Какой в XIX столетии виделась Российская империя из Китая
Интересующемуся историей российскому читателю давно известны произведения, описывающие взгляд на нашу страну иностранца с Запада, из Европы. Начиная с «Записок о Московии» Сигизмунда фон Герберштейна XVI века до «России в 1839 году» маркиза де Кюстина.
И посол императора «Священной Римской империи» (фактической предшественницы современного Евросоюза) барон фон Герберштейн и, как бы сказали сейчас, «независимый журналист» де Кюстин дали весьма любопытный взгляд на нашу страну извне. Взгляд чужой, зачастую недоброжелательный, но меткий – и оттого очень интересный и полезный. Ведь не зря русская пословица гласит о том, что «большое видится на расстоянии».
Споры о таких взглядах иностранцев на Россию – о том, чего там больше, откровенной русофобии или нелицеприятного, но объективного анализа – ведутся уже как минимум третий век. При любых итогах таких споров, бесспорно одно – мнения европейцев, их взгляд на нашу страну с Запада, как минимум в России всегда вызывали повышенный интерес.
При этом взгляд на Россию с противоположной стороны света, с Востока, в нашей стране как правило никому не известен за исключением единиц узких специалистов-востоковедов. Парадоксально, но мнение о России ничем не прославленного, кроме собственно «Записок» о нашей стране француза де Кюстина обсуждается уже не первый век. При этом почти никто не знает, что одновременно с де Кюстином о Российской империи писал ещё один очень внимательный (и в чём-то столь же недоброжелательный) иностранный наблюдатель.
Только был этот посторонний исследователь нашей страны одним из первых лиц своего огромного государства, самого населённого на планете. И вот об этом взгляде со стороны – со стороны Востока, вроде бы дальнего, но плотно примыкающего к нашим границам – Россия не знает почти ничего.
Попробуем исправить эту ошибку.
«Серебряный журавль» против европейского опиума
В 1839 году, том самом, когда французский маркиз Астольф Луи Леонор де Кюстин катился в карете из Петербурга в Москву, на 8 тысяч вёрст юго-восточнее столицы Российской империи, из Пекина в самый большой порт на юге Китая ехал новый начальник. Карету ему заменял паланкин, который на своих плечах несли десятки слуг.
54-летний Линь Цзэсюй был отмечен титулом «чжитай», в соответствии с которым ему полагался серебряный журавль, вышитый на груди чиновничьего халата. Титул «чжитай» в России переводили как «наместник», а в Англии – как «Viceroy», вице-король.
Линь Цзэсюй, китайский рисунок XIX столетия. Хорошо виден знак чиновника 1-ранга с изображением журавля
Паланкин китайского чиновника, фото конца XIX века
Действительно, наместник Линь уже два года возглавлял две самые населенные провинции в центре Китайской империи – Хубэй и Хунань, а в самом конце 1838 года император Сяньфэн, фактически, присоединил к его наместничеству и самую южную провинцию страны, Гуандун. Тогда на территории этих трёх провинций Китая, подвластных Линь Цзэсюю, проживало около 70 миллионов человек – столько же в том году населяло всю территорию Российской империи.
Пекинское правительство поручило наместнику Линю искоренить торговлю опиумом на юге страны, для чего ему подчинили не только третью провинцию, но и морской флот, охранявший южные берега китайской империи Цин. К тому времени нелегальный ввоз опиума английскими купцами обеспокоил даже надменных и костных царедворцев Пекина.
Китаянка, курящая опиум, фото 2-й половины XIX века
По оценкам Линь Цзэсюя, который уже несколько лет с тревогой изучал проблемы опиумоторговли, в 1835 году китайцы заплатили англичанам за этот наркотик почти 3 тысячи тонн серебра в монетах и слитках – это в 10 раз превышало стоимость всего легального импорта за тот год из Британии в Китай. Всего за два следующих года объем опиумной торговли удвоился – в 1837 году англичане ввезли в Китай 2535 тонн опия, выручив за него 592 тонны серебра.
Объём нелегальной торговли опиумом был таков, что буквально вымывал серебряную монету их южных провинций Китая, повышая стоимость серебра и задевая экономику всей империи Цин. К тому же курение опиума активно разлагало управляющий аппарат империи, ведь первым наркотик распространялся среди зажиточных городских слоёв и чиновников. По оценкам наместника Линя опиумными наркоманами были до трети всех чиновников в южных, приморских провинциях Китая.
Поэтому, прибыв в Гуанчжоу, самый крупный порт на юге страны, через который велась основная торговля Поднебесной с иностранцами, наместник Линь Цзэсюй решительно взялся за дело. С марта по май 1839 года его солдаты арестовали почти две тысячи китайских торговцев, специализировавшихся на опиумной торговле с англичанами. Одних лишь трубок для курения опиума в самом крупном порту Китая изъяли более 70 тысяч.
Порт Гуанчжоу, европейский рисунок начала XIX века
Европейские торговые суда в гавани Гуанчжоу, рисунок начала XIX века
Первоначально наместник Линь старался избегать насилия в отношении иностранных купцов, он предложил им сдать весь опиум в обмен на чай. Результат оказался неутешительным – британские торговцы, главные поставщики опиума, шедшего из захваченной англичанами Индии, жаждали серебра и не спешили сдавать зелье в обмен на чай. Тогда в конце апреля 1839 года наместник Линь начал силой обыскивать склады и корабли англичан, обнаруженный опиум подлежал конфискации.
