Неуловимый Сапожок

ГЛАВА III БЫВШИЙ ПОСОЛ

Робеспьер сидел и спокойно ждал. Он совсем не спешил; судя по всему, он был готов просидеть здесь всю ночь до самого утра, наблюдая, как Шовелена передергивает от воспоминания последних месяцев.

Ничто не могло так удивить Неподкупного цвета морской волны, как вид человека, столь безнадежно сражающегося с петлей, которая затягивается вокруг его шеи все туже и туже.

Вдоволь насмотревшись на покрывшийся от напряжения морщинами гладкий шовеленовский лоб и нервно отбивающие дробь пальцы его тонкой руки Робеспьер спокойно откинулся на стуле и с удовлетворенным вздохом сказал, дружелюбно улыбаясь:

– Итак, теперь вы согласитесь со мной, гражданин Шовелен, что ситуация стала совершенно невыносимой?

И поскольку последний ничего не ответил, он продолжил еще более выразительно:

– И как это досадно, что мы не имеем теперь возможности отправить его под нож гильотины благодаря вашему последнему промаху.

Голос его стал тяжелым и резким, как тот самый нож, на который он намекал столь часто. Шовелен продолжал молчать. Сказать ему, воистину, было нечего.

– Гражданин Шовелен, как же должны вы ненавидеть этого человека! – воскликнул в конце концов Робеспьер.

Лишь после этого Шовелен нарушил молчание, которое, как уже могло показаться, он поклялся хранить вечно.

– О, да, – произнес он с нескрываемой злобой.

– Тогда почему вы даже не пытаетесь загладить ваш прошлогодний промах? – мягко спросил Робеспьер. – Республика была и так слишком терпелива по отношению к вам, гражданин Шовелен. Она поручала вам много дел, и ей хорошо известны ваши заслуги и ваш патриотизм. Однако вы знаете, – значительно добавил он, – что в бесполезных орудиях она не нуждается.

Но поскольку Шовелен снова окаменел в молчании, он продолжал все с той же ничего хорошего не предвещавшей лаской:

– Ma foi! Гражданин Шовелен! Когда наступают на мои модные туфли, я не откладываю мщение за унижение ни на час!

– У меня не было ни малейшей возможности! – вырвалось у Шовелена с горячностью, которую он не сумел скрыть. – Что я могу сделать с пустыми руками? С тех пор как объявлена война, я не могу отправиться в Англию, если только правительство не соизволит послать меня туда с каким-нибудь официальным поручением. Здесь много ворчат и злятся по тому поводу, что чертова лига Сапожка Принцессы продолжает действовать, а сотни драгоценных подарков все продолжают и продолжают ускользать от гильотины. А все только скрежещут зубами и сыплют бестолковые проклятия. Никто не предпринял ничего серьезного, чтобы прихлопнуть этих назойливых английских мух, прилетающих донимать нас.

– Но вы забываете, гражданин Шовелен, – возразил Робеспьер, – что мы в Комитете общественной безопасности гораздо более беспомощны, чем вы. Вы знаете язык этих людей, мы – нет, вы знаете их манеры и обычаи, образ мыслей, методы, которыми они предпочитают пользоваться, мы же не знаем ничего. Вы в Англии виделись и говорили с людьми из этой чертовой лиги, вы знаете в лицо человека, руководящего ею, мы – нет. – Он придвинулся к столу и пристально посмотрел в тонкое бледное лицо перед собой. – Если вы мне сейчас назовете и опишете их предводителя, нам будет намного легче работать. А вы можете нам его назвать, и вы сделаете это, гражданин Шовелен.

– Я не могу, – упрямо возразил Шовелен.

– А! Тем не менее я думаю иначе. Но ладно. Я не осуждаю ваше молчание. Вам хочется самому получить награду за победу, вам хочется отомстить своими руками. Passons![2] По-моему, это вполне естественно. Однако, ради собственной же безопасности, не жадничайте так, гражданин. Если вы его действительно знаете, отыщите и заманите во Францию! Мы требуем его! Народ его требует! А если народ не получит что требует, то обернется против обманувшего его чаяния.

– Гражданин, я понимаю, что ваша собственная безопасность и безопасность вашего правительства очень тесно связаны с поимкой Сапожка Принцессы, – уколол Шовелен.

– И ваша голова тоже, гражданин Шовелен, – заключил Робеспьер.

– Вы можете мне поверить, гражданин, что я мало беспокоюсь об этом. Вопрос заключается в том, чем сможете вы и правительство помочь мне, если удастся заманить этого человека во Францию.

