Неожиданная Россия

Глава 30. Забытые товары России: ревень, поташ, карлук и кошачий мех

Экономическая история находится в тени политической. Монархов и полководцев помнят лучше, чем былые успехи торговли или хозяйственные кризисы. Нашими современниками напрочь забыты даже названия товаров, некогда игравших в российском экспорте роль не меньшую, чем сибирские соболя при первых Романовых или газ и нефть сегодня. Поташ и карлук – кто вспомнит сегодня эти термины, когда-то важнейшие для мировой и российской экономики? Кто сегодня знает, отчего русские цари вводили смертную казнь за хранение гречишного корня?

Порою забытая история экономики не менее ярка и драматична, чем самые острые перипетии политики. Попробуем кое-что рассказать об этом.

Смертная казнь за гречишный корень

«А ежели хотя фунт того ревеню, где бы ни было у кого найден будет, то взыскано будет не токмо отнятием всего имения, но и смертною казнию… И сей указ публиковать печатными листами во всем государстве, и при всех портах и таможнях, чтобы никто неведением не отговаривался» – гласил документ, утверждённый 22 июня 1735 года императрицей Анной Иоанновной. Лишь неделей ранее был издан указ о конфискации всего имущества нелегальных продавцов «того ревеню». Но императрице этого показалось мало, и спустя несколько дней наказание для нарушителей госмонополии на ревень максимально ужесточили.

Смертная казнь вводилась и для таможенников, уличенных в пропуске ревеня за границу. Указ императрицы был небывало подробным и пугал нелегальных продавцов даже преследованием спецслужб за пределами России: «Объявить всем купцам, что не только здесь, но и в Англии и Голландии и в других местах смотреть повелено, дабы о таком воровском отпуске ревеня и от кого туда отпущен известно было. Будут такие ослушники сысканы и по вышеописанному истязаемы…»

Ревень – всего лишь трава из семейства гречишных с хорошим содержанием витаминов, ныне интересная лишь отдельным любителям садоводства. Из корня ревеня можно сварить вкусное варенье. Ни для чего большего он ныне не применяется, за исключением нескольких рецептов народной медицины. Однако три столетия назад ревень на международных рынках стоил баснословные деньги – такие, что царская казна считала его продажи в фунтах, то есть буквально в граммах.

Секрет прост – со времён античной медицины ревень включался в массу рецептов, считаясь если не панацеей, то чем-то близким к этому. С XVII века в Западной Европе корнем ревеня пытались лечить буквально всё – от чумы до геморроя. Сегодня это выглядит наивным, но тогда ревень являлся важнейшим ингредиентом в мировой фармацевтике, от Пекина до Лондона.

Смертные кары в указе царицы Анны Иоанновны становятся понятны при взгляде на цены. В 1735 году пуд ревеня в Петербурге стоил 37 рублей – столько же, сколько 5–6 крепостных или полдюжины лошадей. Но на рынках Голландии и Англии цена за пуд ревеня в том году достигала 289 рублей!

В Россию «гречишный корень» попадал из Восточной Сибири и Китая. Отдельные виды ревеня росли даже на берегах Дона, но максимально целебным и ценным считался именно сибирский или китайский ревень. Государственная монополия на него просуществовала с короткими перерывами более столетия – от царя Алексея Михайловича до императрицы Екатерины II.

Уже в 1650 году из Архангельска иностранные купцы вывезли 150 пудов ревеня, уплатив за него 7,5 тыс. руб. серебром. Ранее китайский ревень попадал в Западную Европу через Среднюю Азию и Османскую империю, но в XVII веке Россия успешно перехватила почти всю транзитную торговлю ценным «корнем».

При Петре I сибирский и китайский ревень приносил казне столько же прибыли сколько экспорт знаменитой чёрной икры. В годы Северной войны со шведами «ревенная торговля» позволяла России ежегодно строить два дополнительных фрегата.

Боярский «майдан» для карбоната калия

Поташ – так на Руси звали вещество, которое современная наука именует карбонатом калия. Наш современник может легко встретится с ним, разглядывая на упаковке продуктов перечень консервантов и стабилизаторов – там древний поташ обозначен как пищевая добавка E501.

