Неожиданная Россия

Глава 63. «Что такое голубые глаза?..» или лицеист на Колыме

От прославленного Пушкиным царскосельского Лицея до Колымы более пяти тысяч вёрст. Но именно одноклассник и ближайший лицейский приятель великого русского поэта – Фёдор Матюшкин – стал одним из первых научных исследователей Колымы и Чукотки. Матюшкин и Пушкин были ровесниками, будущий исследователь лишь на месяц был младше великого поэта. Расскажем о колымской и чукотской одиссее лицеиста.

«Плыть хочется…»

Если в эпоху первопроходцев один из далёких предков великого поэта, воевода Василий Пушкин, добирался (см. предыдущую главу) в Якутск целых два года, то к началу XIX столетия из Москвы в Якутск можно было доехать куда «быстрее» – всего за четыре месяца, если очень спешить и не считаться с расходами. Даже во времена «золотого века русской поэзии» Дальний Восток всё ещё оставался слишком дальним… В 1811 году, когда Пушкин поступил в Царскосельский Лицей, даже пылкая фантазия будущего поэта не могла предположить, что один из его однокашников своими глазами увидит недоступные в ту эпоху простому смертному полярные берега дальневосточных владений нашей страны.

Рано оставшийся без отца, потомок обедневшего дворянского рода Федя Матюшкин волей случая попал в первый «пушкинский» набор лицеистов. Шесть лет Пушкин и Матюшкин учились вместе. Все пушкиноведы неизменно включают отличника и мечтателя Фёдора Матюшкина, «Федернельку», как звали его юные лицеисты, в круг близких друзей поэта по лицею.

Литературоведы считают бесценной так называемую «Матюшкинскую тетрадь» – сохранённый Матюшкиным рукописный сборник стихов поэтов-лицеистов, благодаря которому до потомков дошли первые стихотворные опыты Александра Пушкина. По свидетельству очевидцев, юный лицеист Матюшкин отличался страстными мечтами («пылким понятием» – как говорили тогда) о морских плаваниях, предаваясь детским фантазиям о путешествиях вместе с друзьями по лицею, среди которых нередко оказывался и Пушкин. С подачи острого на язык будущего поэта, грезивший о странствиях мальчик получил у одноклассников детское прозвище «Плыть хочется».

Портрет юного Фёдора Матюшкина, он же «Федернелька», он же «Плыть хочется»

В Лицее специально для Матюшкина выписывались книги по географии и мореплаванию. И детские увлечения не прошли даром, юный фантазер «Плыть хочется» осуществил свою мечту сразу по выходу во взрослую жизнь. Пушкин и одноклассники закончили Лицей в июне 1817 года, а уже в августе Фёдор Матюшкин, которому едва исполнилось 18 лет, отправился в кругосветное путешествие на шлюпе «Камчатка».

Шлюп с таким именем, конечно же, шёл от берегов Балтики на Камчатку, чтобы доставить в дальневосточные владения Россия те грузы, которые было тяжело и дорого доставлять через всю Сибирь по суше. Это было седьмое по счёту кругосветное плавание русских моряков. Юный Фёдор Матюшкин числился на корабле «волонтёром», то есть добровольцем, исполняющим обязанности мичмана, самого младшего флотского офицера.

Известно, что среди провожающих Матюшкина в Кронштадте, откуда выходил в плавание шлюп «Камчатка», был и Александр Пушкин. Сегодня мы можем только догадываться, что думал тогда будущий гений русской литературы, уносясь мыслями вслед за своим лицейским товарищем на другой конец планеты.

«Учёная собачья экспедиция»

Как писал сам Матюшкин, в кругосветном плавании он вёл дневник «по совету и плану Пушкина». Путь под парусами из Петербурга к дальневосточным берегам России тогда занимал более восьми месяцев, в то время такое далёкое путешествие было сравнимо с полётом в космос для наших современников. Только в мае 1818 года лицейский друг Пушкина своими глазами с борта «Камчатки» увидит Камчатку.

