Неуловимый Сапожок

ГЛАВА XXXII ПИСЬМО

Сразу после того, как его коллега отправился готовить лошадей, Шовелен вызвал сержанта Эбера, своего давнего и преданного приятеля, чтобы дать ему последние указания.

– В назначенный час должны непременно отзвонить к вечерне, дружище Эбер, – начал он, сально улыбаясь.

– К вечерне, гражданин? – в полном недоумении переспросил сержант. – Но уже сколько месяцев никто не звонит. Вечерня же по приказу конвента отменена, и я сомневаюсь, что кто-нибудь из моих людей знает, как это делается.

Шовелен посмотрел на него, будто в бесконечную пустоту, вокруг его тонких губ продолжала блуждать все та же двусмысленная улыбка; что-то от безумного духа приключений, господствовавшего во всем поведении сэра Перси, проникло вдруг и в его смертельного врага.

Шовелен испытал огромное удовольствие от неожиданно пришедшей ему в голову мысли – отзвонить сегодня к вечерне. На сегодня была назначена дуэль. Семь часов – это как раз то время, когда колокол, призывающий к вечерне, должен был стать сигналом к поединку, и что-то ласкало его в той мысли, что тот же звон станет символом полного поражения Сапожка Принцессы.

И в ответ на недоумевающий взгляд Эбера он пояснил спокойно:

– Нам необходим общий сигнал для гвардии, стражи у всех ворот и для портовых чиновников. В этот момент должна вступить в силу объявленная амнистия, а гавань должна превратиться в свободный порт. И мне бы очень хотелось, чтобы этим сигналом был именно звон к вечерне. Пушки же у ворот и в порту могут выстрелить следом. Затем распахнутся тюрьмы, пленники смогут присоединиться к всеобщему празднеству или же, если им это будет так угодно, тотчас же покинут город. Комитет общественной безопасности обещал амнистию, и мы полностью выполним это обещание. А как только гражданин Колло д'Эрбуа прибудет с радостными известиями в Париж, все уроженцы Булони, находящиеся там в тюрьмах, тоже смогут присоединиться к всеобщей радости.

– Это-то мне понятно, гражданин, – все еще в некотором замешательстве сказал Эбер. – Но вечерню?..

– Это мой каприз, дружище Эбер. И я бы очень хотел осуществить его.

– Но кто же будет звонить, гражданин?

– Черт! Да что же, в Булони уже не найти ни одного попа, которого можно заставить сделать это?

– Хм, попов-то хватает. Вон, чуть не в двух шагах, в шестой камере сидит аббат Фуке…

– Sacre tonnerre![9] – возбужденно воскликнул Шовелен. – Это же то, что надо! Я отлично знаю его досье. Едва лишь он окажется на свободе, как тут же помчит прямиком в Англию… с семейством… И весьма поспособствует распространению славной новости о бесчестии и позоре хвастуна Сапожка Принцессы!.. Это же то, что надо, дружище Эбер!.. Надо сделать так, чтобы он присутствовал при написании этого письма, чтобы увидел, как мы даем ему деньги – о! – мы воспользуемся и этим шансом! Надо хорошенько растолковать ему, чтобы в тот самый момент, как я дам ему приказ, он бегом отправился на свою старенькую церквуху и отзвонил к вечерне… Старый дурак будет просто счастлив… Особенно когда он узнает, что таким образом даст сигнал к освобождению и своего племянника… Вы все поняли?

– Да, гражданин.

– А все хорошенько растолковать этому старому попу сможете?

– Думаю, что да, гражданин… Он должен быть в этой комнате?.. В котором часу?

– Без четверти семь.

– Хорошо. Я сам притащу его сюда и стану с ним рядом, чтобы он не сделал ничего лишнего.

– О, он не обеспокоит вас, – осклабился Шовелен. – Он сам будет больше всех заинтересован во всем происходящем. И запомните – женщина также должна быть здесь, – добавил он с резким движением в направлении комнаты Маргариты. – Они должны стоять вместе, а вокруг них – четверо ваших ребят.

– Все понял, гражданин. Должен ли кто-нибудь из нас сопровождать гражданина Фуке, когда он отправится на Сен-Жозеф?

– Ну что вы, двоих вполне достаточно. На улицах в это время будут толпы… Как далеко отсюда церковь?

– Менее чем в пяти минутах ходьбы.

– Хорошо. Проследите, чтобы двери были открыты, а колокольные веревки в порядке.

– Я прослежу за этим, гражданин. Сколько людей должно быть сегодня вечером в этой комнате?

