Нет слова «прощай»

Глава IV

Кен еще глубже втянул голову в плечи, кутаясь в ворот меховой куртки: он шел вдоль путей, пробиваясь сквозь метель, к станции. Лицо его горело, а ноги и ступни немели от холода. Временами до него долетал звон колокольчика из школьного вагона, заглушаемый воем зимнего ветра. Он понимал, что опаздывает на урок, но, сколько бы ни спешил, никак не мог приблизиться к тусклым огням станции, мерцавшим впереди. Как он хотел бы сейчас лечь и уснуть…

Но сейчас ему нельзя спать. Нет, нет, он должен проснуться и выключить будильник, пока тот не разбудил маму и тетушку Мэрион. Утихомирив назойливый звонок, Кен еще на миг нырнул под одеяло и стал глядеть на косые лучи утреннего солнца, пробивавшиеся в окно. Он слышал, как на крыше скребется бурундук, а где-то далеко в лесу каркает ворона.

Сон был такой живой, зимний холод такой неподдельный, что Кен не сразу пришел в себя. Он сел на край постели и стал одеваться. И хотя в комнате было тепло, его слегка знобило. Будильник показывал половину шестого.

Было прекрасное тихое утро. Когда он спускался по тропинке к лодочному сараю, солнце уже выплыло из-за деревьев в безоблачное, ослепительно синее небо. Гладь озера была недвижима, и все отражения в воде были очень четкими, отчего противоположный берег озера казался непривычно близким.

«В такое утро хорошо кататься на лодке», — подумал Кен.

Неторопливо работая веслом, он провел лодку вдоль берега и повернул к середине озера. Громкий всплеск заставил его обернуться: расходившиеся по воде круги показывали, где только что нырнул бобер. Со всех сторон плескалась рыба. В лесу не умолкая хрипло каркала ворона.

«Жизнь бьет ключом, — подумал Кен, — природа уже пробудилась, и только люди на дачах еще спят». В индейском поселке тоже пока еще никого не было видно.

Кен снова вспомнил свой сон; в ласковом тепле и покое летнего утра жестокая враждебность мира, который привиделся ему ночью, казалась особенно невероятной.

«Как странно! — подумал он. — Я приезжал сюда год за годом и считал, что очень хорошо знаю Кинниваби, а ведь я всегда представлял себе здешний край только таким, каким он бывает в июле и в августе. Кинниваби для меня означало лето. И потом в городе я вспоминал озеро тоже только таким, каким видел его летом. Мне никогда не приходило в голову, что жизнь, подчас очень суровая, продолжается в Кинниваби весь год. Забыл, что одно время года сменяется другим. Что дети ходят в школу, люди работают и проводят здесь всю свою жизнь. И что два солнечных летних месяца — всего лишь эпизод в жизни местных жителей, и притом небольшой».

Через полтора часа Кен вернулся домой, его мать уже была на ногах и успела затопить на кухне плиту. Когда они заканчивали завтрак, приехал Поль Онаман с отцом. Работа шла споро — возможно, к вечеру уже будет готов причал. Оставалось лишь обстругать и приколотить доски настила. А после тяжких усилий минувших дней это представлялось сравнительно легкой работой.

За вторым завтраком Кен и Поль возобновили разговор, начатый накануне.

— Хорошо учиться в средней школе? — спросил индейский мальчик.

— Хорошо. Говорят, с каждым годом становится все труднее, на дом больше задают. А мне нравится!

— А что ты еще делаешь, кроме уроков?

Кен стал рассказывать Полю про свою школу. Он долго и подробно говорил о своих учителях, друзьях и обо всем остальном, чтобы Поль представил себе, как люди живут в городе. И еще он пытался получше описать, как он сам там живет. Обычно Кен был немногословен, а тут он сам дивился, что все говорит, говорит…

— Знаешь, этой осенью я, наверно, буду играть в школьной футбольной команде. А все же мне больше по душе хоккей!

— Я тоже люблю хоккей, — сказал Поль. — Мы здесь тоже расчищаем каток — там, за островком.

Кен взглянул на сверкающую гладь воды, пытаясь представить себе на ней хоккейный матч. Но это было нелегко.