В сентябре 1819 года Фёдор Матюшкин возвращается из кругосветного плавания, почти весь месяц он проводит в общении с Пушкиным, становится очевидцем дуэли и примирения поэта с Дельвигом, еще одним лицейским приятелем. Затем Матюшкин и Пушкин, вместе с ещё одним одноклассником, будущим знаменитым дипломатом Горчаковым едут в Царское Село, чтобы вместе вспомнить лицейские годы.

Не надо быть провидцем или обладателем машины времени, чтобы быть уверенным – значительная часть разговоров поэта с вернувшимся из путешествия другом касалась именно его дальних странствий. Перед мысленным взором Пушкина, благодаря рассказам Матюшкина, вставали берега Камчатки, о которые разбиваются волны Тихого океана…

Сам же Фёдор Матюшкин не долго наслаждался обществом лицейских друзей, уже весной следующего 1820 года он отправляется в новую экспедицию, которая должна была впервые подробно исследовать самое малоизученное побережье России, от устья Колымы до северных берегов Чукотки. Экспедиция считалась морской, но проходить должна была вовсе не на кораблях. Как писалось в приказе Адмиралтейства: «Из журналов прежних плавателей по Ледовитому морю видно, что в летнее время, за множеством носимого по оному морю льда, невозможно производить описи на мореходном судне…» Поэтому приказ требовал провести исследования морских берегов особенным способом – «исполнить высочайшую волю его императорского величества по льду на собаках».

Целью экспедиции было не только составление первой научной карты северного побережья Чукотки, но и поиск еще неизвестной «обитаемой земли, находящейся, по сказанию чукчей, в недальнем расстоянии». Фактически, бывшему лицеисту Матюшкину и его товарищам предстояло искать легендарную «землю Санникова» – призрачный архипелаг, который якобы не раз видели к северу от Чукотки.

Кроме того, морская экспедиция «по льду на собаках» в соответствии с приказом Адмиралтейства должна была наконец-то решить еще один важнейший географический вопрос той эпохи – как писалось в приказе, «разрешить гипотезу о соединении Азии с Америкой…» Тогда уже предполагали, что два континента полностью разделены океаном, но до первых сквозных плаваний вдоль полярных берегов России оставалось целое столетие, поэтому ещё всерьёз рассматривались гипотезы о существовании между Азией и Америкой сухопутного перешейка или хотя бы удобной цепочки соединяющих их близких островов.

Начальником необычной экспедиции назначили Фердинанда Врангеля, флотского лейтенанта 24 лет от роду. Мичман Матюшкин, которому к тому времени шёл лишь 21-й год, стал его заместителем. Юные начальники экспедиции были хорошо знакомы, оба всего год назад участвовали в кругосветном плавании на шлюпе «Камчатка».

Склонный к самоиронии Матюшкин в разговорах с приятелями по Лицею называл свою будущую одиссею «учёной собачьей экспедицией».

Начальник «учёной собачьей экспедиции» Фердинанд Петрович Врангель (1796–1870), рисунок 1827 года

«Женщины спрашивали у меня – что такое голубые глаза?..»

Экспедиция покинула Петербург в марте 1820 года. Как позднее писал Матюшкин, «от Москвы до Иркутска на пространстве составляющем едва треть всего протяжения России от запада к востоку, встречали мы несколько раз весну и несколько раз зиму…» До Якутска сумели добраться необычайно быстро по меркам того времени – всего за четыре месяца. Последние 27 дней пред прибытием в столицу Якутии плыли по Лене, поражаясь величием и красотою её берегов.

Впрочем, юного мичмана Матюшкина, судя по его письмам, больше занимали красоты не флоры и фауны, а противоположного пола. «Я опять влюблен или, лучше сказать, в меня влюблены. При прощании: обморок, слезы, клятвы…» – так в одном из писем близкому другу описывает он прощальный бал во дворце губернатора Иркутска. Романтический путешественник, отправленный из блестящей столицы на таинственный Север приказом самого царя, явно, казался очень привлекательным для провинциальных барышень.

Вид на город Якутск. Рисунок Ф.Ф.Матюшкина, приложенный к его письму от 24 июня 1820 года

Однако за Якутском уже не было ни балов, ни привычных лицеисту дворянских дочерей. В 600 с лишним вёрстах к северо-востоку от столицы Якутии, у полюса холода в Верхоянске, самом маленьком городе Российской империи, Фёдору Матюшкину довелось наблюдать один из важнейших праздников той эпохи, «тезоименитство» императора. День ангела самого царя считался тогда государственным торжеством и отмечался повсеместно, от столицы до заполярной якутской тайги.

