Неуютное море

ГЛАВА II

Карданов медленно шел по солнечной стороне широкой улицы. Вчера он сдал «Тайгу» молодому, даже слишком молодому, как ему казалось, капитану Сыровадскому. Говорили, правда, что Сыровадский способный и знающий, но всё же… Тридцать лет, чтобы командовать таким судном… Поэтому-то так подробно, не желая что-нибудь упустить, рассказал Карданов новому капитану все особенности управления «Тайгой», долго водил его по теплоходу, знакомил с командой. Когда они подписали сдаточный акт, Сыровадский посмотрел на Карданова, поднял традиционную «приемосдаточную» рюмку коньяку и сказал:

— Спасибо, Андрей Андреевич. После такой полной информации плавать на этом чудесном корабле мне будет легко.

Прощание с командой получилось тяжелым. Вместе с новым капитаном Карданов спустился в столовую, где собрались все. Их встретили серьезные лица. Карданов представил Сыровадского, пожелал экипажу счастливого плавания, успехов, передал привет женам. Все сидели молча. Наконец, моторист Демкин укоризненно произнес:

— Покидаете, значит, нас, Андрей Андреевич? Разонравились. Значит, всё — дружба врозь.

У Карданова защемило сердце. Он видел по лицам, что команда не хочет с ним расставаться и Сыровадского принимает холодно, как будто он был виноват в том, что Карданов уходит. В эту минуту Андрей Андреевич особенно сильно почувствовал, как крепко связан он с этими людьми, как сжился с ними и как они ему дороги.

— Не могу поступить иначе, ребята, — проговорил Андрей Андреевич. — Очень жаль вас покидать, но ничего не сделаешь.

Карданов подробно рассказал, куда и зачем он уходит с «Тайги».

— Возьмите меня с собой! — крикнул Храмцов.

Сразу же раздалось еще несколько голосов: «И меня, и меня. Там разные специальности нужны!»

До ворот его провожали все свободные от вахты. Несли его чемоданы, коробки, свертки. Ему ничего не разрешили взять в руки. Каждый хотел помочь. Все неестественно громко говорили, шутили, подтрунивали над новым судном Карданова. На самом же деле моряки испытывали горькое чувство расставания с близким человеком.

У ворот порта попрощались, обменялись крепкими рукопожатиями и пошли обратно к теплоходу, не оглядываясь. Усаживая капитана в такси, Храмцов с сожалением проговорил:

— Эх, Андрей Андреевич, даже в театр с нами напоследок не пошли. А балет-то какой! Ну, до свидания. Не забывайте.

Матрос захлопнул дверцу. Машина легко тронулась и через несколько минут уже неслась по прямому проспекту Огородникова.

Это было вчера, а сегодня Карданов шел к Маркову для того, чтобы получить назначение и приняться за работу на новом судне. Карданов остановился у большого красивого дома, на двери которого было приклеено объявление: «Требуются все морские специальности. Судоводители, механики, матросы, мотористы, коки и др. Обращаться третий этаж, комната 83».

У входа, на тротуаре толпились люди. Какие-то старики в потертых кепках, молодые люди в узеньких брючках и пестрых пиджаках, мужчины в заграничных костюмах, в ботинках на непомерно толстой резине и другие — в простых хлопчатобумажных куртках. У некоторых были слишком большие и чрезмерно блестящие золотом морские фуражки. К нагретой солнцем стене жались две накрашенные девицы. Против них, покачиваясь, стояла толстая, неряшливо одетая женщина с папиросой в зубах. Она что-то рассказывала хрипловатым баском. Девушки хихикали. Карданов подумал: «Наши кадры». Ему захотелось поближе рассмотреть людей, с которыми, возможно, придется плавать. Внимание капитана привлек человек с одутловатым, землистым лицом и подпухшими глазами. Он был одет в засаленный, неопределенного цвета плащ с погончиками на плечах, на голове, сильно набекрень, сидела такая же засаленная кепка фасона «семь листов, одна заклепка». Карданов безошибочно угадал в нем «бичкомера» — морского летуна, лодыря, «перегонщика», никогда не делающего на судне больше одного рейса. Человек этот презрительно поглядывал на окружающих и, тыкая пальцем в грудь то одного, то другого, говорил:

— Мало платят. В прошлом году у рыбников лучше было. Это же «клуб самоубийц»! Ну чего смотришь? Коробки их обязательно полундру будут огребать. Половина переломается. И за такую работу такие деньги? Пусть у них дураки плавают.