— Как-то раз мне пришлось сходить к доктору в Бивер-Лэйк, — продолжал Поль. — Там я по телевизору видел хоккейный матч. Канадская команда против американской. Очень хорошо все было видно. Я даже разволновался. А ты смотрел когда-нибудь хоккей по телевизору?

Кен вспомнил зимние субботние вечера дома. Они с отцом всегда смотрели по телевизору хоккейные матчи. Обычно они разводили в камине огонь. Иногда варили кукурузу, а иногда отец заказывал какое-нибудь угощение в итальянском или китайском ресторане. Они пытались предсказать итог каждого матча, угадать, какого игрока объявят «звездой». Интересно, сколько же таких матчей он видел. Сто? Двести?

— Да, — ответил он, — смотрел несколько раз. Я, конечно, рад посмотреть матч, когда есть такая возможность, но куда интересней играть самому, правда?

— Помнишь наш вчерашний разговор? — вдруг сказал Поль. — Ты спросил, давно ли мой народ живет в Кинниваби.

— Конечно, помню, — ответил Кен.

— Я вчера сказал об этом брату, Джону, — продолжал Поль. — Тому, что помощник у лесника Макгрегора.

— Да, ты мне говорил.

— Знаешь, брат сказал, что, может, нам уже совсем недолго осталось здесь жить.

Поль потупил взгляд в землю у лодочного сарая, и Кен понял, что индейский мальчик говорит с ним сейчас о чем-то очень, очень важном.

— Это почему же?

— Понимаешь, Джон и сам точно не знает, но выходит так, будто земля, на которой мы живем, принадлежит кому-то другому. И тот, кому она принадлежит, хочет нас прогнать.

— А ты не знаешь, кто это?

— Нет.

Странным показалось Кену, что здесь, в Кинниваби, среди бескрайних просторов дикой природы, кто-то заявляет права частного владения на землю. Он так и сказал Полю.

— Мы и сами не понимаем, — ответил Поль. — Мы всегда думали, что это наша земля. Но Джон говорит, будто много лет назад было заключено какое-то соглашение и теперь земля должна отойти в чужие руки.

— Скверное дело, — согласился Кен. — Но вообще-то, не все ли равно? Разве нельзя разбить лагерь в каком-нибудь другом месте неподалеку?

— Я и сам сначала так думал, — медленно проговорил Поль. — Но все это гораздо сложнее. Говорят, мы не имеем права жить на северном берегу озера, а южный берег, если не считать той полосы, где стоят дачи, весь заболочен.

Тут Поль, повернувшись к отцу, перешел на родной язык.

— Наши дела и в самом деле плохи, — потом продолжал он. — Для того чтобы найти другую подходящую землю, нам придется уйти далеко на север. Что нас там ждет? Тут дети могут учиться в школьном вагоне. И к тому же мы живем здесь в полосе дикого риса — каждый год мы собираем его и продаем Симпсону.

Поль чертил веткой по песку. Получилось что-то похожее на рыбу.

— Может, мы и осядем где-то в другом месте, — сказал он, — только там нам будет гораздо труднее. Мы уже так давно здесь живем…

Кен подумал: что, если его семье и всем соседям в городе вдруг приказали бы сложить свои пожитки и убраться куда глаза глядят?

— Да, плохо дело, — тихо произнес он, — но, может быть, это еще удастся предотвратить.

— Трудно будет старикам уходить на новое место, — сказал Поль. — Они хотят умереть там, где прожили всю свою жизнь. И детям тоже будет плохо. Трудно зимовать на новом месте.

— Неужели ничего нельзя сделать?

Индейский мальчик покачал головой:

— Нет, ничего мы не можем сделать. Остается только ждать, когда нас прогонят отсюда. Мистер Симпсон пытается все для нас разузнать.

Оба немного помолчали.

— А, ладно! — сказал Поль. — То место или это — не все ли равно? С другими индейцами уже сколько раз так поступали! Раньше или позже должен был наступить и наш черед.

В его голосе появился оттенок горечи — Кен прекрасно понимал, что Полю и его сородичам далеко не все равно, где жить. После этого разговора мальчики замолчали и вскоре возобновили свою работу. К вечеру они обстругали и приколотили все доски: причал был готов.

Поль и его отец, сложив свои инструменты, стали собираться домой. Джейк Онаман сказал, сколько им следует за работу, и Кен отдал ему деньги. Мальчику показалось, что сумма, которую назвал индеец, очень уж мала, если учесть, какая трудная была работа, но, не зная, как поступить, он просто молча заплатил, сколько было сказано.

