записке И. Сталину сообщал в 1940 г.:

Масштабы хозяйственной деятельности НКВД были значительными. В 1940 г. ведомство Л. Берии осуществляло 13 % общего объема капитальных работ и 12 % лесозаготовок, 40,5 % общесоюзной добычи хромовой руды. Заключенные добывали 85 тонн золота (из 120,8 т. общего объема добычи по СССР), производили 9,3 тыс. т. никеля (из 17,2 тыс. т.), 1,2 тыс. т. вольфрамового концентрата (из 3,22 тыс. т.), 60 тонн кобальта (из 150 т.), 1,2 тыс. т. молибденового концентрата (из 1,6 тыс.)^{420}. На 1.01.1941 г. сектор принудительного труда насчитывал 1930 тыс. человек, заключенных более чем в 70 лагерях ГУЛАГа, и 930221 человек, проживающих в местах поселений^{421}. Судьба всех их в будущем печальна. Тех, кто не умер от холода, голода и других напастей лагерного лихолетья или не совершил побег, ожидала трагическая участь.

В последнее время западными историками называется различное количество репрессированных осадников и работников лесной охраны. Так, Н. Гросс в своей работе «Выселения в Россию» говорит о 150 тысячах, а Андрей Ярач называет цифру в 220 тысяч депортированных^{422}. Есть и другие данные: до 22 июня 1941 г. депортировано 389382 человека^{423}.

Отметим и еще одну цифру, которую называют и польские, и белорусские исследователи — более 1 млн. человек^{424}. Среди них на первом месте были поляки (более 700 тыс.), украинцы (217 тыс.), белорусы и так называемые полешуки (91 тыс.), евреи (83 тыс.), русские и литовцы (20 тыс.)^{425}.

Говорить о том, что эти утверждения ошибочны, мы бы не стали. По подсчетам, с октября 1939 по 29 июня 1940 г., без учета четвертой депортации, речь о которой пойдёт дальше, а также численности евреев-собственников, пострадавших от национализации, данные о которых требуют самостоятельного исследования, в Барановичской области было репрессировано 29113 тыс. человек^{426}. Следует отметить: такие масштабы переселения людей по национальному признаку или из экономических соображений в сжатые сроки планово не осуществлялись ни в одной из стран мира, кроме нацистской Германии.

Менее чем через год союзники СССР, нацисты, пойдут по опробированному пути, вывезя на принудительные работы в Германию 33733 жителя области^{427}.

Таблица № 23. ЧИСЛЕННОСТЬ ДЕПОРТИРОВАННЫХ В ГЛУБЬ СССР ИЗ ЗАПАДНЫХ ОБЛАСТЕЙ БССР ПО ДАННЫМ ЭШЕЛОННОГО КОНВОИРОВАНИЯ НКВД СССР.

Источник: Репрессии против поляков и польских граждан. Москва, 1997. С. 119.

По сегодняшний день по данной теме существует множество вопросов. Например: в чем заключалась вина этих людей? Обвинение, предъявленное в 1939–1940 гг., известно: «из лесников и осадников готовили кадры террористов на случай войны с СССР», а также — «воры и спекулянты»^{428}. Только версия эта никак не подтверждается архивными документами. Согласно оперативным сводкам НКВД БССР (№ 1, 2, 3, 7 от 10–11.02.1940 г.), в ходе операций по выселению проведен 25241 обыск^{429}. Что же было в результате обысков добыто такого, что могло уличить людей в «деятельности, направленной на свержение существующего строя»? Обратимся к статистике.

Таблица № 24. ДАННЫЕ ПО ОРУЖИЮ, ИЗЪЯТОМУ У ВЫСЕЛЯЕМЫХ (1940 Г.).

Источник: НАРБ. Ф. 4. Оп. 21. Д. 2075. Л. 308–310, 311–313, 320.

Есть, правда, неточности. Они возникли во время изучения докладной записки, полученной П. Пономаренко из НКВД БССР 21.02.1940 г. Цифра изъятого оружия в ней стремительно возросла. «Всплыло» целых 90 комплектов, 5 гранат, 1458 патронов и капсюлей к гранатам^{430}. Ситуацию с арсеналом проясняет работа Е. Павлова «Драматическая судьба польских осадников». Оружие действительно было, и оно изымалось. Но все 91 ствол — охотничьи ружья^{431}.

Так какому документу следует верить? Оперативным сводкам, составленным, что называется, по горячим следам или докладной записке Л. Цанавы, рожденной 11 дней спустя после выселения? Напрашивается и другой вопрос: а что обнаружено и изъято в Гродно, Несвиже, Граево, Воложине, крепости Осовец — центрах военной подготовки и переподготовки колонистов? Документы дают однозначный ответ: ничего. Может, плохо искали? Отнюдь нет. Обыски проводили профессионалы. В опись внесен каждый золотой и серебряный рубль царской чеканки (2577 и 519 соответственно), 145 американских долларов, 4 листовки контрреволюционного и религиозного содержания^{432}.

А может, диверсионных центров, как и оружия, не нашли, потому что их вовсе и не было? Потом, естественно, найдут. Л. Цанава, отрабатывая орден Ленина, полученный, как известно, за Катынь, поработает на славу. В апреле 1940 г. в Воложине, арестовав 15 человек, раскроют молодежную повстанческую организацию^{433}. Летом, уже в Лиде, арестуют еще 48 человек — противников сталинского режима^{434}. Найдут 500 винтовок и пулеметов. Ничего, что это довоенный склад 77-го польского пехотного полка^{435}. Главное начать. Чекисты, войдя в раж, раскроют и ликвидируют 109 подпольных организаций, которые объединяли 3231 человека, в основном молодых людей (до 18 лет — 154 человека, от 18 до 25 лет — 1004 человека, от 25 лет и старше — 2273 человека). По национальному составу это были: поляки — 2904 человека, белорусы — 184, евреи — 8, литовцы — 37, другие — 98 человек. По социальному статусу: помещики и осадники — 278 человек, офицеры — 244, крестьяне — 1164, чиновники — 401, капиталисты и торговцы — 160, учащиеся — 439, священники — 14, другие — 520 человек^{436}. Всего к июлю 1940 г. арестуют 8615 человек^{437}. Не минули репрессии служителей церкви и простых верующих. Они обвинялись в связях и сотрудничестве с польской разведкой. В результате было арестовано 57 ксендзов, 14 из них впоследствии расстреляют^{438}.

Согласно рассказам очевидцев, последствия «жатвы» органов НКВД на территориях западных областей Беларуси были весьма трагическими. Появилась большая армия беспризорных. Если в конце 1939 г. число сирот — детей, оставшихся без родителей, — составило 5000, то в 1941 г. их количество превысило 7000. До конца 1940 г. количество детских домов в западных областях составило 46 % от 156 таких заведений, имеющихся по всей республике^{439}.

Нужно также отметить, что под категорию осадников НКВД относил не только поляков, но и всех, кто попадал под термин «классово чуждый или враждебный элемент». Анализ личных дел осадников говорит о том, что среди выселяемых было немало белорусов^{440}. Точное их число установить невозможно, т. к. архивы КГБ Республики Беларусь недоступны. Но достоверно известно: среди лесников, которых, как следует из Положения и Инструкции от 29.12.1939 г., отнесли к осадникам, «почти 100 % были белорусы и украинцы»^{441}.