Недозволенная память. Западная Беларусь в документах и фактах. 1921-1954.

Любыми путями в Беларусь стали прибывать эмигранты. Уже в первые дни июля там находилось 50 белорусских политических деятелей, из них 30 в Минске, остальные в западных районах республики^{16}. «Белорусские десанты» высаживались ежедневно. Но дома белорусов или, как их называет Ю. Туронок, «белорусских нацистов»^{17}, ждали серьезные препятствия. Причем не только со стороны немцев, но и поляков, которым оккупационная администрация предоставила свободу действий. Сам факт, что плакаты вермахта печатались на немецком, польском и русском, но не на белорусском языке, говорил о многом.

Чего же добивались поляки — бывшие служащие аппарата управления 2-ой Речи Посполитой — появившись в Беларуси с передовыми частями германской армии? Они имели свой план, суть которого сводилась к следующему: вернуть Западную Беларусь в лоно Польши. Да и польская программа, если внимательно ее изучить, говорила сама за себя: 1. полонизация местной администрации; 2. возвращение бывшим хозяевам недвижимости (имений, предприятий); 3. нейтрализация и вывод из игры активных политических противников из числа белорусских деятелей^{18}.

Как показали дальнейшие события, прибывшие польские чиновники, до 1939 г. составлявшие костяк административных органов 2-й Речи Посполитой, заняли все главенствующие должности в городских и районных управах. СД это несколько насторожило, но лишь из-за боязни, что под ширмой администраторов будет действовать польское движение сопротивления. Сквозь пальцы германские спецслужбы смотрели и на то, что местная полиция состояла сплошь из одних поляков, а язык, который использовался в учреждениях, являлся польским. В сжатые сроки поляки взяли власть в Лиде, Слониме, Новогрудке и Барановичах. Для достижения своих целей они не брезговали ничем, даже использованием дочерей. Судя по документам, которые сохранились и были опубликованы после Второй мировой войны, в Новогрудке польские чиновники открыли для солдат и офицеров немецкого гарнизона бордель, штат которого состоял из «красивых польских девушек»^{19}. В 8 поветах Лидчины поляки, войдя в контакт с военной администрацией, «вошли во власть»^{20}.

Противостояние в обществе нарастало. Это привело к «массовым жертвам среди белорусской интеллигенции»^{21}. Дошло до того, что белорусы боялись попадать на глаза полякам, которые, преследуя свои цели, обрабатывали руководителей немецкой администрации: белорусы — это большевики, а мы, поляки, — настоящие друзья западной культуры и Германии^{22}. В местечке Мир по ложным доносам поляков немцы расстреляли всех белорусов — сотрудников и переводчиков комендатуры^{23}. Усиление польской угрозы диктовало необходимость принятия неотложных мер для укрепления белорусских позиций.

Белорусы, зная, какая опасность таится в польском шовинизме, предпринимают попытки укрепиться в органах власти. Стремясь предотвратить дальнейшее развитие полонизации и, что важно, остановить антибелорусский террор, в Беларусь прибывают одна за другой группы белорусов из Германии, Польши и других стран. К концу июля в Минске находились В. Тумаш, Р. Островский, А. Демидович-Демидецкий, И. Ханявка, А. Шкутко, Л. Голяк, В. Козловский, Я. Станкевич, Ю. Сакович, И. Косяк и другие^{24}. Несмотря на сложность ситуации, в июле создаются Белорусские общественные комитеты (БОК), в задачу которых входило: 1) объединить интеллигенцию; 2) подготовить управленческие кадры^{25}. В том же июле заработал и Белорусский Красный Крест (БКК), который возглавил доктор Антонович^{26}. В течение месяца Белорусские общественные комитеты появились по всей республике, а также в Белостоке и Вильно. Первый такой комитет был создали в Вильно. Он разместился по улице Мицкевича, 4 и состоял из 60 человек. Как свидетельствуют документы, его возглавил профессор В. Ивановский, первым заместителем стал доктор Я. Малецкий, вторым заместителем — доктор Б. Гробанкин, секретарем — З. Ковш, казначеем — В. Козловский, культурно-школьным референтом — В. Король^{27}. Много лет спустя, в 1976 г., один из членов Виленского комитета Я. Малецкий сделает заявление: «Немцы были готовы передать всю власть Белорусскому комитету»^{28}.

Помимо Вильно и Белостока БОК развернули свою работу в Новогрудке, Слониме, Несвиже, Барановичах, Лиде, Гродно и многих других городах. Гродненский комитет насчитывал в своих рядах 10 тыс. белорусов — «много интеллигенции и женщин; власть в городе перешла В. Попуцевичу, возглавляющему управу»^{29}. Члены новогрудского комитета, руководителем которого являлся юрист П. Свирид, по примеру своих коллег-белорусов, повели решительную атаку на польских чиновников. В городе в течение трех недель шла борьба за власть. Сохранились воспоминания И. Сажича, которые рисуют полную картину того времени:

На помощь Свириду прибыл В. Рагуля. Он то и разогнал всю польскую администрацию, уволив 600 польских чиновников»^{31}.

Следующими населенными пунктами, власть в которых перешла в руки коренного населения, стали Несвиж[1], Барановичи и Слоним. Результаты деятельности слонимского комитета ошеломляют: в городе и окрестностях 1000 поляков лишились мест в администрации^{32}. Забегая вперед, скажем, в 1942 г. в Слонимском округе введут штрафные санкции за использование в рабочее время «другого языка» — то есть не белорусского и немецкого. И еще один интересный факт. Более 500 поляков в Слониме подадут прошение о признании их белорусами^{33}.

Однако без боя поляки власть не отдавали. Вновь пролилась белорусская кровь. По доносам поляков по области прокатилась волна арестов среди белорусских администраторов. Так, 19 сотрудников Столбцовской управы, в числе которых были Ю. Соболевский и В. Чеботаревич, обвиненные в «принадлежности к большевикам», оказались в тюрьме. В Волошине арестовали всю поветовую администрацию, состоящую из белорусов: К. Косяка — председателя, А. Совец — заместителя, всего 22 сотрудника^{34}.

Практиковались поляками и другие способы просачивания во власть. Например, в Слониме, убедив оккупационные власти в том, что местный БОК — «рука Москвы», они захватили власть в комитете, в котором не осталось ни одного белоруса, а во главе ложного комитета встали сами поляки — Ушпик и Римша^{35}. Понимая всю серьезность положения, председатель виленского БОК В. Ивановский в своей эмоциональной речи, произнесенной в середине августа 1941 г. на совещании руководителей белорусских комитетов, не подлежащей разглашению и считавшейся особо секретной, сказал:

Когда Ивановский сделал свое историческое заявление, поляки ринулись с доносом к представителям германских спецслужб. И, как часто случалось в таких случаях, те среагировали молниеносно. В августе 1941-го они распустили все БОК, оставив только виленский, как противовес литовскому и польскому населению^{37}.

Но свои функции БОК выполнили на все сто процентов, сыграв решающую роль в становлении белорусского национального движения и заложив основу органов местного управления, перехватив власть у поляков. К 1943 г. доля белорусов в составе административного аппарата, как станет известно после войны, на территории Генерального комиссариата составит 80 %^{38}.