– Всем, – ответил Робеспьер, – что может обеспечить ваш ясный план и конкретную цель.

– У меня есть и то и другое. Но я должен поехать в Англию хотя бы с полуофициальным назначением. Я ничего не смогу сделать, если мне придется прятаться переодетым вдалеке от проезжих дорог.

– Это нетрудно устроить. Недавно состоялся разговор с британскими властями по поводу безопасности и сохранности здоровья мирных французских подданных, находящихся сейчас в Англии. После длительной переписки они согласились на наше предложение неофициального представительства, которое будет соблюдать коммерческие и финансовые интересы наших граждан. С таким поручением мы вполне можем послать вас, если это поможет вашим планам.

– Восхитительно. Я нуждаюсь лишь в маске. Эта ничем не хуже любой другой.

– Значит, все?

– Не совсем. У меня есть кое-какие соображения, но я должен знать, что мне доверяют абсолютно. Кроме того, я должен обладать неограниченной властью.

Ни одна деталь не говорила о слабости в этом маленьком, похожем на хорька, человеке, смотревшем прямо в лицо недоверчивому якобинскому лидеру. Робеспьер медлил с ответом. Он внимательно приглядывался к сидящему напротив, пытаясь прочесть под его нахмуренными бровями, не скрывает ли он каких-либо иных, эгоистических целей за требованием абсолютной власти.

Однако Шовелен не дрогнул под этим взглядом, который заставил бы любого во Франции побледнеть от невыразимого ужаса. После непродолжительного молчания Робеспьер спокойно сказал:

– Вы будете иметь полную власть военного диктатора в любом городе или области Республики, где бы вы ни оказались. Перед вашим отъездом революционное правительство назначит вас верховным руководителем всех подразделений Комитета общественной безопасности. Это означает, что каждый ваш приказ, каким бы он ни был, будет отдаваться от имени Республики и должен быть выполнен в точности под страхом обвинения в измене.

Шовелен удовлетворенно крякнул, даже не пытаясь скрыть от Робеспьера своей радости.

– Мне нужны агенты, – добавил он – Агенты или шпионы, мы можем назвать их как угодно. И, конечно же, деньги.

– У вас будет и то и другое. Мы располагаем в Англии мобильной секретной службой, которая творит там великие и благие дела. В центральных графствах вспыхивают кое-какие беспорядки. Помните бирмингемский мятеж? Это в основном устроено нашими ребятами. Вам известна Кондей, актриса? Она неплохо пристроилась в кругах, которые в Лондоне считаются либеральными, кажется, их еще называют – виги. Забавно, не правда ли? По-моему, это значит – парик. Так вот, Кондей устраивает благотворительные представления в пользу парижской бедноты в нескольких клубах, принадлежащих этим вигам. И она может очень нам пригодиться.

– Женщина всегда пригодится в подобных случаях. Я непременно разыщу гражданку Кондей.

– И если она сослужит вам хорошую службу, я думаю, что смогу предложить ей что-нибудь весьма соблазнительное. Женщины так суетны, – добавил с нарочитой серьезностью Робеспьер, полируя при этом свои ногти. – Есть тут одна вакансия, в «Maison Molière». Впрочем, пожалуй, это будет более соблазнительно: у нас пока нет никого на роль богини Разума в предстоящем национальном празднике. Это может завлечь любую женщину. Процессии, парады, всенародные гуляния – такому может позавидовать кто угодно. Что вы на это скажете, гражданин? Надеюсь, теперь у вас нет никаких сомнений в том, что если вам в самом деле для исполнения ваших планов понадобится женщина, то она у вас будет? Подогреть ее желание – зависит только от вас.

– Благодарю, гражданин, – скромно откликнулся Шовелен. – Я никогда не терял надежды, что революционное правительство однажды вновь призовет меня. Признаюсь, я в прошлый раз проиграл; англичанин неутомим, умен и богат, очень богат. Иначе вряд ли бы ему так везло; ведь, к сожалению, на нашем побережье, да и в самом Париже все еще господствуют коррупция и взяточничество. Он выскользнул из моих рук как раз в тот момент, когда мне казалось, что держу его наиболее крепко. Признаю это. Но я готов отыграться за прошлогоднее поражение, и… и хватит об этом. Я готов приступить немедленно. – Шовелен стал искать глазами свой плащ и шляпу, решительно поправляя узел на галстуке.