— Так не пойдешь, значит, Шмель? — спросил маленький сухощавый человек в чистой, до голубизны застиранной робе.

— Подумаю. Может быть до Архангельска, а там сорвусь. Рыб кормить предоставим любителям.

— Бросил бы ты трепаться, Генька. Чего ты всё каркаешь? В прошлом году тоже каркал. А обошлось всё благополучно.

Шмель свысока посмотрел на говорившего:

— Тец, тец, граф. Вы за рюмку водки готовы на плавучем гальюне рейсы делать, а я уважаю свою морскую специальность. Понятно, Пиварь?

— Дурак! — смачно сплюнул Пиварь и отвернулся.

Шмель увидел Карданова. Он тоже сразу признал в нем моряка дальнего плавания:

— Ком ан, сюда, кореш! Что, кончились бананы? Завязали мешок в пароходстве? Какой специальности? Я где-то тебя видел.

Не отвечая на вопросы, Карданов коротко спросил:

— Берут?

— Берут. Всех берут. Где же им народу найти на свои «душегубки»? Вот их команды стоят. Марсофлоты, задницы в ракушках, — с издевкой проговорил Шмель и показал на группку юношей в узких брючках. — Дальнеплавающие. До Петродворца и обратно.

— Как приятно, что среди нас есть такой известный и опытный мореплаватель, как вы, — раздался насмешливый веселый голос. — Скажите, это не вас били мешками в Одессе на Приморском бульваре? Нет? У нас таких не любят.

Карданов обернулся. Говорил молодой длинноносый, рыжий, с круглыми птичьими глазами, парень. Он независимо стоял, засунув руки в карманы коричневого пиджака, улыбаясь поглядывал на Шмеля. В толпе одобрительно засмеялись.

— А, горячи бублички, одесськи бублички. И вы тут, граф? Смотри, чтобы на ленинградский кулак не напороться. Видно, ищешь его.

Но рыжий не проявил никакого страха:

— Детка, не надо запугивать. Это вредно отражается на почках, если учесть, что я немного изучал «самбо». На Пересыпи, у знаменитого спортсмена Шпигельского. Не знаете?

Андрей Андреевич с любопытством всматривался в лица. Так вот эти люди «от ворот», как говорил Марков. Из них надо создать команды. Ну что ж. До выхода в море еще есть время. Кое-чему он их выучит, кое-чему они научатся сами на переходе до Архангельска.

Карданов пошел разыскивать комнату восемьдесят три. После долгих блужданий по узеньким коридорам он наконец отыскал Маркова. У дверей, как и на улице, толпился народ. Было накурено. Кто-то громко ругал начальника проводки за то, что тот отказался принять на работу. В дверь по очереди входили люди. Не обращая внимания на недовольные замечания, Карданов пробрался вперед. В кабинете стоял сизый папиросный дым, но Иван Васильевич сразу увидел капитана:

— Заходите, Андрей Андреевич. Тут такой содом творится. Народу нанимается тьма, но, к сожалению, не все подходят.

— Что, настоящих моряков мало? — спросил Карданов, пожимая руку Маркова.

— Попадаются и моряки. Да не те, что нужно. Ничего, как-нибудь укомплектуем. Вот что, Андрей Андреевич, я вас попрошу: срочно поезжайте в гидрографию, закажите необходимые карты, спросите, смогут ли они дать нам несколько компасов. Возьмите письмо у Федора Алексеевича, — показал Марков на человека, сидевшего рядом за столом, заваленным папками и бумагами. — Завтра приходите сюда к девяти часам утра.

Карданов недовольно поджал губы:

— Я полагал сразу же заняться своим судном, начать приемку…

Марков развел руками:

— Вот это сейчас не удастся, капитан. Очень много организационных дел. Единственно, что я пока могу сказать, — вы назначаетесь на головную самоходку «Ангара». Поведете с собою еще четыре штуки. Мы с вами встретимся в Архангельске, куда соберутся и другие суда каравана. А пока на вас лежит всё: снабжение, работы по подкреплению корпусов на заводе, работа с людьми, и непосредственная организация перехода ваших пяти штук.

— Не много ли? — засмеялся Карданов.