Таким образом, проанализировав приведенные выше сведения, можно констатировать: административный аппарат, созданный в первые месяцы оккупации, был неоднородным. Рядом со случайными людьми в нем развернули свою работу местные политические деятели, для которых это была единственная возможность легальной борьбы за свои интересы, поэтому руководящие должности во вспомогательной администрации они расценивали как плацдарм для достижения политического влияния. Участники этой борьбы группировались, главным образом, вокруг следующих идеологических направлений: 1) стремление к созданию независимого белорусского государства (белорусские деятели); 2) возрождение положения, которое существовало до сентября 1939 г. (польские деятели).

Столкновение этих политических сил неизбежно должно было привести к польско-белорусскому конфликту в борьбе за власть, поскольку белорусский национализм становился преградой для польского подполья, а в дальнейшем, в 1943 г., и для подполья советского.

Барановичская городская управа.

А теперь кратко остановимся на структуре и задачах вспомогательных органов местной власти. За основу возьмем Барановичскую горуправу и два ее отдела: школьный и медицинский. Городской глава, т. е. бургомистр, утверждался гебитскомиссаром, а двух своих заместителей руководитель городской управы подбирал лично. Бургомистры, кроме подачи автобиографии, должны были заполнить специальную анкету. В ней имелись пункты о прохождении воинской службы, специальном образовании, профессии. В тех случаях, если со стороны СД не было никаких вопросов, утверждение в должности ограничивалось поверхностным рассмотрением дела кандидата. Аппарат горуправы состоял из отделов: общего, административного, прописки и паспортизации, службы порядка, отопительного, финансового, транспортного, торгово-промышленного, продовольственного, измерительного, социального обеспечения, охраны здоровья, школьного, энергетического, очистки города и других; подотделов: очистки каминов, ассенизаторского, земельного и других^{39}. Во главе каждого отдела стоял начальник, который непосредственно подчинялся бургомистру. До 10.10.1943 г. штат управы составлял 35 человек, а уже 11.05.1944 г. — 161 сотрудник. В состав администрации г. Барановичи входили: А. Русак, В. Русак, В. Попуцевич, М. Якуцевич, К. Кислый, М. Манькевич, В. Лукашеня, Я. Малецкий, А. Петюкевич, В. Петюкевич, В. Король, Михайловский, Дьяченко, В. Войтенко, Ю. Соболевский^{40}, А. Сокол-Кутыловский, Н. Арсеньева и другие^{41}.

Таблица № 35. РУКОВОДИТЕЛИ АДМИНИСТРАЦИИ Г. БАРАНОВИЧИ (1941–1944).

Источник: Малецкі Я. Пад знакам Пагоні. Таронта, 1976. С. 76–112.

Что это были за люди, вошедшие в историю оккупированных Барановичей? Вот строки из «аттестации» на белорусских граждан, работавших в годы оккупации в органах местного самоуправления. Их автор первый секретарь ЦК КП(б)Б П. Пономаренко.

Есть все основания полагать, что подобная характеристика, мягко говоря, абсолютно не соответствует действительности. Прослеживая шаг за шагом деятельность Барановичской горуправы, испытываешь чувство, близкое к потрясению. Выясняется, что формальная принадлежность к немецким структурам не наложила соответствующего отпечатка на белорусских управленцев. Это были идейно зрелые люди, видевшие смысл своей жизни в борьбе за возрождение белорусской государственности. И, думается, неслучайно в 41-м судьба свела их вместе.

Одним из мэров Барановичей, сразу после В. Войтенко, был Юрий Соболевский[2]. Родился он 24.04.1889 г. в Столбцах. Агроном по профессии. В свои неполные 22 — посол польского сейма, активист Белорусской крестьянско-рабочей громады. По воспоминаниям людей, близко его знавших, Соболевского отличал тонкий аналитический ум, высокая культура и образованность. Все эти качества обеспечили ему во время Второй мировой войны пост бургомистра крупного областного центра, а потом председателя Главной управы Белорусской самопомощи и второго вице-президента Белорусской Центральной Рады (БЦР). Василий Рагуля, знавший Соболевского еще в 20-е гг., характеризует его как независимого деятеля.

Впрочем, для этого у Соболевского были основания: он неоднократно арестовывался польскими, советскими и немецкими спецслужбами.

Занимая пост городского главы, он претворял в жизнь немецко-австрийскую школу администрирования. Ввел порядок: вошел в управу, не сняв шапки, — 5 марок штрафа, опоздал на работу — 10 марок, пришел нетрезвый — завтра залазь в бочку с нечистотами и целый день курсируй по городу. Говорил, обучая аппарат: «Людей необходимо воспитывать. Каждый режим требует порядка»^{44}. Полезно сделать маленькое отступление и сказать несколько слов о рабочем кабинете Ю. Соболевского.

Интересен тот факт, что именно при Соболевском городские улицы стали носить имена известных деятелей белорусской истории и культуры: Франциска Скорины, Стефана Батория…^{46} Одним из моментов в работе городской управы было возрождение белорусской национальной жизни. Поэтому главной задачей всех учреждений культуры, представителей интеллигенции являлась популяризация белорусской национальной культуры.

Сменивший Соболевского Русак также был грамотным, знающим дело специалистом. Перед войной закончил Виленскую белорусскую гимназию, затем торговую школу в Варшаве, работал в Познани. В 1941 г. он стал заместителем председателя БОК в Гродно. Далее следует переезд в Барановичи. Именно он очистил городские учреждения от польского засилья. И надо заметить, этот процесс прошел быстро и безболезненно. Еще в середине ноября 1941 г. Русак, будучи сотрудником СД, выезжал в Гродно и возвратился с большой группой профессионалов, насчитывающей 100 человек, в задачу которых, как свидетельствуют современники, входила белорусизация Барановичского, Новогрудского, Лидского и Слонимского округов. Истины ради следует сказать, что Русак, обобщив «опыт» вхождения поляков во власть, перенял и использовал в своей деятельности много, как он считал, полезного. Например, при нем в Барановичах был открыт публичный дом, штат которого составляли жены командиров и комиссаров Красной Армии, которых он, согласно воспоминаниям Я. Малецкого, пригласил из Вильно^{47}.

Немцы стремились регламентировать этот промысел. Но поскольку нам не удалось найти нормативных актов по данному вопросу в оккупированной области, приведем фрагменты из «Предписания для упорядочения проституции в г. Курске» от 19.09.1942 г. Оно, поверьте, ничем не отличалось от предписания, действовавшего на всей оккупированной территории.

Русак, как Войтенко и Соболевский, сумел направить подчиненные ему структуры на улучшение быта горожан. Мы же, отдавая себе отчет во всей калейдоскопической сложности оккупационной жизни тех лет, попытаемся проследить деятельность органов управления и расскажем, как и обещали, о функционировании самых важных отделов — народного образования и здравоохранения.

Школьный отдел.

Структурное подразделение гебитскомиссариата, отделы которого имелись и в горрайуправах. Создан в сентябре 1941 г. Основание: временная инструкция В. Кубе от 10.09.1941 г.^{49} Руководитель отдела — Михайловский. Штат — 5 белорусских сотрудников. Задачи — обеспечение учебного процесса с целью получения «детьми, кроме евреев, в возрасте от 7 до 14 лет обязательного школьного образования»^{50}.

1 октября 1941 г. Вильгельм фон Кубе обращается к населению. Обращение касалось белорусов, но направлено было против евреев. Оно декларировало: «…для жидов не устанавливается никакого обязательного обучения, жидовские школы нельзя организовывать».

