Неуловимый Сапожок

ГЛАВА XIV ВСЕПОГЛОЩАЮЩАЯ СТРАСТЬ

Тем временем старый загородный дом окутала глубокая тишина. Все гости один за другим отбыли, оставив после себя умиротворенное спокойствие и то самое уединение, что всегда сменяет шумную болтовню толпы, собравшейся повеселиться.

Вечер имел все основания считаться удавшимся блестяще. Правда, столь расхваленная французская певичка так и не спела обещанных песенок, но среди суеты и возбуждения танцев, под звуки воодушевленно играющего оркестра, под действием утонченного ужина и изысканных вин никто даже не обратил внимания на подобное упущение в программе развлечений.

Все отметили про себя, что леди Блейкни никогда еще не была так прекрасна, как в эту ночь. Она казалась совершенно неутомимой; безукоризненная хозяйка, находившая для каждого маленький знак внимания, несмотря на всю занятость королевскими гостями.

Драматический инцидент, имевший место в маленьком будуаре, огласки не получил; вообще в те дни роскошной куртуазности обсуждать ссоры мужчин из-за дам считалось дурным тоном. В данном же случае присутствовавшие при столкновении инстинктивно почувствовали, что в высших кругах их скромность будет оценена по достоинству, и потому держали языки за зубами. Так что блестящий вечер был доведен до счастливого завершения без единой тучки, как-нибудь способной омрачить веселье собравшихся. Маргарита творила истинные чудеса мужества, придавая каждой улыбке настоящую радость, приятно и остроумно болтая на самые модные темы дня, беззаботно смеясь, в то время как бедное ее сердце было полно невыразимой скорби.

И вот сейчас, когда все ушли, когда последний из гостей отдал ей изысканный поклон, получив в ответ полный самообладания столь же изысканный реверанс, она почувствовала наконец возможность отпустить на волю свои мысли, возможность предоставить себе роскошь посмотреть в лицо своему беспокойству и расслабить напряженные до предела нервы.

Сэр Эндрью Фоулкс отбывал последним, и сэр Перси вышел следом проводить его до ворот парка, поскольку леди Фоулкс уже отправилась незадолго до этого в карете, а сэр Эндрью намеревался пройтись до своего дома, находящегося неподалеку от поместья Блейкни, пешком.

Несмотря на свое состояние, Маргарита ощутила прилив нежности при мысли об этой недавно обвенчавшейся паре. Все слегка улыбались, когда говорили о сэре Эндрью Фоулксе; одни называли его женственным, другие – слепо влюбленным в свою жену, поскольку страсть к хорошенькой маленькой женушке выходила у него за рамки приличий. Для всех было очевидно, что со дня женитьбы молодой человек сильно переменился. Любовь к спорту и приключениям, казалось, совершенно покинула его, уступив место великой всезабывающей любви к молодой жене.

Сюзанна очень беспокоилась о безопасности мужа, и ей вполне удавалось удерживать его дома, когда другие члены отважной маленькой лиги продолжали сопровождать своего вождя в опаснейших похождениях.

Поначалу Маргарита тоже поглядывала с добродушной усмешкой на то, как Сюзанна Фоулкс наполняла слезами большие карие глаза, дабы удержать сэра Эндрью около своего изящного фартучка. Однако позднее к легкому упреку в мягкотелости молодого человека примешалось полуосознанное чувство зависти.

Какая разница между их мужьями!

Перси истинно любит ее, но такой страстью, которая, однако, ничуть не нарушает равновесия его загадочной раздвоенной натуры. Сомневаться в его любви было бы кощунством, но она постоянно чувствовала, как он сдерживает свои эмоции, будто любовь к жене да и она сама были чем-то второстепенным в его жизни, будто ее беспокойство, ее печаль, ее страхи за жизнь возлюбленного, когда он покидал Англию, были для него чем-то заранее предусмотренным и даже желанным по той великой книге судьбы, которую он для себя придумал.

