Неуютное море

ГЛАВА XIII

По ледовой карте «Лангуст» быстро разыскал проход. Узкая полоса чистой воды, шириною в семь миль, лежала у самого берега. Теперь самоходки шли медленнее. Задерживал «Лангуст», который из-за поврежденной «Шилки» потерял скорость. Это беспокоило Карданова. Он почти не сходил с мостика, даже на вахте Бархатова, к большому неудовольствию старпома.

«Ну чего, спрашивается, торчит перед глазами? Не доверяет, что ли?» — раздраженно думал Вадим Евгеньевич.

Менялись рулевые, а капитан всё ходил и ходил от крыла к крылу. Десять шагов туда, десять обратно. Час, второй. В голове одна мысль: «Уменьшилась скорость каравана. Да еще потеряно десять часов во льду. Мы передвигаемся не по девять миль, как предполагали, а всего по семь».

Карданов зашел в рубку. Он взглянул на барометр. Синяя стрелка стояла на «переменно». Согнутым пальцем он постучал по стеклу. Стрелка чуть заметно качнулась влево. Тенденция к понижению давления! Скверно.

На штурманском столе — карта. По ней тонкой линией прочерчен курс. Капитан раздвинул ножки циркуля, принялся измерять расстояние. Ох, далеко еще до Енисейского залива! Снова вышел на мостик. Бархатов, хлопнув дверью, скрылся в рубке. Нечего двоим делать на мостике. Был бы еще туман, а тут ясная погода.

А погода была какая-то зловеще-ясная. Из-за малинового горизонта вырывались розовые растрепанные перистые облака. Серые тучи уходили на восток. Их очертания медленно менялись, увеличиваясь в размерах. Зато другая половина неба светлела, становилась зеленоватой. Белые клочки облаков неподвижно стояли над головой. Море, блестяще-черное как нефть, без единой рябинки, лежало неподвижно.

Володя Смирнов, подметавший мостик, сказал:

— Погода какая хорошая, Андрей Андреевич. Идем как по озеру.

Карданов не ответил. Матрос с удивлением посмотрел на него.

Лед кончился. Кругом — чистая вода. Пришло новое утро. Андрей Андреевич спустился в каюту. Он прошел через столовую. Команда оживленно завтракала.

— Кофейку? — спросила Тоня, увидев капитана. — Скоро придем на Енисей?

— Скоро, Антонина Васильевна, — усмехнулся Карданов. — Кофе пить не буду.

— Кто же такие вопросы задает в море, чудачка ты, право, — нахмурился Пиварь. Когда придем, тогда скажем.

В каюте Карданов не раздеваясь прилег на диван. Стук дизелей усыплял, но капитан лежал с открытыми глазами. Спать не хотелось. Нервы были напряжены до предела. Он ждал, что с минуты на минуту услышит торопливый топот по трапу, стук в дверь и встревоженный голос вахтенного матроса: «Вас просят на мостик!»

Почему-то ему вспомнился недавний разговор со Шмелевым. Он произошел, когда караван ожидал самолет. Карданов пришел в рубку. Облокотившись на телеграф, нахохлившись, стоял вахтенный Шмелев. Увидя Карданова, он обернулся.

— Не слыхать нашего самолета, товарищ капитан? — ехидно сказал Генька. — Не зазимуем?

— Не зазимуем, Шмелев.

Андрей Андреевич присел на диван, вытащил папиросы, закурил. Генька снова уставился в заснеженный квадрат окна. Капитан задумчиво пускал струйки дыма, наблюдая, как они растворяются в воздухе. Он видел ссутулившуюся спину матроса. От всей его фигуры веяло скукой и безразличием к окружающему.

Скучаешь? — спросил Карданов.

Шмелев быстро обернулся:

— А что, танцевать мне? На ваших баржах не повеселишься.

«Хочет поспорить», — подумал капитан и сказал:

— Не в судне дело, а в характере человека. Ты бы и на лайнере скучал.

— Почему это?

— Работу не любишь.

