Недозволенная память. Западная Беларусь в документах и фактах. 1921-1954.

Для реализации замысла по окружению войск РККА, дислоцированных в БССР, предназначались две ударные группировки, имеющие в своем составе 40 дивизий и более 1100 самолетов. На левом крыле были сосредоточены 3-я танковая группа и главные силы 9-й армии, которые поддерживались 8-м авиационным корпусом генерала В. Рихтгофена. На правом крыле действовала 2-я танковая группа и основные силы 4-й армии. С воздуха их поддерживал 2-й авиационный корпус генерала Г. Лерцера.

Группе армий «Центр» противостоял Западный особый военный округ (ЗОВО), имевший четыре армии — 3-ю, 10, 4 и 13-ю. Командующему округом оперативно подчинялась Пинская военная флотилия. В качестве резерва в распоряжении генерала армии Д. Г. Павлова находились: 11 стрелковых, 2 танковых и 1 моторизованная дивизии, 3 воздушно-десантных бригады, 5 укрепленных районов, 1 артиллерийско-противотанковая бригада, 2 бригады ПВО и другие части.

ВВС округа имел 6 авиационных дивизий: 3 смешанные (входившие по одной в состав 3-й, 10 и 4-й армий), а также две бомбардировочные и одна истребительная. Кроме того, на окружных аэродромах базировался 3-й корпус дальнебомбардировочной авиации Главного командования (командир — полковник Н. С. Скрипко) и формирующиеся две истребительные авиадивизии. Всего ЗОВО, преобразованный 22.06.1941 г. в Западный фронт, имел 44 дивизии (24 стрелковых, 12 танковых, 6 моторизованных, 2 кавалерийские), 6 авиадивизий, 3 артиллерийско-противотанковые бригады, 3 воздушно-десантные бригады, 2 бригады ПВО, 8 укрепленных районов, значительное количество отдельных частей и подразделений, в том числе и НКВД. На 21 июня войска ЗОВО насчитывали 671,9 тыс. человек личного состава, 2202 танка, 10087 орудий и минометов, 1789 боевых самолетов^{6}. Но есть и другие данные: на территории БССР дислоцировалось 48 дивизий общим количеством 715 тыс. человек. На вооружении этих частей было 10,8 тыс. орудий и минометов, 3,4 тыс. танков, 1,9 тыс. самолетов^{7}. По количеству танков и самолетов превосходство было на стороне РККА, которое соответственно составляло 2,5:1 и 1,08:1 ^{8}.

Дмитрий Павлов считал, что никаких особых проблем не возникнет даже в случае, если противнику удастся в самом начале перехватить инициативу на границе, поскольку у него самого достаточно сил в резерве, чтобы противостоять любому крупному прорыву^{9}.

Зарево над Брестом.

Красная Армия была застигнута врасплох. В один из важных моментов гитлеровского нападения хваленая советская разведка оказалась отнюдь не на высоте. Например: за несколько часов до нанесения удара немецкий капрал Альфред Лисков перешел границу и сообщил о приготовлениях по ту сторону Буга. В течение ночи его пытали окружные контрразведчики. Допрос прервала германская артиллерия, открывшая огонь по позициям советских войск. Что же касается Альфреда Лискова, то его «отблагодарили» чисто по-советски: он был расстрелян за дезинформацию, по прямому указанию Сталина^{10}.

О том, как происходило само вторжение, рассказывает участник этих событий немецкий генерал Г. Блюменнтрит:

О внезапности немецкого удара сообщает и военный дневник ОКВ. Запись за 22 июня гласит:

Ответ на вопрос, почему так произошло, мы нашли у писателя И. Стаднюка. В его книге «Война», претендующей на документальность, Павлов

А в это время начальник штаба ЗОВО генерал В. Е. Климовских дважды — в 3.30 и 4.10 утра — пробивался с докладами в Москву, в Генеральный штаб, о переходе немецких войск в наступление.

О трагедии утра 22 июня 1941 г. генерал-лейтенант И. В. Болдин, заместитель командующего ЗОВО, расскажет следующее:

Вот еще одно свидетельство — опять-таки советского генерала — бывшего члена Военного совета Западного особого военного округа А. Ф. Фоминых, чудом оставшегося в живых после расстрела командования округа:

А теперь дадим слово не генералам РККА, чья «искренность», поверьте, не вызывает у нас сомнения, а простому белорусскому обывателю — одному из 1184,4 тыс. жителей Барановичской области — на плечи которого в ближайшие три года обрушится весь ужас последствий «дружбы» Сталина и Гитлера — Николаю Дикевичу, рассказ которого о первых военных часах заслуживает пристального внимания.

Есть еще одно свидетельство, со ссылкой на документы военного ведомства СССР, говорящее о том, что только в 7 часов утра 22 июня генерал Климовских отдал приказ:

Необходимо обратить особое внимание вот еще на что. Немецкая группа армий «Центр» перехватила тревожный запрос советского передатчика:

В течение двух часов, когда советские войска ждали команды на открытие огня, германские бомбардировщики нанесли основной удар по шестидесяти шести аэродромам, двадцать шесть из которых располагались в Западном особом военном округе. В нападении были задействованы 2700 самолетов люфтваффе (60 % всей военной мощи Германии). Эффект был страшным. Были разбиты наиболее боеспособные авиационные полки, имевшие на вооружении новые типы самолетов МИГ-3, ЛАГГ-3, ЯК-3, ПЕ-2, ИЛ-2. Германская авиация уничтожила 738 самолетов — 528 на аэродромах и 210 в воздухе. Потери составили 47 % состава авиации округа^{17}. Некоторые полки 9-й, 10-й и 11-й смешанных авиадивизий, до мест базирования которых было всего 4–5 минут лета от границы, потеряв 80–90 % машин, оказались небоеспособными. Поэтому неудивительно, что за 4 дня боев под Минском в небе так и не появился ни один советский самолет.

Гальдеровский дневник:

Причины трагедии первого военного утра кроются в следующем. Катастрофически не хватало летчиков. Поэтому средний налет выпускника летного училища снизился до 18–35 часов. Естественно, что новички становились легкой добычей даже для рядовых истребителей люфтваффе, которые по окончании летных школ имели налет не менее 400 часов. Но это далеко не все. В ближайшие часы ВВС Советского Союза потеряли 1818 самолетов. Еще более 3 тысяч будет уничтожено в последующие восемь дней. Павлов лишится 1200 боевых машин: 800 в местах базирования и около 400 в боях^{19}.

Небо на долгие месяцы (а потом и годы) стало немецким, что позволило танковым колоннам, не боясь воздушных ударов, сосредоточиться на земных целях. Да и иначе быть не могло. 21 июня 1941 г. из округа поступил приказ: «Сдать боевые припасы, слить бензин, проветрить баки»^{20}. Будут и другие потери, но не в бою. Командующий ВВС фронта генерал И. И. Копец, растерявшись, застрелится. Во временное исполнение должности командующего авиацией вступит генерал А. И. Таюрский.

Однако попытка полностью уничтожить авиацию провалилась. Летчики продолжали сражаться. В отличие от Героя Советского Союза генерала И. Копца, в течение 3,5 лет прошедшего шесть воинских ступеней от командира звена — старшего лейтенанта до генерала — командующего авиационным объединением, его подчиненные 22 июня совершат 1900 самолетовылетов и собьют в воздушных боях более 143 немецких машин. Старший лейтенант И. И. Дроздов, к примеру, совершит в этот день 5 боевых вылетов и собьет 2 фашистских самолета, старший политрук А. А. Артемьев — 3 самолета, лейтенанты С. М. Гудимов, П. С. Рябцев, младший лейтенант Д. В. Кокарев и старший политрук А. С. Данилов, применив воздушный таран, увеличат счет потерь люфтваффе^{21}.