Получив несколько отпечатанных на бланках документов, капитан уже собрался уйти, но дверь отворилась и в комнату вошел белобрысый коренастый юноша без головного убора:

— Я насчет работы. Хотел бы поплавать у вас.

— Какая специальность?

Юноша покраснел и сконфуженно молчал.

— Я спрашиваю, какая у вас специальность? — нетерпеливо повторил Марков.

— Видите, в чем дело, товарищ начальник. Я еще не работал нигде. В этом году окончил десятилетку. И вот… Возьмите меня, пожалуйста. Я очень хочу плавать. На любую работу.

Марков тяжело вздохнул и, обращаясь к Карданову, сказал:

— Вот видите? Большинство таких. Не плавали совсем.

Карданов встретился глазами с юношей. В его взгляде он прочел такое желание работать и просьбу как-нибудь помочь ему, что не колеблясь предложил:

— Пошлите его ко мне на «Ангару», Иван Васильевич.

Марков недовольно посмотрел на капитана:

— Возьмете? Кстати, как твоя фамилия?

— Смирнов Владимир.

— Ладно, Смирнов, оформляйся. До завтра, Иван Васильевич.

Карданов ушел, а Марков подозвал парня:

— Ну, давай документы, Смирнов Владимир, раз капитан согласился тебя взять.

На площадке Карданова остановила девушка в голубом платье и белых босоножках. Она взглянула на него неправдоподобно-синими глазами и спросила:

— Скажите, вы не знаете, где находится затон «Юный водник»? Там стоят баржи.

Карданов удивился:

— Что вы, тоже идете на перегон?

— Да, иду.

— Кем же?

— Синоптиком.

Карданов скептически посмотрел на девушку. Такой серьезный переход, а назначают какую-то совсем юную девицу. Надо будет сказать Маркову. Тут опыт нужен, и большой. Он еще раз посмотрел на девушку. Правда, когда вглядываешься в ее лицо, оно не кажется таким уж молодым, видны еле заметные морщинки. Сколько ей может быть лет? Что-нибудь около двадцати пяти. А глазищи какие!

Они вышли на улицу.

— Так вот что, — начал объяснять капитан. — Сядете на автобус номер… Впрочем, давайте я вас немного провожу. Нам по пути. Перейдем через мост, а там уж найдете сами.

Девушка поблагодарила, и они не торопясь пошли рядом.

— Не боитесь идти в такое плавание?

— Я ничего не боюсь, — тряхнула короткими, подстриженными по моде золотистыми волосами девушка.

— А я вот боюсь, — рассеянно отозвался Карданов, думая о слабом закрытии трюмов.

— Зачем же вы нанялись тогда? Сидели бы дома.

Карданов засмеялся:

— Не могу. Дело заставляет.

— Ну если так, то привыкайте. Люди ко всему привыкают. Вы случайно капитана Карданова не знаете?

— Карданова? — Андрей Андреевич сделал удивленные глаза, улыбнулся и хотел уже представиться, но передумал. — Карданова? — повторил он. — Знаю, даже очень хорошо. А почему он вас интересует?

— Мне придется с ним плыть на одном судне. Я назначена на «Ангару». Скажите, что он за человек?

— Как вам сказать. Мне лично он нравится. Симпатичный парень.

— Молодой?

— Ему тридцать пять. Приличный мужчина и, между прочим, холостяк…

Девушка вспыхнула. Глаза ее сделались сердитыми, темными.

— Я замуж за него выходить не собираюсь. Понятно? Мне с ним работать надо. Во всяком случае мне повезло, если он, как вы говорите, хороший человек.

Карданов утвердительно кивнул головой:

Вам повезло, это верно. А вот ему… М-да.

— Что это за «м-да»?

— Вот ему, кажется, не повезло.

— Это почему же?

— Там, вероятно, нужен опытный, знающий Север синоптик.

— А я вот как раз и есть «опытный и знающий Север синоптик». Два года зимовала в Амдерме, один год на Диксоне и один на мысе Челюскин. Вот так. «М-да!»

— Тогда простите. Вы, оказывается, настоящая полярница. Сколько же вам лет?

— Женщинам такие вопросы не задают, — улыбнулась девушка. — Но вам по секрету могу сказать. Много. Двадцать шесть. Успокоились?

Они перешли через мост. У здания Академии наук остановились. Скрипя тормозами, подкатил сине-белый нарядный автобус.