Анализ положения национальных школ[3], основным языком обучения в которых являлся белорусский^{51}, показывает, что отдел народного образования столкнулся с рядом трудностей:

1) некомплектом педагогических кадров;

2) слабой материальной базой (в некоторых местах она и вовсе отсутствовала);

3) отсутствием учебно-методической литературы и учебников на белорусском языке;

4) активным противостоянием польских шовинистов, мешающих процессу возрождения белорусской школы;

5) отсутствием учебных заведений для подготовки учительских кадров;

6) нежеланием немецких оккупационных властей вводить среднее и высшее образование.

Проблема кадров — главная проблема — существовала не только в Барановичском округе, но и по всей Беларуси. Как известно, белорусская школа понесла большие потери в 1939–1941 гг. Педагогов репрессировали, а кто сумел, тот выехал в дальнее и ближнее зарубежье. Много учителей оказалось в эвакуации. Проблему эту Михайловский, обратившись в горуправу, разрешил быстро. В округ пригласили группу известных ученых и преподавателей. Прибывшим создали условия для работы: предоставили жилье, освободили от уплаты налогов, обеспечили по меркам военного времени достаточным денежным содержанием, которое составляло 100 марок^{52}. Распоряжением бургомистра начальнику отдела социального обеспечения вменялось: подготовить списки учителей и их иждивенцев для получения бесплатных продовольственных пайков и обеспечения дровами. Обеспечивал выполнение распоряжения начальник другого отдела — торгово-промышленного^{53}.

В округ прибыл большой отряд белорусских ученых и педагогов. В разное время в нем работали доктора наук Л. Горошко и Ю. Луцкевич. Всего, согласно немецким источникам, Барановичский округ насчитывал «более 1200 преподавателей»^{54}. Быстро справился Михайловский и с проблемой отсутствия учебной базы. В сжатые сроки были восстановлены школы, а где это было сделать невозможно, местные власти предоставили, предварительно произведя ремонт, другие помещения. В течение трех месяцев в округе работало 445 начальных школ^{55}. Число их росло с каждым днем и на 1.01.1943 г. на балансе отдела народного образования имелось «540 начальных школ, в которых обучалось 48000 детей»^{56}.

Таблица № 36. КОЛИЧЕСТВО НАЧАЛЬНЫХ ШКОЛ НА ТЕРРИТОРИИ БАРАНОВИЧСКОГО ОКРУГА В НАЧАЛЬНЫЙ ПЕРИОД ОККУПАЦИИ.

Источник: Найдзюк Я., Касяк I. Беларусь учора і сёньня. Мінск, 1993. С. 323

Программа обучения в школах[4] была следующей: белорусский язык, ботаника, зоология, география, математика, пение, физкультура и рукоделие^{57}.

В школах из-за отсутствия учебников на белорусском языке пользовались методическими рекомендациями, которые публиковала на своих страницах газета «Белорусская школа», первые номера которой учителя получили в январе 1942 г. В этом же месяце стали поступать и первые белорусские учебники, изданные в частном издательстве Ивана Ермаченко: 4 брошюры «Как правильно говорить и писать по-белорусски», «Курс белорусского языка», «Курс истории Кривии-Беларуси», «Арифметика», а также «География» Смолича и «Беларусь вчера и сегодня»^{58}. 30.01.1942 г. из школ изымаются все советские учебники^{59}.

Национальная школа, как уже отмечалось, стала ареной борьбы польских и белорусских сил за влияние на подрастающее поколение. Понимая опасность, которая кроется в этом, органы власти на местах делают ряд упреждающих шагов. И тут им помог сам В. Кубе. В гебитскомиссариат поступило распоряжение за его подписью, отдельные фрагменты которого мы приведем:

Но это не все. Кубе, согласно распоряжению, определил задачи школ:

В феврале 1942 г. школьный отдел разослал во все учебные заведения выписку из распоряжения В. Кубе, «запрещающую пользоваться в белорусских школах польскими учебниками»^{62}.

Особое значение в своей работе школьный отдел Барановичского округа придавал подготовке будущих учительских кадров. Опытные педагоги изучили кандидатов, а потом подготовили их к поступлению в учебные заведения — учительские семинарии Барановичей, Новогрудка, Несвижа и Слонима. В этих заведениях обучались: М. Агейко, В. Гринь, М. Кожич, П. Решетник, А. Борейко, Л. Жданук, П. Наваро (Новогрудская учительская семинария); В. Соловей, М. Чигрин, И. Тарасюк (Слонимская учительская семинария); В. Кисель (Несвижская учительская семинария) и сотни других^{63}. О том, как проходил учебный процесс в Новогрудской семинарии, рассказывает П. Наваро:

Небезынтересно будет сравнить сказанное выше с тем, как в свое время проходила подготовка советских учительских кадров на территории Барановичской области. Это можно сделать, изучив программу, составленную для учителей математики и физики, обучение по которой осуществлялось в июне 1940 г. на трехнедельных курсах: история ВКП(б) — 30 часов, педагогика — 15 часов, русский язык — 24 часа, белорусский язык — 24 часа^{65}.

Как уже отмечалось, оккупационные власти наложили запрет на получение белорусами среднего образования. Проблему сняли сами… белорусы. Пойдя на хитрость, они убедили нацистов в целесообразности подготовки кадров для производства, сельского хозяйства и транспорта. Разрешение было получено. Чего добивались белорусские органы самоуправления? Кардинального повышения образовательного уровня белорусской молодежи — программа «учебных курсов» соответствовала программе старших классов средней школы. Она состояла из следующих предметов: математика, физика, белорусский язык и литература, латинский язык…^{66} В считанные недели в Барановичском и других округах открылись средние учебные заведения в Слониме — ремесленная школа и промгимназия, в Воложине — торговая школа… Несмотря на существующие ограничения, развитие средней школы набирало темпы. В 1942 г. в Беларуси насчитывалось более 20 таких заведений^{67}. А количество желающих получить среднее образование было таково, что пришлось устанавливать квоту. В Барановичах, к примеру, в технической школе она составляла 500 учащихся, в медицинской школе — 500, в торговой — 450 ^{68}. Необходимо отметить: в торговую школу зачислялись в основном сельская молодежь из района Барановичей, Клецка и Ляховичей.

Перечень № 2. СРЕДНИЕ УЧЕБНЫЕ ЗАВЕДЕНИЯ Г. БАРАНОВИЧИ (1943).

Источник: Малецкі Я. Пад знакам Пагоні. Таронта, 1976. С. 91.

Развитие среднего образования диктовало необходимость открытия в оккупированной стране и высших учебных заведений. Гитлеровцы, безусловно, противились этому. Но уступили. О том, как нашим землякам удалось притворить это в жизнь, тема отдельного самостоятельного исследования. Достоверно известно: 23.03.1943 г. первое высшее учебное заведение — медицинский институт — распахнул свои двери в Минске. Первым ректором Берлин назначил профессора Э. Т. Наука — декана медицинского факультета из Фрайбурга. В дальнейшем его сменил белорусский профессор Н. Степанов. Мединститут неоднократно менял место прописки. Из столицы перебрался в Могилев, а затем в Ново-Вилейку. Первый и последний выпуск дипломированных специалистов состоялся 10.06.1944 г. Дипломы врачей получили 32 белоруса^{69}. По данным белорусского писателя В. Яковенко, медицинскому институту в Ново-Вилейке большую помощь оказывала Белорусская самопомощь. Всего выделено помощи (с 1.01.1943 г. по 20.06.1944 г.) на сумму 470760 рублей, в том числе на выплаты стипендий — 144900 рублей и на помощь обувью 185100 рублей^{70}. Нужно отметить, что еще один белорусский ВУЗ был открыт в Молодечно — Административно-торговый институт (Ректор Б. Кит)^{71}.