Но что-либо изменить было уже невозможно. И это несмотря на массовый героизм личного состава. К исходу первого дня вторжения немцы, прорвав оборону РККА и овладев стратегической инициативой, навязали Западному фронту свои методы ведения боевых действий. Командование фронта, в свою очередь, потеряло управление войсками: связь с армиями, корпусами и дивизиями отсутствовала. Иначе и быть не могло. Генерал армии Д. Павлов в должность командующего вступил в июне 1940 г., не имея опыта управления оперативно-стратегическими объединениями войск в сложных условиях боевой обстановки. Он командовал танковой бригадой. Затем был начальником автобронетанкового управления РККА. Да и готовили Павлова, как известно, не к обороне, а к наступлению. Да что говорить о генерале армии, если генерал К. Д. Голубев возглавил 10-ю армию за три месяца до 22 июня 1941 г., прибыв с должности старшего преподавателя Военной академии имени Фрунзе! Генерал-майор А. А. Коробков после войны с Финляндией, где он командовал стрелковой дивизией, получил назначение командиром стрелкового корпуса, а в январе 1941 г. вступил в командование 4-й армией. Летом 1941 г. он с горечью признается своему начальнику штаба полковнику Л. М. Сандалову:

А что мог сказать командир 17-го механизированного корпуса М. П. Петров, сразу назначенный на эту должность с должности командира учебного батальона, или большинство командиров батальонов, полков, дивизий и корпусов, которые в занимаемых должностях находились от 2 до 5 месяцев? Многие из них, как известно, были призваны из запаса. Чистых кадровиков, закончивших военные академии, насчитывалось только 7,1 % офицеров и генералов. Подготовка кадров не могла не сказаться на действиях войск.

Почему же так произошло? Причин тому много. Но мы, опираясь на архивные данные, будем вести речь о главной — о Сталине, который, как утверждает историк Ю. Веселковский, в 1937–1938 гг. уничтожил 90 % способных генералов, 80 % полковников и 20–35 тыс. активных офицеров^{23}. В цифрах это выглядело так. Только высших и старших чинов офицеров было уничтожено около 35 тысяч. Безвинно погибли и тысячи младших командиров. Из маршалов уцелели только С. Буденный и К. Ворошилов. Из членов Военного совета, созданного в 1934 г., выжили лишь пятеро. Из 11 военных комиссаров 1-го ранга не уцелел никто, были уничтожены командующие всех военных округов. Из 85 командующих корпусами были расстреляны 57, из 195 командиров дивизий — 110. Убиты 220 из 406 командиров бригад^{24}.

Ударные группировки вермахта, как следует из документов, развернули наступление на флангах Белостокского выступа из района западнее Гродно и Бреста. На правом крыле, на стыке Северо-Западного и Западного фронтов, против 4 советских стрелковых дивизий обрушили удар 3 танковых, 2 моторизованных и 10 пехотных немецких дивизий, которые, прорвав оборону 11-й армии Северо-Западного фронта, устремились на Каунас и Вильнюс. В результате правый фланг 3-й армии оказался открытым. В полосе шириной до 40 километров 3 пехотным дивизиям 8-го армейского германского корпуса противостояла 56-я стрелковая дивизия генерала С. П. Сахнова. Вечером 22 июня, когда нависла угроза окружения и прорыва немцев к переправам Неман, Лунно и Мосты, командарм Кузнецов, не дождавшись боеприпасов, обещанных еще утром, отвел войска на рубеж рек Комра и Свислочь, предполагая создать сплошной фронт обороны и стабилизировать положение. Но замысел осуществить не удалось. Тяжелое положение сложилось и на левом крыле Западного фронта. На Брестско-Барановичском направлении на 100-километровом участке наступали 16 немецких дивизий. В том числе 5 танковых.

Опять, как и 39-м, местом ожесточенных боев стала Брестская крепость. В первые военные часы немецкие отряды без больших препятствий прошли через крепость. Отойдя от первого шока, находившиеся в цитадели подразделения организовали пассивную оборону, прежде всего из многочисленных погребов, казематов и подземных складов. Почти половине из 8 тысяч бойцов и командиров, а также около 300 семьям военнослужащих, находящихся на территории крепости, удалось утром 22 июня ее покинуть. Осталось не более 3,5 тысячи человек из состава частей 6-й Орловской и 42-й стрелковых дивизий 28-го стрелкового корпуса 4-й армии, подразделения 17-го Брестского погранотряда, 132-го отдельного батальона конвойных войск НКВД^{25}.

Оборону крепости западные историки, как известно, признают пассивной, так как

Белорусская историография, отрицая факты и не вступая в научную полемику со своими оппонентами, убеждает, следуя старым идеологическим штампам советских времен, что все обстояло иначе. Речь идет о «решительном и самоотверженном сопротивлении»^{27} и «огромном численном превосходстве немецко-фашистских войск»^{28}. В нашу задачу не входит опровергать устоявшиеся догмы — это сделает время. Заострим лишь внимание на трех моментах, которые, мы уверены, снимут многие вопросы. Первый. Кого и, что важнее, от кого охранял в Брестской крепости 132-й отдельный батальон конвойных войск НКВД? Достоверно ответить на этот вопрос сегодня довольно сложно, поскольку доступ в архивы соответствующих спецслужб предельно ограничен. Второй момент. Сколько защитников получили правительственные награды? Российский историк И. В. Тимохович указывает на 150 награжденных^{29}. Но в то же время существует еще одна цифра — 68 кавалеров советских орденов и медалей^{30}. И последний момент — третий: сколько времени продолжалась оборона цитадели? Жива версия, что последний защитник крепости оказался в немецком плену весной-летом 42-го^{31}. Однако есть ряд свидетельств, опровергающих данное утверждение, так же как и то, что бои в крепости шли «до конца июля 1941 года»^{32}.

Первую версию опровергает факт пребывания на белорусской земле Адольфа Гитлера. Разве мог приехать руководитель нацистской Германии в Брест, где в это время еще не были подавлены очаги сопротивления? К сожалению, вопрос посещения нацистского лидера на Беларуси до конца не исследован. В то же время в воспоминаниях адъютанта Гитлера Николауса фон Белова, которые вышли в Майнце в 1980 г., есть данные, подтверждающие факт нахождения Гитлера на белорусской территории^{33}.

Теперь вернемся к вопросу о дате посещения Гитлером Брестской крепости. В 1966 г. на экраны вышел документальный фильм Михаила Ромма «Обыкновенный фашизм». В нем есть кадры немецкой кинохроники: Гитлер вместе с Муссолини на развалинах Брестской крепости. Когда это было и в связи с какими обстоятельствами? Как отмечается в третьем томе «Истории Италии», в августе 1941 г. Муссолини вместе с Гитлером осматривали развалины Брестской крепости, а затем приняли парад итальянских частей в районе Умани^{34}.

Уже известно, что Гитлер и Муссолини посетили восточный фронт после 25 августа 1941 г. В результате изучения многочисленных источников профессор Э. Иоффе пришел к выводу, что Гитлер и Муссолини посетили Брестскую крепость 26–27 августа 1941 г.^{35} Об этом, в частности, говорят документы мемориального комплекса «Брестская крепость-герой»: приезд Гитлера и Муссолини в Брестскую крепость датируется 26 августа 1941 г. После этого они отправились под Ленинград, в штаб армии «Север». Кадры немецкой кинохроники запечатлели Гитлера и Муссолини на выставке боевой техники на фоне Тереспольских ворот Брестской крепости. Их гидом стал фельдмаршал фон Клюге. В 1991 г. в издательстве «Беларусь» вышел в свет фотоальбом Владимира Шнаревича «Я — крепость, веду бой…», в котором помещены снимки, свидетельствующие о пребывании Гитлера и Муссолини в Брестской крепости. Эти кадры есть и в документальном фильме «Восточный фронт сражается» (производство «Беларусьфильма», 1989).

Из показаний начальника личной охраны Гитлера группенфюрера СС и генерал-лейтенанта полиции Ганса Раттенхубера, допрошенного офицерами СМЕРШа 28 ноября 1945 г.:

В 2004 г. в Бресте вышла книга «Брестская крепость на ветрах истории». Так вот, на странице 121 о визите Гитлера в Брест сказано следующее:

Остается надеяться, что, когда наши исследователи получат доступ к секретным архивам государственных служб безопасности на территории России, Беларуси и Украины, а также к немецким архивам в Кобленце, можно будет поставить окончательную точку в дискуссии разных исторических школ по поводу обороны Брестской крепости.

Гремел боями июнь.

