Николай I Освободитель. Книга 2

Глава 6

Очевидно, что понаблюдать за битвой с высоты девятиэтажки — воздушный шар, привязанный парой растянутых в стороны веревок к земле, болтался примерно на этой высоте — мне не удалось. Было бы глупо сажать туда человека, который банально не поймет, что происходит на поле боя и не сможет вовремя передавать командованию верную информацию.

Пришлось мне отираться с ракетчиками, которые заранее установили свои адские снаряды, все промеряли и даже пустили одну «пристрелочную» болванку. Ракеты мы установили на левом фланге, так чтобы можно было контролировать заодно и центр, а для прикрытия реактивной артиллерии выбил себе батальон измайловцев. Вот этот местный прикол — оставлять артиллерию без пехотного прикрытия мне был абсолютно не ясен, и рисковать ракетами я не собирался.

А вот Воронцова с его постоянным приглядом, рядом не было. Семен Романович простыл по сырой холодной погоде и слег с температурой. Теперь уже мне пришлось ему приказывать не выделываться и не вылазить из-под одеяла до полного выздоровления. В отсутствии антибиотиков воспаление легких тут было смертельным заболеванием, а терять по глупости воспитателя, наставника и просто, не побоюсь этого слова, друга мне не хотелось совершенно.

Понятное дело, что информация из прошлой жизни теперь, учитывая все изменения, была на слишком актуальной, да и помнил я не так что бы очень много, однако то, что всю тяжесть атак французов приняли на себя «Багратионовы флеши» и «батарея Раевского», а правый фланг так и простоял весь бой без дела, я помнил хорошо. С другой стороны, Бородинское поле в этот раз было больше похоже на кусок западного фронта первой мировой, разве что без колючей проволоки, которой пока еще просто не существовало в природе, поэтому и тактика Бонапарта вполне могла измениться. Но опять же, не имея дополнительной информации, приходилось опираться на имеющуюся.

— «Нда…» — не первый раз за эти дни я возвращался к идее колючей проволоки, — «а вот если бы по низу эскарпа пустить несколько рядов колючки, так чтобы ни о чем не подозревающие французские войска сходу вляпывались бы в нее, не имея возможности ни свернуть ни отступить, какая была бы сладкая цель для русской картечи…»

Вот только слишком уж дорога была в этом времени еще проволока, а учитывая, что парой метров тут не обойдешься, так и вовсе…

Французская армия подошла к месту будущего сражения вечером 24 сентября и принялась сразу растягиваться по фронту, даже не скрывая своих намерений атаковать. Понятное дело, что ночью — а дни к концу сентября были уже покороче, темнело уже в шесть часов — никто начинать «веселье» не собирался, а, значит, все откладывалось до утра.

И вот теперь, утром 25 сентября, едва-едва рассвело, французские войска пришли в движение, нацеливаясь, как и прошлый раз на центр нашей позиции. Видимо пара дополнительных редутов — вряд ли с расстояния в две версты можно было рассмотреть траншеи с пехотой между ними, тем более что мы старались по максимуму маскировать все кусками дерна — Наполеона нимало не смутила учитывая, что за последние месяцы он уже не раз и не два достаточно успешно штурмовал усиленную инженерными сооружениями русскую оборону.

На закопанных в пашни по башни КВ

Высыхали тяжелые капли дождя…

Я провел пальцем по установленной на станке ракете. За пальцем образовалась мокрая дорожка из выпавшей на ее поверхность росы. Будем надеяться, что рабочие при сборке хорошенько все залили лаком, иначе, учитывая гигроскопичность пироксилина, могло получиться не слишком хорошо.

Предстоящее сражение навевало нервозность и тягу зацепиться за что-то эмоционально. Заякориться. Поэзия в таком случае была далеко не самым худшим вариантом. Многие перед боем без устали хохмили или наоборот впадали в мрачную молчаливость: стресс он такой, на всех действует по-разному. Мы, конечно, не коммунисты, но тоже вполне можем дать «вперед».

— 7.47, - глянул я на часы, когда утреннюю тишину разорвал первый гулкий выстрел пушки. На этот раз для разнообразия первым врагов «приветствовали» обороняющиеся. Стоящие рядом артиллеристы с удивлением бросили на меня быстрые взгляды. — Для истории. Для потомков.