До появления развитой химической науки именно поташ был главным промышленным реагентом во множестве ремёсел и производств. В прошлом без массового применения поташа было невозможно изготовление стекла, фарфора, различных красителей, мыла, выделка качественных тканей и кож. Даже знаменитые тульские пряники по классическому рецепту изготовлялись с добавлением поташа в тесто.

Не удивительно, что именно в Западной Европе по мере роста мануфактурной промышленности поташ пользовался всё большим спросом. Но его производство требовало огромных расходов ценной древесины – вяза, орешника, ольхи и дуба – которые к западу от Германии были в дефиците уже на исходе средневековья. Поэтому изначально массовое производство поташа возникло на землях Речи Посполитой – в лесах Польши, Белоруссии и на севере Украины.

Однако с XVII века на поташ, как востребованный европейскими купцами товар, обратили внимание предприниматели и власти России – благо в стране хватало обширных лесов, почти дарового сырья для нового экспортного производства с потенциально высокой нормой прибыли. Русские быстро освоили лесные «майданы» и «ломку на польский манир», как четыре века назад по примеру западных соседей на Руси прозвали места производства поташа и технологию его получения.

На «майдане» пережигали в золу вяз, клён или орешник, затем несколько суток золу вымачивали в воде, а потом особым образом выпаривали, выливая на горящие дубовые поленья. Конечным этапом становилась просушка на липовых дровах и упаковка в деревянные бочки. В итоге к потребителю отправлялся готовый продукт, внешне похожий на крупные куски каменной соли.

Расход древесины при таком производстве был огромен. Для получения 1 пуда поташа требовалось сжечь 34 пуда одних только дубовых дров. Всего же на каждые 2–3 кг поташа расходовалось порядка тонны разных пород дерева. Однако в XVII столетии, когда на Руси зародилось это полностью ориентированное на экспорт производство, лесные богатства казались абсолютно неисчерпаемыми. Впрочем, уже в 1659 году власти Белгорода жаловались, что «пчелы от сожжения лесов на поташ от дыму повылетали, и мед стал дорог…»

Леса Белгородчины и Смоленска стали первыми, где было организовано массовое производство поташа «на польский манир». Однако, вскоре главным центром данного промысла стали обширные лесные массивы Среднего Поволжья, в основном на территории современной Мордовии – здесь запасов древесного сырья хватило на два столетия. Хватало в том районе и рабочих рук, ведь в разгар недавней Смуты густые мордовские леса стали прибежищем для множества крестьян из центральных районов Московской Руси.

К середине XVII века крупнейшим собственником поташных производств стал боярин Борис Морозов – свояк, то есть муж сестры жены царя Алексея Михайловича. К концу века крупными поташными производствами в мордовских лесах владели князья Черкасские, бояре Ртищевы, Милославские, Трубецкие и Одоевские.

Интерес высшей аристократии к производству карбоната калия становится понятен, если учесть норму прибыли. Три с половиной века назад за изготовление пуда поташа рабочим платили полкопейки, доставка в Москву этого пуда обходилась примерно в копейку, зато уже в Москве европейские купцы покупали этот пуд за 55–57 копеек. Поскольку исходное сырье в боярских имениях доставалось бесплатно, прибыль получалась фантастическая! При этом цены на поташ в порту Архангельска были ещё выше московских.

«Поташа не продавать под страхом ссылки в вечную каторгу…»

Только за 1669 год из Архангельска английские и голландские корабли вывезли 26047 пудов русского поташа. К тому времени государство задумалось о собственном производстве столь ценного и востребованного в Европе продукта. Уже в 1680 году на казенных «майданах» произвели более 22 тыс. пудов поташа. Благодаря усилиям государства экспорт поташа через Архангельск за следующее десятилетие вырос в полтора раза.

В 1698 году казённого поташа экспортировали более чем на 131 тыс. руб. То есть нажжённый в мордовских лесах карбонат калия занял второе место после самого ценного и знаменитого экспортного товара России той эпохи – сибирских мехов!