— А кто ее любит? Покажите мне такого идиота.

— Я, например.

— Вы другое дело. Вы капитан. А мне что — швабру любить прикажете?

— Я не родился капитаном. Ты не родился со шваброй в руках. Мы оба ходили в школу. Я мечтал о море, а ты о легкой, красивой жизни…

— Все об этом мечтают, — перебил Шмелев.

— О хорошей жизни справедливо мечтают. Только одни не жалеют труда для этого, а другие хитрят.

— Теперь идейных нету, одни хитрецы.

— У меня другое мнение. Сколько бы ни было хитрецов — я останусь честным, мне так больше нравится…

Наступила пауза. Наконец Шмелев проворчал:

— Честность, честность — это в газетах. А в жизни всё иначе.

— Ты уверен?

Генька помолчал.

— Уверен, сказал он, не поворачиваясь. — Не верю в правду на земле. Считаю, что люди делают всё только для себя. А вот наших «сознательных» понять не могу. Чего они в машину полезли? Так вкалывать, как они вкалывали!.. Вот думаю — и не понимаю.

— Думай, Шмелев, думай, — усмехнулся капитан, — это хорошо, когда человек думает о таких вещах…

…В каюту постучали. Карданов вскочил с дивана. Вошла Ирина. Она протянула ему радиограмму. Капитан прочел:

«Штормовая. Всем судам. В ближайшие два часа ожидается усиление ветра от норд-норд-оста силою до 7 баллов на трассе Юшар — Диксон. Диксон-погода».

Лицо Карданова помрачнело. Он разглядывал белый листочек, стараясь прочесть то, чего не было написано на бумаге: что ждет их через два часа?

— Плохо, — тихо проговорил капитан. — Заходить здесь некуда, Ирина Владимировна. До залива девяносто шесть миль. Это двенадцать часов хода. За двенадцать часов может случиться многое. Догнал… Извините, мне надо идти.

Он тяжело встал, вздохнул и принялся одеваться. Ирине хотелось помочь, она понимала, что испытывал капитан. Но чем помочь?

— Не надо быть такой грустной, — вдруг с нежностью сказал Карданов. — Перенесем и этот шторм. Вы же говорите, что больше семи баллов не будет? Выдержим.

— Не будет. Ни в коем случае. Я ручаюсь! — воскликнула Ирина, желая хоть как-то ободрить капитана.

Карданов благодарно улыбнулся ей. Он хорошо знал, что такое семь баллов для самоходок, и чувствовал, что наступает самый страшный момент в их плавании.

— Надо идти, теперь спать не придется. С мостика не сойдешь.

— Я вам туда чай приносить буду.

— Спасибо… Когда следующая сводка?

— Через два часа.

Поднявшись на мостик, Карданов оглянулся. Обстановка не изменилась. По-прежнему кругом лежало спокойное море. Только уменьшилось светлое пространство неба. Черные и серые тучи громоздились по всему горизонту. Стало значительно темнее. В тишине, в неподвижности моря, в отсутствии ветра было что-то угрожающее.

«Скоро начнется, — решил Карданов, взглянув через окно на барометр. Стрелка заметно уклонилась влево. — Быстро падает».

На мостик поднялся боцман. Он потоптался у рубки, поправил и без того обтянутый брезентовый ветроотбойник, подошел к капитану:

— Паршивое небо, Андрей Андреевич.

— У тебя всё закреплено, Федя? — спросил капитан.

— Всё. Не беспокойтесь, Андрей Андреевич…

Увидев, что капитан не расположен разговаривать, боцман ушел, но вскоре на мостике появился Болтянский. Он задрал голову к небу, скептически присвистнул.

«Понимают», — подумал Карданов и громко сказал:

— Семен Григорьевич, от тебя мне скрывать нечего. Приготовиться к худшему. Видно, потреплет нас здо́рово.

— Я всегда готовлюсь к худшему, Андрей Андреевич, а надеюсь на лучшее. В машине всё подготовлено к встрече со штормом. Я как только увидел эти мётлы на небе, сразу понял, что трепки не миновать.