Первые попытки французов атаковать два центральных редута были отбиты относительно легко. Всего как уже говорилось мы соорудили пять редутов и отдельно укрепленную позицию для артиллерии на вершине кургана. Левый примыкал к лесу, потом с равными примерно промежутками шли два редута, батарея и еще два редута прикрывали наш правый фланг на случай изменения рисунка боя и попытки атаковать ту сторону. Причем большая часть чеснока, мин, ловушек и прочих радостей мы расставили именно напротив второго и третьего укреплений, составлявших такой себе центр позиции, вот почему первая атака захлебнулась, не дойдя даже до нашего переднего края.

Учтя первую неудачу Наполеон взял паузу и через полчаса атаковал укрепления курганной батареи, где было расположена чуть ли не пятая часть всей русской артиллерии. Позиция была слишком хорошей, чтобы Бонапарт мог позволить нам с возвышенности расстреливать надвигающиеся справа и слева войска. Как и в прошлый раз эту часть фронта защищал корпус Раевского. Николай Николаевич по достоинству оценил проведенные моими ополченцами земляные работы — курган превратился с настоящую земляную крепость в два человеческих роста высотой, на плоской вершине которой нашлось место как орудиям, так и стрелкам.

Яростная атака 4-ого корпуса Богарне, так же по первой не приносила французам никаких дивидендов. Ураганный картечный огонь десятков орудий проделывал в рядах наступающих плотными колоннами итальянцев целые просеки, выбивая людей сотнями. Это сражение было, как ни крути, не первым, которое мне довелось увидеть, однако я так и не смог понять, как эти люди идут в полный рост на стреляющие по ним в упор пушки. Перешагивают через павших товарищей и только смыкая теснее ряды, продолжают движение вперед. Что это? Бесстрашие, фатализм или вера в своих командиров?

Я стоял на сколоченной специально для меня небольшой трехметровой наблюдательной вышке, осматривал поле боя в подзорную трубу — отвратительного качества оптика, хоть самому начинай заниматься экспериментами в этом направлении — и вновь и вновь ловил себя на мысли, что сам бы так не смог. Воистину люди-богатыри. Через двести лет таких уже не будет.

Спустя пару часов от начала сражения французам наконец удалось достигнуть первого локального успеха: солдаты Нея сумели ворваться на редут № 2, если считать справа налево, однако достаточно быстро были оттуда выбиты атакой Павловского гренадерского полка переброшенного Тучковым 1-ым с левого фланга, где ситуация была более спокойной.

Дальше же прорывы пошли буквально один за одним, второй и третий редут с 10 до 14 часов переходили из рук в руки несколько раз, и состав войск, их обороняющих также успел буквально за несколько часов обновиться неоднократно.

При этом все время мы — ракетчики — так и оставались не дел. Приказа на использование такого козыря нам командование не давало, и пришлось все это время оставаться простым наблюдателем.

К 15 часам, насколько я понимал, разглядывая поле боя, ситуация сложилась крайне тяжелая: второй и третий редут уже были плотно захвачены французами, — как раз перед нами разворачивался в боевые порядки подошедший с правого фланга корпус Остермана-Толстого, который их должен был контратаковать, — а на курганной батарее уже во всю шла рукопашная. Приказа же на использование ракет все так же не было.

Потом, как я понял, в рейд на правом фланге ушла наша конница, потому что давление французов как-то резко ослабло, и контрудар Остермана-Толстого неожиданно достиг цели, выбив французов с захваченных редутов. К этому времени земляные укрепления, на которые мы потратили столько времени, выглядели уже откровенно паршиво. И дело даже не в трупах — наших и французских — наваленных вокруг редутов несколькими слоями. Вся артиллерия, которая находилась в укреплениях была частью уничтожена огнем противника, частью приведена в негодность уже при захвате редутов французами. Большие корзины-габионы, набитые землей и камнями и выполняющие роль брустверов, были также разбиты и сброшены вниз. Как по мне, смысла особого держаться за эти позиции к этому времени уже не было, и можно было начинать думать об отступлении на запасные. Однако командование, как видно, считало иначе, потому что едва солдаты 4-го корпуса заняли второй и третий редут, сразу принялись укрепляться и подтягивать туда свежую артиллерию, потихоньку перебрасываемую с правого фланга.

Передышка, впрочем, получилась недолгой. Уже в полпятого на центр обрушились части польского корпуса Понятовского, и схватка закипела с новой силой. Свежие поляки достаточно быстро ворвались на вершину редутов и начали теснить Полоцкий и Елейские полки справа и Рыльский и Екатеринбургский — слева. Хуже того, в разрыв между третьим редутом и курганной батареей, выбив пехоту из траншей вошел полк поляков — или французов, в пороховом дыму разобрать подробности было просто нереально — и начал отрезать нашим войскам путь к отступлению.