К июню солдаты и чиновники Линь Цзэсюя конфисковали два с половиной миллиона фунтов, то есть свыше миллиона килограммов наркотика. 3 июня 1839 года пятьсот китайских работников на берегу за стенами Гуанчжоу приступили к сожжению всего изъятого у европейцев опиума. Уже в конце XX века этот день – 3 июня – в КНР стал отмечаться как день борьбы с наркотиками.
На сожжение миллиона килограммов опиума потратили 23 дня, последнюю партию уничтожили 26 июня 1839 года. Спустя полтора века, в 1987 году именно в память этого дня Генеральная Ассамблея ООН постановила ежегодно отмечать 26 июня как «Международный день борьбы со злоупотреблением наркотическими средствами и их незаконным оборотом».
Конфискация опиума в Гуанчжоу в 1839 году, европейский рисунок XIX века
Русский рецепт для Китая
Как видим, память о наместнике Лине сохранилась и в наши дни, в современном Китае он вообще почитается как один из национальных героев. Но «чжитай» Линь Цзэсюй был не только решительным чиновником – как думающий человек он прекрасно понимал, что такой наезд на прибыли британских коммерсантов неизбежно приведёт к открытому силовому конфликту. И в отличие от большинства надменного и замкнутого в себе имперского чиновничества Китая, наместник Линь догадывался, что огромный и богатый Китай середины XIX века в военном отношении слабее европейцев.
Само сомнение в том, что империя Цин хоть в чём-то отстаёт от «заморских варваров», тогда могло стоить китайскому чиновнику если не головы, то уж точно карьеры. Вся идеология того имперского Китая базировалась на аксиоме, что Поднебесная это центр мира, «Чжун-Го», Срединная империя, самое развитое и культурное государство вселенной. Собственно имперская идеология шла ещё дальше – в ней Китай вообще являлся единственным государством на планете, остальные официально считались ничтожными «варварами», которые являются вассалами Пекина, даже если сами не подозревают об этом.
Линь Цзэсюй же, внимательно изучив европейцев, подозревал совсем иное – что в случае военного столкновения китайцев и «западных варваров» победа может быть совсем не на стороне Китая. Именно поэтому он, предчувствуя надвигающуюся «опиумную войну», в том же 1839 году попытался закупить современное западное оружие через португальских и североамериканских купцов.
Однако, помимо современного оружия наместник Линь понимал, что для победы необходимо и современное государство. А с этим в Китае тех лет, несмотря на все богатства, огромность населения и древность культуры, было не очень хорошо. По сути империя Цин в плане государственного и военного устройства законсервировалась в той эпохе, которую Европа прошла еще в XVII столетии.
Прямое указание на отставание Китая от «западных варваров» тогда по идеологическим причинам было невозможно. И Линь Цзэсюй, как опытный конфуцианский чиновник, применил обходной манёвр – специально для пекинского императора и его приближённых он написал развлекательный по форме памфлет об отсталом варварском государстве между Европой и Азией, которое благодаря любопытным военно-государственным реформам сумело стать сильным и добиться большого влияния в далёкой Европе.
Так главным героем книги китайского царедворца стала страна «Элосы», этим именем китайцы называли и ныне называют Россию. Сам наместник Линь до этого в нашей стране никогда не бывал, из русских людей он мог лишь мельком наблюдать торговцев «Российско-Американской кампании», чьи корабли периодически приплывали в Гуанчжоу торговать мехами, добытыми на Алеутских островах и Аляске.
Но Линь Цзэсюй был не только одним из самых образованных чиновников империи Цин – благодаря высокому положению наместника 70 миллионов подданных, он смог собрать все доступные тогда в Китае сведения о России. «Чжитай» Линь и его секретари изучили книги прежних китайских авторов и старые летописи, опросили немало китайских коммерсантов, занимавшихся торговлей с русскими на северной границе в Монголии, и даже получили через европейских купцов некоторые английские, французские и португальские книги, так или иначе затрагивавшие историю и географию России.
Так, буквально накануне первого военного столкновения англичан и китайцев, в Поднебесной появилась книга «Основные сведения о Российском государстве».
История России в китайском изложении
Излагая историю нашей страны, китайский автор упоминает даже древнее происхождение славянских племён: «Прародина Элосы находилась на северо-восточных рубежах древней Элиси-Идали и была известна под именем Сидиа, где проживали туфани».
«Элиси-Идали» – это Эллада и Италия, так в средневековой китайской традиции именовалась античная Римская империя. «Сидиа» – это китаизированное произношение имени Скифия или Сарматия, как раз на северо-восточных границах древнего Рима. «Туфанями» же китайцы традиционно именовали первобытные и кочевые племена.
Изначально в древности, пишет Линь, Россия не была особенным государством, «не отличаясь от нынешних татар» – то есть ничем особенным не выделяясь среди большинства известных автору обычных «варварских» государств Азии. Однако, продолжает Линь, «последние несколько сот лет положили начало мощи и процветанию России».