И, наконец, хотелось бы обратить внимание на то, как шел учебный процесс в других административных структурах, например, в Лидском округе. Согласно воспоминаниям Н. Н. Сороки (Перкиной), П. К. Макуцевича и Е. З. Васильева, в Лиде функционировали три школы. Народная школа № 1 размещалась по улице Кирова, народная школа № 2 — по ул. Победы, народная школа № 3 — по ул. Комсомольской. В школе № 1 занималось около 100 учеников, в школах № 2 и 3 по 80–90 учеников. Учебный процесс в школе № 1 осуществляли 11 педагогов во главе с директором; в школе № 2 было 9 учителей, директором был Шидловский. 9 учителей было и в 3-й школе^{72}. Из воспоминания Я. Межвы:

По утверждению В. Сливкина, автора работы «История образования в Лиде», деятельностью городских школ руководило Белорусское национальное общество. Возглавлял его Климович, который приехал из Чехословакии. Непосредственное руководство школами города осуществлял инспектор городской управы Жук Фома Иосифович — белорус из-под Барановичей. Сельскими школами руководил бывший священник Яцкевич^{74}. В эти же годы в городе существовала тайная система обучения на польском языке[5]. Преподаватели Юзефа Кляйндиест, Елена Ёдка, Ванда Левкович обучали учеников по программкам классов гимназии. Обучение велось в частных домах небольшими группами по 5–8 человек. Юзефа Иосифовна Кляйндиест вспоминает:

Таблица № 37. КОЛИЧЕСТВО НАЦИОНАЛЬНЫХ ШКОЛ БАРАНОВИЧСКГО ОКРУГА (1942).

Источник: Новы шлях (Мінск). 1942. 20 снеж. № 35.

И последнее. Школы в годы оккупации стали не только центром обучения и воспитания подрастающего поколения Беларуси, но и местом, где молодежь, находясь под надежной и верной защитой, имела шанс уцелеть от немецкой пули и не быть угнанной в Германию. Нынешние исследователи замалчивают это, а если и вспоминают, что бывает крайне редко, то приводят факты, которые, как свидетельствуют независимые источники, хоть и имели место, но предполагают совершенно иную трактовку.

Так, из акта Барановичской городской комиссии о массовом истреблении советских граждан в г. Барановичи и его окрестностях и об угоне их в фашистское рабство гитлеровскими захватчиками (1.01.1945) можно узнать, что

А между тем, если верить многочисленным источникам и очевидцам, все происходило несколько иначе. Вот что сообщает по этому поводу барановичский окружной врач Я. Малецкий:

В СД это произвело эффект разорвавшейся бомбы. Последовали аресты. Первым забрали директора медицинской школы Л. Горошко. Что было дальше, рассказывает Я. Малецкий:

Насколько нам известно, это единственный случай в истории Второй мировой войны, когда жители оккупированной страны выразили свое несогласие с захватчиками и потребовали от них отмены принятого решения. Такая дерзость, по идее, должна была закончиться лишь одним — смертным приговором. Но Горошко не был наказан. Он и учащиеся оказались на свободе.

Медицинский отдел.

Создан в сентябре 1941 г. В разное время им руководили В. Войтенко[8], В. Лукашеня[9] и Я. Малецкий. Штат отдела составляли 5 сотрудников. Задачи: оказание бесплатной медицинской помощи населению, проведение санитарно-профилактических и противоэпидемических мероприятий. Финансирование производилось по статье расходов «приобретение продовольствия и медикаментов»^{79}. Отдел здравоохранения, как и отдел образования, столкнулся с рядом проблем. Основными из них были: 1) подготовка кадров; 2) обеспечение медикаментами. По свидетельству людей, переживших оккупацию, врачам пришлось начать с нуля. Разграбленные аптеки и больницы стояли закрытыми. Не хватало врачей, особенно младшего медицинского персонала. Помощь пришла со стороны. Так, из Вильно прибыла группа врачей, которую возглавил В. Король — выпускник Виленского университета, последний руководитель Белорусского студенческого союза. Король и его коллеги стали работать в лечебных учреждениях города. А именно в двух больницах: в школе № 2 и в здании городской больницы^{80}. Трудились медики и в немецком военном госпитале, который разместился в здании бывшей областной больницы по улице Шоссейной. С целью подготовки квалифицированных кадров, нехватка которых ощущалась не только в Барановичском округе, в административной столице округа открылась медицинская школа. Первый выпуск специалистов — помощников аптекарей[10] — состоялся в январе 1943 г.

Годом раньше, зимой 1942 г., в Минске прошел съезд врачей Беларуси. Он принял следующие решения: 1) создать организацию врачей Беларуси; 2) открыть Медицинский университет; 3) организовать материальную помощь медицинским работникам^{82}. Выполняя решения съезда, органы местного самоуправления установили особую опеку над работниками здравоохранения, которым, как и учителям, стали выдавать бесплатные продовольственные наборы, освободили от уплаты налогов, предоставили целый ряд льгот^{83}. Повысилась и оплата труда данной категории работающих. Если, например, в 1941 г. врач получал более 40 марок, то в 1942 г. уже 100 марок^{84}.

Если кадровый вопрос был постепенно все же решен, то проблема обеспечения медучреждений медикаментами и перевязочными материалами оставалась открытой. Суть ее сводилась к следующему: все врачи добывали лекарства сами, за свои деньги и с риском для жизни. В больницах округа отсутствовали самые необходимые препараты. Например, в учреждениях здравоохранения Несвижа и Слонима вместо спирта использовали самогон^{85}. Врачи, разыскивая лекарства, объездили всю Беларусь и Европу. Я. Малецкий, в написанных после войны мемуарах говорит:

Пытаясь ответить на поставленный не нами вопрос: «Кем все-таки были эти люди, сотрудничавшие с немцами: предателями или патриотами?», мы не вправе ограничиться одним общим ответом. Тем не менее, выявляя по мере возможности некоторые аспекты действительности тех лет, убеждаемся: это были люди, которые меньше всего думали о собственном благополучии и славе, но и они вполне заслуживают того, чтобы сегодня о них хотя бы помнили.

Экономическая политика оккупационных властей определялась, прежде всего, интересами Германии. Основные положения этой политики озвучил Гитлер:

Геринг, которому предоставлялись неограниченные полномочия в области «максимального использования обнаруженных запасов и экономических мощностей» для развития Германии, в директивах, имеющих шифрованное наименование «Зеленая папка», общую политику промышленных и военных кругов Германии в вопросе использования белорусских земель сформулировал однозначно: «…необходимо принять все меры к немедленному и полному использованию оккупированных областей в интересах Германии…». Захваченные советские территории, подчеркивал он, «будут эксплуатироваться как колонии и при помощи колониальных методов»^{88}.