Как писал сам Матюшкин: «Верхоянск – 5 юрт, разбросанных на 5 верстах, недостроенная церковь, часовня и кабак называются городом. Я пробыл здесь до 30 августа и праздновал тезоименитство государя в малейшем городе его империи. На вечеринку было приглашено всё, что токмо двигалось. На столе стояло: сушеное мясо, юкола, пряники, орехи, изюм и… штоф спирту. В углу кривой писарь наяривал на скрипице барыню, и две красавицы (в самом деле красавицы, или мне так по крайней мере казалось) повёртывались и переходили бочком из угла в угол. Этот танец у якутов называется бычок…»

По завершению празднества Матюшкину довелось наблюдать камлание шамана. «Странная его одежда, обвешанная ремнями с железными, медными и серебряными оконечностями, бубны в правой руке и лук в левой – всё, всё давало ему какой-то страшный вид, и он довольно был похож на чёрта в московском театре…» – не без юмора описывал юный мичман свои впечатления. Впавший в транс шаман отвечал на вопросы окружающих, и 21-летний Матюшкин тоже не удержался, спросил шамана: «Какую я люблю девушку?» Последовал ответ: «У твоей девушки глаза, как лазурь неба, а волосы, как слабый свет луны…»

Ответ больше всего поразил не Матюшкина, а местных обитателей. Мичман так описал их удивление в письме другу: «Женщины, которые, как и везде, любопытны, спрашивали у меня – что такое голубые глаза? И удивлялись, что у нас в России бывают не человеческие (т. е. не чёрные) глаза. По всей Сибири голубые глаза редки, и шаман также не имел о них понятия…»

«Топоры, как стекло, ломались…»

Путь Матюшкина из Якутска но Колыму занял два месяца, август и сентябрь. Недавний лицеист потрясённо разглядывал и описывал в посланиях к столичным друзьям, как в самый жаркий месяц лета «в темных рытвинах меж холмов лежит вечный снег и лед». Только в октябре 1820 года, когда уже вовсю начиналась морозная якутская зима, он прибыл в городок Среднеколымск, лежащий в 400 верстах к югу от берегов Северного ледовитого океана.

Страница из письма Ф.Ф. Матюшкина от 20 ноября 1820 года со схемой его пути от Якутска до Колымы

Страница из письма Ф.Ф. Матюшкина с зарисовкой города Зашиверска на реке Индигирке

Страница из письма Ф.Ф. Матюшкина с изображением берегов реки Индигирки

Именно Среднеколымск должен был стать базой для экспедиции, и Матюшкин прибыл туда самым первым, на месяц опередив иных участников, чтобы подготовить всё необходимое. Местное начальство, как выяснилось сходу, не смотря на строгие приказы свыше, столичных гостей не ждало, понадеявшись, что посланцы далёкого Петербурга доберутся на Колыму ещё не скоро.

Бывшему лицеисту пришлось экстренно взяться за дело. Как позднее вспоминал начальник экспедиции Фердинанд Врангель: «Колымское начальство о нуждах экспедиции не озаботилось, не было припасено ни одной рыбы, не привезено ни одного бревна для постройки обсерваторий… Такие неисправности могли иметь самые пагубные последствия для наших действий, если бы Матюшкин, во время краткого своего здесь пребывания, похвальной своей деятельностью не успел многого поправить; узнав по прибытии своем о положении дел, он собрал и уложил тотчас половину нужной для экспедиции рыбной провизии, закупив ее у жителей Колымска и окрестностей. По распоряжению его и под его надзором, невзирая на сильные морозы, от которых топоры, как стекло, ломались, была выстроена башня с четырьмя окнами к четырем странам света для астрономических наблюдений…»