Китаец в общих чертах знает далёкое прошлое Руси, сообщает о завоевании её в результате нашествия монголов – «хан государства татар, приведя войска, разрушил Москву, а затем уничтожил их государство». Но в XV веке, отмечает Линь Цзэсюй, «один человек из Ногэло по имени Ивань Ваэрси поднял войска и вернул земли северных окраин России, а также возвратил Сибирь, полностью изгнав татар за пределы древних границ, которые были силой ими завоёваны 300 лет назад».
Здесь не трудно понять, что под именем «Ивань Ваэрси» скрывается китайское произношение русского имени «Иван Великий», а китайский историк объединяет в одно целое сразу несколько исторических личностей – Ивана Калиту, Ивана III и Ивана Грозного. Человек же «из Ногэло» это, понятно, из Новгорода – так далёкий китайский автор обозначил династию Рюриковичей, выяснив из доступных ему сведений, что московские цари считались потомками легендарного Рюрика, начавшего своё правление именно с Новгорода.
Примечательно, что китаец говорит об объединении под скипетром. «Ивань Ваэрси» только «земель северных окраин России», понимая, что значительная часть более южных земель Киевской Руси тогда остались вне государства московских царей.
Далее Линь Цзэсюй начинает повествование о временах царя Петра I: «В начале противоборства с разными странами Европы люди были по-прежнему необразованными и дикими, они не были знакомы с техническими достижениями стран Запада до тех пор, пока царь Петр, умный и талантливый, не покинул столицу своего государства и не отправился с товарищами в Янь-шидалань (Амстердам) и другие места на судоверфи и в арсеналы, чтобы изучать технические ремесла. Вернувшись домой, Пётр передал знания. И русские даже превзошли другие страны в том, как изготавливать огневые средства и строить боевые корабли. Были обучены и тренированы войска, их дисциплина до настоящего времени исключительно строгая…»
Видно, что китайский автор высоко оценил реформы Петра I и его удачный опыт заимствования технических достижений Запада. Собственно ради этого прозрачного намёка и писалась Линь Цзэсюем его книга, предназначенная для императорского двора в Пекине.
Далее от царя Петра советник Линь сразу переходит к эпохи императрицы Екатерины II. Тут примечательно, что образованный китаец начала XIX столетия не только не различал русские мужские и женские имена, но даже был не в состоянии представить, что монарший трон может официально занимать лицо женского пола. Поэтому императрица Екатерина II именуется в книге Линь Цзэсюя как «Царь Едилини».
«Царь Едилини, – пишет Линь, – завоевал десять губерний Польского государства, а также нанёс поражение 130-тысячному войску французского императора. И бурный расцвет постепенно превратил Россию в самое могущественное государство Европы».
Здесь, как видим, китаец слил воедино и эпоху Екатерины Великой и все наполеоновские войны эпохи Александра I. Но ключевые события ухвачены далёким автором верно – именно годы царствования Екатерины с разделами Речи Посполитой и победы над Наполеоном превратили Россию, как справедливо для тех лет пишет Линь, «в самое могущественное государство Европы».
«Начиная со времени разгрома Франции, – отмечает китайский автор, – Россия вызывает страх у сопредельных стран угрозой расширить границы, увеличить свою территорию».
«Количество государственных рабов превосходит численность войск…»
После такого исторического экскурса Линь переходит к описанию государственного устройства Российской империи: «В столице учрежден Синоту (так китайскими иероглифами передаётся термин Сенат) из 62 членов, подчинённые им чиновники прочих ведомств делятся на несколько разрядов. Различия между разрядами делаются не по величине находящихся в распоряжении земель и не по размеру получаемого налога, а по количеству приписанных рабов. Все чины имеют военные должности. Количество государственных рабов превосходит численность войск».
Русских крепостных крестьян Линь Цзэсюй определяет именно термином «раб». Китайская империя на протяжении тысячелетий опиралась на общины лично свободных крестьян, поэтому прикреплённые в России к хозяину крепостные воспринимались китайским современником именно как рабы. И для 1-й половины XIX столетия такое мнение было, увы, вполне справедливым.
Отметим, что Линь Цзэсюй заметил ещё ряд ключевых особенностей Российской империи. Во-первых, указал на наличие большого количества казённых крестьян («государственных рабов» по Линю) – этих прикреплённых к государственным землям людей в то время в России насчитывалось почти 9 миллионов, именно эти «государственные рабы» обслуживали, например, ключевой промышленный комплекс рудников и заводов Урала.
Во-вторых, Линь Цзэсюй отметил ещё одну характерную особенность Российской империи – почти полную милитаризацию бюрократии, «все чины имеют военные должности». Если на начало XIX столетия в давно не воевавшем Китае первую роль в управлении государством играли именно гражданские чиновники, а профессиональные военные были очень далеки от управления государством, то в постоянно воевавшей России большинство высших бюрократов носили генеральские эполеты.
Линь Цзэсюй приводит достаточно подробную статистику по России. Например, указывает, что в 1816 году «насчитывалось 6 миллионов 353 тысяч государственных рабов и 9 миллионов 757 тысяч рабов в частном владении». По сведениям Линя, к 1832 году в России «численность войск возросла до 686 тысяч, что вдвое больше прежнего. Однако их мощь заключается не в многочисленности войск, а в исключительной манёвренности…»
Далее Линь переходит к описанию системы военных поселений императора Николая I: «Каждый крестьянин наделяется земельным участком, кроме того предоставляется жилище, за что обязан содержать одного воина и одну лошадь. Когда нет ратных дел, воин помогает обрабатывать землю. Их военно-морской флот также увеличился и состоит из 40 больших боевых кораблей, 35 малых боевых кораблей, 28 мачтовых судов, 300 небольших судов и 44 тысяч матросов». Любопытно, но в определении количества русских военных кораблей китайский автор близок к истине, лишь несколько занизил реальную численность матросов.