С крайне аннексионистской позиции выступал и В. Кубе — шеф немецкого гражданского управления Беларуси. На одном из своих заседаний гауляйтер заявил:

В соответствии с этим в Беларуси разворачиваются органы управления экономикой:

1. Экономический штаб Ольденбург во главе с генерал-лейтенантом Шубертом, созданный 29.04.1941 г. Он делился на 5 хозяйственных инспекций, 23 хозяйственные команды, 12 внешних представительств.

2. Экономический штаб «Ост».

3. Хозяйственная инспекция группы армий «Центр».

4. Подразделения «восточного министерства» Розенберга.

5. Центральное торговое общество «Восток» (ЦТО), созданное 27.07.1941 г. распоряжением Геринга. В ведении объединения, главная дирекция которого размещалась в Берлине, находились все торговые предприятия и предприятия по первичной обработке сырья.

6. Представители крупнейших германских концернов.

7. Военные комендатуры, подразделения немецких спецслужб.

8. Административный аппарат немецкой оккупационной власти.

9. Органы местного самоуправления^{90}.

Экономическая политика оккупационных властей регламентировалась следующими нормативными актами: 1) указом фюрера о руководстве новыми восточными территориями от 17.07.1941 г.; 2) указом фюрера об экономике на новозанятых восточных территориях от 29.06.1941 г.; 3) первым указом фюрера о введении гражданского управления на новозанятых восточных территориях от 17.07.1941 г; 4) указом Геринга от 3.07.1941 г.;

5) специальной директивой министерства Розенберга по делам восточных оккупированных территорий «Обязательное постановление о восстановлении промышленного хозяйства…»; 6) приказами и распоряжениями В. Кубе, окружных и городских комиссаров, бургомистров, военных комендантов, руководителей спецслужб^{91}. Руководящими органами экономической политики немецких властей стали торгово-промышленные и налоговые отделы, приспособленные к выполнению задач экономического ограбления и контроля над жизнью местного населения.

Город.

Как претворялась в жизнь эта политика, рассмотрим на примере аппарата управления Барановичского округа. По данным окружного комиссара Рудольфа Вернера, вопросами экономики в гибитскомиссариате занимались 35 служащих^{92}. Непосредственными руководителями и исполнителями были: Курт Мешке, хозяйственный инспектор СД Барановичского округа, Гизике, политинспектор отдела труда Барановичского округа, доктор Айхлер, государственный советник, начальник отдела труда Барановичского округа, обер-лейтенант Гросс, руководитель земельного отдела Новомышского района, обер-лейтенант Отто, заместитель руководителя земельного отдела Новомышского района, Бокк, заведующий помещичьими имениями Новомышского района, Король, руководитель Новомышской МТС, Кляц, ортскомендант Городища, Шиперт, управляющий имениями Барановичского округа, Экерс, сельскохозяйственный руководитель Барановичского округа^{93}.

20.07.1941 г. военные коменданты, подчиняясь распоряжению рейхскомиссара Генриха Лезе, произвели учет и взяли под охрану все движимое и недвижимое имущество, которое, как гласил документ, «переходило в собственность Рейха»^{94}. Почти одновременно с распоряжением Лезе в немецкие комендатуры поступает приказ А. Розенберга от 5 сентября 1941 г. Приказ обязывал «население от 18 до 45 лет стать на учет и зарегистрироваться на бирже труда, получить направление и выйти на работу»^{95}. Это, по словам белорусского автора С. Крапивина, был «жестокий приказ, требующий от населения вернуться к своей прежней профессии»^{96}. Учетом трудоспособного населения занимались специально созданные отделы и биржи труда. Регистрация на биржах была важна для горожан, поскольку с осени 1942 г. свидетельство о регистрации либо о работе являлось основанием для получения продовольственных карточек, что в условиях военной разрухи было достаточно действенной мерой. За уклонение от обязательной регистрации предусматривались штрафные санкции (так, все жители Ногрудского округа в возрасте от 14 до 60 лет, согласно распоряжению окружного комиссара, должны были зарегистрироваться до 10 февраля 1942 г., сообщив о себе данные по следующей форме: место жительства, дата рождения, семейное положение, количество малолетних детей, профессия и образование. Тех, кто не сделал этого до указанного срока, ожидал денежный штраф до 1000 руб. либо арест). Как свидетельствуют архивные документы, из 350 тыс. жителей Барановичского округа трудоспособными являлись только 40 %, т. е. 140000 человек, из которых только 122000 человек прошли регистрацию и приступили к работе^{97}.

Перечень № 3. ПРЕДПРИЯТИЯ Г. БАРАНОВИЧИ, НА КОТОРЫХ ИСПОЛЬЗОВАЛСЯ ТРУД МЕСТНЫХ ЖИТЕЛЕЙ (1941–1944).

Источник: НАРБ. Ф. 46 83, Оп. 3. Д. 971. Л. 278–292.

21.11.1941 г. оберфюрер Р. Вернер отдает распоряжение относительно ограничения смены места работы. Работники могли уволиться лишь при условии разрешения руководителя предприятия или его зама. Уход с предприятия без их согласия строго карался как саботаж. Промышленные предприятия и учреждения при найме работников должны были получать разрешения главы города и учреждения труда. Тот, кто не выполнял этого распоряжения, наказывался денежным штрафом или отправлялся на принудительные работы, а в более серьезных случаях грозила тюрьма. Если предприятию или учреждению требовались люди, то руководитель предприятия подавал заявки на биржу труда. Так, в сентябре 1943 г. рабочие места были представлены 8 тыс. желающих.

С целью выяснения, как быстрее удовлетворить потребность в рабочей силе крупного потребителя, биржа труда через районных и волостных старост создала систему контроля. Известно, что на конец марта 1943 г. в округе имелось 2800 свободных вакансий^{98}. Рабочий день на предприятии длился 10–12 часов. Но местное население, оставшееся без средств к существованию, бралось за любую работу. С 1 сентября 1941 г. в Беларуси была введена карточная система. Работающим выдавалось по карточкам 200 гр. хлеба. Учитывался состав семьи и количество иждивенцев^{99}. Недельный паек работника предприятия 3.09.1942 г. выглядел так: 1580 г зерна, 250 г гречихи и проса, 4 кг картофеля, 100 г мяса, 60 г жиров, 0,5 л молока^{100}. Однако уже в конце месяца мясо и жиры выдавать перестали^{101}.

Лица, работающие в военных учреждениях, получали продовольственное снабжение по линии немецкой армии и не пользовались карточками. Чужими карточками пользоваться запрещалось. Рабочие и служащие получали карточки на мясо и хлеб по месту работы.

Населенные пункты делились на спецрайоны, в каждом из них существовали отдельные раздаточные пункты для арийцев и евреев. В снабжении продовольствием местные немцы пользовались преимуществом перед другими этническими группами населения. Специальным распоряжением командования тыла группы армий «Центр» немцы в городах (речь шла преимущественно о фольксдойче) должны были получать не только все пайки, которые полагались занимавшим те же должности белорусам, но и дополнительно в неделю — 100 г мяса и 60 г жиров, которые белорусам вообще не выдавались, а также, сверх пайка, 1500 г муки, 1800 г хлеба, 7 кг картофеля, 250 г круп, овощи и рыбу по мере поступления.

Заработки зависели от выработки и уровня доходов предприятий за месяц. Если доходы были низкими, то и рабочие получали низкую заработную плату — около 15 рейхсмарок в месяц. В 1943 г. городской рабочий, получавший 18,5 пфенинга за час, в месяц зарабатывал 30 рм., получавший 31 пф. соответственно 60 рм. Такой заработок существовал на всех предприятиях, контролируемых гражданской администрацией. Немецкие фирмы и различные хозяйственные организации платили примерно 90-100 рм.