— Ваш. Садитесь, — поддержал за локоть девушку капитан. — Где выходить, спросите у кондуктора. Она знает. Привет Карданову, если увидите.

Автобус тронулся. Девушка обернулась и крикнула:

— Спасибо. От кого привет?

Карданов помахал рукой. Автобус скрылся за поворотом.

Удачно, что синоптик оказалась бывалой, хорошо знающей район. Но зачем у нее такие синие глаза, мальчишеская прическа и никакой серьезности? Ведь ее мнение по многим вопросам будет решающим. Надо сказать, что и он вел себя не очень серьезно.

Андрей Андреевич почему-то с сожалением вдруг вспомнил, что за эту стоянку не сходил ни в кино, ни в театр.

Утром в «образцовой» пивной на улице Гоголя посетители обычно отсутствовали. В углу, положив руки на застекленный столик, сидел пьяный Пиварь. Он был всё в той же чисто выстиранной голубой робе, его глаза бессмысленно смотрели на развалившегося на стуле Геньку Шмеля. Генька крутил головой, подмигивал толстой официантке, стоявшей у стойки со сложенными на животе руками, и как бы приглашал ее принять участие в веселом развлечении.

— Слушай, Степан Прокофьевич, — ласково говорил он. — Не будь жлобом. Такое дело надо спрыснуть. Мы с тобой попали на одно судно, уходим в дальнее плавание — и вдруг всухую. Ни боже мой! Расколись еще на пол-литра. Ну? Давай четвертной, я смотаюсь. Да не бойся, с первой получки отдам. Счет немецкий. Фифти-фифти. Ну?

— Хватит. Мы ведь уже спрыснули. Мне хватит. Я уже, пожалуй… того… а? — вяло отказывался Пиварь.

— Ты? Как стеклышко. Брось, не придуривайся, — горячо убеждал Генька.

— Чего ты понимаешь. При-ду-ри-вайся. Я слово начальнику дал. Сказал, что не буду пить совсем. Честное слово, понимаешь? Вот он меня и взял.

— Правильно сделал. Больше пить не будешь. Сегодня последний раз и амба. И я не буду. С тобой вместе. Давай. Жалко?

Пиварь тупо посмотрел на Геньку:

— Дурак. Разве мне жалко когда было? Мне не жалко. Честное слово дал. Не понять тебе этого. Последний раз…

Пиварь порылся в кармане, выбросил на стол смятую десятирублевку, потом пятерку:

— На́. Больше нет.

Шмель схватил деньги:

— Ладно, добавлю. Ловко я твоего начальника опутал! Без всякого честного слова. Старую характеристику подсунул, а то бы ни в жизнь не взял, и плыл бы ты на нашем «клипере» один. Ну ладно. Посиди, я сейчас.

Генька выскочил на улицу. Официантка равнодушно смотрела мимо, не обращая внимания на одиноко сидевшего Пиваря. Ему сделалось грустно. По щеке скатилась пьяная, горькая слеза. Жизнь не удалась.

Служил несколько лет в Балтийском пароходстве, плавал за границу на хорошем судне, был на лучшем счету. Но потом одна пьянка, вторая, трехдневный прогул, увольнение. Капитан вызвал к себе и сказал: «Хороший ты парень, Пиварь. И работник золотой. Но больше твои „номера“ терпеть нельзя. Вся команда возмущается».

И пошло, и пошло. Ушел в портофлот.[1]Там такая же история. На шаландах плавал, у рыбников на сейнерах. Всё было хорошо до первой пьянки. Скатился до закопченных невских речных буксирчиков. Он, Пиварь, золотые руки. За что бы он ни брался — всё выходило. Работал и на палубе, и в машине. «Не буду больше пить. Сказал, и точка… А сегодня в последний раз. Сегодня не считается. Сегодня слово дал. Значит, с завтрашнего дня».

Хлопнула входная дверь, вернулся Шмель:

— Сонечка! Пару бутербродов с колбасой и еще бутылку пива. Держи посуду, Степан.

Генька разлил под столом водку. Официантка отвернулась к буфету, делая вид, что не замечает нарушения правил.

— Ну, будем здоровы, Степан Прокофьевич. За счастливое плавание на «Ангаре», Скол![2] — стукнул донышком стакана по столу Шмель и быстро опрокинул содержимое в рот.