Затрагивает Линь и вопросы образования в России: «Учреждены школы астрономии, школы арифметики, школы игры на музыкальных инструментах, школы технических ремёсел, литературные школа, имеются также библиотеки, в которых хранится много книг на иностранном и русском языках. По этой причине культура и просвещение процветают…»
Линь Цзэсюй уделяет место и вполне этнографическим описаниям русской жизни: «Все местные жители исповедуют греческую религию… Что касается жилищ, то только царский дворец, правительственные учреждения и храмы сооружены из кирпича и покрыты черепицей, прочие жилые постройки населения в основном деревянные. Одежда длинная, до пят. Летняя одежда изготовлена из полотна, зимой накидывают шубу на бараньем меху». Как видим Линь не пропустил своим вниманием самую тогда распространённую зимнюю одежду в России – овчинный тулуп, названный китайцем из субтропического Гуанчжоу «шубой на бараньем меху».
Россия «и в Азии, и в Европе, и в Америке»
Естественно Линь отмечает и огромные пространства России: «Территория страны располагается во многих частях света, и в Азии, и в Европе, и в Америке. В пределах её европейской части имеются следующие семь регионов: Восточная Россия, Западная Россия, Южная Россия, Великая Россия, Малая Россия, Казанская Россия. Кроме того, на южной окраине имеются недавно завоёванные вассальные земли мусульманских народов. На востоке европейская часть России граничит с губерниями Азиатского материка; на западе – с Болань (Польшей), Пулуше (Пруссией), Осайтэли (Австрией); на юге – с Дулуцзи (Турцией); на севере доходит до Ледового моря (Северный Ледовитый океан)».
«К западу от Каспийского моря, к востоку от Черного расположены недавно присоединённые земли России» – так Линь Цзэсюй обозначает Кавказ как раз в эпоху Кавказских войн. «Местные жители, – описывает китаец, – исповедуют магометано-мусульманскую религию, не сведущи в литературе и науках, грабежом добывают на жизнь. Россия расположила здесь войска, назначила чиновников, чтобы всеми силами опекать и править…»
«Кроме того, – продолжает описание китаец, – имеются завоёванные в Азии новые вассальные земли, всего четыре губернии, составляющие два региона: Восточную Сибирь и Западную Сибирь». Действительно, русская Сибирь с 1822 года делилась на четыре губернии: Енисейскую, Иркутскую, Тобольскую и Томскую – внимательный китайский исследователь не ошибся. Более того он привёл даже подозрительно точную цифру русского населения Сибири – 1038356 человек.
«На востоке, – пишет Линь, – сибирские земли доходят до моря, на севере – до океана. На западе граничат с губерниями Европейского континента, на юге – с монголами Китая…» Монголия, равно как и Тува и будущие русские земли по Амуру и в Приморье тогда ещё были частью Китайской империи Цин.
Любопытно данное китайским автором описание присоединения Сибири к нашей стране: «Россия во времена самообразования государства не была зависимой от Татарии. Некоторые российские купцы добирались до морского побережья Сибири, где вели торговлю, обменивая заморские товары на меха, торговля постепенно разрасталась. Купцы, установив отношения с племенными старейшинами, расхваливали богатства России, уговаривая каждого старейшину вместе со всеми соплеменниками подчиниться России. И те, увидев величие и красоту столицы, городов, дворцов Российского государства, искренне перешли под покровительство России. Ежегодно стали вносить дань из местных богатств, превратившись в вассалов России. Не прилагая большого труда, не используя ни одного солдата и ни одной стрелы, русские обратили всю Сибирь в собственность России».
Однако труд Линь Цзэсюя содержит краткое описание казачьих первопроходцев Сибири и даже упоминает имя Ермака: «Использовали воинов из донских казаков как авангард для нового захвата земель… Среди татар имелся выдающийся предводитель Еэрма, который собрал более 6000 войска и отправился на восток, завоевывать Сибирь. Казаки предполагали сами создать государство, но сил было мало, и они снова покорились России. Еэрма был убит своими подчиненными. После этого российский царь послал войска, расквартированные в Алинь (Нарым), которые открыли земли вплоть до Хуанисиа (Енисея). Там проживала народность танэсы (тунгусы). Войска только пришли, а местные жители наперебой стали выплачивать дань мехами…»
Вот как описывает китайский исследователь дальнейшие маршруты первопроходцев: «Русские отправились вдоль реки Лей-на (Лена), свернули влево и пошли трудной горной дорогой. Лед и снег в бескрайней дикой местности, однако там водятся очень дорогие соболь и лисица. В дальнейшем войска казаков, не боясь дождя и снега, постоянно приходили в эти земли. Миновало более 50 лет, и Митэли из донских казаков дошел до берега моря Хэгэсы Восточного океана (т. е. Охотского моря Тихого океана), разведал дорогу. Еще увеличив войско, отправились по реке Яньяла (Ангара) и дошли до озера Майцзя (так китаец именует Байкал). Среди близких и дальних земель не было таких, которые бы они не покорили…»
Любопытно, что Линь Цзэсюй даже довольно точно передает прозвище основателя Охотского острога – казак Иван Москвитин в китайском произношении стал «Мители».