Впрочем, русское командование все этой отлично видело, и в нашу сторону с все также простаивающего без дела правого фланга уже выдвинулись какие-то части. Разглядеть, что это были за полки у меня, не получилось.

И вот тут, когда сражение достигло кульминации, войдя в решающую фазу, Наполеон бросил вперед гвардию. Видимо в этот раз он решил, что победа важнее чем лишние потери, и еще одного неопределенного боя, после которого русская армия отступит в полном порядке, он не выдержит… В общем, неизвестно, что было в этот момент в голове корсиканца, понятно только, что дивизия молодой гвардии отделившись от основных сил быстрым шагом, переходящим в бег, устремилась в сторону центра нашего построения. Очевидно, что это был именно тот камушек, который вполне способен вызвать лавинообразное обрушение всего нашего фронта.

Я буквально кубарем скатился с лестницы и бросился к офицерам ракетчикам.

— Давайте, заводите свою шарманку! Нужно этих гвардейцев попридержать, пока они нам не прорвали центр!

— Ваше высочество, но мы не получали приказ от командующего… — попытался было возразить мне подполковник, которого назначили управлять всей этой богадельней, однако я тут же оборвал его, не оставляя простора для сомнений.

— Я! Я тебе приказываю! Командующий про нас забыл, либо мы стреляем сейчас, либо через полчаса французские гвардейцы намотают твои кишки на свои штыки!

Видимо последний аргумент показался подполковнику достаточно серьезным, и он что-то прикинув у себя в планшете, начал передавать суетящимся вокруг него артиллеристам числовые установки наведения ракет.

Судя по тому, как быстро все было сделано — ракетчики справились буквально минут за пять — они уже давно были готовы открыть огонь по первой же команде.

— Ну как говориться, помолясь, — перекрестился подпол, и махнул рукой давая команду на поджиг. Бойцы поднесли заранее подготовленные пальники — артиллерия все-таки не хухры-мухры, чтобы со спичками баловаться — к скрученным в жгуты огнепроводным шнурам и бросились от ракет подальше. Здоровенные дуры, начинённые порохом, у любого здравомыслящего человека вызывали резонное желание оказаться от них подальше.

Еще спустя несколько секунд первые ракеты начали с диким визгом уходить с направляющих в сторону приближающихся французов. Одна, вторая, третья, а потом буквально разом несколько сотен ракет, заглушая все звуки на поле боя, устремились вперед, прочерчивая на сером осеннем небе черные полосы реактивных выхлопов. Казалось, что на бородинском поле все замерло, бойцы, удивленные неожиданным, невиданным ранее зрелищем, застыли на месте, задрав голову и открыв рот. Такого никто в этом мире еще точно не видел.

Буквально десяток секунд, и посреди порядков наступающей французской гвардии начали вставать здоровенные взрывы, вырывающие из плотных колонн десятки людей, а еще спустя несколько секунд, когда долетела основная волна ракет, одномоментно целый кусок бородинского поля размером в два десятка гектаров полностью скрылся в огне, пыли и дыму от разрывов. И даже то, что часть — процентов десять примерно — ракет ушла в стороны из-за несовершенства технологического процесса и брака на производстве, наступающую французскую гвардию не спасло. Слишком уж массовым получился залп.

Когда дым немного рассеялся, а пыль улеглась, перед сторонним наблюдателем открылась картина совершеннейшего разгрома. Гвардейская дивизия просто прекратила свое существование, потеряв убитыми, раненными и контужеными чуть ли не сто процентов своего состава. Немногие счастливчики, сумевшие пережить ракетный налет без тяжких последствий для здоровья — физического, во всяком случае, насчет психического тут я бы не был столь уверен — бросив оружие с криками убегали в тыл, и я был убежден, что даже вышедшие сейчас дьявольские легионы не смогли бы их остановить.

Сказать, что такое мгновенное истребление чуть ли не пяти тысяч человек впечатлило всех на поле боя — не сказать ничего. Казалось, что сражение приостановилось на несколько десятков секунд, пока свидетели тотального уничтожения приходили в себя. Видимо немного переклинило и меня, ничем другим объяснить дальнейшие свои действия я впоследствии не мог.

— Вперед! — Я рванул к стоящим в пятидесяти метрах измайловцам, вытащив из ножен офицерскую шпагу, которую без особого проку таскал с собой все время нахождения в войсках. — Вперед! Самое время для атаки, выбьем поляков с редутов, пока они не пришли в себя.