В следующие десятилетия европейский спрос на поташ колебался, но всегда оставался заметным в экспортной выручке государства Российского. При Петре I только в Англию ежегодно продавалось поташа на 35–40 тыс. руб. Для сравнения строительство одного фрегата обходилось тогда не дороже 30 тыс. На английском рынке русский поташ успешно конкурировал с польским, вывозимым из Данцига и Кёнигсберга.

Поскольку производство поташа было связано с массовой вырубкой леса, царь Пётр I в 1707 году перевёл всё поташное производство под управление Адмиралтейства, обязав его следить, чтобы на поташ не переводилась корабельная древесина. При Адмиралтействе учредили специальную «Контору поташного правления».

Тогда же Пётр I распорядился обеспечить круглогодичную работу поташных «майданов» – ранее они работали только в летний сезон, для непрерывного функционирования пришлось в лесных чащах возводить капитальные строения с крышами. Но оказалось, что сухим летом такие строения слишком пожароопасны, и от многообещающего нововведения пришлось отказаться.

К концу своего правления царь-реформатор ввёл полную госмонополию на производство и экспорт поташа. «А кроме государева нигде никому отнюдь поташа не делать и не продавать под страхом ссылки в вечную каторжную работу» – гласил царский указ.

И после смерти Петра I поташ оставался в сфере внимания правительства России – цены и внешнеторговые контракты обсуждались на самом высшем уровне. Власти в ряде случаев предпочитали снижать экспорт, чтобы не допускать падения цен. Ежегодно экспорт казённого поташа приносил государству около 50–60 тыс. руб. чистой прибыли. При этом производство во многом обеспечивалось чисто феодальными методами – к «Поташной конторе» было приписано более 28 тыс. крепостных крестьян мужского пола.

К началу царствования Екатерины II в поташном производстве случилась маленькая технологическая революция – «польский манир» сменился «венгерским маниром», который позволял изготавливать поташ круглый год и использовать не только специально «нажигаемую» золу из определенных пород дерева, но и обыкновенную печную. Это позволило создавать целые поташные фабрики возле крупных городов, а не в лесной глуши, как прежде. Печная зола отныне стала в России товаром и приобреталась для поташного производства по 10 копеек за 12 пудов.

Екатерина II сочла, что при новых технологиях государству выгоднее получать налоги с частных фабрикантов поташа, а не содержать своё производство. С 1773 года началась приватизация казённых «майданов», спустя семь лет отменили и госмонополию на экспорт поташа.

При том забытый ныне товар сохранял высокий спрос на европейском рынке. К исходу XVIII века поташ оставался в десятке важнейших экспортных товаров России. За 1795 года только из Петербурга его было вывезено более 74 тыс. пудов или 1,2 тыс. тонн – поистине промышленные масштабы для той эпохи.

За следующие полвека экспорт поташа из России вырос пятикратно. Накануне Крымской войны в Европу ежегодно продавалось 540 тыс. пудов русского поташа примерно на 1,2 млн. руб.

Карлук – «рыбий клей» по цене серебра

Чёрная икра издавна считается одним из самых изысканных и дорогих деликатесов. Широко известно, что именно наша страна в прошлом была главным экспортёром этого продукта. Волжская икра стала настоящим «чёрным золотом» России задолго до нефтяной эры.

Куда меньше известно, что икра осетровых рыб до XX века не считалась особым деликатесом ни в России, ни в Западной Европе – за исключением Италии, где высшая аристократия употребляла её со времён античности. Но для русского крестьянина два-три века назад «паюсная» или «ястычная» икорка была лишь дешевым заменителем рыбы.

Чёрная икра со времён Ивана Грозного экспортировалась за рубеж не столько как деликатес, а как высококалорийный и питательный продукт, пригодный для длительного хранения. Хорошо просоленная и закатанная в дубовые бочки, она долго не портилась и выдерживала путешествия через всю Россию – от Волги до Астрахани – и далее через несколько морей.

Однако столетия назад волжские осётры давали России экспортный товар куда более ценный и востребованный во всём мире, чем знаменитая чёрная икра. Товар этот ныне абсолютно забыт. Даже его название – карлук – ничего не говорит нашему современнику.