Пиварь поднес стакан к губам, сморщился, с трудом выпил. Ему было нехорошо.

Девушка с прической «баббета» и в очень короткой, широкой юбке поднялась со скамьи навстречу Володе Смирнову, когда он торопливо вошел в сквер у Исаакиевского собора.

— Я здесь, Володька! — крикнула девушка, поднимая руку. — Ну как твои дела?

— Вот это да! — восхищенно, не отвечая на вопрос, воскликнул Володя, оглядывая девушку со всех сторон. — Ты будто сошла с обложки модного журнала, Светка. Где же твои косы, твоя скромная коричневая форма?

— Нравлюсь тебе в таком виде?

Девушка повернулась.

— Потрясающе!

— Так вот. Школа окончена. Я взрослая. Форма отдана сестре. Подарки волшебника на мне, за углом стоит золотая карета. Она повезет меня в жизнь…

— Возьмите меня кучером, леди. Я буду сопровождать вас всюду.

— Вы уверены, что нам по пути?

— Уверен.

— Я подумаю, — засмеялась Светлана. — На это место много претендентов… Но хватит болтать глупости. Как твои дела?

— Приняли. Разрешите представиться: матрос теплохода «Ангара». Завтра выхожу на работу, а через десяток дней уйдем в рейс.

— Так скоро? Я думала… Знаешь, наши мальчишки говорят, что ты совершил величайшую глупость. Закончил десятилетку и пошел наниматься в матросы. Ты не жалеешь, что не подал документы в Высшее мореходное?

— Не знаю. Мне кажется, я поступаю правильно. А вдруг море мне не понравится? Тогда что, менять профессию? Или всю жизнь тянуть лямку нелюбимой работы?

Володя задумался. Вот она, Светка Аржанова. Его Веточка. Самая красивая и своенравная девочка в их классе. Это признано всеми.

А сегодня она совсем особенная и как-то сразу отдалилась от него. Он не привык видеть ее такой.

— Что вы замолчали, товарищ моряк? Взрослых девушек нужно развлекать.

— Ты всё смеешься, Светка, а мне вот стало грустно. Десять лет проучились, дружили с первого класса… Помнишь, как меня выставили за дверь из-за твоей бумажки? Ну когда ты бросила бумажную стрелку на учительский стол и попала в чернильницу? Как всё это давно было! Теперь мы взрослые. Казалось, мы никогда не расстанемся, а вот…

— Да, так казалось. Каждый день встречались, шалили, ссорились, готовились к экзаменам, волновались… А теперь начинается новая жизнь. Придут новые люди, новые интересы, новые волнения…

— И ты забудешь всё, что привязывало тебя к школе, — в тон Светлане продолжил юноша.

— Нет. Школу я не забуду никогда. Ты знаешь, что мы решили собираться с нашими учителями каждый год. И чем старше мы будем, тем встречи эти будут интереснее. Представляешь: встретимся лет через сорок, совсем старые.

Володя засмеялся:

— Очень интересно! Соберутся старые перечницы. Жизнь прожита, общего между людьми ничего нет, разговаривать не о чем. Неумолимое время сделало лица морщинистыми… Брр… Вот если вместе… Знаешь, мне ужасно не хочется расставаться с тобой…

— Мне тоже… — тихо сказала Светлана.

Володя взял ее руку:

— Я люблю тебя. Ты должна знать это.

Он смотрел на Светлану.

Девушка ничего не ответила. Володя тоже замолчал.

— Пойдем, — наконец проговорила Светлана, вырывая свою руку. — Мне нужно домой.

Она посмотрела на Володю такими глазами, что он сразу сделался счастливейшим человеком на свете.

— Пойдем, Веточка. Давай проведем оставшиеся до плавания дни вместе.

— Да, Володька. Вместе. Пошли.

Тонечка Коршунова никогда не предполагала плавать на судах. Тем более в Арктике. Это звучало фантастически, невероятно. Она, как и все ее тридцать соучеников, закончила поварскую школу и собиралась поступить на работу, чтобы заняться приготовлением борщей, котлет, пирожков. Предложений было много. Повара требовались и в ремесленные училища, и на железную дорогу, и в заводские столовые. Были даже места в дома отдыха. Наверное, она выбрала бы дом отдыха, но ее подружка Нинка Воротова, вернувшись вчера в общежитие, важно объявила:

— Берут нашего брата везде. Даже на пароходы в Арктику приглашают. Во!