А пока вернемся в лето 1941 г. В середине первого военного дня на Барановичи выдвинулись танковые и механизированные дивизии 2-й танковой группы Гудериана: 24-й корпус в составе 3-й и 4-й танковой, 10-й моторизованной и 1-й кавалерийской дивизий, 46-го танкового корпуса в составе 10 танковых дивизий, моторизованной дивизии СС «Рейх», пехотного полка «Великая Германия», 47-й танковый корпус в составе 17-й, 18-й танковых и 25-й моторизованных дивизий. Непосредственно на город Барановичи, который в ночь с 22 на 23 июня подвергся бомбардировке немецкой авиационной группировки из 6о самолетов, наступала 18-я танковая дивизия 47-го танкового корпуса^{37}. Не выдержав натиска гитлеровцев, действовавших в центре 4-й армии, 42-я и 6-я стрелковые дивизии, которыми командовали генерал К. С. Лазаренко и полковник М. А. Папеди-Шапко, отступили. Немецкие части, продвинувшись на 6о километров, вошли в Кобрин. Создалась угроза глубокого охвата обоих крыльев Западного фронта. 4-я армия оказалась под угрозой окружения. Павлов взывал о помощи. Ее оказали, прислав заместителей наркома обороны СССР маршалов Б. Шапошникова и Г. Кулика. Как показали дальнейшие события, «польза» от маршалов имела трагические последствия: сталинские «спецы», изучив обстановку, решили драться до последнего солдата. Ибо отступление, считали они, означало гибель большевистского режима, конец царствования кремлевской верхушки. Известный своей беспардонностью маршал Кулик приземлился 24 июня в расположении войск генерала Болдина около Белостока, чтобы увидеть, как того требовал Сталин, своими глазами 10-ю армию, пытающуюся в условиях нехватки горючего и боеприпасов выйти из-под готового замкнуться германского окружения. Кулик, по словам А. Уткина, автора книги «Вторая мировая война», посоветовал «продолжать действовать» и улетел, на что командир корпуса Никитин отреагировал одной лишь фразой: «Странный визит…»^{38}

Большевики, как мы знаем, всегда отличались безразличием к цене победы. Главное, чтобы была достигнута цель. Любой ценой. До сих пор, пока Западный фронт сражался, советская машина власти функционировала. У Сталина и его окружения была только одна цель — продлить существование советского строя. Партийная верхушка, виновная в развязывании Второй мировой войны и своими действиями спровоцировавшая германское вторжение, заставляла целый народ или громадное большинство его слепо следовать за ней, сражаться до конца и приносить бесчисленные жертвы за безумную идею советизации Европы.

В 21 час 45 минут 22.06.1941 г. штаб Западного фронта получил директиву № 3. Директива поставила практически невыполнимую задачу:

Маршал Советского Союза Г. К. Жуков спустя десятилетия напишет:

Полководец, грудь которого была увешена 4 Золотыми Звездами Героя, опустил одну весьма существенную деталь: директива № 3 была подписана Наркомом обороны маршалом С. Тимошенко, секретарем ЦК ВКП(б) Г. Маленковым и самим Жуковым, являющимся тогда начальником Генштаба РККА^{41}.

Для решения поставленной задачи привлекались вторые эшелоны армии и резервы фронта: 6-й механизированный и 6-й кавалерийский корпуса 10-й армии и 11-й механизированный корпус 3-й армии. Общее руководство боевыми действиями при нанесении контрудара, как того требовала Москва, возлагалось на заместителя командующего Западным фронтом генерала И. В. Болдина. Директива № 3, судя по сообщениям западных исследователей, погубила фронт — 6 мехкорпусов, против которых Гитлер бросил 2-ю и 3-ю танковые группы, насчитывающие 1967 танков. А ведь для того, чтобы остановить 3 тыс. танков на самой границе и не позволить им вступить на территорию БССР, высшему военному руководству СССР и в первую очередь Жукову 22.06.1941 г. было достаточно иметь на всем советском фронте от 1 до 1,5 тыс. танков. Мы уже указывали, что на 22.06. группа армий «Центр» имела 810 танков, а Западный фронт 2200 танков. Эта армада могла не только остановить, но и опрокинуть противника, перенеся боевые действия на его территорию. При условии, если бы командование фронтом расположило бы танковые и противотанковые части на танкоопасных направлениях. Этого сделано не было. Только через 2,5 дня со стороны Прибалтики в Беларусь вторглась 3-я немецкая танковая группа, после чего уже количество танков вермахта, противостоящих Западному фронту, достигло 2000 ^{42}.

В 1999 г. в российском издательстве «Военная техника» вышла книга историка В. Шункова «Оружие Красной Армии». В. Шунков приводит такие внушительные, ранее никогда не называемые цифры: на 22 июня 1941 г. РККА имела 23140 танков, в том числе новейших, которых не было у Германии, КВ-1 — 676 и Т-34 — 1535. Они имели броню 45–75 миллиметров и были способны на расстоянии в один километр поражать все типы немецких машин. Вермахт бросил на СССР 3690 танков, еще 500 — Румыния, союзница Гитлера. Бортовая броня у немецких имела толщину 30–35 мм, на вооружении каждого из 439 тяжелых танков T-IV была короткоствольная пушка калибра 75 мм, а массовый средний танк Т-III — их было у вермахта 965 штук — имел 50-миллимитровую пушку. Остальные две с лишним тысячи их танков считались легкими и имели на вооружении малокалиберную пушку, не способную пробивать броню советских новых танков даже с близкого расстояния. Да и «бывалые» советские машины, а это 7 тыс. Т-26, 1,9 тыс. БТ-5, 4,6 тыс. БТ-7 плюс 600 тяжелых Т-28 с броней 60 мм и пушкой калибра 76 мм, не были использованы, как пробовали доказать после войны некоторые генералы и историки. Они, по данным автора, имели 45-миллиметровую пушку (включая и 4500 бронемашин), снаряды которой пробивали броню всех немецких танков на расстоянии до 500 метров^{43}.

Возвращаясь к директиве, отметим, что контрудар войск правого крыла Западного фронта не принес ожидаемого результата. Разбросанность войск, втянутых в оборонительные бои, отсутствие средств связи для управления, ограниченность времени на подготовку к наступательным действиям и организацию взаимодействия — все это не позволило генералу Болдину собрать силы в единый кулак и выполнить задачу. Например, 6-й механизированный и 6-й кавалерийский корпуса находились в районе Белостока и Волковыска, в 60–70 километрах от исходного района контрудара, и не могли своевременно сосредоточиться для нанесения удара. К тому же 11-й и 6-й корпуса генералов Д. К. Мостовенко и И. С. Никитина были плохо вооружены. Это понятно. Более 60 военных складов и баз с имуществом и вооружением были либо взорваны и сожжены, либо оставлены. Фронт потерял от 50 до 90 % запасов горючего, боеприпасов, вещевого и автобронетанкового имущества, продфуража^{44}.

Вспоминает Дмитрий Андреевич Тараненко:

Рассказ старого солдата дополняет Иван Алексеевич Рудаков:

Но если в первых двух случаях речь идет о стрелковом оружии, которого, как видим, не имелось у бойцов и командиров, участвующих в контрударе, то следующий факт наводит на серьезные размышления. Разговор вновь пойдет о механизированных корпусах, которые, по свидетельству современников, не имели горючего, боеприпасов и техники. Так, 27-я танковая дивизия, дислоцировавшаяся в Новогрудке, личный состав которой полностью был представлен выходцами из Узбекистана и Туркмении, насчитывала всего один танк^{47}.

Выдвигаясь в исходные районы, советские войска подвергались сильному воздействию немецкой авиации и понесли тяжелые потери. 23 и 24 июня в районе Гродно шли бои. Из-за отсутствия горючего командиры мехкорпусов отдали приказ взрывать и сжигать танки. Как это было, рассказывает бывший командир танкового взвода 6-го механизированного корпуса Борис Афанасьевич Бородин:

Не принес успеха и поспешно организованный и плохо подготовленный контрудар 14-го мехкорпуса на левом крыле фронта. Гродно захватили немцы. К вечеру 23 июня между Севеверо-Западным и Западным фронтами образовался разрыв до 130 километров, куда, перегруппировав свои силы, устремились танковые и моторизованные дивизии 3-й танковой группы и 9-й армии вермахта. Таким образом, войска Западного фронта не смогли задержать гитлеровские части в приграничной полосе и ликвидировать его глубокие прорывы. Над 3-й и 4-й армиями (19 дивизий, в том числе 8 танковых и 4 моторизованных) нависла угроза окружения. Советские войска с боями отступали. Павлов получил приказ отвести части на рубеж укрепрайонов старой границы: Лида — Слоним — Пинск^{49}. Приказания продублировали армиям директивой фронта, которая указывала:

Но было уже поздно. О дальнейшей судьбе войск фронта можно проследить на примере 6-го механизированного корпуса. Вот что рассказывала газета «Советская Белоруссия»:

Не лучше складывалась обстановка в районе города Барановичи, где в ночь на 25 июня части 155-й, 121 и 143-й дивизий вели оборонительные бои (на помощь 155-й, 121-й и 143-й дивизиям бросили подразделения 17-го мехкорпуса и 27-й танковой дивизии. На 30 тыс. чел. из 17-го корпуса имелось всего 10 тыс. винтовок, не хватало снарядов и патронов. 27-я танковая дивизия насчитывала всего 63 танка). К исходу дня войска Красной Армии, оставив областной центр, отступили. 27 июня в город вошла 18-я танковая дивизия немцев^{52}. 28-го числа им удалось отсечь основные силы 3-й и 10-й армий. Соединившись в районе деревни Крынка (на реке Свислочь), гитлеровцы отрезали пути к отступлению. Окружения избежали только 6 дивизий: 4 стрелковых, 1 танковая и 1 кавалерийская^{53}. Начальник Генерального штаба сухопутных войск Германии генерал Ф. Гальдер в дневнике 30 июня запишет: «В полосе группы армий «Центр» ликвидация окруженной группировки противника сковывает значительные силы». 2 июля отметит: «…сложность обстановки на фронте 4-й армии и танковой группы Гудериана»^{54}. Перед окруженными было два выхода: с боями пробиваться через немецкие заслоны либо рассыпаться по лесам и начать партизанскую борьбу. Часть окруженцев сумела в конце июня — начале июля пробиться с боями через окружение. Вторая часть, которая осталась в «Новогрудском котле», вела бои до 8 июля^{55}. Так однозначно утверждается в четвертом томе истории Второй мировой войны, изданном в 1975 г. В научной литературе, посвященной начальному периоду германского вторжения, до сих пор жива сталинская концепция о том, что советские войска с боями отступили, затем подошли стратегические резервы, и к Красной Армии перешла стратегическая инициатива. На самом деле все было не так. Западный фронт как оперативно-стратегическая единица перестал существовать уже через две недели после 22 июня, он не выполнил ни одной задачи, не удержал ни одного рубежа, он «рассыпался как карточный домик»^{56}.

Из документов 1941 г. видно, что за первые две недели с начала войны из 170 советских дивизий, что находились на Западном фронте, 28 перестали существовать, а в 70 дивизиях осталась только половина солдат и военного снаряжения. Командующий группой армий «Центр» фельдмаршал фон Бок писал 8 июля, что бои за Белосток и Минск закончились. Четыре русские армии разбиты. Потери противника большие. Взято в плен 287704 солдата, несколько командиров дивизий и корпусов, взято либо уничтожено 2585 танков, 1449 орудий и 242 самолета^{57}.

А вот как об этом сообщает историк И. Кузнецов (Цена победы // Народная воля. 2005. 12 июля):

От себя добавим следующее. Всего в окружении на территории Барановичской области оказалось: в лесах под Слонимом 11 советских дивизий, в Налибокской пуще — около 330 тыс. солдат и командиров (примерно столько немцев было загнано в «котел» под Сталинградом). Из окружения удалось вырваться не более 10 % личного состава (3-я, 10-я, 13-я армии). В настоящее время в этом районе остается незахороненным прах более 50 тыс. советских воинов.

Но вновь обратим свой взор к Новогрудку. Помощь, о которой взывали погибающие в Новогрудском котле дивизии, не пришла. Да и чем мог помочь Павлов, у которого в распоряжении имелось лишь 16 ослабевших дивизий и 150 самолетов, в том числе 52 истребителя^{58}? Павлов «выехал в войска, махал пистолетом, пытаясь остановить бегущие подразделения, да было уже поздно»^{59}. Судьба самого генерала армии решалась в Москве. Пока его не трогали. 30 июня вместо Д. Г. Павлова командующим фронтом был назначен генерал-лейтенант А. И. Еременко, а 2 июля бывший нарком обороны СССР маршал С. К. Тимошенко. Вместо генерала В. Е. Климовских начальником штаба фронта стал бывший начальник оперативного управления Генерального штаба Г. К. Маландин. На должность члена Военного совета фронта прибыл бывший начальник Главного политического управления РККА армейский комиссар 1-го ранга Л. З. Мехлис^{60}.

Возвращаясь к «Новогрудскому котлу», необходимо отметить: «помощь» дивизиям все-таки оказали, сбросив с самолетов не боеприпасы, продовольствие и медикаменты, о чем так просили окруженные, а листовки-воззвание Военного совета фронта.

Итог такой помощи трагичен: в плену оказалось 55 тысяч бойцов и командиров. Всех их, согласно данным историка И. Басюка, ждала смерть в лагере для военнопленных, созданном в деревне Скридлево под Новогрудком^{62} (по другим данным, лагеря в Новогрудке не было).

Справедливости ради надо отметить, такая помощь практиковалась только в 1941 г. Впоследствии окруженным немцами частям РККА сбрасывали с самолетов уже не воззвания, а хоть какое-то подобие продовольствия. Вот что рассказывает газета «Красная звезда», опубликовав 28.02.1996 г. материал о судьбе заместителя командующего Волховским фронтом генерал-лейтенанте Власове.

Агония 1941-го.

А что же происходило в Кремле, когда десятки тысяч бойцов и командиров РККА, умирая, ждали помощи под Новогрудком?

Потом, когда у Сталина прошла растерянность и определенный испуг, он, ознакомившись с обстановкой на фронтах, понял, что СССР стоит на краю неизбежной военной катастрофы. Спасая себя, а не многомиллионную страну, он требовал: наладить, во что бы то ни стало, оборону Беларуси и вступить в очередной сговор с Гитлером. Советские, а ныне российские и белорусские историки, как правило, не уделяют никакого внимания попытке Кремля заключить мир с гитлеровской Германией. И это понятно. А ведь существует целый ряд документов, свидетельствующих о том, что «ленинское политбюро было готово заключить с Германией «Второй Брестский мир»^{65}. Пример лидера большевиков, — указывает в своей книге «Ленин» российский историк Д. А. Волкогонов, — оказался заразительным, и с началом катастрофических неудач на фронте Сталин поручил Берии связаться с агентом НКВД болгарским послом Стаменовым и предложить «уступить гитлеровской Германии Украину, Белоруссию, Прибалтику, Карельский перешеек, Бессарабию, Буковину за прекращение военных действий»^{66}. Переговоры с болгарским послом Берия поручил вести разведчику П. А. Судоплатову^{67}. Шеф НКВД СССР Берия озвучил четыре вопроса, которые Судоплатов должен был поставить перед Стаменовым:

1. Почему Германия, нарушив пакт о ненападении, начала войну против СССР?

2. Что Германию устроило бы, на каких условиях Германия согласна прекратить войну, что нужно для прекращения войны?

3. Устроит ли немцев передача Германии таких советских земель, как Прибалтика, Украина, Белоруссия, Бессарабия, Буковина, Карельский перешеек?

4. Если нет, то на какие территории Германия дополнительно претендует^{68}.

Усилия советского агента Стаменова (номер агентурного дела 34467, лист 134), завербованного советским разведчиком Журавлевым в 1934 г. в Риме, когда тот работал третьим секретарем посольства Болгарии, завершились провалом. Стаменов, надо сказать, старался. Сам Молотов обещал устроить жену посла на работу в Институт биохимии Академии наук СССР. Но Гитлер, зная Сталина, отказал ему. О тайных переговорах Москвы и Берлина в Советском Союзе впоследствии постараются забыть. Генерала Судоплатова уже после войны, 12 сентября 1958 г., военная коллегия Верховного суда СССР осудит по стст. 17-58-1-Б УК РСФСР и приговорит к 15 годам тюремного заключения. Официальное обвинение, предъявленное отставному разведчику-террористу, следующее:

В 2003 г. в московском издательстве «Алгоритм» вышла книга А. Уткина «Вторая мировая война», автор которой, основываясь на многочисленных источниках, вновь обращается к теме сепаратного мира. Уткин, в частности, пишет:

Но вернемся в Кремль 1941 г. Когда Берия доложил Сталину о результатах переговоров, тот пришел в ярость. Гнев его, разумеется, обрушился на полководцев, которые так «подвели» «величайшего гения». Сталин лично подписал постановление об аресте генерала армии Павлова. Но за провал планов Политбюро, решил Сталин, должен поплатиться не один генерал. Он просто был первым. Историки, которые держали в руках протокол первичного дознания, обратили внимание на примечание следователя к подписи бывшего командующего: «Протокол подписан в невменяемом состоянии» (Павлов был пьян)^{71}.

Через некоторое время аресты последуют один за другим. Число военачальников — уже бывших, — находящихся под стражей, будет расти. Спецрейсом, под усиленным конвоем, в Москву доставят генералов В. Климовских, А. Коробкова, А. Григорьева, Н. Клича, С. Оборина, С. Черных, А. Таюрского… Приговор коллегии Верховного Суда СССР, озвученный в порыве безудержного сталинского гнева, был однозначным — расстрел^{72}.