В такие моменты Маргарита начинала ненавидеть себя за подобные мысли; ей казалось, что тем самым она сомневается в его чувствах. Но разве какой-нибудь мужчина любил так женщину, как любил ее Перси, спрашивала она себя. Вероятно, он не совсем понимал ее, и, возможно, – хотя об этом было страшно даже подумать! – где-то в глубине души у ее мужа таилось легкое недоверие к ней. Она предала его однажды! Но ведь ненамеренно! А вдруг он боится, что она может сделать это еще раз?

И в эту ночь, после того как дом опустел, Маргарита распахнула большие окна, выходившие на каменную террасу, ступени которой вели к прохладной реке внизу. Все вокруг казалось спокойным и мирным; гелиотропы своим насыщенным ароматом превращали полуночный воздух в дурман; снизу доносилось мягкое мелодичное журчание воды, а откуда-то издалека – меланхоличный крик блуждающей морской чайки.

Этот крик заставил Маргариту вздрогнуть; мысль ее вновь вернулась к событиям минувшего вечера, к Шовелену, к этому темному коршуну со смертоносными замыслами, с утонченными интригами против человека, которого она так любила.

О, как ненавидела она сейчас эту дикую страсть к приключениям, уносящую Перси от нее! Ведь если женщина любит – ребенка или мужчину, все равно, – разве не становится она самой законченной эгоисткой, самой жестокой и бесчувственной ко всему остальному тиранкой, когда спокойствие мира препятствует спокойствию любимого?!

Маргарита уже готова была закрыть глаза на творящиеся в Париже ужасы, она не хотела больше ничего знать о происходящем во Франции – ей нужен был только ее муж! Но тем не менее из месяца в месяц с короткими перерывами она видела одно и то же – муж продолжает рисковать жизнью, жизнью, которая ей дороже всего, для других! Для других!!! Всегда для других!!!

И она, она! Маргарита, его жена! Ничего не могла сделать, чтобы его удержать! Вернуть! Бессильна оставить его рядом, когда очередной безумный порыв увлекает его в авантюру, из которой он, как она постоянно боялась, может уже не вернуться живым. И все это происходило несмотря на то, что она могла и умела пользоваться тем благородным искусством пылких желаний, на которые способна красивая женщина.

Всегда в таких случаях ее гордое сердце наполнялось завистью и ненавистью ко всему, что отнимало у нее мужа, и в эту ночь страстные чувства, которые, как она прекрасно понимала, были недостойны ни ее, ни его, разгорелись в ее душе более бурно, чем когда-либо. Ей мучительно хотелось броситься в его объятия, излить все перенесенное беспокойство и вновь воззвать к той страсти и пылкости, что заставляли его забыть у ее ног весь мир.

Маргарита шла вдоль террасы по направлению к наиболее уединенной части парка на берегу, где так часто они гуляли вдвоем, взявшись за руки, в медовый месяц своей любви. Огромные клумбы махровых роз красовались в пленительном беспорядке, запоздалые лилии дурманили воздух своим ароматом, а раскинувшиеся коврами египетские маргаритки в лунном свете были подобны призрачным созвездиям.

Маргарита думала, что Перси вот-вот пройдет здесь. Она знала, что он не отправится спать, хотя было уже достаточно поздно; после событий минувшего вечера безудержная страсть к приключениям не отпустит его так быстро.

Она и сама чувствовала прилив бодрости и совсем не ощущала усталости. Дойдя до отдаленной тропинки у реки, Маргарита напряженно осмотрелась и прислушалась. Ей показалось, что помимо мягкого плеска воды она слышит легкий размеренный шорох гравия под чьими-то осторожными шагами. Она стала ждать. Шаги все приближались, и через некоторое время появилась медленно движущаяся фигура в плаще с капюшоном.

– Кто здесь? – неожиданно воскликнула Маргарита.

Фигура остановилась, затем быстро подошла ближе, и робкий голос произнес:

– А, леди Блейкни!

– Кто вы? – настойчиво повторила Маргарита.

– Это я, Дезире Кондей… – ответил наконец полуночный скиталец.

– Демуазель Кондей?! – выдохнула бесконечно удивленная Маргарита. – Что вы здесь делаете? Одна? В такой час?