Но Робеспьер не торопился его отпускать. Этот прирожденный шарлатан и мучитель душ человеческих был еще недостаточно удовлетворен лихорадочным состоянием своего коллеги.

Шовелен всегда пользовался уважением и доверием. Его служба в области внешних сношений революционного правительства высоко ценилась. Одно время он даже являлся неотъемлемой частью того беспощадного децимвирата, который, во главе с Робеспьером, осуществлял правление Францией по законам бесконечного кровопролития и беспримерной злобы. Шовелен был проницателен и умен, кроме того, обладал качествами беззаветного патриота, которых Робеспьеру явно недоставало.

Неподкупный цвета морской волны уже устал от этого дипломата. Он страстно желал избавиться от него.

Так что неудачная попытка коллеги предоставить революционному трибуналу наглого и вездесущего англичанина была на руку Неподкупному. Впрочем, неудачнику даже не досаждали какими бы то ни было неприятностями, а просто оставили его в полном неведении на целый год. Теперь оставалось еще немножечко подождать, чтобы о нем все забыли окончательно. Как вдруг ему был дан не только еще один шанс вернуть себе общественное расположение, но была при этом еще и предоставлена практически неограниченная власть. И сам Робеспьер никак не мог ему отказать в этом. Он, завистливый и ревнивый. Неподкупный, теперь уже был не властен как-либо помешать или же навредить коллеге.

С присущей ему мягкостью он, казалось, старательно вникал во все шовеленовские планы, помогая ему чем можно, – потому что в запасе у него было что сказать бывшему послу, прежде чем тот уйдет. То, что должно будет ему показать, продемонстрировать продолжающую нависать, словно черная туча, занесенную над ним полновластную руку хозяина.

– Но вы не назвали сумму, в которой нуждаетесь, гражданин Шовелен, – с обезоруживающей улыбкой сказал Неподкупный. – Правительство не будет вас ограничивать, и вам не грозит провал из-за недостатка средств или власти.

– Приятно слышать, что наше правительство столь неограниченно в средствах, – с сухим сарказмом заметил Шовелен.

– О, последние несколько недель принесли нам большую прибыль, – подхватил Робеспьер. – Мы конфисковали драгоценности и деньги у господ роялистов, находящихся в эмиграции, на сумму в несколько миллионов франков. Вы помните предательницу Джульетту Марни, совсем недавно ускользнувшую в Англию? Бриллианты, драгоценности и огромное количество золота ее матери были обнаружены одним из наших великолепных сыщиков; их оберегал некий аббат Фуке, булонский поп, который, судя по всему, очень предан этой семье.

– Да? – равнодушно откликнулся Шовелен.

– Наши люди арестовали драгоценности и золото – и все дела. Правда, мы до сих пор еще не решили, что делать со священником. Его слишком любят булонские рыбаки. Впрочем, это ничуть не помешает нам в любой момент отправить его на гильотину. А драгоценности и в самом деле дивные. Среди них есть историческое ожерелье, в котором одной работы не меньше, чем на полмиллиона.

– Могу ли я получить его? – спросил Шовелен. Робеспьер передернул плечами и рассмеялся.

– Вы говорите, что они принадлежали семейству Марни. Джульетта Марни в Англии, и я хочу ее встретить. Не буду предсказывать, что может произойти, но чувствую, что это историческое ожерелье может сослужить неплохую службу. Впрочем, как вам будет угодно, – добавил бывший посол равнодушно. – Это всего лишь мысль, пришедшая мне в голову после ваших слов, не более.

– Чтобы доказать, как безгранично верит вам наше правительство, гражданин Шовелен, – начал с утонченной вежливостью Робеспьер, – я лично распоряжусь, чтобы ожерелье Марни оказалось у вас в руках. А также сумма в пятьдесят тысяч франков на ваши расходы в Англии. Видите, – мягко добавил он, – мы не оставляем вам ни малейшей надежды на прощение в случае второго провала.

– Я в нем и не нуждаюсь, – сухо ответил Шовелен и, удовлетворенно вздохнув, встал наконец со своего места, явно довольный тем, что аудиенция окончена.

Однако Робеспьер тоже встал и, отодвинув кресло, сделал несколько шагов в сторону Шовелена. Он был намного выше бывшего посла. Худощавый, со стройной осанкой, он теперь странно и загадочно возвышался над собеседником в неверном свете свечи. Бледный оттенок сюртука, светлые волосы, белизна белья – все придавало его внешности в этот миг необычный, призрачный вид.