Таблица № 27. КОМАНДНЫЙ СОСТАВ ЗАПАДНОГО ФРОНТА, ОСУЖДЕННЫЙ ВОЕННОЙ КОЛЛЕГИЕЙ ВЕРХОВНОГО СУДА СССР К РАССТРЕЛУ (1941).

Источник: Тимохович И. В. Битва за Белоруссию: 1941–1944. Минск, 1994. С. 68–69; История и сталинизм. Москва, 1991. С. 356.

Как станет известно после войны, по приказу И. Сталина в период с 1941 по 1945 г. будет расстреляно 20 генералов Красной Армии^{73}.

Растерзав руководство Западного фронта, Сталин наносит серьезный удар и по личному составу, отдав его на откуп верного паладина Берии Цанаве, который возглавлял Особый отдел Западного фронта. В мировой истории трудно найти прецедент, чтобы какое-либо государство так ослабляло свою армию. Из доклада заместителя начальника Особого отдела НКВД СССР комиссара государственной безопасности 3-го ранга Мильштейна:

На Западном фронте, который, как известно, был образован из частей Западного Особого военного округа, дислоцировавшегося на территории БССР и в состав которого было мобилизовано все мужское население республики 1905–1918 годов рождения,

Гибли белорусские рекруты не только от пуль чекистов. Умирали они и из-за самоуправства своих отцов-командиров. Говорить, а тем более писать на эту тему, было запрещено. Но не сказать об этом нельзя. В частности, речь идет о мордобое. В частях Красной Армии он был распространен так же широко, как воровство и пьянство. Пример: член Военного совета 13-й армии Брянского фронта секретарь ЦК КП(б)Б Гапенко осенью 1941 г. в телеграмме, направленной Сталину, указывает на то, как командующий Брянским фронтом генерал-лейтенант А. И. Еременко «учил» Военный совет 13-й армии:

Если командующий фронтом мог безнаказанно избить секретаря ЦК КП(б)Б, то можно представить, что он мог сделать с рядовым солдатом. Да все, что придет в голову!

Имелись также случаи, когда командиры РККА, спасая себя, бросали подчиненных на поле боя, тем самым обрекая их на верную гибель. 3 февраля 2005 г. газета «Народная воля» (№ 21) опубликовала статью Николая Бодюкова «Доты на линии Сталина». Некоторые фрагменты этой статьи мы приводим.

А в то время, когда советские карательные органы тысячами истребляли воинов РККА, среди которых было немало белорусов, германские войска стремительно продвигались по белорусской земле. 27 июня немцы вошли в город Барановичи, 28-го — пал Минск, 9 июля дивизии вермахта вышли на линию Днепра, 11-го овладели Витебском, 13-го — Оршей, 15-го — Полоцком, 16-го Смоленском, 26-го — Могилевом. Остальная, небольшая часть республики осталась под немцами во второй половине августа: 19-го Гомель, 22-го — Мозырь^{77}.

Сталин, спеша взять ситуацию под контроль, бросает в бой ракетную артиллерию[2]. Но изменить что-либо уже было невозможно.

Стремительное продвижение германских войск позволило секретным службам рейха захватить горы секретной документации. Оскар Райле, личный помощник адмирала Канариса, руководителя абвера[3] — германской службы военной разведки — в своих мемуарах «Тайная война. Секретные операции абвера на Западе и Востоке (1921–1945)» приводит подробности того, как НКВД СССР оставило, бросая Беларусь, свои секретные разведывательные материалы:

Достоверно известно: советская внешняя разведка имела сильные оперативные позиции в Западной Европе. Кремль для этого денег не жалел. Денег, заметим, не своих, а чужих — испанских. Как следует из воспоминаний бывших сотрудников МГБ-КГБ, «советскими интернационалистами» было похищено и доставлено из Испании в Одессу золота на сумму 518 млн. долларов. Затем его поместили в подвалы Госбанка СССР, а затем, как следует из мемуаров генерала КГБ П. Судоплатова, оно, золото, пошло на финансирование разведывательных операций накануне войны в Западной Европе. По мнению П. Судоплатова, НКВД СССР и военная разведка должны нести ответственность за недооценку мощного потенциала немецких вооруженных сил^{79}.

Историкам еще придется установить дальнейшую судьбу спецаппарата НКВД, попавшего, если верить Оскару Райле, в руки германских спецслужб по спискам, оставленным чекистами в июне 1941 г., и ответить на вопрос, было ли это преднамеренным шагом. Зато смело можно утверждать, что заложниками сталинской идеи советизации Европы стало все население БССР, от которой «остался только пепел»^{80}. Барановичская область, насчитывающая на момент начала войны 1184,4 тыс. жителей, не стала исключением^{81}.

Мобилизация.

22 июня 1941 г. Президиум Верховного Совета СССР объявил мобилизацию военнообязанных граждан 1905–1918 гг. рождения в Красную Армию^{82}. В этот же день в Минске состоялось заседание ЦК КП(б)Б. Бюро постановило: в целях организованного проведения мобилизации оставить на посту первых и вторых секретарей обкомов, горкомов и райкомов КП(б)Б, председателей облисполкомов, горрайисполкомов^{83}. Первым днем мобилизации, утверждает маршал А. М. Василевский, объявлялось 23 июня^{84}.

В западных областях БССР она затронула главным образом «восточников» — советских и партийных функционеров. Зато коренное население в большинстве своем осталось на месте. Причиной этого, считают западные исследователи, стало не только быстрое наступление немецких войск, но и шок, который пережили местные жители, столкнувшись с советской реальностью в 1939–1941 гг., что, безусловно, не способствовало мобилизационным тенденциям^{85}. Итог известен: в Барановичской области, как и по всей Западной Белоруссии, призвать военнообязанных в РККА не смогли^{86}. Не удалось это сделать и в Минской области^{87}.

Почему же так произошло? Тому есть ряд причин. Если на первой — нежелание населения — мы только заострили внимание, то на второй остановимся подробнее. «Военно-исторический журнал» за 1992 г. кратко дает ответ на вопрос, почему не проводили мобилизацию — «из-за спешного бегства в 1941 году»^{88}. Но только ли военное руководство виновато в том, что на оккупированных территориях, в том числе и БССР, осталась целая армия — 5360000 военнообязанных, которых не смогли и не сумели призвать? И как проходила мобилизация (если, конечно проходила) в Барановичской области?

Из воспоминаний бывшего второго секретаря Вороновского райкома партии Е. Д. Гапеева (1940–1941), на плечи которого легла ответственность за призывную кампанию:

Рассказ Гапеева дополняет его коллега — первый секретарь Щучинского РК КП(б)Б С. П. Шупеня:

Секретарь Барановичского ОК ЛКСМБ А. К. Рыбаков также, как и Шупеня, спасался бегством. Только если Шупеня осел в Гомеле, то руководитель советской молодежной организации области, бежав из Щучинского района, — в Могилеве^{91}. Секретарь Барановичского ОК ЛКСМБ по пропаганде М. И. Рунт 22 июня находилась в Лиде. Может быть, она что-нибудь расскажет о мобилизации?

Как видим, комсомольский функционер подробно рассказывает про кустики и овраги, о том, как под роспись раздавалось списанное оружие, а вот о том, как и кем проводилась мобилизация, ни слова. Есть еще свидетельства. Рассказывает К. Т. Мазуров, первый секретарь Брестского ОК ЛКСМБ:

Как видно из воспоминаний должностных лиц, ответственных за проведение мобилизации, ее не проводили и, что важно, не собирались проводить.

Тем не менее жители городов и местечек явились на призывные пункты. И явились они не по указке чиновников, а по зову сердца — защищать свои дома, свои семьи, своих родных и близких. Мужчины и женщины, юноши и девушки, забыв обиды, пришли к дверям военкоматов. Что было потом, можно узнать, ознакомившись с рассказом очевидца Д. Колпеницкого, жителя города Барановичи:

Никого, как известно, в РККА, которая через три дня оставит областной центр, не призовут. А вот сообщение, переданное 23.06.1941 г. в 11 часов утра, лишний раз подтверждает, что план «Гроза» и в самом деле существовал. Есть еще одно свидетельство, которое дополняет рассказ Д. Колпеницкого. В 2000 г. в издательстве «Полымя» вышла в свет книга сына Якуба Коласа Д. Мицкевича «Любить и помнить», автор которой, в частности, пишет:

Но вернемся к мобилизации. За первые семь военных дней в СССР под ружье поставили 5300 тыс. человек, сформировали 96 новых дивизий^{96}. Но этого было недостаточно. В течение ближайших полутора месяцев основные силы РККА будут разгромлены и захвачены в плен. В 1941 г. ее потери составят 5,3 млн. солдат и командиров убитыми, попавшими в плен и пропавшими без вести^{97}. Нужны были срочно новые рекруты. В БССР, согласно архивным данным, проведут вторую мобилизацию — дополнительную^{98}. Меры по проведению призыва, как и в июне, возлагались на специально выделенных представителей областных и районных комитетов партии^{99}. Призыву подлежали граждане 1905–1914 гг. рождения^{100}. В Белоруссии к середине июля 1941 г. призовут 200 тысяч человек; всего за лето — 0,5 млн. человек^{101}. Кроме того, действующей армии будет передано 2,5 тысячи автомобилей, 35 тыс. коней, 23 тыс. повозок, 36 тыс. голов скота, 20 тыс. тонн продовольствия^{102}.