Мечтавший о дальних странствиях лицеист оказался хорошим организатором, не страшащимся неожиданных трудностей. Фактически, именно Матюшкин, оказавшись на Колыме, провёл все главные работы по подготовке экспедиции. Предстояло на собачьих упряжках объехать сотни вёрст заледенелых просторов, но снег и лёд на суше отличались от таковых поверх застывшего моря. Выяснилось, что обычные сани с деревянными полозьями хороши для тундры, но не годятся для дальних путешествий по солёному морскому льду. Как позднее в отчёте объяснял начальник экспедиции Врангель: «От выступающей морской воды остается на поверхности льда морской рассол, по которому деревянные полозья весьма тяжело скользят; для предотвращения такого неудобства привязываются под полозья китовые ребра, которые, будучи твёрже дерева, не всасывают в себя соли и не задерживают саней…»

Лучшими мастерами по изготовлению таких специальных полозьев из китовых ребер были чукчи. И хотя жестокие войны с ними ушли в прошлое, этот народ дальневосточного Севера всё ещё оставался малоизвестным и пугающим. Как вспоминали участники экспедиции, на Колыме местное начальство «рассказывало множество примеров коварства чукчей, описывая их людьми самыми опасными и жестокими».

Решили, что к таким опасным людям за китовыми рёбрами, без которых экспедиция становилась невозможной, отправится именно Матюшкин. Бывший лицеист в сопровождении одного казака и якута-переводчика выехал на реку Анюй, восточный приток Колымы. Раз в год там проводилась большая ярмарка, на которую приезжали старейшины чукчей, чтобы выменять русские товары на шкуры полярных животных.

«Произношение чукотского языка чрезвычайно трудно для европейца…»

«Меха, привозимые чукчами, – воспоминал позднее Матюшкин, – состоят из чернобурых лисиц, песцов, куниц, выдр и морских бобров, также привозятся медвежьи шкуры и моржовые клыки. Доставляют они санные полозья из китовых ребер и множество всякого рода готового платья из оленьих шкур. Прежде привозили и каменные топоры… Русские товары состоят из табаку, железных котлов, топоров, ножей, огнив, игол, медной, жестяной, также деревянной посуды и множества разноцветного бисера для женщин. Гораздо охотнее привозили бы сюда купцы водку и вино, но, вследствие запрещения правительства, сии предметы не являются открыто в обороте, а, вероятно, только тайно и в малом количестве. Чукчи страстные любители горячих напитков, особенно хлебного вина, и рады отдать за него лучшие свои товары…»

На ярмарке у реки Анюй, на границе современных Чукотского автономного округа и республики Якутия, бывший лицеист познакомился с несколькими старейшинами заполярных кочевников. «Чукчи еще очень мало известны. Образ жизни, внутреннее управление и понятия чукчей еще не раскрыты, а потому нет достаточных данных для составления точной и верной идеи о характере сего замечательного племени…» – писал позднее Матюшкин.

Вопреки пугающим слухам, аборигены Чукотки оказались общительными, школьный товарищ Пушкина даже побывал у них в гостях. Посещение чукотских яранг в разгар зимних морозов произвело на лицеиста неизгладимое впечатление, поразив разницей обычаев и культур.

Страница из письма Ф.Ф. Матюшкина от 24 мая 1822 года с изображением одежды чукчей и их оленьих упряжек

Сам Матюшкин так описал свой первый визит в гости к чукчам: «Леут, один из богатейших и почетнейших старшин, пригласил меня к себе, и я радовался случаю узнать внутреннюю семейную жизнь чукчей, но когда я вполз под полог юрты, то проклял своё любопытство. Можно себе представить, какова атмосфера, составленная из густого вонючего дыма китового жира и испарений шести нагих чукчей! Жена и семнадцатилетняя дочь хозяина, сидевшие почти нагими, встретили меня громким смехом, нисколько не стараясь скрывать свои прелести. Они указали мне место, где сесть, и спокойно продолжали вплетать бисер в свои намазанные жиром волосы. После я узнал, что это делалось в честь моего прихода. Окончив, свои занятия, хозяйка принесла в деревянной чашке вареную оленину без соли, и, прибавив к тому порядочную порцию полупротухлого китового жира, ласково пригласила меня закусить. Дрожь пробежала по моему телу при виде такого блюда, но я должен был, чтобы не обидеть хозяина, проглотить несколько кусков. Между тем, с невероятным проворством, хозяин мой руками набивал себе рот мясом и китовым жиром, превознося ломаным русским языком необыкновенный дар своей жены приготовлять китовый жир так, что он получает необходимую приятную степень горечи…»

Позднее Матюшкин попробует составить первый словарь чукотских наречий. «Произношение чукотского языка чрезвычайно трудно для европейца, – напишет он, – потому что слова состоят почти исключительно из гортанных и носовых звуков. Многие звуки напоминают гогот гуся, хоркание оленя и лай собаки…»

Не смотря на все культурные и языковые барьеры, Матюшкин сумел договориться с чукчами и купить у них нужное количество китовых ребер, без которых не могла состояться «учёная собачья экспедиция» по северным морям.