Оба индейца сели в свою лодку и оттолкнули ее от новенького причала. Прежде чем опустить весло в воду, Поль обернулся к Кену.

— Спасибо! — сказал он. — Ты все лето здесь будешь?

— Да, — ответил Кен. — До начала сентября.

— Может, как-нибудь заглянешь ко мне? — предложил Поль, не отводя глаз от причала. — Мы с тобой съездили бы на рыбалку, а не то можно прогуляться куда-нибудь…

— Хорошо! — сказал Кен. — Давай возьмем лодку и спустимся вниз по реке к озеру Скотт-Лэйк. Там водятся здоровенные щуки.

Поль кивнул, потом отвернулся, опустил свое весло в воду, и лодка начала быстро удаляться от берега.

Кен вымыл мостки и пошел по тропинке к даче — уже пора было обедать. За столом он поделился с матерью и тетушкой Мэрион тем, что рассказал ему Поль.

— Для индейцев это большая беда, — вздохнула мать. — Что же теперь с ними будет?

— Будь добра, положи мне еще винегрету! — обратилась к ней тетушка Мэрион.

— Как бы выяснить все подробности этого дела? — сказал Кен. — Кто мог бы знать?

— Я думаю… — начала мать.

— А знаешь, у тебя получился великолепный винегрет, — перебила ее тетушка Мэрион. — Совершенно божественная приправа! А ты правда сама его приготовила?

— Конечно, сама. Так вот, об индейцах… Знаешь, Кен, я думаю, что…

— Обожаю лето за то, что всегда есть свежие овощи, — снова вмешалась в разговор тетушка Мэрион. — Свежий салат и редиска — до чего все это вкусно! Я жду не дождусь, когда появятся помидоры.

Мать Кена взглянула на сестру с жалостью и раздражением.

— Знаешь, Мэрион, — сказала она, — если мы уже исчерпали тему винегрета и свежих овощей, может быть, ты позволишь мне, наконец, ответить на вопрос Кена?

— Пожалуйста! Если ты хочешь говорить об индейцах, изволь! Только все это не стоит выеденного яйца. Как бы ни использовали землю ее истинные владельцы, ясно одно: толку будет куда больше, чем от хозяйничания индейцев.

Мать Кена долго молчала, пытливо глядя на сестру, словно хотела увериться, что та высказалась до конца.

Так вот, Кен, я думаю, что мистер Симпсон, хозяин здешней лавки, знает об этом, наверно, больше, чем кто-либо другой. Он часто защищает индейцев и выступает как бы в роли их неофициального представителя.

— Я бы хотел помочь им, — сказал Кен. — Ведь это просто позор, что людей сгоняют с насиженного места, когда кругом столько нетронутой земли.

— Да, — согласилась мать. — И кому, кроме них, может быть нужна эта земля?

— Что ж, — сказал Кен, — завтра я схожу к Симпсону, поговорю с ним. Может, я хоть узнаю, в чем тут дело.

— Да брось ты лучше эту затею! — проворчала тетушка Мэрион.

Кен взял себе еще кусок яблочного пирога. За окном солнце уже клонилось к закату, а на другой стороне озера, на станции, зажглись огни. Кен вдруг вспомнил свой странный сон. Свирепый зимний ветер, мерцание станционных огней сквозь пляшущую пелену метели и свое отчаяние оттого, что он никак не может дойти до этих огней. Наверно, подумал он, такое же чувство испытывают индейцы, стремясь постичь чуждые им законы белого человека.

— Разобраться в этом деле, конечно, стоит, — сказала мать Кена, поднимаясь, чтобы убрать со стола посуду. — Вообще-то говоря, закон есть закон, и вряд ли тут можно что-либо сделать. Но пока не попытаешься, до конца знать нельзя.

Тетушка Мэрион сердито фыркнула.

— Хотите знать мое мнение? — высокомерно заявила она. — Вы тратите время попусту!

— Никто не интересовался твоим мнением, Мэрион! — уже не в силах сдерживаться, отрезала мать Кена. — Но раз ты заговорила об этом, позволь заметить, что борьба за справедливость — это не потеря времени. Делай, что задумал, Кен! Я желаю тебе успеха.