Карданов опять вспомнил «Тайгу».

— Андрей Андреевич, — как бы угадывая мысли капитана, проговорил Болтянский. — Комсомольцы у нас ребята надежные. На них можно положиться. Шестаков, Смирнов, Бабков, радист, Коршунова. Сила! Что угодно сделают.

Карданов невольно улыбнулся:

— И Коршунова сила?

— А как вы думаете?.. Без хорошего обеда даже у комсомольцев настроение будет плохое.

На поверхности воды появилась рябь. Пахнуло ветром. Море стало как бы гофрированным. Пока это еще были волны-карлики, немощные и низкие, но капитан узнал в них предвестников страшных, всё разрушающих штормовых валов. Сначала ветер ласково обдувал лицо. Он то ослабевал, то затихал совсем, то начинал дуть снова. Но с каждой минутой он становился сильнее. Всё короче делались промежутки затишья. Ветер набирал силу. Он звучал в снастях, сначала тихо, потом громче, переходя с высоких тонов на низкие, иногда прерывая свою песню, но вскоре он уже пел беспрерывно.

На волнах появились белые залихватские шапки-гребешки. Волны начали показывать свой характер, пытаясь захлестнуть палубу. На это им пока не хватало ни сил, ни злости.

— Началось, — вслух проговорил Карданов.

Всё еще стоявший на мостике Болтянский соскользнул по поручням трапа на палубу. Карданов увидел выходящего из рубки Бархатова. Старпом подошел к капитану.

— Туго нам придется, Андрей Андреевич, — сказал Бархатов.

Впервые за долгое время он назвал капитана по имени и отчеству. Теперь, когда опасность стала реальной, придвинулась вплотную, он хотел быть рядом с капитаном. При всех своих недостатках, Бархатов был настоящим моряком. Сейчас он забыл о личной неприязни к Карданову, о зависти к счастливому сопернику. Он ясно сознавал, что и от его мужества и опыта будет зависеть исход борьбы со стихией.

— Я обойду всё судно, Андрей Андреевич, пока можно ходить по палубе. Разрешите?

— Идите, — коротко ответил Карданов. И хотя больше ничего не было сказано, Бархатов понял, что капитан рад его приходу.

Море уже бесновалось. Пришли те волны, которых ждал и боялся Карданов. Они неслись по палубе, начиная свой разбег с полубака, в ярости ударяли в переднюю часть надстройки, пытались приподнять крышки люков. Палуба — блестящая, необычно чистая — появлялась и тотчас же исчезала под злобными потоками вспененной воды. «Ангара» взлетала на гребень волны, дрожала мелкой дрожью. Бешено вращались винты. Капитан почти физически ощущал, как ожесточенно борется слабое судно с морем.

Когда средняя часть самоходки уходила под воду, казалось, что нос и корма плавают отдельно. Ветер уже не пел в вантах. Он ревел угрожающе и непрерывно. В воздухе летала мельчайшая соленая водяная пыль. Она оседала на лице, губах, разъедала глаза. Ветер могучей ладонью давил «Ангаре» в грудь, толкал ее назад, уменьшая и без того потерянный из-за волнения ход. Облака слились в одну сплошную черную тучу. День походил на поздний вечер, — так мрачно стало кругом.

В рубке у окон стояли Ирина и Бархатов. Шмелев сосредоточенно смотрел в компас, стараясь удержать судно на курсе. Карданов тяжело навалился на телеграф. Он только что вернулся из радиорубки. Капитаны сообщили, что пока всё в порядке, но самоходкам сильно достается. «Шилку» заливало, ставило то бортом, то носом к зыби. Из-за этого «Лангуст» сбавил ход. Его сильно качало. Казалось, что мачты траулера ложатся на воду.

— Сколько баллов, Ирина Владимировна? — не оборачиваясь, спросил Карданов.

— Семь.

— Предел для наших судов.

— Больше не будет, Андрей Андреевич.