«Струганина – лучшее мороженое!»

Вернувшись в Среднеколымск, где по наблюдениям Матюшкина средняя температура зимой опускалась до 39 градусов мороза, а лёд покрывал реку Колыму в среднем 259 дней в году, бывший лицеист в письме к петербургским друзьям не без юмора описал свой заполярный быт: «Вообразите себе юрту, низкую, дымную, в углу чувал, где казак на сковороде поджаривает рыбу, в окнах вместо стёкол льдины, вместо свечи теплится в черепке рыбий жир, вместо постели медвежья шкура, постланная на скамье, и это – мой дворец… Целый угол завален у меня стерлядями, осётрами, нельмами, налимами, чирами, щуками, мужунами, омулями, телятками, линками, сигами, вальками, карасями, каргузами, сельдями и пр., и пр., и пр., там и сям висит на гвоздочках медвежинка и прочая дичина. И оленина теперь есть. А мой повар, здешний казак, стоит всякого французского кулинара. Велю ли ему к обеду мясо изготовить – сырое и несёт на стол. Рыбу ли – очистит чешую, настругает её, вот и готова. Место огня заступает у него мороз, и я признаюсь, что сырая, мёрзлая рыба (особливо стерлядь) гораздо вкуснее, чем вареная или поджаренная… Струганина – лучшее мороженое!»

Страница из письма Ф.Ф. Матюшкина на которой он попытался нарисовать северное сияние

Матюшкин и Врангель покинули Петербург в марте 1820 года и только чрез двенадцать месяцев долгого пути и напряжённой подготовки смогли приступить собственно к экспедиции – к исследованию покрытых льдами морских пространств к северу от устья Колымы и побережья Чукотки. В конце марта 1821 года на 14 грузовых и 6 пассажирских (или «путёвых», как их тогда называли русские старожилы Колымы) собачьих упряжках они покинули заполярный материк, двинувшись к Северу, вглубь ледяной пустыни.

Шли в тех краях, где и в наши дни при всей современной технике, выживать и передвигаться очень нелегко. «На второй день путешествия, – вспоминал позднее начальник экспедиции Фердинанд Врангель, – уже почувствовали мы вредное влияние яркого отражения лучей света от блестящего льда. Все мы более или менее страдали воспалением и сильной болью в глазах. Предвидев сие неудобство, запасся я черной тканью, некоторые из нас обтянули ею свои очки; другие просто завесили глаза и тем избавлялись от ослепительного света… Для облегчения боли и уменьшения воспаления употребляли мы с пользой мочение глаз вином. Некоторые из наших проводников лечились иначе: они насыпали по вечерам в глаза несколько нюхательного табаку и после мучительной ночи чувствовали наутро значительное облегчение…»

Позднее Фёдор Матюшкин, в одном из писем, ярко покажет несколько моментов трудного путешествия, когда смертельная опасность посреди ледовитого океана становилась привычным элементом походного быта: «Мы лежали молча вокруг потухшего огня – юрта гнулась от сильных порывов и не защищала нас от пронзительного ветра. Наконец, один решился выйти посмотреть собак – проходит час, он не возвращается… Ветер крепчал ещё более, но это были последние его порывы… Товарища нашли у самой палатки, он не мог найти юрты… И вьюга не дозволила ему открыть глаза. Собак и нарты вырыли из-под снега, развели огонь, выпили чаю – и улеглись спать».