Большинство рекрутов из Беларуси домой уже не вернулись. Все они погибли. Да и что мог сделать против танковых германских армад белорус, которому не выдали оружие. Все, что он имел, это «коктейль Молотова» и захваченные из дома косу и серп^{103}. К зиме 1941 г. положение с обеспечением оружием кардинально не изменится. Это видно из данных о параде в Москве 7 ноября 1941 г. Тогда по Красной площади провозили пушки, взятые из музеев, а московское ополчение вооружали трофейными японскими винтовками, захваченными в ходе войны 1904 г.^{104}.

В БССР проведут и третью мобилизацию. Население выгонят на «трудовой фронт» — строительство противотанковых рвов, переправ, гатей и на другие инженерные работы. К концу июня, например, только по рубежу р. Березина использовался труд 500 тысяч белорусов: стариков, женщин и детей^{105}. Всего на всех рубежах в БССР было занято 2 млн. человек^{106}. Задела дополнительная мобилизация и партийных функционеров: 30 членов и кандидатов в члены ЦК КП(б)Б, 12 секретарей обкомов и 86 первых секретарей райкомов партии, 99 секретарей городских и районных комитетов комсомола^{107}. В окопы, на передний край, они, естественно, не попали, направив туда своих товарищей по партии — 130 тыс. комсомольцев и 26 тыс. коммунистов^{108}.

Моральное состояние белорусских призывников падало с каждым днем. Как свидетельствуют документы, 0,2 % их писем являлись паникерскими и малодушными^{109}. В архивном фонде первого секретаря ЦК КП(б)Б П. Пономаренко в Национальном архиве Республики Беларусь (г. Минск) хранится аналитическая записка «О некоторых важных вопросах войны». Приведем лишь одну выдержку из этого документа:

Но то документы. А вот свидетельство очевидца, который воочию видел, как все происходило:

Как пишет Ю. Веселковский в своей книге «По следам Второй мировой войны»,

В Минске, столкнувшись с отказом населения вступать в РККА, власти решили обогатить опыт, накопленный большевиками за годы гражданской войны. Прибегли к расстрелам. В аналитической записке «О некоторых важных вопросах войны», речь о которой уже велась, об этом сказано так: «в армиях сравнительно мало расстрелов»^{113}. Для Л. Цанавы это стало призывом к действию. Особые отделы, которыми он командовал на Западном фронте, начали делать то же самое, что творили чекисты в довоенные годы — воевать всеми силами и средствами со своим народом^{114}. За свою ликвидаторскую деятельность на Западном, а потом на Центральном фронтах, в том числе и во время мобилизации, Цанава был удостоен нескольких десятков орденов и медалей. Всего около 30 наград: три ордена Ленина, три ордена боевого Красного Знамени, орден Суворова 1-й степени, два ордена Кутузова 1-й степени»^{115}.

Эвакуация — как инструмент тактики «выжженной земли».

Вопрос эвакуации населения, промышленного оборудования, государственных ценностей и скота из Барановичской области в восточные районы Советского Союза до настоящего времени не изучен. Причина, по нашему мнению, здесь может быть одна — отсутствие документальных источников. Напрашивается резонный вопрос: а была ли эвакуация вообще? На этот счет существует ряд мнений. Так, польский историк Ю. Туронок, автор книги «Беларусь под немецкой оккупацией», указывает, что «западные области страны в незначительной степени ощутили на себе последствия советской эвакуации»^{116}. Получается, если следовать логике польского историка, эвакуация проводилась. Однако обратимся к документам. Как уже отмечалось, 22.06.1941 г. в Минске прошло заседание бюро ЦК КП(б)Б. Из протокола № 69 можно узнать, какие были приняты решения в этот день:

Достоверно известно, что из области сумели эвакуировать пионерский лагерь. Об этом свидетельствует бывший заведующий отделом Барановичского обкома ЛКСМБ А. Рыбаков:

Впрочем, подобные факты, если и имели место, были явно единичными. Фактически же белорусские дети были брошены на милость новых «победителей» — нацистов. И факты, которыми мы располагаем, об этом свидетельствуют. Вот, к примеру, выдержки из воспоминаний Василевской Нины Андреевны:

А вот воспоминания Астровлянчик Инны Ивановны:

В 1998 г. в издательстве «Политбиг» вышла книга «Трагедия белорусского "Артека"». Автор ее, житель пос. Дятлово И. И. Васюкевич, подробно описывает трагедию воспитанников детского дома в Новоельне — чехов, словаков, китайцев, австрийцев, болгар, румын, итальянцев, немцев и евреев — брошенных советским руководством в июне 1941 г.^{121}

А что же происходило в областном центре?

Есть еще одно свидетельство:

Автор этих строк, И. Малецкий, все это видел своими глазами. И последнее. Первые лица области бросили город на второй день немецкого вторжения: первый секретарь Барановичского обкома КП(б)Б И. Тур 26 июня находился в Могилеве, оттуда его путь лежал на Москву, где его ждала должность заместителя наркома танковой промышленности СССР; первый секретарь Барановичского обкома ЛКСМБ М. Горбачев 26 июня тоже находился в Могилеве, оттуда, когда германские войска подошли к городу, перебрался в Гомель, получив место члена редколлегии в газете «Чырвоная змена»^{124}.

После того, как Барановичи покинуло руководство, в городе начался грабеж:

Но так происходило не в одном областном центре — так было на территории всей области. Из воспоминаний И. Малец, председателя колхоза им. Кирова Новогрудского района:

Д. Коген вспоминает, что население Новогрудка бросилось к продовольственным складам в надежде заготовить продовольствие. Но их встретили заслоны НКВД. Было расстреляно несколько горожан, а их трупы служили предупреждением для других^{127}.

Мало чем отличалась ситуация и в Несвиже. С 26 по 27 июня там был «разграблен один магазин, 27 и 28 июня было разграблено 3 колхоза». Власть прибегла к расстрелам. Только за 1 день — 28 июня — казнили 2 жителей Несвижа^{128}.

Небезынтересно будет узнать, как жители области отнеслись к отступающим под ударами вермахта «освободителям» образца 39-го года. В том же Несвиже «в период с 25 по 29 июня каждую ночь имела место стрельба с чердаков, из костела и монастыря по красноармейцам и партийно-советским работникам»^{129}.

В результате панического бегства нацистам досталось: 7 библиотек, краеведческий музей в Слониме, 4 детских дома, 192 школы, 1 театр, 9 кинотеатров, 110 зданий промышленного назначения, 52 мельницы, 15 МТС, 148 тракторов, 35 автомашин, 60 молотилок МК-1100, 11 локомобилей^{130}. И это только в масштабах одной области!..

В мемуарной и исторической литературе содержится масса упоминаний о том, что 23.06.1941 г. ЦК КП(б)Б принял постановление о формировании истребительных батальонов^{131}. Было создано 78 таких батальонов, в составе которых насчитывалось 13 тысяч человек^{132}. В исторической литературе и сегодня, когда освещаются вопросы эвакуации, о задачах истребительных подразделений сказано кратко: охрана промышленных объектов, государственных учреждений, железнодорожных узлов, линий связи, оказание помощи при эвакуации населения и промышленного оборудования…^{133} Это официальная версия. Но есть и другая…

В этой связи особый интерес представляет научная литература, изданная на Западе, анализ которой позволяет утверждать, что истребительные команды предназначались

«Ястребками» полностью были сожжены Полоцк, Витебск^{135}, Борисов^{136}. Минск сгорел не от немецкой бомбардировки, а от поджогов спецкоманд НКВД^{137}. Документальных свидетельств «деятельности» истребительных батальонов в области найти не удалось. Но достоверно известно: на ее территории они своей задачи не выполнили. Причиной тому явилось не только быстрое продвижение германской армии, но и сопротивление местных жителей, вставших на защиту своего имущества. Да и сами «ястребки», похоже, не проявляли должного усердия^{138}. Работали формально, без большевистского, так сказать, огонька. Известно, что была предпринята попытка уничтожить неубранный урожай^{139}. С этой целью с самолетов разбрасывались листовки, призывающие колхозников «уничтожить урожай»^{140}. Также была предпринята попытка (завершившаяся, впрочем, провалом) угнать скот на восток^{141}.