– Пусть вдоль всех стен стоят люди, которым вы абсолютно доверяете. Я не думаю, что возникнет какое-либо беспокойство или попытка сопротивления. Осталась пустая формальность, поскольку англичанин уже дал свое согласие. Но если он в последний момент изменит свое решение, тогда не будет ни вечерни, ни открытых дверей, ни амнистии, ни пушек, ни прощения. Женщина будет тут же отправлена в Париж и… Но он не переменит своего решения, дружище Эбер, – заключил Шовелен неожиданно изменившимся тоном. После чего еще раз очень легко и уверенно повторил: – Он не изменит своего решения.

Разговор между Шовеленом и его приятелем происходил вполголоса. Даже не из опасения, что Маргарита услышит, а просто потому, что тихий голос стал уже привычным для этого революционера, чудовищные приемы и утонченные интриги которого не позволяли ему говорить о своих делах в полную силу.

Шовелен сидел за столом посередине комнаты, как раз там, где прошлой ночью его размышления прервало неожиданное появление сэра Перси Блейкни. Стол был очищен от многочисленных бумаг, покрывавших его накануне. На нем теперь стояла лишь пара тяжелых оловянных подсвечников с сальными свечами, кожаный бювар, хорошая чернильница, коробочка с песком и несколько отточенных перьев. Все было приготовлено для написания и подписания письма.

В воображении Шовелен уже видел, как его наглый враг, этот отчаянный и храбрый авантюрист, стоит около самого стола и подписывает свое имя под приговором бесчестия. Это видение вызывало на его хорькообразном лице выражение жестокого удовлетворения и сладострастия, а в его узких и бледных глазах засияла улыбка настоящего счастья.

Он оглядел место, где должна была разыграться величайшая сцена; два солдата стояли на страже около комнаты Маргариты, два у дверей, ведущих в коридор, где ждали распоряжений еще полдюжины его личных телохранителей. А скоро вся эта компания заполнится солдатами, а он и его коллега Колло не будут сводить глаз с главного действующего лица этой драмы! Эбер же со специально отобранными людьми будет охранять Маргариту!

Нет, нет! На этот раз все предусмотрено. И уже оседланы лошади внизу, готовые сопровождать Колло с драгоценным свидетельством в Париж.

Нет! На этот раз все предусмотрено. На этот раз он должен победить. Сэр Перси Блейкни либо подпишет письмо в обмен на спасение жены и навек покроет себя позором, либо откажется от этого в последний момент и тем самым даст возможность Шовелену и Комитету общественной безопасности привести в исполнение приговор.

В этом случае позорный столб шпиона и незамедлительное повешение, дружочек, и для тебя, и для твоей жены… Ба! Да у тебя уже все равно теперь нет никакого выхода, даже если ее теперь совсем не будет.

Он оставил Эбера дежурить в комнате. У него возникло непреодолимое желание пойти и взглянуть на своего поверженного врага и попробовать по его поведению отгадать, как именно тот будет вести себя вечером.

Сэру Перси была отведена комната на одном из верхних этажей старой тюрьмы. Он совершенно не охранялся. Сама комната была приготовлена как можно более комфортабельно. Англичанин казался вполне счастливым и довольным, когда прошлым вечером Шовелен привел его сюда.

– Надеюсь, вы прекрасно понимаете, сэр Перси, что этой ночью вы мой гость, – любезно сказал ему Шовелен. – Вы свободны входить, выходить и гулять где вам заблагорассудится.

– Храни вас Бог, сэр, – весело откликнулся Блейкни, – я никогда и не сомневался в этом.

– Но леди Блейкни мы вынуждены охранять, – добавил он тихо и значительно. – Разве мы не правы, сэр Перси?

Но сэр Перси, казалось, постоянно пропускал мимо ушей все, что касалось его жены. Он лишь зевнул со своей обычной манерностью и спросил, в котором часу джентльмены во Франции имеют обыкновение завтракать.

С тех пор Шовелен его не видел. Он то и дело интересовался, как поживает английский пленник, как он спит и что он ест. Адъютант неизменно рапортовал, что англичанин прекрасно выглядит, но ест мало. Но в то же время он требует и щедро платит за то, чтобы ему постоянно таскали вино и бренди.

– Хм, – хмыкнул Шовелен. – Странные они, эти англичане. Так называемый герой на самом деле оказался обыкновенным пропойцей, который хочет оглушить себя вином перед грядущим неприятным делом…

Однако желание посмотреть на этого странного человека, героя, авантюриста или же просто-напросто счастливого дурака, стало непреодолимым, и Шовелен уже далеко за полдень поднялся в комнату, отведенную сэру Перси Блейкни.

А поскольку теперь без своего эскорта он не делал ни шагу, то его и на этот раз сопровождали двое телохранителей. Постучав в дверь, Шовелен не получил ответа. Подождав пару минут, он отослал своих людей в конец коридора и осторожно повернул щеколду.