Нам сегодня, как и современникам Матюшкина в столичном Петербурге, та заполярная одиссея может показаться романтичной, но в реальности «учёная собачья экспедиция» была собачьей во всех смыслах этого слова – тяжким, изнуряющим трудом, зачастую неблагодарным. Первый ледяной поход Матюшкина и Врангеля продолжался 36 суток, как писали они сами начальству – «Не переменяя собак, проехали мы около 1210 верст по лабиринту торосов и опасных полыней». Однако никаких выдающихся открытий этот тяжкий и опасный путь не принёс, исследователи описали лишь часть Медвежьих островов в Восточно-Сибирском море.

Вернувшись на сушу, к берегам Колымы мичман Матюшкин писал друзьям в Петербург не без горечи разочарования: «Нет ничего скучнее и досаднее этого Ледовитого моря и этой собачьей экспедиции. Мы воротились, ничего, или почти ничего не сделавши, шатались, шатались по морю, мерзли и голодовали – и что толку? Первая попытка и неудача – это была ужаснейшая вещь!..»

«Накладите чайник конфетами…»

После первого ледяного похода молодые офицеры Врангель и Матюшкин вдруг осознали, что их энтузиазм и оптимизм разбит безжалостным Севером, а «учёная собачья экспедиция» грозит затянуться на годы. Они ещё не предполагали, что на Колыме и Чукотке им предстоит провести более трёх лет, испытав немало трудностей и опасных приключений. Их заполярная одиссея растянулась с осени 1820 года до лета 1823-го. Короткий летний сезон Матюшкин и Врангель посвящали исследованиям побережья к востоку от устья Колымы, передвигаясь на лошадях и оленях. В морозные зимы готовили собачьи упряжки и припасы, чтобы всю весну, с марта по май, исследовать по льду морские пространства к северу от Якутии и Чукотки.

Вид ледяных торсов в море к северу от Чукотки. Рисунок из книги «Атлас к путешествию экспедиции под начальством флота лейтенанта Врангеля в 1820, 21, 22 и 23 годах», Санкт-Петербург, 1841 г.

Если зимой пугали снежные ураганы и морозы, то коротким летом главным врагом становился вездесущий гнус. Как вспоминал позднее Фердинанд Врангель: «Тучи комаров роились над тундрой и мучили нас… Напрасно закрывались мы сетками из лошадиных волос, окружали себя кострами из трав и мха, запирались в наполненную густым дымом палатку – ничто не могло защитить нас от укушения ужасных врагов…»

Весной 1822 года «учёная собачья экспедиция» провела 46 суток на морском льду, пройдя 1355 верст. Весной следующего 1823 года на поверхности ледовитого океана Матюшкин и Врангель провели более двух месяцев, преодолев на собаках более двух тысяч вёрст. За эти годы Матюшкин составил первую научную карту побережья к востоку от Колымы, он же первым подробно исследовал и описал Чаунскую губу, самую северную и труднодоступную часть Чукотки.

Там, за Шелагским мысом, наиболее северной точкой Чукотского полуострова, именно лицеист Матюшкин нашёл останки погибшей здесь восьмью десятилетиями ранее экспедиции купца Никиты Шалаурова. Найденные черепа и кости свидетельствовали о той опасности, что таит в себе дикая природа дальневосточного Севера. Ведь и самому Матюшкину в походах к северо-востоку от Колымы не раз приходилось оказываться на грани смерти от голода или холода.

Летом 1822 года на Колыме лицеист получил ранение, точнее ранил сам себя, когда бросился спасать любимую ездовую собаку. Начальник экспедиции Врангель так описал то происшествие: «Когда приближались мы к берегу, собака наша выскочила из лодки в воду, запуталась головой в висевших веревках и, вероятно, задушилась бы, если бы Матюшкин не отрезал веревку. Торопясь спасти жизнь нашему верному товарищу, Матюшкин вместе с веревкой отрубил себе часть большого пальца с ногтём. Рана была сильна и могла сделаться опасной…»

Впрочем, посреди опасностей и тяжких трудов Заполярья, случались у юного мичмана Матюшкина и романтические моменты. О них мы сегодня можем лишь догадываться – отдельными намёками они сквозят в его письмах, которые бывший лицеист регулярно отправлял с берегов Колымы к друзьям в далёкий Петербург. «Закажите чайник серебряный, внутри позолоченный. Накладите его полно конфетами и перешлите мне как можно скорее… Это не мотовство, право не мотовство, сколько б он ни стоил» – сохранилась письмо Матюшкина с такой странной просьбой к близким друзьям в столице. Покупка и почтовая пересылка столь необычного содержания из Петербурга на Колыму в ту эпоху стоила огромную сумму, почти 300 рублей. Да и сам процесс путешествия сначала письма на Запад, а затем посылки из столицы на самый север Дальнего Востока занял почти год. Любопытно, что Матюшкин не посчитался с расходами и отмолчался на просьбы удивленных товарищей в письмах объяснить «всю историю сего чайника».