– Ш-ш-ш… – серьезно прошептала Кондей, приблизившись и еще ниже опустив на глаза капюшон. – Я здесь одна… Я хотела кого-нибудь увидеть… лучше всего вас, леди Блейкни. Мне не уснуть теперь. Мне хотелось бы понять, что произошло.

– Как «что произошло»? Где? Не понимаю!

– Что произошло между вашим мужем и гражданином Шовеленом? – ответила Кондей.

– А вам что за дело? – с высокомерием спросила Маргарита.

– Прошу вас, поймите меня правильно, – взмолилась Кондей. – Я знаю, мое присутствие в вашем доме… ссора, мной спровоцированная, могла заронить в вас ненависть ко мне и подозрение… Ах, как вам все объяснить… Я делала это против воли… Или вы не верите мне?.. Я была всего лишь орудием в руках этого человека… и… О, Боже! – с неожиданной горячностью добавила она. – Если б вы только знали, сколь бессердечно обращение проклятого правительства с несчастными мужчинами и женщинами, которым повезло оказаться в его безжалостных объятиях… – слова ее утонули в слезах.

Маргарита растерялась, не понимая, как себя вести и что говорить. Она никак не могла верить этой женщине, ни ее театральным манерам, ни ее сценическим трюкам, замеченным еще в том балагане на лужайке, где они встретились в первый раз. И Маргарите совсем не хотелось, тем более в теперешнем состоянии, закрывать глаза на свои подозрения. Однако, несмотря на недоверие, горячечный монолог молодой актрисы нашел в ее сердце отклик.

Ей слишком хорошо была известна та тирания, о которой с отчаянием говорила Кондей. Разве ей самой не довелось пострадать от нее, перенести ужас, унижение и отчаяние, когда под давлением этого чудовищного правительства она выдала настоящее имя тогда еще неизвестного ей Сапожка Принцессы?

Поэтому, когда Кондей замолчала, Маргарита ответила по возможности мягко, хотя и по-прежнему холодно:

– И все же вы пока не сказали мне, зачем пришли сюда сейчас. Ведь если гражданин Шовелен является вашим дрессировщиком, то вы должны знать, что именно произошло.

– У меня была смутная надежда увидеть вас.

– Зачем?

– Предупредить вас, если удастся.

– Я не нуждаюсь в предупреждениях.

– Или слишком горды, чтобы принять их… Известно ли вам, леди Блейкни, что гражданин Шовелен ненавидит вашего мужа?

– Откуда вам это известно? – с вновь нахлынувшей подозрительностью спросила Маргарита. Она никак не могла понять побуждений странной актрисы. Этот полуночный визит, горячка, загадочное сочетание знания с неведением… Ей было что-то известно о скрытых замыслах Шовелена? Была она его верным союзником или беспомощным орудием? Может быть, и сейчас она всего лишь играет роль, порученную этим принцем интриги?

Саму же Кондей, казалось, совершенно не беспокоили озабоченность и недоверие, которых не пыталась скрыть Маргарита. Актриса стиснула руки, и голос ее стал серьезным, как на исповеди.

– О, – тихо сказала она, – разве я могла не заметить этот блеск страшной ненависти в его жестоких глазах?.. Он ненавидит вашего мужа, можете мне поверить… Почему, не знаю… Но ненавидит… Я думаю, что эта бессмысленная дуэль сулит сэру Перси ужасные последствия… О, леди Блейкни, не отпускайте его, не разрешайте ему ехать… Умоляю вас!.. Не отпускайте его!

Маргарита с достоинством отступила на пару шагов, отстраняясь от протянутых к ней в горячем порыве рук.

– Вы, кажется, переутомились, мадемуазель, – холодно сказала она. – Поверьте, я не нуждаюсь ни в ваших мольбах, ни в ваших предупреждениях… Мне бы не хотелось оставить вас с мыслью о моей черной неблагодарности, напротив, я очень ценю любое ваше доброе слово в мой адрес. Но тем не менее простите, если это покажется вам слишком грубым, я полагаю, что дело абсолютно вас не касается..