Заработная плата госслужащих была разной. Занятые в сфере медицины и образования в 1941 г. получали 30–40 рм., мировой судья — 110, судебный исполнитель — 75, бухгалтер — 80–90 рм. Заработки чиновников и служащих аппарата окружного комиссариата доходили до 200–300 рм.^{102}. Работники частных мастерских получали: руководитель — 100 рм., мастер — 50 рм. Труд женщины оценивался почти в два раза меньше: если мужчина получал 30 рм, то женщина — 18 рм.^{103} Заработок выдавался в марках. Но в денежном обороте вместе с немецкими марками находились и советские рубли. Марка в течение всего периода оккупации обменивалась на 10 рублей^{104}. Расчеты между германским организациями и местными промышленными предприятиями до середины 1942 г. производились через кредитные кассы. В том же году в белорусской столице начало действовать отделение Остланд-Банка[11] г. Риги. Называлось оно Минский банк, кредитные кассы были преобразованы в его отделения. В основу расчета, как уже отмечалось, было положено установленное властями соотношение: 1 рейхсмарка = 10 рублям^{105}.

В 1942 г. в Барановичском округе открылось отделение Общественного банка. Оно обслуживало государственные и частные предприятия, выдавало кредиты в сумме до 1000 рм.^{106}

В округе действовала разветвленная сетка налогов. С предприятий взимался налог с товарооборота, налог с нетоварных торговых операций, который составлял 10 % от прибыли. Одним из важнейших был подоходный налог, который взимался: 1) с кооперативов, общественных предприятий и организаций; 2) с колхозов; 3) с населения.

Его должны были платить все граждане, доход которых не облагался сельхозналогом и был не меньше 15 рм. В городах налоги сдавались в районную кассу.

В 1942 г. для местного населения были созданы больничные кассы, которыми, в случае болезни, могли воспользоваться все граждане, за исключением евреев и цыган. Устанавливался специальный сбор для нужд здравоохранения, его платили все предприятия и организации. В связи с этим при выплате зарплаты работникам, начиная с 1 сентября 1942 г., от суммы брутто выделялось 3 % на охрану здоровья. Для лиц немецкой национальности из местного населения существовали льготы. Обязательным для них был лишь подоходный налог, 5 % налог на поддержание народного здоровья и 3 % на больничную кассу. Что касается налогообложения евреев, то помимо всех остальных налогов с них брался особый 20 % налог. Однако с евреев, которые проживали в гетто, не бралась квартирная плата^{107}.

К 1944 г. политика налогообложения несколько изменилась. Дополнительно стал взиматься 2 % сбор на Комитет самопомощи и специальный государственный сбор в связи с усложнившейся для немцев ситуацией на фронтах. Все промышленные предприятия должны были вырабатывать годовые балансы для начисления налогов. Внутренние поставки или услуги городских предприятий другим учреждениям города освобождались от налога. Окружному комиссару каждые два месяца сообщалось о предприятиях, налоговая задолженность которых длилась более 6 недель. Рабочие уплачивали подоходный налог, который у них отчисляли от зарплаты раз в месяц. В случае увольнения рабочего подоходный налог удерживался при окончательном расчете с ним. Налог уменьшался, если в семье рабочего было более 3 человек.

Округ располагал продовольственными и промышленными магазинами, контроль за работой которых осуществлял торгово-промышленный отдел. Непосредственно 60 % продукции шло на потребление немецкой армии, 20 % получали учреждения городского или районного управления и лишь 20 % — гражданское население. В магазинах все товары имели свои ценники. Каждый день персонал магазинов посылал в торгово-промышленный отдел рапорт оборота товаров — сколько продано, что продано, по какой цене. Периодически проходила регистрация товаров. По поводу брака составлялись отчеты, в которых сообщалось, в каком магазине был обнаружен брак и отмечались бракованные товары. На всю продукцию торгово-промышленным отделом, с одобрения Р. Вернера, назначались цены, которых необходимо было придерживаться. Действовал специальный реестр цен. Цены на продукты, не указанные в этом реестре, не должны были превышать довоенные. Нарушение этого порядка влекло за собой серьезное наказание.

В ведении торгово-промышленного отдела находилась и сетка ресторанов, кафе-баров, столовых, чайных. Рестораны находились в руках частников и все, в основном, располагались в городах. Общепитовские цены (речь не идет о ресторанах) были умеренными. В закусочных 100 г хлеба стоили 10 рублей, одно яйцо — 30 рублей, стакан молока — 20 рублей, конфеты — 5-10 рублей (штука), 100 г водки — 70–80 рублей^{108}.

В январе 1942 г., когда планы гитлеровской молниеносной войны рухнули, в округ поступила директива Розенберга, министра по делам восточных оккупированных территорий, под названием «Обязательное постановление о восстановлении промышленного хозяйства…». Подчиняясь требованиям Розенберга, гебитскомиссариат приступил к реконструкции промышленных предприятий с целью последующего их ввода в строй. Появились новые рабочие места. В административной столице округа, например, было реконструировано депо, возведена пристройка химзавода^{109}.

В феврале 1943 г. оккупационные власти возвратили всем лицам, пострадавшим от национализации 1939–1941 гг. (кроме евреев), имущество. Решение немецкой администрации население восприняло с восторгом. И, как свидетельствуют документы, во всех населенных пунктах «заработали сотни мастерских, магазинов, столовых, парикмахерских, кафе, столовых, чайных»^{110}. Под развитие частного бизнеса, которому немцы не препятствовали, а, наоборот, помогали, выдавались кредиты. Изменилась и налоговая политика. Теперь все предприятия, независимо от форм собственности, платили только четыре налога: земельный, налог со зданий, подоходный налог с учреждений, подоходный налог с рабочих^{111}. Предприятия, которые не приносили прибыли, но были нужны немецким властям, получали финансовую помощь — банковские кредиты.

Произошла и кадровая перестановка руководителей предприятий. Бургомистры смело назначали на должности директоров местных жителей. Так было не только в Барановичском регионе. Ротация кадров охватила всю Беларусь. Тот факт, что Центральное торговое общество «Восток» ГКБ возглавлял С. Кандыбович, бывший глава Наркомпродпрома СССР при СНК БССР и член ЦК КП(б)Б, говорил о многом^{112}.

Улучшилась оплата труда. Инициатором выступил начальник биржи труда Барановичского округа доктор Айхлер. Выступая 8.10.1943 г. на совещании у В. Кубе, государственный советник, аргументируя целесообразность повышения денежного содержания, заявил:

Заработная плата большинства рабочих составляла от 200 до 400 рублей, высококвалифицированных — до 800 рублей в месяц, а руководитель (из числа белорусов) получал 2500 рублей.

Но даже этих денег не хватало на пропитание, ведь на базе пуд муки стоил 1000–1500 рублей, пуд картофеля — 500–700 рублей, литр молока — 30–40 рублей, десяток яиц — 120–150 рублей, табак — 150 рублей за 50-граммовую пачку, воз дров — 300–400 рублей, сахарин — 40 рублей за 100 таблеток, поношенные туфли — 1500–2000 тысячи рублей^{114}. Выручали только продовольственные пайки, повышенные для особо ценных работников. Ровно через год вопрос повышения заработной платы был поднят вновь. На этот раз самим окружным комиссаром. Вот что говорил Р. Вернер об этом:

Деревня.