Линь даёт весьма колоритное описание русских сибиряков: «Радушно принимают гостей, чрезмерно увлекаются вином. Живут в деревянных домах, питаются скудно – едят только чеснок, рыбу, мясо, пьют коровье и лошадиное молоко. На Севере очень холодно, многие не выходят со двора…»
Не обошёл вниманием китайский автор и использование Сибири в качестве места ссылки: «Земли бескрайние и жителей мало. Поэтому отбирают людей из числа государственных преступников и высылают сюда, распределяя трудовую повинность в зависимости от степени тяжести совершенного преступления».
Упоминает Линь Цзэсюй и американские владения России: «На Американском континенте имеется лишь одна небольшая удалённая губерния Гэсимосы. Сведения относительно площади и количества населения отсутствуют». «Гэсимосы» – это, понятно, эскимосы, коренное население севера Аляски.
«Река Воэръя, течёт до Асытэлэцзань…»
Любопытно данное китайцем описание крупнейших рек европейской части России: «Река Воэръя (Волга), ее истоки в Ногэло (Новгородской губернии), течёт до Асытэлацзань (Астрахани), впадает в море. Река Лувэйна (Двина), её истоки в Алуна (Вологда), течёт до Ачжанья (Архангельск), впадает в море. Река Найсыда (Днепр), истоки в Вэйдосы (Витебск), течёт до Били (так китайцы именовали крымский Перекоп), впадает в море. Река Дуань (Дон), истоки у Дула (Тула), течёт до Азопу (Азов), впадает в море…»
Интересно краткое описание Петербурга, «Битэгэ» как его именует китаец: «Столица государства Мосыкэ (Москва) первоначально была основана в Великой России, впоследствии перенесена в Битэгэ (Петербург)… Сюда, на север Восточной России, российский царь перенёс столицу. Население 808512 человек. Гарнизон 55 тысяч. Здесь пролегают рубежи страны, место равнинное, поросшее травами, приморское побережье богато лесами, перемежающимися пахотной землёй; однако холодный климат, обильные осадки в совокупности с половодьем морского прилива и сильные ветры вызывают наводнения, принося бедствия».
Линь Цзэсюй даже упоминает самое крупное наводнение в истории Санкт-Петербурга 1824 года, используя китайское летоисчисление по годам правления пекинских императоров и ошибаясь с русской датой на несколько лет: «В 9 год правления Даогуана утонуло чуть ли не 10 тысяч человек».
Подчинённую России Финляндию китайский исследователь именует «Хунлань»: «Гряды скал сменяют друг друга, леса густы, рощи тенисты. Зима холодная, снег глубокий. Местные жители, финской ветви, патриархальны, трудолюбивы. Их речь отличается от говора жителей других русских губерний».
О трёх губерниях Прибалтики («Лигуй» – Ревельской, «Ливониа» – Лифляндской, «Гэлань» – Курляндской) Линь Цзэсюй сообщает, что «прежде принадлежали Швеции, ныне возвращены России».
«Западной Россией» китайский автор именует современные территории Белоруссии и Украины. В их описании Линь Цзэсюй даже кратко упоминает историю Речи Посполитой: «В первые годы династии Мин (т. е. в конце XIV века) земли, прежде принадлежавшие Чачжээрлунь и Польше, после бракосочетания Чачжээрлунь с польской принцессой, были объединены и образовано единое государство». «Чачжээрлунь» – так китаец именует литовского великого князя Ягайло, в 1385 году заключившего династический брак с польской королевой Ядвигой, положивший начало польско-литовскому королевству.
«Земли в Польше, на которых проживал Чачжээрлунь, – продолжает Линь, – впоследствии были завоёваны Россией и названы Западной Россией. С древности и до сих пор здесь находятся две ветви местных жителей: белые русы и чёрные русы».
Отметим, что китаец знает не только белорусов, но и жителей «Чёрной Руси», древнего Гродненского княжества. Сам город Гродно китаец именует «Элоно». Минск у него – «Минсай», а Витебск – «Вэйдисай».
Сельские земли Белоруссии китаец характеризует уничижительно: «Земля убогая и сырая, на юге много озер, часты наводнения». Зато земли нынешней Украины удостоились всяческих похвал: «Мягкий, тёплый климат. Равнина, буйно поросшая дикой коноплей. Прекрасная обрабатываемая земля, собирают обильный урожай, выращивают зерновые, изготавливают вино, разводят скот».
Украина по-китайски и Казанская Россия
Однако, хотя китаец Линь и знает понятие Украина (её он именует – «Улени»), но относит к ней только две губернии («Воэрсини» – Волынскую и «Пололия» – Подольскую). При этом Линь Цзэсюй в своём описании «Украины» специально уточняет, что населена она белорусами. Вот такая удивительная для нашего современника этнография. Но это явно не ошибка, а специфическая классификация китайского автора – православных, до конца XVIII столетия находившихся под властью не России, а Польши, он считает народом, немного отличным от русских, и всех их именует белорусами.
Отдельно от Украины китайский автор выделяет «Малую Россию», это три губернии с центрами в Киеве, Чернигове и Полтаве. Соответственно в китайской транскрипции Линь именует эти города: «Цзифу», «Чаниэфу» и «Буэрдова».
Чрезвычайно любопытно описание китайцем Киевской губернии: «Исконные земли России. Некогда они были захвачены двумя государствами – Татарией и Польшей, затем снова отвоёваны. Здесь располагаются наиболее подходящие для обработки земли… Местные жители опрятны, трудолюбивы. Стены в комнатах и снаружи побелены. Население большое, люди честолюбивы».
Пять причерноморских губерний Линь Цзэсюй именует «Южной Россией». Это Екатеринославская губерния («Цзядели»), Таврическая («Таолида»), Херсонская (город Херсон именуется китайцем «Касюнь»), Бессарабская (Молдавия-«Мишанами») и казачья область Войска Донского (эту территорию Линь Цзэсюй именует «Дуаньгошасы»). «Южнорусская равнина, – повествует китайский исследователь, – пригодна для выращивания пшеницы. Местные жители некогда были очень дикими. Только во времена правления российских царей постепенно стали постигать религиозное вероучение».
Любопытно, что китаец упоминает в качестве аборигенов этих земель скифов-«сидиань», а донских казаков с их автономным самоуправлением относит к татарам: «Принадлежат к роду татар, отличаются высоким ростом, патриархальными нравами, живут в достатке, любят благодетельствовать, усердно трудятся, бесстрашны в бою. Сами решают, кого казнить, кого миловать…»
Отдельной составной частью Российской империи Линь Цзэсюй считает территорию, которую он именует «Казанской Россией» – «Цзяянь Элосы». В Казанскую Россию он включает собственно Казанскую губернию («Цзяянь»), Вятскую губернию («Вэйяцзя»), Симбирскую («Синьмайсай»), Пензенскую («Бинъе») и Пермскую(«Баму»).
Китайский автор довольно точно указывает середину XVI века, как дату присоединение этих земель к России. При этом всё коренное население этого региона он этнически относит к «ветви пруссов», по-видимому так он пытался обозначить финно-угорские и балтские корни некоторых народностей данного региона.
К собственно «Великой России», то есть Великороссии, китайский автор относит 18 центральных губерний, начиная с Московской. Описывая Москву-«Мосыкэ» Линь Цзэсюй затрагивает и недавние события войны 1812 года: «Французский император Наполунь во главе войска напал на страну. Русский царь, все служилые и простолюдины покинули жилища в Мосыкэ, спасаясь от неприятеля, оставили только пустой город. Император Наполунь сразу же занял столицу, полагая, что добился полной победы, однако не успел оглянуться, как налетел со всех сторон ветер, вспыхнул пожар. Не вступив в сражение с русскими, французы сами разбежались, погибших в огне и замерзших не счесть. Французские войска потерпели полное поражение и бежали, так как не знали замысла русских: оставить город и поджечь его с тем, чтобы выгадать время! И тогда, получив помощь Неба, русские уничтожили сильного противника!»
Каллиграфические иероглифы, написанные рукой Линь Цзэсюя
Любопытно данное Линць Цзэсюем описание московской архитектуры: «Прежде московские дома, постройки, ограды были деревянными, впоследствии их покрыли черепицей, а кое-где железом; ворота обиты железом, покрыты черепицей. С тех пор, как испытали пламя войны, пришли в запустение, для путников была постоянной опасность заблудиться. Впоследствии мастера-строители возвели высокие прекрасные куполообразные сооружения, построили храмы по подобию татарских, соорудили правительственные учреждения и тюрьмы наподобие французских…»
Есть у китайского автора и описание знаменитых достопримечательностей Москвы – Царь-колокола и Царь-пушки: «Сохранился один большой колокол, диаметр его – 536 цунь, стоимость – около 350 тысяч серебряных монет. Одна большая пушка, внутри нее может сидя поместиться человек, никогда прежде из нее не стреляли».
Описывая Новгород-«Новогэло», Линь Цзэсюй даже упоминает его вечевое прошлое: «Гордый, своевольный город, не терпевший ограничений своей свободе, впоследствии был завоеван монголо-татарским ханом. Могущественный и прекрасный, хотя и не стал столицей государства, однако является великим городом России. Только русский царь Ивань покорил эти земли…»
Из Пекина в Петербург
Забавный трактат наместника Линя о далёкой России так и не сподвигнул Пекинский императорский двор начать реформы о которых прозрачно намекали изложенные в книге деяния Петра I. Зато действия Линь Цзэсюя по изъятию опиума у британских торговцев вскоре привели к «Первой опиумной войне» Англии с Китаем, начавшейся в 1840 году.
Китай, отставший в технологиях вооруженной борьбы почти на полтора века, потерпел поражение от европейских пароходов и нарезных ружей. Придворные императора Сяньфэна быстро нашли виновника такой неудачи, естественно это была не их косность и отсталость – крайним назначили Линь Цзэсюя, его обвинили в провоцировании «заморских варваров». Как смеялись придворные шутники, до которых еще не добрались штыки британской морской пехоты, Линя сослали поближе к так полюбившейся ему России – с высоких постов наместника трёх южных провинций отправили чиновником средней руки на север в отдалённый Илийский округ Синьцзяна, на границах со Средней Азией.