Отступая, РККА грабила населенные пункты. Дело дошло до антисоветских эксцессов^{142}. Чтобы вынудить белорусских граждан — специалистов, в услугах которых нуждалась советская оборонная промышленность, — эвакуироваться, применялись расстрелы. И что характерно, НКВД лишало жизни именно тех, кто имел наибольшее влияние среди населения. Так, в Несвижском районе от пуль чекистов пали священники С. Курак и С. Марцонь, в Столбцовском районе — А. Славинский, в Городищенском — П. Андрико, в городе Лида — Э. Зданович и С. Зубкович, в Волковысском районе — Т. Калинский, в Василишковском — Т. Сечко^{143}. Расстрелы священнослужителей прошли по всей области, что подтверждает существование единого распоряжения, которое исходило от центральных советских органов.

Факты свидетельствуют: место в советском тылу, подальше от войны, определялось избранным — советским и партийным чиновникам, но отнюдь не рядовым гражданам Беларуси. Только этим можно объяснить действия загрядотрядов, укомплектованных из личного состава пограничных войск и органов НКВД БССР, а также и самих белорусов, которые, как мы уже писали, намеренно отказывались эвакуироваться. Впрочем, были и те, (белорусы, евреи и поляки), кто, спасаясь от немцев, оставил родной очаг. Что ожидало их в пути? «На старой польско-советской границе, — сообщает Д. Коган, бывший житель гор. Новогрудка, — пограничники проверяли документы, и тех, кто не имел разрешения, отправляли обратно»^{144}

Таким образом, получается, что политическим интервентам образца 1939-го предоставлялось право на жизнь, а местным, «полешукам», или, как их называли «победители», быдлом, в этом было отказано. Еще один довод в пользу этого тезиса. Упоминавшийся выше Д. Коган пишет:

А вот еще один документ. Это отрывок из дневника узника Виленского гетто Григория Шура:

Было такое на самом деле или нет — это дело исследователей. И все же, читая многочисленные воспоминания, изучая архивные документы, приходишь к выводу: очень даже могло быть.

Без срока давности.

В длинной цепи преступлений советских карательных органов особое место занимает массовое уничтожение заключенных 32 внутренних тюрем НКВД БССР. Накануне немецкого вторжения из Беларуси на Восток ведомство Берии еще успело отправить 92 эшелона с 24421 жителем западных приграничных районов, депортированных по указке Москвы. А вот судьба заключенных решилась 22.06.1941 г. на заседании Бюро ЦК КП(б)Б. Документы свидетельствуют о том, что на заседании, созванном в спешном порядке, присутствовали: члены Бюро Пономаренко, Калинин, Былинский, Ванеев, Цанава, Матвеев, Наталевич, Эйдинов, Крупеня, кандидат в члены Бюро Бударин, секретари ЦК Авхимович, Прохоров, Ганенко, Тур, уполномоченный КПК Захаров^{146}. Было принято постановление ЦК КП(б)Б, отрывок из которого мы здесь приведем.

Стенограммы обсуждения вопроса о расстреле не существует. Известно достоверно, что не нашлось ни одного, кто бы выступил против^{148}.

Расстрельная машина заработала в соответствии с требованием ЦК. Чекисты имели приказ за подписями Пономаренко и Цанавы «в случае невозможности обеспечить охрану контингента» расстреливать заключенных на месте^{149}. Мы располагаем данными, которые еще никто не опроверг и, по понятным причинам, не подтвердил. Только в двух барановичских тюрьмах — «Американке» и «Кривое коло» — к исходу 22 июня умерли более 5 тыс. белорусских граждан^{150}. Однако, как ни свирепствовали отряды НКВД на западе, террор никогда не достигал такого размаха, как на территории восточных областей БССР. О том, как выполнялся приказ высшего руководства, существует множество свидетельств.

Сегодня о кровавом преступлении, совершенном 26 и 27 июня 1941 г. в районе Червеня (урочище Цагельня), напоминают 4 большие могилы, в которых покоятся останки 3 тыс. человек — жителей Беларуси, Польши и Литвы. Только через полвека их родные получат реабилитационные документы, в которых по-канцелярски сухо будет указано: «…За отсутствием состава преступления». Никто из палачей — сотрудников НКВД — к уголовной ответственности привлечен не будет.

Подобные примеры можно приводить до бесконечности.

К приходу немцев окраины городов и местечек, где располагались тюрьмы НКВД БССР, все проселочные дороги представляли огромное страшное кладбище.

Теперь о том, кто был казнен тогда, в июне 1941 г.? Среди погибших были «белорусы, поляки, литовцы, украинцы и евреи по национальности, а по социальному составу — студенты, учителя, врачи, ученые, писатели, рабочие, священники различных конфессий, офицеры и солдаты польской армии, чиновники бывшей администрации и члены их семей, а также многочисленная группа деревенских тружеников, «вина» которых заключалась в том, что им совершенно были непонятны идеи и лозунги большевиков»^{155}. Точное число казненных установить не представляется возможным. КГБ Республики Беларусь хранит свои тайны. Достоверно известно: исполнители убийств получат впоследствии высшие правительственные награды. Указ Президиума Верховного Совета СССР будет гласить: «За образцовое выполнение боевого задания и проявленное при этом геройство»^{156}.

Погибли, слава Богу, не все. Они то и поведали страшную правду. Среди тех, кому удалось выжить, уроженец Новогрудского района Борис Рагуля — узник минской тюрьмы НКВД БССР, приговоренный в мае 1941 г. к расстрелу «за шпионаж в пользу Германии, распространение антисоветской пропаганды, подготовку вооруженного восстания в Беларуси». Обратимся к его рассказу:

Это были воспоминания белоруса. А теперь обратимся к рассказу поляка Януша Правдица:

Из анализа документов КГБ следует: ряд заключенных-смертников в ожидании этапа во внутренние районы СССР совершили побег. Особый интерес в этом отношении имеет исследование белорусских историков B. Михнюка и А. Гринь, которое основано на материалах уголовного дела № 18094 в 2-х томах по обвинению Антона Сокола-Кутыловского по стст. 63 и 64 УК БССР. Согласно имеющимся данным, Кутыловский на вопрос офицера СМЕРШа «Как вам удалось совершить побег?» ответил буквально следующее:

Повезло не только А. Соколу-Кутыловскому. Вместе с нацистским вторжением свободу обрели десятки тысяч белорусских граждан, осужденных по политическим мотивам, в числе которых, например, были В. Рагуля, C. Хмара, Ю. Соболевский и др.^{159}

А вот то, что произошло с контингентом новогрудской тюрьмы, спецслужбы скрывают и ныне. Из докладной записки «Об эвакуации тюрем НКВД БССР» заместителя начальника тюремного управления НКВД БССР лейтенанта госбезопасности Ополева начальнику тюремного управления НКВД СССР майору госбезопасности Никольскому от 3 сентября 1941 г.:

Факт освобождения местным населением заключенных новогрудской тюрьмы подтверждает и Н. Гайба, автор статьи «Это было в первые дни» (Новае жыццё (Новогрудок). 2004. 28 июля):

А теперь попробуем представить себе, что творилось в белорусской столице в те лихорадочные июньские дни. По описанию многочисленных очевидцев, Минск походил на встревоженный муравейник. Многие ожидали советского контрнаступления. Вместо этого минчане увидели «красноармейцев в кальсонах, бежавших с передовых застав»^{161}. В официальной хронике Великой Отечественной войны об этом ни слова. За основу взята партийная версия:

В действительности события разыгрались совсем иначе. Сохранилось множество свидетельств людей в один голос утверждающих, что эвакуации не было. Корреспондент «Правды» по Беларуси П. Лидов, который сумел пробиться на аудиенцию к Пономаренко утром 22 июня, писал:

А где же было руководство республики? Секретарь ЦК КПБ Авхимович и другие руководящие работники республики отсиживались в бомбоубежище, в подвале кинотеатра «Пролетарий» и, как утверждает профессор А. Лейзеров, «томились от безделья»^{164}. По мере приближения немецких войск к столице, по мере того, как войска Западного фронта теряли живую силу и боеспособность, а угроза оккупации становилась с каждой минутой все реальней, паника охватила ЦК КПБ. И охватила не только партийную верхушку, но и чиновников, на которых была возложена эвакуация — Авхимовича, Прохорова, Ганенко, Тура, Уралову, Бударина и других. Предлагаем взглянуть на трагедию июня 41-го глазами историка А. Купреевой:

Но вернемся на улицы Минска. О том, что там происходило, рассказывают очевидцы. Слово М. И. Крапине:

Естественно, ни о какой организованной эвакуации населения Минска говорить не приходится. Мы полагаем, что термин «эвакуация» мог быть применим только к Гомелю. Из Минска же было беспорядочное бегство. Тому свидетели СНК СССР и ЦК ВКП(б). Только на второй день после захвата Минска (29 июня 1941 г.) высшее руководство направило в Беларусь директиву, в которой излагались основные задачи эвакуации^{167}. Условия для нее были созданы только должностным лицам высшего ранга. Им предоставили грузовые автомашины^{168}. Как видно из литературы, П. Пономаренко, являясь исполняющим обязанности члена Военного совета Западного фронта, оставил город без разрешения Сталина. Опасаясь справедливого наказания, первый секретарь ЦК КП(б)Б блестяще вышел из положения. Добравшись до телефона, он рассказал вождю о мощном партизанском движении, развернувшемся в Беларуси якобы едва ли не в первый день войны. Сталин поверил^{169}. Но не поверил другим — вырвавшимся из пылающей огнем республики евреям. Началось служебное расследование. Было установлено, что «22.06, когда объявили мобилизацию, военнообязанные евреи не явились в райгорвоенкоматы, а с семьями выехали в глубокий тыл. Это были высокие партийные чины, руководители предприятий, специалисты. Все они осели в Алма-Ате и других городах Азии. Там сразу же началась паника…». По приказу Сталина всех их расстреляли как дезертиров^{170}. В этой связи с новой силой вспыхнул бытовой антисемитизм. Всюду, где появлялись евреи, распевались, например, такие частушки:

Забегая вперед, отметим: эвакуированные жили как заключенные. Рабочим выдавали 600 гр. хлеба и тарелку супа в день, да и то только по карточкам, а иждивенцам — 400 гр. Выпечка хлеба оставляла желать лучшего. Суп был жидкой водицей, где плавали крупа и отруби…

И еще об эвакуации. Известный писатель Вс. Иванов в своих воспоминаниях написал о встрече с Я. Коласом в Москве летом 1941 г. Тот рассказал ему, как выбрался из Беларуси. На второй или третий день войны поэт на своей машине покинул дачу. Уже под вечер на трассе Минск — Москва Колас набрел на табор правительственных машин, остановившихся на ночевку. Состоялась горячая встреча. Коласу говорили: «Как мы рады! Теперь мы Вас не оставим». Вскоре все улеглись спать. Лег спать и Колас. Когда он утром проснулся, вокруг никого не было^{172}. А между тем Пономаренко в своих послевоенных воспоминаниях расскажет о том, как руководство республики в июне 1941 г. проявляло трогательную заботу о спасении детей, женщин, стариков…

Теперь о том, что советские и партийные органы все-таки успели вывезти. 25.06.1941 г. в БССР была образована Центральная эвакуационная комиссия (ЦЭК) во главе с Председателем СНК БССР И. Былинским. Но еще раньше, 23 июня, были развернуты эвакуационные пункты в 26 городах: на железнодорожных узлах, перекрестках шоссейных дорог — всего 24 эвакопункта^{173}. На нужды беженцев, согласно архивным источникам, ведомство Пономаренко выделило 3 млн. рублей. Принцип помощи был по-советски прост: отдаешь корову, коня или другую живность — тебе советские рубли, которых, как известно, у властных структур было предостаточно. Судите сами: из БССР вывезли 161 отделение Государственного банка СССР, 116 сберкасс, около 570 млн. рублей денежного фонда^{174}. Белорусы, поверив заверениям властей, что все это временно, легко расставались со своим домашним скотом, получая взамен советские дензнаки, которые с приходом немцев превратились в обыкновенную макулатуру. Пономаренко изобрел еще один способ пополнения казны — фонд обороны, созданный постановлением ЦК КП(б)Б 6 августа 1941 г. Только гомельчане передали в этот фонд 250 тыс. рублей, 2,5 кг золота, 18 тонн цветных металлов^{175}.

И последнее. Выступая 3 июля по радио, Сталин требовал:

Заработала программа тактики выжженной земли, которая привела в ужас нацистских генералов. Подчиняясь Москве, из республики вывезли 109 больших и средних предприятий, среди них 90 из Витебска, Гомеля, Могилева. Цена средств производства (машин и оборудования) на этих предприятиях оценивается в 478,1 млн. рублей, что составляло половину суммы основных фондов в БССР^{177}; оборудование 124 крупных предприятий: 3200 металлообрабатывающих станков, 8933 текстильных, трикотажных и швейных машин, 8644 двигателя, 18 турбогенераторов общей мощностью 32 тыс. квт (во всей Беларуси она составляла 105,3 тыс. квт), 69 трансформаторов, 845 тонн цветных металлов^{178}; 3366 вагонов готовой продукции, 45 тонн сырья^{179}; более 5 тыс. тракторов (вместе с трактористами) — 60 %, 233 уборочных комбайна — 18 %; РККА передано 600 тягачей и 400 комбайнов, что составляло 54 % тягачей и 37 % комбайнов от парка БССР в начале 1941 г.^{180}. Кроме того, армия реквизировала 2,5 тыс. автомобилей, 35 тыс. коней, 23 тыс. повозок^{181}. Из общего количества зерна в 151,5 тыс. тонн 81,2 тыс. тонн хлебопродуктов было вывезено на восток, а 42,5 тыс. тонн уничтожено^{182}. Кроме того, отступая, РККА реквизировала 36 тыс. голов крупного рогатого скота, 20 тыс. тонн продовольствия и фуража. Всего это составило 721 тыс. голов скота — почти 9 % от всего поголовья республики, причем остаток уменьшился почти на 440 тыс. голов, либо на 15,4 %. (Нет данных о масштабах забоя скота РККА, конторой «Заготскота», крестьянами, что эвакуировались либо остались на месте. Когда немцы заняли БССР, оказалось, что поголовье скота стало на 20–25 % меньше, чем в начале 1941 г.)^{183} К началу 1942 г. в разных областях РСФСР находилось около 200 тыс. голов скота, угнанного из БССР^{184}.

Таблица № 28. ЭВАКУАЦИЯ СКОТА ИЗ БЕЛОРУССКОЙ ССР (ТЫС. ГОЛОВ).

А — общий уровень поголовья на 1.01.1941 г.,

В — количество скота, эвакуированного летом 1941 г.

Источник: Статистический справочник народного хозяйства и культуры БССР к началу Великой Отечественной войны. Без. м. изд., 1943. С. 148; Народное хозяйство Белорусской ССР. Москва, 1966. С. 102.

Кроме указанного, из республики было вывезено: 36 МТС с полным оборудованием, тысячи тонн ГСМ^{185}; выехали 60 НИИ и лабораторий, 6 крупных театров, более 20 высших учебных заведений, 100 академиков, членов-корреспондентов АН БССР, докторов и кандидатов наук, более 400 артистов, 500 художников, 22 композитора, большое количество писателей и поэтов^{186}; 191 детское учреждение (16 тыс. детей), 110 детских домов, 25 садов, 25 пионерских лагерей, 3 спецшколы, 3 санатория^{187}; 1,5 млн. белорусских граждан. Все они оказались в районах Поволжья, на Урале и в Западной Сибири. Вместе с 500 тыс. призванных в РККА цифра эта составляет около 2 млн. человек — приблизительно 22 % от всего населения БССР в современных границах. Здесь не учтены рабочие и инженеры, которых увезли на Восток вместе с предприятиями и учреждениями, а также те люди, что двигались в эвакуацию по личной инициативе и на своем транспорте^{188}.

В результате эвакуации значительная часть людских и материальных ресурсов БССР послужила для обороны Советского Союза. Зато для военной промышленности Германии эвакуация не имела никакого значения. Она не явилась препятствием для обеспечения продовольствием частей вермахта и оккупационной администрации.

Таким образом, эвакуация дала советским властям не только материальную пользу, но и выполнила важную политическую роль, став разрушающим фактором в жизни оккупированной Беларуси.