Какова же была аграрная политика немцев в округе, который, согласно немецкому источнику, на 90 % являлся сельскохозяйственным? Обилие архивных материалов вызвало необходимость упорядочить всю полученную информацию в соответствии со следующей периодизацией, в основу которой легли явления и события, имевшие место в оккупированной деревне.

Первый этап (июнь 1941 г. — февраль 1942 г.) хронологически совпал с началом немецкого вторжения и продолжался до 15 февраля 1942 г. На этом этапе колхозы сохранялись со всеми их атрибутами: не допускался раздел земли, не распускались правления и ревизионные комиссии. Председатели и бригадиры оставались на местах.

Имущество колхозов, как говорилось ранее, перешло в собственность немецкого государства. Аграрный сектор с июня по декабрь 1941 г. контролировался военной администрацией и хозяйственным штабом «Ост». «Опека» военных привела к тому, что поголовье домашнего скота, особенно свиней и коров, уменьшилось^{116}.

С января 1942 г. руководство сельским хозяйством перешло в ведение окружного комиссариата, в структуре которого был создан специальный отдел, в составе которого насчитывалось 25 управляющих сельским хозяйством^{117}. Начальник земельного управления, он же районный уполномоченный по сельскому хозяйству, произвел учет земли, техники, скотных дворов, скота и птицы у населения. Вводились повинности: гужевая служба, лесозаготовки, общественное строительство, земляные работы^{118}. Действовали обязательные поставки сельхозпродукции. В 1942 г., например, они в расчете на один гектар пашни составляли: 100 кг зерна, 200 кг картофеля и 20 кг мяса живым весом^{119}. Это были вполне приемлемые требования. Они давали сельчанам возможность распоряжаться большей частью своей продукции, что для них, как отмечает польский историк Ю. Туронок, было «лучше, чем при Советах»^{120}.

Жизнь деревни в военную пору была крайне тяжелой. Острая нехватка сельхозинвентаря, уничтоженного Красной Армией, вынудила сельчан прибегнуть к особым мерам. Они стали собирать оружие. Но не для партизан, как утверждал после войны Пономаренко, а для… возрождения села. Вот что рассказывает об этом в своей книге «Штрыхі з успамінаў» В. Супрун:

Потом население, конечно, будет собирать оружие. Но опять-таки не для «народных мстителей». А для защиты от них. И для сдачи оккупационным властям. Да, это действительно имело место! Сельские старосты собирали остатки обмундирования советской и польской армий. С апреля 1943 г. за сдачу оружия полагалась премия. И конечно, не от советских партизан. Деньги — в твердой валюте — давали немцы. Известно: за автоматическую винтовку полагалось 10 пачек сигарет, за пушку — 30 пачек.

Однако вернемся к аграрной политике оккупационнных властей. За сданную продукцию немцы рассчитывались марками. Правда, крестьяне не всегда были довольны расценками. Свой труд они оценивали выше. Например, за сданные 100 кг клевера ЦТО выплачивал крестьянину 2 рм. 50 пф., а при покупке у того же ЦТО 100 кг клевера крестьянин должен был уплатить 6 немецких марок^{122}. Несмотря на тяжелые реквизиции, немцы шли крестьянам навстречу в экономическом плане. Первоначально они использовали систему советских заготовок, но она привела к тому, что крестьянин, получая за свой труд мизер, занялся спекулятивной торговлей. Крестьян устраивало, что горожане, устремившись в деревню, охотно меняли «одежду, соду, сахарин или что другое на продукты питания»^{123}. Окружные власти, зная об этом, изменили закупочную политику, ввели систему премирования. Она строилась по следующему принципу: крестьянин за выполнение поставок имел возможность купить необходимые товары, а за перевыполнение получал большую премию^{124}.

Хронологические рамки второго этапа (февраль 1942 г. — июль 1943 г.)[12] совпадают по времени с роспуском колхозов^{125}. Наперекор советской пропаганде, деревня поддержала эту акцию — она подтолкнула ее к активизации хозяйственной деятельности и положительно сказалась на организации поставок. Колхозы были преобразованы в общественные хозяйства, совхозы — в государственные имения. Последние действовали в рамках сельскохозяйственного товарищества «Восток» и их число превышало 140 ^{126}. Ляховичский район, например, насчитывал 26 таких экономий^{127}. Земля и инвентарь перешли к крестьянам. Также допускалась и индивидуальная форма хозяйства. Товарищество «Восток» имело 172 тыс. га земли, более 15 МТС, за которыми было закреплено: 148 тракторов, 30 автомашин, 60 молотилок МК-1100, 11 локомобилей и свыше 34140 другой всевозможной сельскохозяйственной техники. Товарищество также насчитывало 25 тыс. скотных дворов^{128}.

Что касается имений, необходимо отметить: бывшие их владельцы становились их управляющими. В мае 1942 г. в ГКБ на базе 1400 распущенных колхозов в 3500 деревнях было создано 122 тыс. хозяйств.

Следует отметить, что с учетом кратковременности существования колхозов и их малочисленности на территории Западной Беларуси, индивидуальные хозяйства бывших владельцев, особенно подвергшихся преследованиям со стороны советской власти, стали основой реанимированных имений и других мелких производственных форм сельскохозяйственного производства. Это позволило германским органам достаточно эффективно на первом этапе выполнять сельскохозяйственные планы. Всего по неполным данным в Западной Беларуси было организовано 1509 имений (бывшая Барановичская область — 429, Брестская — 121, Вилейская — 563, Белостокская (Гродненская) — 306, Пинская — 90). Заготовки в этих имениях производились под личную ответственность сельскохозяйственных руководителей^{129}. План закупок продукции сельского хозяйства от урожая 1942 г., согласно данным, предоставленным в ГКБ, выполнялся следующим образом:

зерно — 81%

солома — 80%

мясо — 40,5%

сено — 83,9%

картофель — 62,2%

льносемя — 82,5%

жиров — 38,5 % ^{130}.

В округе работало 8 сепаратных пунктов с дневной производительностью свыше 1000 л молока и месячной производительностью свыше 500–600 кг масла; 70 мельниц, 4 из которых с месячной производительностью 240 тонн каждая, а 17 — с месячной производительностью около 100 тонн каждая^{131}.

В этот период происходит сокращение поголовья птицы. Объясняется это тем, что налог на яйцо устанавливался на каждую курицу, а не на гектар пашни. Также сократилось поголовье овец. Причиной тому стали низкие закупочные цены на шерсть в 1942–1943 гг.^{132}

В сравнении с высокими ценами на приобретаемые машины, отруби и т. д. закупочные цены, как уже указывалось, оставляли у сельчан ощущение эксплуатации. Однако при этом внешне сохранялись все признаки рыночных отношений, а не того тотального грабежа, который имел место в Восточной Беларуси^{133}. Тот факт, что полевые работы осенью 1942 г. выполнены были на 100 %, говорит сам за себя^{134}.

Таблица № 38. ДАННЫЕ О ЗАГОТОВКЕ СЕЛЬХОЗПРОДУКЦИИ (1942–1943)[13].

Источник: НАРБ. Ф. 4683. Оп. 3. Д. 971. Л. 270–277.