Деталей той истории не узнаем и мы, но в письмах юного офицера-исследователя, рядом с наполненным шоколадом чайником как-то подозрительно неоднократно и лирично упоминается «удивительная белизна тела» и стройность женщин у юкагиров. Невольно закрадывается мысль, что лицейский приятель Пушкина готовил свой необычный подарок для неизвестной нам представительницы прекрасного пола из племени самых древних обитателей Колымы…

«О, волн и бурь любимое дитя!..»

«Учёная собачья экспедиция» продлится свыше трёх лет – она не сделает нашумевших на весь свет открытий, но даст самую первую научную карту северного побережья Чукотки. С тех пор среди многочисленных чукотских мысов на карте России появится и мыс Матюшкина, названный в честь бывшего лицеиста.

По возвращении в Петербург на исходе 1824 года руководителей экспедиции принял сам царь Александр I. Даже самодержцу, разгромившему Наполеона и захватывавшему Париж, было интересно послушать рассказы очевидцев о ледяных морях Якутии и Чукотки. Потрясённый царь спросил путешественников: «А бывают ли и там красные дни?» Монарх имел в виду – случались ли посреди пугающего дальневосточного Севера минуты радости. И Фердинанд Врангель, только что получивший чин капитана, искренне ответил царю за себя и своего друга Матюшкина: «Мы, ваше величество, провели там, быть может, самые красные дни жизни…»

Зато в Петербурге вернувшиеся с Колымы и Чукотки путешественники провели всего полгода. Вероятно, после трёх лет заполярных странствий, они слишком отвыкли от блеска столичной жизни. Уже в 1825 году Врангель и Матюшкин возглавят новое кругосветное путешествие под парусами к берегам Камчатки и Аляски. Впечатлённый этим Александр Пушкин, ещё не самый великий, но уже известный поэт, напишет в те дни такие строфы о судьбе своего лицейского товарища:

Любопытно, что в новом кругосветном путешествии лицеист Матюшкин станет единственным, кто на Дальнем Востоке попробует поддержать восстание декабристов. Как и Пушкин, Фёдор Матюшкин был дружен и близок со многими из тех, кто в декабре 1825 года выведет солдат на Сенатскую площадь. Первые смутные слухи о мятеже в столице спустя несколько месяцев достигнут Камчатки, куда как раз приплыли на шлюпе «Кроткий» Матюшкин и Врангель. Последний в одном из частных писем позже сообщит, что Матюшкин, «вообразив, будто его сообщники в Петербурге овладели всем правлением, затеял было в Камчатке дурные дела». Педантичный немец Врангель был противником заговорщиков, но за годы колымских странствий настолько сроднился со своим заместителем Матюшкиным, что даже не мыслил доносить начальству о единственном камчатском декабристе…

В итоге, бывший лицеист по возвращении в Петербург избежал какого-либо преследования. Несостоявшийся декабрист, в третий раз вернувшийся с Дальнего Востока, почти сразу отправился на войну – в Средиземном море командовал боевыми кораблями, храбро воюя с турками.

Единственная фотография Ф.Ф. Матюшкина на склоне лет в чине адмирала Российской империи

Вообще единственному моряку из лицеистов «пушкинского набора» была суждена очень долгая жизнь – Матюшкин на 35 лет переживёт своего однокашника Пушкина. Исследователь Чукотки и друг декабристов станет в итоге адмиралом и даже сенатором Российской империи. Завершить рассказ о нём хочется стихами, уже не Пушкина, а барда XX века Александра Городницкого, уж очень ёмко наш современник-поэт отразил всю суть той насыщенной странствиями жизни: