Через час всех узников ирода пришлого выпустили. А с ними и Василия с Авазом. Представила отцу Катя друзей своему, и тут выяснилось, что папа то Катенькин и был князем мест этих, до той поры, пока не явился из подземелья бандит с людьми пришлыми! Признал Василий князя! Не раз в местах здешних бывал, многое от него про породы на ус себе намотал, про залежи, про свойства металлов разных.
Отец то геологом был, кому про сокрытое в недрах знать, как не ему? И сюда то попал, когда геологоразведку вел! Зашел в пещеру и выбрался в свет на несколько тысячелетий вперед, не вернуться обратно. Погоревал, да и начал в новом мире устраиваться.
Потихоньку полегоньку за знания непревзойденные, за характер твердый и незлобивый, за душу справедливую, выбрали его сначала главой края местного, а потом и княжествовать поставили. Выборная это должность, оказывается, на наследство не моги расчитывать. Только за заслуги особые доверие люди тебе окажут.
Поднялася при нем край, богато зажил народ, но явились пришлые — ни дна им, ни покрышки. По первости в себя прийти не могли, но прознали у здешних про «приданое», что с того света-мира взять с собой можно, так натаскали оружия огнестрельного, князя прежнего оговорили — природу гневит, не дано человеку столько про землю-матушку знать! Под это дело сход назначили, выборы устроили подставные, да и усадили ирода людьми править. В три года край богатый разорил дочиста. Всех, недовольных — в темницу бросили. А пуще выхватывали тех, кто огнестрелу противоборство колдовством оказать способен. Вот и пригодилось подземелье, что межмирьем прозвано. Нет там возможности к силе своей колдовской обратиться. Сиди пожизненно, вся и участь твоя.
Ночью же этой, из мужиков, кто покрепче, налет на хоромы княжеские устроили. Людей пришлых спящими повязали, в темницу отволокли, суда над собой дожидаться. А суд здешний — суров. Зуб за зуб, око за око, кровь за кровь, смерть за смерть, как полагается. Но сначала то — зуб за зуб, разумеется, остальное уж, если останется чего.
Отца Катиного в князья вернули. Сперва конечно в бане отмыли, остригли, побрили, подкормили, от болячек вылечили. А уж потом за дело миром взялись. Подельников прежнего — всех до единого разыскали, в подземелье спровадили.
Много зла в душах людских накопилось. За три года бесправия то! Две недели вокруг порядок наводили, к жизни прежней сворачивая. Очень Аваз помогал с горном верным своим. Как проиграет «Зорю», так и валятся супротивники в беспамятстве. Но самое страшное, когда «Отбой» играть брался.
Там не только что людей ветром сдувало, но и сосны вековые с корнями выворачивало. Из раструба то пионерского! Лешие, конечно, кулаками грозились из под корней деревьев поваленных, да в споры людские не лезли. Человечьи раздоры не их ума дело.
И пока народ отнятое себе возвращал, да подельников душегубовых уму-разуму наставлял по всей строгости, Катя неотлучно при отце находилась.
Много о чем переговорить должны были. Как узнал отец, что мать с сыном до конца в палате с Катюхой сидели, опечалился, головой поник. Скорбное дело детей терять, а еще горше, что весточки назад не отошлешь, не обрадуешь близких, мол, жива, здорова ты. Рассказала Катя, как всей семьей убивались, когда сгинул отец три года тому без вести, посмотрела на отца, горем убитого, и говорит:
— Думаю через Кощея назад к матери с братом вернуться. Костьми лягу, а сделаю!
Знал отец, что твердо слово Катюхино, не отговорить ему дочь. Еще три вершка от горшка ростом не вышла, а характером несгибаемым уже обзаводиться начала. С того во всем до конца шла.
Вздохнул, смахнул слезы непрошенные, да и решил тему переменить.
— А скажи ка ты мне, красавица, отчего на Василия такими глазами поглядываешь, что молодца в краску вгоняет? — спросил озабоченно. Василия хорошо помнил, толковый парень, до знаний злой, тут бы любому родителю радоваться, что приглянулся дочери. Ан нет — занято сердце Василия, приворотом колдовским. Тут еще как повернет, куда выведет! Приворот штука сильная, он насмерть, он по живому бьет.
— Ай, не трави душу, папа, — наморщила носик Катя. — Ну, есть в нем что-то этакое, но ничего серьезного быть меж нами не может. Занят твой Вася. Невеста у него имеется. Птицей Гамаюн накарканная. Не знаешь, часом, где ее отыскать?
— Кого? Птицу то? — удивился отец. — А пошто она тебе?
— Перья выщипать, на окорочка порубить и башку свернуть! — зло процедила Катенька-лапушка, в детстве за издевательства над лягушками не раз мальчишкам носы разбивающая.
— Да в своем ли уме ты, девица? — ужаснулся отец. — Такое и помыслить нельзя про птицу вещую!
— Знаю, что нельзя, — сжала кулачки Катенька. — И ведаю, что если бы не она, то не повстречались бы мы с тобой! И все было бы так, как было! Я крепкая, выкарабкалась бы из болезни, зато с мамой осталась, с братом...
— А не изводилась бы по Васе твоему, другой уже занятому! — хлюпнула носом Катенька.
— А если бы не выкарабкалась? — спросил отец, помолчав. — Сейчас то хоть малая надежда, но есть, что через Кощея домой доберешься, слезы материны утрешь...
— Да, кстати, — просиял вдруг глазами он. — А не уговоришь ли семью сюда переехать? Как попасть то знаешь теперь, на всякий случай координаты входа в пещеру я тебе напишу, а то и через ковригу ржаную вытащим! Заживем лучше прежнего! Мать то рада, как будет! А Валерка, хорошо если с ума не сойдет с простора такого!
Знал он, что делом надо Катю занять, а то, хоть и любит она животных без памяти, но с любви до ненависти — шаг лишь один. И не поздоровится тогда птице вещей. Ощиплет, порубит, а потом и свернет. Вот уж характер у доченьки! Вся в мать. Только стержень покрепче. Будь жена такой же, не сгинул бы муж ее в горах непролазных. Не пустила бы в последнюю экспедицию. Сумела бы настоять. Да ничего уже не поделать.
Другое сильней беспокоило. Поход Василия с Катею да сыном Соловья Разбойника. В мире прошлом — костьми бы лег, не пустил дочь на затею опасную, а в этом — сгладились углы, проще жизнь принимается, не стоит ком у горла за родную кровинушку, потому что у всякого дорога собственная. А страха не было. Здесь веры в справедливость, в то, что закончится дело добром, больше. Сам не раз задумывался, дескать, может и вправду губит себя человек к знанию научному устремляясь быстрее, чем дух развивается? Не счастливее ли жилось бы с природой в гармонии, потихоньку знания впитывая, не стремясь все в один миг получить? Глядь и дух внутренний нравственный за разумом поспевал бы? Аль нет?
Помотал головой отец Катин, согласился дочь отпустить. Может и вправду отыщет дорогу во время свое?
Порешили так. Кощея одолеть! В былинах тому на роду написано каждый раз битым быть. Выведать — можно ли назад во времени если не человека, то хотя бы весточку доставить. Да так, чтобы по назначению пришло и без баловства!
А пока с Кощеем дела увязывают — ковриг по селениям поспрашивать на случай тот, если добраться до пещеры межмирья затруднительно станет. У обоих дорог сюда свои плюсы-минусы в достатке имелись. Через печь путь — неизлечимо больным доступен одним. Когда ничего уже в будущем изменить не сможешь по воле своей, не держит тебя природа-мать во времени крепко.
Сквозь подземелье же дорога сюда не проста. Во-первых, вход через рудник идёт. Бандит прежний и попал к ним, когда к рукам медные залежи прибрать намеревался. А где такое богатство, там собственность частная, а туда запросто не проникнешь. Хоть трижды доказывай, что не корысти ради, а на минуточку и в одну сторону. Во-вторых, даже попади в пещеру, в разлом просто так не пройти. Проход настолько хитро устроен, что потаскает тебя часика три по коридорам да шхерам узким, да и выведет ко входу обратно, если примет особых не знаешь. Тут либо твердо дорогу понимать надобно, либо Хозяйке Медной горы приглянуться. Ходила молва, что бессмертней та самого Кощея Бессмертного. Никто в глаза ту Хозяйку не видывал, да уж больно затейливо дела медные в мирах творятся, оттого и верят в нее от мала до велика. Никак бандиты пришлые Хозяйке Горы Медной приглянуться не могли. Верно от неразумения своего путь на волю угадывать, свернули в сторону, да и очутились здесь.
Чтобы не гадать, решил князь атамана-изверга на допрос вызвать. Что мол, и как, и почем оказался тут. Запираться не стал бандит, почуял — лучше не злить людей пуще прежнего, а сознаться насколько возможно будет не во вред себе. А уж после, как-нибудь выкрутиться. А то и сбежать.
Рассказал с охотою, что рудник хотел к рукам прибрать. Сам то рудник медный — дрянь. Тощий, выручка небольшая, да только нашелся человечишко, нужное слово шепнул, дескать проходит под ним жила золотая могучая, и карту старинную показал. Ветхая, на коже руны виднеются, невозможно в такую жуть не поверить!
Поверили братаны, послали Протезиста на поиски, если случится заковыка, правды у людей на местах добывать. Крутились в шхерах он со товарищи и вправду три часа, свернули где-то и вышли уж здесь. А больше и знать ничего не знает, и ведать не ведает.
Ухмыльнулся князь. Эвон, развели братву невежественную. Местность геологи хорошо изучили, признаков золота и близко не было.
Стало быть, если жена с сыном и наведаются, то не исключено что путями разными. Жена — через устье печное, сын, как выживальщик-беспредельщик- сквозь межмирья разлом. Оттого и надобно к обоим вариантам готовиться. Посему остается он здесь — организацией заниматься, а Василий, тот пущай Кощея воевать идет.