В Арктику! У Тони остановилось сердце. Каждый человек мечтает о чем-нибудь. Мечтала и Тоня. Еще когда она жила в детском доме, она любила забираться на подоконник, смотреть в окно и думать. Ей хотелось путешествовать. Любопытство не оставляло ее ни на минуту. Если появлялась новая подруга, Тоня засыпала ее вопросами: где жила, какие улицы в том городе, есть ли река, плывут ли по ней пароходы? Однажды ей попался двухтомник Нансена «„Фрам“ в полярном море». Она не отрываясь прочла книги. Вырезала портрет норвежского ученого. На фотографии Нансен был снят молодым. Дружески улыбался, звал в далекую Арктику. Девочки-соученицы смеялись:

— Кто это у тебя такой белобрысый, с усами?

Тоня не отвечала на шутки. Она хотела побывать там, где был Нансен. Когда она подросла, мечта о путешествии отодвинулась. И вот сейчас берут в Арктику. Такой случай приходит один раз в жизни. Разве можно отказаться от него? Путешествовать, увидеть всё своими глазами, заглянуть в неведомые дали…

Подойдя к серому дому, на дверях которого висело объявление Маркова, Тоня сразу примкнула к группе женщин, державшихся отдельно от топтавшихся у входа мужчин. Через несколько минут она уже знала все подробности о перегоне. Знала, куда пойдут баржи, какую зарплату получает повар, сколько она может скопить денег за рейс. Толстая, заплывшая жиром женщина, взглянув на Тоню, усмехнулась:

— Ты еще такого мальчика оторвать можешь! Там мужиков много, а нас мало. В море так и липнут, так и липнут. Вот в прошлом году логгер[3] перегоняли, был у меня старпом. Мальчишечка молодой…

Она облизнула влажные губы и сказала непристойность.

Тоня независимо вскинула голову:

— У меня мальчиков и в городе достаточно. — И, хотя едва ли у нее были знакомые мальчики, кроме соучеников, она небрежно добавила: — Подумаешь, мальчики!

Однако разговор оставил неприятный осадок. Действительно, одна среди мужчин…

У Маркова Тоня держалась с достоинством.

— Так значит вы повар, девушка? Очень хорошо. Условия знаете?

— Немного знаю. Но лучше, если вы мне расскажете.

Марков подробно рассказал Тоне обо всем, что ее интересовало.

— Вообще-то подходит, — подумав, сказала она. — Надо бы кухню посмотреть, как там готовить на самоходке.

— Кухня современная. Готовить удобно, — серьезно ответил Марков. — А вы в море бывали когда-нибудь?

— Нет, товарищ начальник, не была.

— Вдруг укачаетесь? Что тогда команда будет делать? Голодать?

— Не будет. Консервы выдам.

Марков засмеялся:

— Хорошо. Повар вы дипломированный, пошлем вас на головное судно «Ангара». Капитан там строгий, и смотрите, чтобы никаких этих… Молодая вы очень. — Марков неопределенно покрутил пальцем в воздухе.

Тоня поняла. Покраснела:

— Это вы своим матросам говорите, а за меня не беспокойтесь. А что молодая, так это еще ничего не значит. Вон там, внизу, ваши «старые» стоят. На них посмотрите.

Марков с любопытством взглянул на Тоню. Совсем еще детское лицо, вздернутый нос, блестящие глаза. Бойкая!

— Где ваши родители?

Тоня сразу потускнела:

— Нет у меня родителей. Я самостоятельная.

— Самостоятельная? Так-так. — Марков заглянул в Тонин паспорт, лежавший перед ним на столе: — Хорошо, Антонина Васильевна. Попрошу вас завтра выйти на работу. Людей кормить надо.

— Посуда, продукты есть? — по-деловому спросила Тоня.

— Посуда есть, а продукты покупать надо.

— Ладно. Завтра приду.

Через час Тоня Коршунова вышла из серого дома коком теплохода «Ангара». Ей было немного жутко. Первый раз в жизни Тоня отправлялась так далеко. В Арктику. Прощай, спокойное житье в чистеньких комнатах общежития школы поваров. Вот удивятся девчонки, когда она расскажет им о том, куда уплывает. Морячка! Даже как-то странно. Не повар, а кок. Слово-то смешное какое кок.