И более мягко добавила, желая сгладить жесткость своих последних слов:

– Час уже поздний. Не могу ли я послать горничную проводить вас до дому? Она скромна и не из болтливых…

– Нет, – грустно ответила ее собеседница, – нет здесь никакой необходимости в ее скромности. Я вовсе не стыжусь своего визита… Вы очень горды. Я буду молить Бога, чтобы на вас не обрушились ни унижение, ни печаль, чего я так боюсь… Вряд ли когда-нибудь вы пожелаете со мной встретиться, леди Блейкни… Да, вы не пожелаете этого, и я уйду из вашей жизни так же легко, как в ней появилась… Но я пришла сюда сегодня с тайной надеждой совсем на другое. Если сэр Перси поедет во Францию… Дуэль будет иметь место где-то около Булони. Это я знаю точно… Быть может, вы захотите поехать с ним?

– Мадемуазель, я вижу, что вновь вынуждена напомнить вам..

– Что все это меня совсем не касается… Я знаю…

И даже согласна с вами… Но, видите ли, когда я шла сюда, в этой темноте, я никак не предполагала, что вы окажетесь столь горды… Я думала, что мне, как женщине, удастся тронуть ваше сердце… Однако, как видно, я все-таки слишком неуклюжа. Я была почему-то уверена, что вы непременно захотите поехать со своим мужем, если… если он будет настаивать на том, чтобы сунуть голову в петлю, приготовленную, как я догадываюсь, для него Шовеленом… Я сама скоро еду во Францию. Гражданин Шовелен обеспечил меня и мою горничную необходимыми документами… Я как раз теперь, оставшись совершенно одна, я думаю… думаю обо всем том ужасе, который это исчадие ада заставило меня совершить для него, и мне кажется, что было бы…

На этом она споткнулась и попыталась прочитать хотя бы что-нибудь на лице стоящей перед ней женщины, освещенной лунным светом. Но Маргарита, бывшая гораздо выше Кондей, прямая и замкнутая, не выказывала юной актрисе ни малейшего расположения, ни какой-либо растерянности. Она не прерывала длинных многословных объяснений француженки, смутно догадываясь, к чему она клонит. Маргарита молча наблюдала, как Дезире вытащила из глубокого кармана плаща сложенную бумагу и со скромным, даже застенчивым видом подала ее леди Блейкни.

– Моя служанка не собирается ехать со мной, – покорно сообщила она при этом. – Да и мне гораздо лучше будет ехать одной… Вот ее паспорт и… О, вам не обязательно даже брать его у меня из рук, – добавила она с самоуничижительной горечью, увидев, что Маргарита даже не шелохнулась в ответ на ее предложение. – Смотрите, я положу его сюда, среди роз!.. Вы все еще мне не верите?.. Это вполне естественно… Но у вас будет время спокойно подумать… и тогда вы поймете, что мое предложение совершенно искренне, что я хочу только помочь ему и вам.

Она наклонилась и положила бумагу на середину клумбы с тысячелистником и, не сказав больше ни слова, повернулась и ушла прочь.

Еще некоторое время удивленная, неподвижно стоявшая Маргарита могла слышать легкое шуршание платья по гравию тропинки, а затем отдаленный, похожий на рыдание, вздох.

Вскоре все стихло. Мягкий полуночный бриз раскачивал верхушки старых дубов и елей, шумел их мертвыми листьями, напоминая шепот задумчивых привидений.

Маргарите вдруг стало холодно, по ее телу пробежала легкая дрожь. Прямо перед ней в гуще темных листьев роз, почти невидимый в бледном свете луны, трепетал на ветру оставленный Кондей лист бумаги, производя странное меланхолическое впечатление. Некоторое время она наблюдала за ним, но вот от порыва ветра он рванулся, готовый улететь к реке. Взлетев, он снова упал на землю, и Маргарита, охваченная каким-то инстинктивным порывом, подбежала и подняла его. Затем, нервно сжимая его рукой, бегом направилась к дому.