Шовелен почувствовал даже нечто вроде дрожи омерзения, когда Робеспьер, вежливо и мягко, положил ему на плечо свою длинную костлявую руку.

– Гражданин Шовелен, – сказал Неподкупный с какой-то значительной торжественностью. – Мне кажется, что в этот вечер мы очень хорошо поняли друг друга. Вы наверняка догадались, какова цель вашего визита сюда. Вы говорили также о постоянной надежде, что революционное правительство даст вам когда-нибудь единственный, но превосходный шанс отыграть прошлогоднее поражение. Я всегда, в свою очередь, настаивал на предоставлении этого шанса, поскольку читал в вашем сердце, возможно, несколько глубже, чем мои коллеги. Я видел там не только энтузиазм во имя народа Франции, не только неприязнь к врагу своей страны, но личную смертельную ненависть к конкретному человеку, неизвестному и таинственному англичанину, который в прошлом году оказался слишком умен для вас. А поскольку я уверен, что ненавидящий действует более дальновидно, чем самый альтруистичный патриот, то я заставил Комитет общественной безопасности разрешить вам осуществить личную месть и тем самым послужить своей стране более эффективно, чем это мог бы сделать какой-нибудь слабоумный патриот. Вы едете в Англию хорошо обеспеченным, что необходимо для успеха ваших планов. Революционное правительство будет помогать вам деньгами, документами, условиями; разместит своих шпионов и агентов по вашей диспозиции. Оно даст вам практически неограниченную власть повсюду, куда бы вы ни отправились. Оно не будет вмешиваться ни в ваши предприятия, ни в ваши намерения, если они не начнут отклоняться в сторону от цели. Но что бы ни побуждало вас – частная месть или патриотизм – вы должны осуществить наше требование и предоставить нам человека, известного как Сапожок Принцессы. Мы требуем его, по возможности, живым или мертвым, если тому суждено будет случиться, а также столько его приспешников, сколько удастся отправить следом за ним на гильотину. Доставьте его во Францию, и мы найдем ему прекрасное применение, и пусть вся Европа летит к чертям!

На некоторое время он замолчал, но рука его продолжала лежать на плече Шовелена, который, похоже, впал в транс под взглядом бледно-зеленых глаз. Однако он не испугался и продолжал молчать. Он был совершенно уверен в триумфе; его плодотворный ум уже погрузился в свои планы, а поскольку сердце его никогда не знало страха, он совершенно спокойно ожидал завершения робеспьеровской речи.

– Возможно, гражданин Шовелен, – продолжил наконец последний, – вы уже догадались о том, что мне осталось сказать вам. Но чтобы в голове у вас не оставалось относительно этого никаких сомнений, позвольте мне все-таки высказаться. Революционное правительство дает вам шанс отыграться – и не более. Если же вы провалитесь вновь, то оскорбленная родина забудет о прощении и сострадании. Вернетесь ли вы во Францию или останетесь в Англии, будете ли вы на севере, юге, востоке или западе, пересечете ли вы океаны или взберетесь на Альпы, рука мстящего народа достанет вас. Ваш второй провал будет стоить вам жизни, где бы вы ни были; на гильотине, если вы будете во Франции, или от ножа наемного убийцы, если вы будете где-нибудь искать убежища. Вдумайтесь в это, гражданин Шовелен. На этот раз не будет спасения, даже если вы умудритесь создать свою империю и самого себя возвести на трон.

Тонкий и напряженный голос порхал таинственным эхом по тесному будуару. Шовелен молчал. Ему было нечего сказать. Все, что торжественно произнес Робеспьер, он никогда не забывал, даже продумывая самые отчаянные предприятия.

Это было «или-или», предложенное теперь ему. Он вновь вспомнил о Маргарите Блейкни и той ужасной альтернативе, которую он предложил ей менее года назад.

Отлично! Шовелен был готов пойти на риск. Теперь он уже не провалится! Он поедет в Англию на этот раз на самых благоприятных условиях; он знает того человека, которого должен заманить во Францию и погубить.

И маленький человечек, не дрогнув, ответил на угрожающий взгляд Робеспьера. Затем взял шляпу и плащ, открыл дверь и на мгновение всмотрелся в темный коридор, где едва были слышны отдаленные шаги одинокого часового. Шовелен надел шляпу, еще раз оглянулся на комнату, где стоял, спокойно наблюдая за ним, Робеспьер, и отправился своей дорогой.