— «Не будет!» — передразнил Ирину Бархатов. — В Юшаре было бы спокойнее. Поручили каким-то девчонкам такое серьезное дело. Тоже мне пророки!

— Критикой займетесь потом, — холодно проговорил Карданов. — Решение принял я.

— Она должна была вам доказать, что выходить нельзя, имея в тылу циклон.

— За выход я несу не меньшую ответственность, чем капитан. Решение правильное, — сухо сказала Ирина. Если бы мы остались в Юшаре, то, может быть, никогда бы не провели самоходки. Пришлось бы возвращаться.

Ирина замолчала и снова уставилась в окно.

Сколько времени прошло с тех пор как начался шторм, Карданов не заметил. Спустился вниз Бархатов, ушла обрабатывать полученные по радио материалы Ирина, встал к штурвалу Тюкин, а капитан всё так же неподвижно стоял у телеграфа, не чувствуя усталости. Он мучительно желал только одного — чтобы прекратился ветер, чтобы не слышать его воющего голоса.

На коротком штурманском диванчике сидел сменившийся с вахты Шмелев. Ему не хотелось идти в каюту. Им овладело странное безразличие. Скорее бы всё кончалось. Дернуло же его идти на эти душегубки! Ведь знал, что суда речные. Ему было непривычно страшно. Он взглянул на широкую спину капитана. Стоит, молчит, как сыч. Сидеть на диване неудобно, кладет то на один, то на другой борт. Надстройка скрипит как немазанная телега. Боцман приходил докладывал, что многие двери на судне не закрываются. Произошла деформация корпуса. Проклятое плавание!

Неожиданно раздался сильный удар, треск, звон разбитого стекла. Карданов отскочил к дивану, упал на Шмелева. В рубку устремился поток воды.

— Вот черт возьми! Окно волной выбило. Теперь и здесь от ветра не скроешься, — сердито сказал Карданов, стряхивая воду с кожанки. — Шмелев, принеси ведро, совок, позови Смирнова и вдвоем приберите здесь.

Генька неохотно поднялся. Опасливо открыл дверь:

— Ну и дает!

Ветер ворвался в рубку, в одно мгновение смёл со стола карту, транспортир, книги. Дверь с грохотом захлопнулась. В рубке стало холодно. Через разбитое окно ветер бил прямо в лицо, под ногами хлюпала вода. Капитан занял свое место у телеграфа. Его взгляд задержался на комингсе четвертого люка. На блестящей палубе чернела трещина, похожая на короткую жирную пиявку. Капитан ждал этого. Он поставил ручки телеграфа на «малый» ход. Скомандовал рулевому взять тридцать градусов под ветер. «Ангара» стала меньше принимать воду на палубу, удары в днище слышались реже. Мысль лихорадочно работала.

«Баржа может разломиться. Нужно подготовить людей, шлюпки. Сообщить каравану. Попробовать испытанный метод стяжки корпуса». Во время войны ему пришлось плыть на лопнувшем судне. Тогда пароход спасла стяжка.

Теперь глаза Карданова неотрывно смотрели на черный излом комингса. В рубку пробрались матросы с ведром и совком.

— Полегче стало идти, товарищ капитан. Кладет только зверски, — довольно сказал Шмелев, принимаясь вычерпывать грязную воду.

— Отставить уборку! Смирнов, подними всю команду. Пусть наденут спасательные нагрудники. Боцману скажите, чтобы готовил шлюпки. Ничего плохого нет, но, возможно, придется пересаживаться на другое судно.

Звякнула дужка от ведра. Шмелев отпустил ее. Ведро, дребезжа, покатилось в угол. У Геньки отвисла нижняя губа. Володя Смирнов побледнел и широко открытыми глазами смотрел на капитана. Тюкин обернулся, заикаясь спросил:

— Что, гибнем, Андрей Андреевич?

— Нет. Пока у нас только трещина. Но готовым нужно быть ко всему. К счастью, мы не одни в море.

Капитан подошел к столу, вытащил из ящика пистолет-ракетницу, заложил в нее красный патрон и снова сунул ее в ящик:

— Пусть тоже будет наготове, если понадобится позвать на помощь. Дай-ка руль, Тюкин, и подними сигнал: желтый вымпел, под ним шар. А вы, хлопцы, быстрее к боцману.

Карданов взял штурвал. Он остался один в рубке…

В столовой, одетые в пояса, сидели Шмелев и моторист Бабков. Оба молчали. По палубе одиноко каталось оторванное качкой капитанское кресло. Никто не хотел закрепить его. «Ангару» положило на борт. Сверху обрушилась волна. Через неплотно задраенные иллюминаторы по стенке потекли струйки воды. Кресло ринулось в сторону крена, ударило в буфет, дверцы открылись, и на палубу посыпалась посуда. Генька истерически закричал:

— Чего ждут, идиоты? На «Лангуст» надо переходить. Всё равно труба. Отплавались! Иначе рыбам на закуску пойдем.

— Я тебе дам на «Лангуст», шкура, — с презрением процедил Бабков. — Паникер! Шел бы лучше на палубу помогать работать.

— Переломимся, тогда поздно будет. Погибнем.

— Не погибнем. Посмотри в иллюминатор. Все суда недалеко, товарищи наши. Выловят, — уверенно сказал Бабков. — Да, впрочем, такие, как ты, не тонут.

В машинном отделении качка чувствовалась меньше, но людям, которые работали там, было не по себе. Каждый думал о том, хватит ли ему времени выбраться к шлюпкам, если поступит команда оставить судно.

Кучеров, Савельев и Болтянский — все в спасательных нагрудниках — наблюдали за работой двигателей. Стармех вызвал Кучерова в помощь Савельеву. Двери и вентиляторы были наглухо задраены. Кружилась голова. Не хватало воздуха. Мотористы держались поближе к выходу. Болтянский заметил это:

— Знаете что, мальчики? Отойдите от трапа. Волна может выбить дверь, и вас замочит. Без паники. Успеем выбраться. Пока машина работает, судно идет, всё нормально. Это лучше, чем в холодной воде плавать. А предосторожность, — стармех показал на пояс, — никогда не мешает.

— Что вы, Семен Григорьевич, это мы случайно тут оказались, — сконфуженно сказал Савельев, отходя от трапа.

— Как, Семен Григорьевич, не потонем мы? — тихо спросил Кучеров.

— Я вот сейчас вылезу, поговорю с Нептуном, посмотрю и доложу вам.

Моторист против воли улыбнулся. Его успокоили веселые нотки в голосе Болтянского. А стармех действительно поднялся по трапу и исчез за дверью. Он с трудом сохранял эту показную веселость, отлично понимая, какая серьезная опасность нависла над «Ангарой» и ее экипажем. Но Семен был старшим механиком, — это обязывало ко многому…

Держась за поручни, приклепанные к надстройке, спасаясь от кипящей под ногами воды, Болтянский дернул задрайку камбузной двери и, вскочив в помещение, сейчас же захлопнул ее. По кафельной палубе гуляла вода. Среди разбитой посуды, опрокинутых кастрюль, забившись между посудным шкафом и столом, в спасательном нагруднике сидела Тоня. Ноги ее были в воде, но она не замечала этого. Как-то особенно неприятно скрипела переборка. При каждом крене по палубе перекатывались картошка, крышки, вилки, вёдра. Всё это оглушительно гремело. Тоня сидела с закрытыми глазами. По щекам ползли слёзы.

— Что я вижу! — закричал Болтянский. — Принцесса океана в слезах! Такая смелая и…

Он взял ее за руку. Тоня открыла глаза. Слёзы потекли сильнее.

— Испугалась, Тонечка, — наклонился к ней Болтянский. — Не надо. Не плачьте. Всё в порядке. Ну шторм, ну качает, ну обеда нет… Всё поправится.

— Есть обед. Я его в духовке расклинила. Да никто не идет обедать. Гибнем, Сеня. Знала бы… — в отчаянии, сквозь всхлипывания, прошептала Тоня.

Болтянский выпрямился. Он строго посмотрел на девушку:

— Вы это, Тоня, бросьте. Погибать вам никто не даст. Вон рядом «Амур», а с правого борта «Кура», «Пинега». Кругом наши моряки. Да и у нас на судне всё благополучно. До берега уже рукой подать. Ну не плачьте. Принести вам еще один пояс для гарантии? Уж тогда наверняка не утонете. Принести?

Тоня перестала плакать:

— Не надо… Пусть обедать идут. Голодные ведь?

— Мне надо в машину, Тонечка. Не будете бояться? Даете честное слово? Я рядом с вами. Если что…

— Не буду, — утирая слёзы концом фартука, проговорила Тоня.

— До свидания, принцесса.

Стармех скрылся за дверью, а Тоня, держась за углы и выступы, принялась ловить взбунтовавшуюся посуду.

На «Амуре» чувствовали себя немногим лучше, чем на «Ангаре», В рубке с левого борта выбило дверь, не хватало двух оконных стекол, на палубе рубки плескалась вода, которую уже никто не выбирал. У штурвала, крепко вцепившись в ручки, стоял хмурый высокий матрос.

Рубцов, с покрасневшими от ветра глазами, посасывал короткую черную трубку, грея о нее озябшие руки, изредка бросая рулевому короткие команды.

— Иннокентий Викторович, какой-то сигнал на «Ангаре», — взволнованно закричал штурман, разглядывавший в бинокль горизонт. — Сейчас посмотрю таблицу.

Желтый вымпел и черный шар под ним означали: «Имею трещину в корпусе».

— Плохо дело, — вслух подумал Рубцов. — Надо выручать Карданова. Держите на «Ангару», — скомандовал он рулевому. — Подойдем поближе, может быть, придется оказывать помощь.

Матрос медленно и неохотно стал выполнять команду.

— Мы так, Иннокентий Викторович, на самую крутую волну попадем. Поломаемся. Какую уж тут помощь оказывать! Не до жиру, быть бы живу.

Рубцов круто повернулся от окна. Его глаза сделались круглыми:

— Больше право! Делайте, что говорю.

Матрос шевельнул штурвал.

Капитан посмотрел на рулевого, подошел к нему, слегка оттолкнул.

— Дай-ка я постою. Передохни. Устал, наверное? — иронически спросил Рубцов, принимая у матроса штурвал.

«Амур» вздыбился, попав на встречную волну, задрожал всем корпусом и, ныряя, пошел наперерез «Ангаре».

— Радиста сюда, пусть немедленно свяжется с Кардановым! — крикнул Рубцов штурману. — Мы возьмем «Ангару» на буксир. Да пришлите другого матроса на руль.

Рубцов пошарил в кармане, вытащил спички и принялся торопливо раскуривать трубку, придерживая локтем штурвал.

«Кура» встала бортом к волне. Ее накренило. Было такое чувство, что она больше не поднимется. Горы воды обрушились на судно. С жалобным треском от переборки оторвалась полка. Книги полетели на палубу. Из гнезда выскочил графин и со звоном разбился на куски. Издавая неприятный, металлический грохот, покатился медный мегафон. Журавлева толкнуло на рулевого. Не успев задержаться, капитан как на коньках скользнул к переборке. Ветер сорвал фуражку с головы. Журавлев выругался. Самоходка ползла куда-то вверх.

Когда начался шторм, Журавлев почувствовал себя очень неопытным. С него сразу соскочила самоуверенность, и Эдик пожалел, что он не старпом. Как легко было бы выполнять распоряжения капитана, иногда покритиковать его действия, скептически сощурить глаза, наблюдая за швартовкой, и небрежно бросить: «Назад надо работать! Не то заденем причал!» Теперь он сам капитан, и страшновато от той огромной ответственности за судно и людей, которая легла на него.

Эдик несколько раз подходил к карте, измерял расстояние до берега. До него еще далеко. Пятьдесят миль. Идти долго, а ветер не думает утихать. «Кура» того и гляди сломается. Давно уже отдан приказ — надеть спасательные нагрудники. Все выполнили его. Все, кроме Журавлева. Ему кажется, что команда чувствует себя спокойнее, когда видит капитана без нагрудника. «Куру» опять повалило на борт. Когда же это кончится?

Отпустив наконец штурманский стол, за который он держался, капитан выглянул в разбитое окно и тотчас же заметил сигнал на «Ангаре». Он знал таблицу аварийных сигналов наизусть. Трещина в корпусе! Правда, это еще не означает просьбы о помощи. Пока Карданов дает знать каравану, что у него на судне неблагополучно.

Значит, самоходки уже начали ломаться. Может быть, пройдет полчаса, и такая же участь постигнет «Куру»! Что делать? Если он повернет судно и пойдет к «Ангаре», зыбь станет им прямо по носу. «Лангуст» занят с «Шилкой». Кто же снимет людей, если это будет нужно? Нет, надо быть с «Ангарой» рядом. Журавлев схватил радиобланк. Быстро кривыми буквами написал:

«„Ангара“. Карданову. Иду к вам. Буду держаться вблизи. В случае необходимости готов оказать помощь. Журавлев».

От такого решения он сразу вырос в собственных глазах. Да, он поступил так, как должен был поступить капитан. Другого решения быть не могло.

— Снеси, — коротко приказал Журавлев матросу, подбиравшему упавший со стола штурманский инструмент. — Носов! Курс на «Ангару», будем держаться у нее за кормой. Ясно?

— Ясно, — отозвался рулевой. — Что у них случилось, Эдуард Анатольевич?

— Трещина в корпусе.

— Не поломаются? — испуганно спросил матрос.

Волна грохотом ударила в надстройку.

— Ты давай смотри лучше. Зеваешь. Разговорился! — сердито закричал Журавлев. — Держи «Ангаре» под корму.

«Кура» уклонялась вправо всё больше и больше, принимая на себя воду.

Трещина увеличивалась. Она уже не походила на короткую пиявку. Если стяжка не поможет, то через некоторое время разрывы пойдут дальше. Матросы с Бархатовым растягивали стальной трос. Их часто покрывало волной. Тогда они бросались на люк, цеплялись за натянутый штормовой леер. Над ними прокатывалась холодная зеленая водяная гора…

Карданов со страхом ждал, когда схлынет вода. Все были целы. Капитан облегченно вздыхал. Раздавалась команда Феди Шестакова: «Вставай!»

И люди начинали лихорадочно работать. До следующей волны. Снова крик: «Держись!», невыразимая тревога в сердце, и опять капитан пересчитывает людей. Все ли? Работа не ладилась. Кроме непрерывных потоков воды, мешала усиливавшаяся от сбавленного хода качка. Трещина неумолимо подползала к борту. От нетерпения капитан сжимал ручки ненужного сейчас телеграфа. Ну скорей же! Как неловко закрепили трос! Его сейчас скинет волной. Так и есть. Конец соскочил с кнехта. Скорее! Что же, старпом не видит, как положили трос? Так бы и пошел туда сам.

— Держись! — Огромный шипящий вал завернул вершину, ударил в надстройку и рухнул на мостик. Одежда капитана набухла, стала тяжелой как свинец. Но он не почувствовал этого.

«Неужели ветер всего семь баллов?» — думал Карданов, смотря на свое судно.

«Наконец!» Карданов увидел, что трос надежно опутал кнехты. Остается только взять его на «закрутки». Хорошо распоряжается Бархатов. А пока трещина всё еще увеличивается. Да скорее же, черт возьми! Сколько можно копаться? Карданов свистнул в переговорную трубку и приказал механику:

— Дайте самый малый ход!

Теперь «Ангара» едва двигалась. Так она держалась лучше. Ее меньше ломало.

— Андрей Андреевич, смотрите, — вдруг услышал капитан радостный голос стоявшего на руле Смирнова, — все самоходки к нам жмутся, на выручку идут.

— Так и должно быть, — спокойно сказал Карданов, только сейчас обратив внимание на приближающиеся суда. — Закон морской дружбы…

«Амур» и «Пинега» шли уже совсем недалеко от «Ангары».

На палубу Шмелева прогнал громкий, взволнованный голос появившегося в столовой боцмана:

— А ну, матросы, давай все наверх. Живо!

Генька быстро вскочил и бросился к выходу. «Судно оставляют», — мелькнуло у него. Он рванулся на мостик, но, увидя, что люди собрались у четвертого люка, побежал туда. Палуба уходила из-под ног. Шмелев едва успел добраться до штормового леера, как услышал испуганный крик: «Держись!» Генька судорожно вцепился в пеньковый конец, волна сбила его с ног, накрыла с головой. «Всё», — безумея от страха, подумал он. Поток схлынул. Генька выплюнул горькую воду, попавшую в рот, открыл глаза. Федя и старпом что-то делали у кнехта, остальные растаскивали трос. Боцман, увидя приближающегося Шмеля, ободряюще махнул ему рукой. «А ну тебя к черту! — подумал Генька. — Чего это они там делают?» Вдруг он заметил, что по всей высоте комингса ползет чёрная полоса трещины. Несколько секунд он как загипнотизированный смотрел на неровные острые кромки лопнувшего железа. Когда судно всходило на волну, трещина зловеще дышала, становилась шире. Генька представил, как рвутся листы палубы, отламывается корма и, задрав кверху крутящиеся винты, уходит в воду.

— Трещина! Поломались! — закричал Генька не своим, каким-то истошным голосом. — Вызывать помощь! Садиться в шлюпки! Давать сигнал! Что они, не видят? Поломались! — второй раз заорал Шмелев.

Но никто не обратил внимания на его крик, никто не бросил работать, только Бархатов сказал:

— Чего стоишь? Трещину видим. Тяни! — И сунул ему в руки конец.

Нет, они сошли с ума! Генька не самоубийца, «тянуть» теперь поздно. Если этим комсомольцам недорога жизнь, это их дело, а он знает, что́ надо делать…

— Чего стоишь? Бери! — сердито закричал Бархатов.

Генька скорчил жалкую гримасу:

— Зашибся сильно, Вадим Евгеньевич. Должно быть рёбра поломал. Двигаться трудно.

— Ну, уходи тогда, не мешай и не стой здесь, а то смоет. Скажи синоптику, пусть окажет помощь.

Шмелев повернулся и, не дожидаясь вторичного приказания, быстро заковылял к мостику.

Что же смотрит капитан? Он, наверное, обалдел от страха и думает только об одном — как оправдаться, если они окончательно поломаются. «Все меры были приняты, капитан сошел последним, непреодолимые силы…» Знаем мы эти фразочки! Ничего, Шмелев поможет ему быстро решить вопрос…

Волна ударила матроса в спину, но он уже схватился за поручни трапа. Капитан обернулся на звук хлопнувшей двери, удивленно скользнул глазами по вошедшему Шмелеву:

— Что случилось, Шмелев? Почему ушли с палубы?

Волной о люк ударило, товарищ капитан. Ходить не могу. Сейчас переломится наша «Ангара». Спасаться надо.

Капитан уже не слушал Геньку. По палубе катилась новая волна… Шмелев притворно охнул и сел на диван. С его одежды стекала вода. Ему становилось холодно. Скорее надо… Он воровато оглянул рубку. Володя Смирнов поглощен штурвалом. Капитан до половины высунулся в окно. Генька быстро выдвинул ящик стола, схватил ракетницу, сунул ее под ватник. Теперь нужно было выйти из рубки. Шмелев испустил громкий стон:

— Ох, не могу больше! Грудь болит.

На него никто не обратил внимания. Он тяжело поднялся. В этот момент судно накренилось и Геньку откинуло к двери. Он толкнул ее плечом, очутился на мостике…