Нагрузка на крестьянина наряду с его сельскохозяйственными повинностями и налогами, которые он сдавал старосте, была велика. Окружной комиссар Р. Вернер, докладывая В. Кубе о состоянии сельского хозяйства в округе, просил отказаться от пагубной политики в деревне. «Эти повинности, — подчеркивал он на совещании в Минске, — должны быть или уменьшены, или же проводиться сезонно, так чтобы крестьянин на длительное время не отрывался от своей основной сельскохозяйственной деятельности». Вернер предложил гауляйтеру освободить сельчан от повинностей, а для этого «создать рабочие команды совершенно не связанные с сельским хозяйством»^{135}.

Из предыдущих разделов следует: в 1939–1941 гг., когда Барановичская область находилась под юрисдикцией советского гражданского управления, на ее территории действовала разветвленная сеть репрессивных мер в отношении сельчан, укрывающих свои доходы. Например, за несданную шкуру убито скота предусматривались исправительные работы до шести месяцев^{136}. Интересно, а какая политика в данном вопросе проводилась в 1941–1944 гг. немецкими властями?

Если верить свидетельству И. Гальперина, она практически ничем не отличалась от той, что проводили большевики.

На третьем этапе, который продолжался с июня 1943 г. по июль 1944 г., когда заработала «Декларация о крестьянском праве собственности», подписанная 3.06.1943 г. А. Розенбергом, землю, разделив, передали в собственность тем, кто жил на ней и обрабатывал ее^{138}. Но это не означало отказа от государственных имений. В этот период на оккупированных территориях действовали три формы земледелия: государственные имения, земельные корпорации, индивидуальные хозяйства. Сельчане выполняли целый ряд повинностей. Об этом свидетельствуют данные таблицы.

Таблица № 39. ДАННЫЕ О ЗАГОТОВКЕ СЕЛЬХОЗПРОДУКЦИИ (1943–1944)[14].

Источник: НАРБ. Ф. 4683. Оп. 3. Д. 971. Л. 270–277.

К немецкому «госзаказу» мы еще вернемся. А пока расскажем о том, как жила сама деревня в годы оккупации. Официальная история говорит об этом так: в деревне устанавливалась жесткая круговая порука, коллективная ответственность сельчан перед оккупационными властями за выполнение их распоряжений… На всем протяжении оккупации гитлеровцы безжалостно грабили белорусское крестьянство^{139}. Однако изучение различных источников позволяет говорить и о другой стороне оккупации. О ней, к сожалению, нам почти ничего не известно. Обратимся к рассказу очевидца военных лет В. Воропаева:

Рассказ В. Воропаева подтверждается документально. Во время войны на территории всего Барановичского округа работали рынки. Сначала торговлю на них разрешено было проводить только по четвергам и воскресеньям, а затем, с конца 1943 г., на основании разрешения окружного комиссара, уже три раза в неделю — во вторник, четверг и воскресенье. Время торговли также было ограничено: в летнее время (с 1.04 по 30.09) рынок начинал работу с 16.00, а в зимнее (с 1.10 по 31.03.) с 14.30. Чтобы получить право на торговлю, необходимо было оформить специальное разрешение, которое заверялось каждый месяц. Для торговли на рынках была издана специальная инструкция. Торговцы должны были заводить бухгалтерские книжки, каждый день записывать в них свои доходы и расходы. Каждый продавец должен был иметь при себе, наряду с разрешением на торговлю, документ районной управы, свидетельствующий о выполнении норм сдачи сельскохозяйственной продукции.

Разрешались также рынки — толкучки. Они проходили в назначенные дни, в то же время и на тех площадях, но пространство его отгораживалось от основного рынка. Существовала должность урядника порядка, который следил за исполнением всех предписаний. За пользование ларьком и за место продажи бралась оплата: за аренду 10 рм. ежемесячно и по 1 рм. с каждого лица за право торговли. Оплата взималась при продлении разрешения. Убой скота или птицы запрещался на рыночных площадях. Живую птицу можно было доставлять на рынок только в больших корзинах, собак — лишь на поводке. По поручению бургомистра общий надзор за городскими рынками и торговлей осуществлял торгово-промышленный отдел, а для специальных поручений была создана финансовая секция. Окружной комиссариат устанавливал фиксированные цены на товары и продукты питания. Из ценника 1943 г.: 1 кг моркови — 10 руб., 4 кг крупы — 2 руб. 20 коп., 1 л молока — 30 руб., 15 кг капусты — 1 руб. 50 коп., 500 г свежего сала — 450 руб., 1 кг свеклы — 5 руб., 1 кг картофеля — 10 руб., 1 кг соли — 1 руб. 50 коп., 1 кг муки — 2 руб., 1 буханка хлеба — 1 руб. 95 коп. Рыночные цены «кусались»: 2 кг лука — 300 руб., 100 шт. моркови — 200 руб.^{141} Промышленные товары также имели фиксированные цены: 1 кг гвоздей — 6 руб. 50 коп., 1 л бензина — 150 руб., печь железная с трубами — 90 руб., тарелка мелкая — 1 руб. 20 коп., глубокая — 1 руб. 50 коп.^{142}

Число сельчан, торговавших на рынках, росло. Немцы, приветствуя мелкий бизнес, помогали деревне. Крестьяне, открывая свое дело, получали в банках кредиты, сумма которых колебалась в границах от 500 до 1000 рм.^{143} Имея первичный капитал, многие увеличивали свои земельные наделы до 50, 100 га и более, как, например, жители Ляховщины С. М. Райская-Панькова и А. Ф. Рытвинский, владевшие 90 и 100 га соответственно^{144}. И это при том, что деревня еще платила налоги и справлялась с различными повинностями. В 1944–1945 гг. округ, согласно плану, должен был поставить 50000 т картофеля и 30000 т зерна, что соответствовало суммарному количеству поставок Лидского, Новогрудского и Слонимского округов^{145}. Необходимо отметить, что в округе стало падать поголовье скота.

Таблица № 40. ПОГОЛОВЬЕ СКОТА В БАРАНОВИЧСКОМ ОКРУГЕ (1943–1944).

Источник: НАРБ. Ф. 4683. Оп. 3. Д. 971. Л. 270–277.

Сокращение поголовья коров в 1944 г. по сравнению с 1943 г. объясняется ростом поставок крупного рогатого скота по требованию вермахта. Поставки скота представляли для округа не всегда выполнимую задачу. Низкие закупочные цены на шерсть явились следствием уменьшения поголовья овец. Крестьянин держал овец для себя, зная, что от них он получит какую-то выгоду: может оставить себе некоторую часть шерсти. Это касалось и всего животноводства. Тогда оккупанты обрушили на жителей множество распоряжений и приказов, направленных на ужесточение налогового пресса. Практиковалось принудительное изъятие крупного рогатого скота. Угон со двора коровы особенно тяжело сказывался на положении сельской семьи, для которой молоко являлось основным продуктом питания. Такая политика постепенно отталкивала от немцев

Таким образом, проанализировав приведенные выше факты, можно поделить аграрные реформы оккупационных властей на следующие этапы: 1) 1941–1942 гг.; 2) 1942–1943 гг.; 3) 1943–1944 гг. Данная периодизация дает возможность проследить эволюцию деятельности гитлеровского административного аппарата. Каждый из выделенных периодов имел свои особенности, которые и сегодня еще требуют внимательного и глубокого изучения.