Между тем, карлук стоил куда дороже икры и употреблялся даже теми в Западной Европе, кто никогда не ел или не любил русский «кавиар». Если в конце XVII века устанавливаемая царской казной монопольная цена экспортной икры достигала 3 руб. за пуд, то карлук той же массы охотно покупался европейскими купцами в пять раз дороже!

Такой спрос становится понятен, если знать, что карлук в ту эпоху был единственным и наилучшим универсальным клеем. До появления развитой химии именно клей, изготовленный из плавательных пузырей осетровых рыб, считался самым лучшим, удобным и прочным.

Из одной тонны осетровой рыбы получалось около 1 кг карлука, сухого клея, который шел как на внутренний рынок, так и на экспорт. К концу XVII столетия на Волге из осетров и белуг делалось порядка 300 пудов карлука. Не сложно посчитать, что для его изготовления понадобилось убить рыб общим весом почти в 5 тысяч тонн. Но оно того стоило – килограмм этого клея по цене равнялся хорошей лошади!

Самый качественный карлук на Руси именовался «патриаршим» – он изготавливался из осетров реки Яик (Урал), на которой все рыбные промыслы с 1691 года по царскому указу являлись исключительной собственностью патриарха.

Хотя бы частичная монополия на карлук была заветной мечтой любого русского коммерсанта. При императрице Елизавете Петровне повезло коломенскому купцу Сидору Попову, одному из богатейших в России – он взял «на откуп» все рыбные промыслы возле Астрахани. Пользуясь своим положением, купец тут же взвинтил цены, но не на икру, а именно на «рыбий клей», без которого тогда не обходилось никакое мануфактурное и ремесленное производство, от кожевенного и обувного до бумажного. Если ранее клей-«карлук» из осетровых рыб стоил на внутреннем рынке в зависимости от качества от 4 до 13 руб. 35 копеек за пуд, то купец Попов уже через год своей монополии поднял цены в четыре раза – до 40 рублей за пуд.

Монополию купца Попова отменила лишь новая императрица Екатерина II. На исходе её правления, в 1795 году, только из Петербурга в Европу экспортировали 7 тыс. пудов «белужьего клея» – ценнейшего продукта переработки 114 тыс. тонн осетровых рыб.

Кошачий мех на экспорт

Наверное, почти все знают, что в прошлом Россия была крупнейшим экспортёром мехов. На Западе, в Европе, и на Востоке, в Китае, платили высокую цену за пушнину из русской Сибири – от драгоценных соболей и чернобурых лисиц до «ширпотреба» той эпохи в виде зайцев и белок. Если элитные меха в XVII веке продавались на экспорт по цене до 60 руб. за одну шкурку (как три десятка лошадей), то самая простая белка – по 20–25 руб. за тысячу шкурок.

Но нашего современника чрезвычайно удивит такой факт – три века назад среди экспортировавшихся Русью мехов, помимо шкурок всех соболей, зайцев, куниц и даже медведей, заметное место занимал мех обычных домашних котов и кошек! В ту эпоху, когда до Европы еще не добрался массово хлопок, когда и догадываться даже не могли о какой-либо синтетике, ценились любые меха и шкурки без исключения, даже те, которые мы сегодня никак не можем представить в виде шуб и шапок…

Вероятно, наши предки тоже любили котиков. Предки побогаче, такие как царь Алексей Михайлович, заказывавший портреты своих котов европейским художникам, любили их искренне. А вот предки попроще любили котиков практично и, на наш современный взгляд, не совсем гуманно.

В 1674 году в Москве живой крупный кот стоил весьма дорого – от 30 до 36 копеек (при цене простой лошади тогда около 2 руб.). При этом на рынке активно торговали и кошачьим мехом – шуба из кошек стоила от 80 копеек до 1 руб. 20 коп., почти в два раза дороже заячьей.

В том же 1674 году в статистике мехового экспорта из Архангельска присутствует мех «всяких кошек». Из документов европейских купцов становится ясно, что это именно обычная кошка. Помимо 22 тыс. собольих шкур и 36 тыс. беличьих в том году за рубеж продали 28795 кошачьих шкурок.

На исходе XVII столетия мех домашних кошек экспортировался по 80 копеек за сотню шкур. Кошачий мех из России тогда поставлялся главным образом во Францию и Италию.