В воздухе стоял густой запах коньяка, на столе валялось несколько пустых винных бутылок и недопитый стакан – все это подтверждало слова адъютанта. Безукоризненно одетый, роскошный сэр Перси Блейкни лежал едва ли не поперек и без того короткой для него кровати, свесив ноги и запрокинув голову, и безмятежно храпел.

Шовелен подошел к самому изголовью и стал разглядывать распростертую фигуру человека, которого повсюду называли самым опасным врагом Французской Республики.

И, что уж там скрывать, Шовелен вынужден был признать, что это действительно великолепный представитель мужской породы – длинные сильные ноги, широкая грудь, гибкие белые руки – все свидетельствовало о благородном происхождении и неиссякаемой энергии.

Лицо его с четкими и ясными линиями выражало силу, особенно теперь, без постоянной и глуповатой улыбки, которая то и дело искажала его прямые черты. На одно мгновение пульсирующим толчком у Шовелена вспыхнуло сожаление, что столь блистательная карьера должна так позорно закончиться.

Революционер вдруг ясно почувствовал, что, если бы на карту были брошены его собственная неприкосновенность и честь, он метался бы по этой маленькой комнатке взад и вперед, как загнанное животное, осыпая себя упреками и изматывая свой мозг в поисках выхода из ужасной альтернативы, несущей бесчестие или смерть.

А этот человек напился и спал.

Быть может, ему уже все равно?!

И словно в ответ на эти глубокомысленные рассуждения Шовелена, сквозь сомкнутые губы авантюриста прорвался утробный храп. Дипломат от неожиданности впал в легкое замешательство. Потом вздохнул, оглядел комнатенку, подошел к небольшому столу, стоящему у стены, на котором были разбросаны в беспорядке листы бумаги и перья. Перевернув один из них равнодушной рукой, он наткнулся на запись:

«Гражданин Шовелен, при условии получения от Вас одного миллиона франков…»

Это было начало письма! Хотя пока только всего несколько слов… со множеством ошибок и исправлений… какие-то каракули вокруг, совершенно лишающие текст смысла… да еще и написано дрожащей рукой пьяницы…

И все же это было начало.

Рядом лежал написанный Шовеленом черновик, с которого пробовал переписывать сэр Перси.

Он взял себя в руки… сосредоточился… и… начал переписывать… весь этот позор… а теперь так безмятежно спит!

Шовелен вдруг заметил, что бумага дрожит в его руке. Он почувствовал странное нервное раздражение, теперь, когда конец уже, казалось, совсем рядом и не вызывает никаких сомнений!..

– Черт, так ведь… а куда спешить… а-а-а-а… месье Шембурлен?.. – раздалось от вдруг завозившегося и потягивающегося сэра Перси, который сопроводил фразу гигантским зевком.

– Мне еще там немного осталось… доделать эту хреновину…

Шовелен от неожиданности так вздрогнул, что бумага выпала из его рук. Он наклонился, чтобы поднять ее.

– Ну… а чего это вы так испугались, сэр? – продолжал, едва ворочая языком, Блейкни. – Или вы решили, что я пьян… Уверяю вас, сэр, моей честью… не настолько пьян, как вам кажется.

– А я и не сомневаюсь, сэр Перси, что вы полностью в состоянии распорядиться всеми своими великолепными данными… Я должен извиниться, что трогал ваши бумаги, – добавил он, кладя на место исчерканную страницу. – Я подумал, что вы уже, возможно, все написали…

– А я напишу, напишу, сэр… Все будет… Потому что я вовсе не пьян… Я могу писать твердо… рука у меня не дрожит… и я окажу вам честь своей подписью…

– Когда письмо будет готово, сэр Перси?

– «Полуденный сон» сможет выйти в море с приливом… – тупо пробубнил сэр Перси, – и наступит дьявольски хорошее время, не так ли, сэр?

– К заходу солнца, сэр Перси. И не позднее.

– К заходу… И не позже… – пробурчал Блейкни, снова устраиваясь поудобнее на кровати.

Затем он сладко и громко зевнул.

– Я не подведу вас, – пробормотал он, закрывая глаза и уже не пытаясь больше бороться со сном. – Письмо будет написано моим лучшим, каллиг… калги… каги… Черт! Но я не настолько пьян, как вам кажется…

Однако едва лишь последние звуки слетели с языка, сон окончательно победил его.

С презрительным видом пожав плечами, Шовелен повернулся на каблуках и, не глядя более на своего врага, с достоинством вышел.

Тем не менее, выйдя из комнаты, он сразу же вызвал к себе адъютанта и дал ему жесткие указания ни под каким предлогом больше ни капли вина англичанину не давать.

«У него еще есть два часа, за которые можно проспаться, – думал Шовелен, вернувшись в свою квартиру, – и тогда он сможет писать вполне твердой рукой».