Разжалованный Линь остался китайским патриотом, продолжая внимательно наблюдать за Россией он предсказал, что северный сосед попробует отнять у слабеющей Поднебесной её земли на реке Амур. Предсказание мудрого китайца сбылось уже через двадцать лет. В 1858-60 годах Россия, пользуясь сложностями Пекина во время очередной «опиумной войны», заняла устье Амура и Приморье, а в 1864 году исправила в свою пользу границу в Средней Азии, забрав у Китая земли южного Казахстана.
Впрочем, Линь Цзэсюй этого позора своей родины уже не увидел, он умер 22 ноября 1850 года. Не увидел он и так подробно описанные им земли и города России – здесь первопроходцем стал его младший коллега по чиновничьей службе, один из первых китайских дипломатов (уже в европейском понимании этой профессии) Чжан Дэи.
Чжан Дэи, рисунок с фотографии XIX века
Чиновник 8-го, то есть предпоследнего ранга, Чжан Дэи принадлежал к людям на поколение младше современников Линь Цзэсюя. В соответствии с неизменной на протяжении двух веков униформой гражданской службы империи Цин он носил золотой чеканный шарик на шапке и вышитую на груди халата эмблему с изображением «куропатки». По мнению искушенных в охоте русских людей XIX столетия изображение «куропатки» на груди мелкого китайского чиновника напоминало скорее перепела.
В 1876 году Чжан Дэи в качестве «тунши», секретаря китайского посольства был направлен в Англию, а затем и в Россию. Около года китаец провёл в Лондоне, а затем через Париж и Берлин направился в Петербург. По пути «тунши» 8-го ранга империи Цин вёл подробный дневник, в котором описывал свои впечатления от увиденного в заморских странах.
Любопытно, что с элементами русской культуры он столкнулся ещё в Лондоне. Как свидетельствует дневник китайца, в столице Британской империи среди зажиточных слоёв тогда были популярны рестораны русской кухни. Англия и Россия вели в те годы затяжную «большую игру», напряжённое политическое соперничество за влияние в Центральной Азии, и британские джентльмены, видимо, были не прочь познакомится с кухней потенциального противника.
К сожалению, Чжан Дэи не оставил нам описания этих русских блюд в лондонских ресторанах XIX века, зато подробные записи его дневника дают очень колоритную картинку китайского взгляда на Российскую империю. Чжан Дэи – первый китаец позапрошлого столетия, впервые увидевший нашу страну, и чьи личные впечатления сохранились до наших дней.
«Снежные кровати Са-ни…»
Китайский дипломат подъезжал к границам Российской империи зимой, в самом конце 1879 года. И прежде всего он отметил резкий контраст Восточной Пруссии и российской Прибалтики: «В Германии вдоль дороги поля лежат тучные, дома стоят ровные, аккуратные. Когда въехали в Россию, я увидел повсюду пустыню, запорошенную снегом. Жители здесь в большинстве своём живут в хижинах, крытых соломой … Кругом снег и лёд, а по льду ходят куры».
Китаец въехал в Россию в разгар зимы и это наложило отпечаток на все его впечатления. Приближение к столице Российской империи Чжан Дэи описывает цитатой из старинного китайского романа: «Как говорится на тысячи ли кругом серебряные дворцы из снега и нефритовые деревья – ни единой полоски земли».
Любопытно описание зимних дорог в дневнике китайского дипломата: ««Дороги в России широкие, везде заледенелые и лежит на них снег толщиной в 8–9 цуней (то есть 25–30 сантиметров), так что экипажам проехать трудно. А потому делают здесь снежные кровати, которые тянут лошади».
Китаец просто не знал понятия «сани» и никогда их ранее не видел. Поэтому он нашел для описания формы русских саней наиболее понятную ему внешнюю аналогию – деревянную кровать. «Снежные кровати, – продолжает описание китайский дипломат, – сбиты из тонких досок, а видом своим они напоминают иероглиф ва (квадрат с выемкой сверху). Снизу, как слева, так и справа, на них набиты железные пластины. Кучер находится спереди, а пассажиры позади него. Тянет повозку одна или две лошади, и скачут они по снегу весьма быстро. Повозка с одной лошадью называется са-ни, а с двумя – па-ла».
Звучание русских слов «сани» и «пара» китаец передает как «са-ни» и «па-ла». Любопытно, что сани с тройкой лошадей он именует на финский манер «вейка», именно так в XIX столетии их именовали в окрестностях Петербурга – китаец для этого пишет иероглифы, звучавшие как «вэй-каа».
«Ближе к городу, – продолжает Чжан Дэи, – заметил массивные деревянные строения, среди коих, однако, зданий приличного вида не так уж и много. Одеяние местных жителей напоминает платье монголов; белые курмы из овчины, на голове войлочные шапки, ноги обуты в кожаные сапоги. Что до здешнего производства, то оно ограничивается лесным хозяйством, поскольку растёт здесь сосна да ель».
Санкт-Петербурга «тунши» 8-го ранга империи Цин достиг по европейскому календарю в первые дни января 1880 года. По русскому календарю тогда еще только кончался декабрь 1879-го, а по китайскому стилю шёл 12-й месяц 4-го года правления императора Гуансюя. «День восьмой гуйвэй. Пасмурно и немного снежит. Проехали 3150 ли, в час сюй с четвертью (то есть после 7 часов вечера) достигли российской столицы» – записал в дневнике Чжан Дэи.
«Исследуя северные края Элосы (России), – пишет далее китайский дипломат, – можно сказать, что находятся они в хладном поясе, где во все четыре сезона царит стужа, а тепла мало, потому вода и земля здесь замерзают куда раньше, чем в других местах. Лёд здесь появляется уже в пору осени, а в сезон «хладных рос» холод крепчает…. Люди здесь спят прямо на льду и даже его едят».
Китайскую миссию поселили в гостинице на улице Михайловской, «в коей тысяча комнат», как записал в дневнике Чжан Дэи. «И хотя сложена она из камня, а перекрытия в ней железные, выглядит здание далеко не изысканно» – резюмировал китаец, уже неплохо знакомый с Лондоном и Парижем. На следующий день он добавляет: «Здания в российской столице разные, от пяти до семи этажей. Видом своим они напоминают иностранные дома в Сайгоне или Сингапуре. Местные жители, кроме чиновников и крупных торговцев, обличием грубые, по виду невежественные и напоминают собой людей Синьцзяна».
Любопытно что бородатое и одетое в овчины русское простонародье образованный китаец XIX столетия сравнил со среднеазиатскими подданными Китайской империи. Удивила сына Поднебесной и повсеместная езда детей и даже взрослых на саночках и салазках, он именует их «ледяными диванами». При этом повсеместно носимые валенки, неизвестные в Китае, он называет «войлочными чулками».
«Сусанянь» и «сотни юных дев»
Любопытно сделанное китайцем описание русских всадников, сопровождавших по улицам Петербурга кареты, в которых китайских дипломатов везли в Зимний дворец: «Кареты сопровождали девять человек охраны, облачённые в длинные ярко-красные мундиры, обшитые золотой тесьмою. На голове чёрные с позолотой суконные шапки, видом похожие на пельмени».
Первые дни пребывания китайца в Петербурге совпали с православным Рождеством. И Чжан Дэи даёт подробное описание экзотического для него праздника в экзотическом заснеженном городе.
«Нынче немного метёт. – пишел он, – На улицах города продают небольшие сосенки, поскольку в этот день отмечается рождение Иисуса. Чтобы деревце не упало, оно снизу прикреплено к крестовине. На него вешают разноцветные фонарики и всякие вещицы. Покупает такое деревце каждая семья, которая ставит его в доме, а с наступлением вечера на нём зажигают фонарики. После того как они погаснут, несколько юных отроков начинают раздавать подарки… Все торговые заведения закрыты на три дня. На улицах города множество хмельных людей, пребывающих в радостном расположении духа…»
За эти дни Чжан Дэи побывал в Mapиинском театре, где шла опера Глинки «Жизнь за царя» (дореволюционное название оперы «Иван Сусанин»). Представление китайцу понравилось и в своём дневнике он подробно изложил историю Сусанина, записывая имя главного героя на китайский манер – «Сусанянь» или просто «старый Су».
«Су вёл солдат всю ночь и завёл их в глухой лес. – пишет китаец, – Отсюда до того места, где находился государь, было несколько сотен ли. Солдаты вконец обессилели. Стоял мороз, а тут ещё подул лютый ветер со снегом. Солдаты, взявшись за сабли, принялись допрашивать старика, однако Су, догадываясь о том, что царь уже обо всём знает, и успел спастись, громко сказал: Я не знаю, где находится государь, а завёл я вас сюда для того, чтобы затянуть время, дабы он успел скрыться. Рассвирепевшие солдаты его убили».
Финал этой истории Чжан излагает в чисто китайском, конфуцианском духе: «Через какое-то время царь, осуществив свои планы, присвоил посмертно Су титул Преданного мужа, а его детям дал землю и даровал чиновное звание. Имя героя дошло до наших дней».
Любопытно, что китайский дипломат определил русскую оперу как местный аналог китайского традиционного театра «Цзинцзюй», где актеры так же поют во время представления. И патриотическое содержание о верном подданном царя и богатые декорации китайскому зрителю очень понравились: «На сцене появлялись самые разные картины – деревни, широкие поля, дальние леса и реки, высокие кручи, ледяные глыбы, плывущие по воде. Выл ветер, а в воздухе летали хлопья снега. А потом небо просветлело и появилась ясная луна. В последней сцене, когда все трое получали награды, артисты выстроились в один ряд, появились кареты, запряжённые конями, замелькали знамёна и флаги, заиграла громкая музыка. Внизу и наверху зрители пришли в движение, тесня друг друга. Людей было несчётное число. Словом зрелище великолепное!»
Фотопортрет китайского дипломата, сделанный в Санкт-Петербурге в конце XIX столетия
В Петербурге 33-летний китайский дипломат быстро стал большим поклонником балета. На страницах его дневника в описаниях этих экзотических для него танцев царит явный восторг: «Более сотни юных дев в коротких многоцветных одеяниях выстроились в одну линию, а потом стали водить хоровод. Они взлетали вверх подобно ласточкам, подпрыгивали, словно рыбки, порой парили наподобие лебедей или двигались будто драконы. Зрелище было яркое и захватывающее».
Впрочем, такое сильное впечатление Чжан Дэи не удивительно – для посланца из конфуцианского Китая русский императорский балет с балеринами в небывало коротких юбках смотрелся как хороший эротический фильм для современного зрителя.