Командующий батальоном измайловцев гвардейский майор от такого приказа на секунду впал в ступор, не зная, как ему поступить.

— Но ваше высочество, у нас же приказ защищать ракетные установки… — попытался возразить он, но был решительно прерван.

— Ракеты запущены, — я указал рукой на пустые деревянные станки, — эти куски дерева ничего не стоят, их нет смысла защищать! Обернитесь, других частей поблизости нет, нужно срочно помочь нашим, пока поляки их не окружили. Вперед! Это приказ.

Майор еще несколько секунд колебался, но потом, видимо, согласившись с моими доводами, скомандовал своим бойцам выдвигаться. По рядам измайловцев прокатилась волна удовлетворенного бурчания: гвардейцы считали, что охранять какие-то ракеты — дело ниже их достоинства. А вот грудь в грудь с поляками сойтись, да показать им силушку русскую — совсем другой коленкор.

— Шагом, вперед! — Зычно прокричал майор — его команду тут же подхватили ротные — и батальон двинулся по направлению к третьему редуту, до которого было около километра. Я торопливо вернул бесполезный шампур в ножны и достал из кобуры здоровенный двуствольный пистоль, который мне тремя днями ранее привез Севергин вместе с остальным вооружением. Под три килограмма весом, длиной добрых полметра, этой дурой можно было пользоваться как дубиной, вспоминая слова известного персонажа о том, что тяжесть — это хорошо, тяжесть — это надежно. Впрочем, в моей лапе двустволка, больше похожая на ружейный обрез, лежала как влитая. Перепроверил капсюли — не месте — и одним движением взвел два курка, приведя оружие в боевое положение.

Шагающий рядом майор, глянув на мой пистоль, только уважительно покачал головой.

— Тормози строй за сто пятьдесят шагов. Будем использовать наше преимущество в огневой мощи. Стреляем, перезаряжаемся, стреляем пока есть возможность, в штыковую не лезем, понятно?

Майор только кивнул. Чего уж там, если начал исполнять приказы подростка, хоть и брата государя, имеет смысл делать это до конца.

— Стой! — Когда до поляков, которые уже заметили подход нашего батальона, оставалось указанное расстояние, скомандовал офицер. — Готовсь! Огонь!

Четыре сотни ружей слитным — сразу видна выучка — залпом отправили в противника пачку свинцового града: сотни полторы поляков, убитых и раненных, повалились на землю.

— Перезаряжай! — Я давно заметил, что местные генералы практически полностью игнорируют возросшие огневые качества наших ружей, как и раньше при первой же возможности ударяя в штыки. И если в обороне это было не так заметно, то в наступлении постоянные переходы в штыковую мне казались настоящим анахронизмом. Инерция мышления, все-таки, — страшная штука.

Вот и поляки, видимо, ожидали сразу после залпа сближения и удара в штыки, и то, что мы просто стояли на месте и спокойно перезаряжались, стало для них настоящим сюрпризом: тут так делать было не принято. Это двадцатисекундное замешательство подарило нам еще один «бесплатный» залп. На землю опало еще под сотню вражеских бойцов.

— Перезаяжай! — Вновь скомандовал майор, а поляки, которых одновременно с нами с другой стороны поджимали воодушевленные истреблением гвардии полочане, наконец сообразили, что приближаться к ним никто, собственно, и не собирается и по команде рванули к нам сами.

— Готовсь! Огонь! — Еще несколько десятков солдат выпадает из приближающегося строя, измайловцы тем временем, отработанными движениями готовят свои ружья к новому залпу. — Перезаряжай!

Сколько времени нужно чтобы преодолеть сто пятьдесят метров? Помнится в школе, на физкультуре мы бегали стометровку примерно за четырнадцать секунд, соответственно сто пятьдесят вышло бы около двадцати. Чуть больше. Сюда надо добавить не слишком подходящую для спринтерских забегов площадку, тяжелую обувь, ружье и добрых пятнадцать килограмм различного снаряжения сверху и то, что к этому моменту поляки уже преодолели по полю боя несколько километров и успели почувствовать в бою. Ну и всю тяжелую трехмесячную кампанию забывать тоже не стоит. Секунд сорок, в общем, — как раз достаточно, чтобы измайловцы успели перезарядиться и дать еще один последний залп практически в упор.

В итоге от потрепанного полка поляков, до строя моих гвардейцев добежало всего сотни полторы солдат, которые несмотря на очевидную бессмысленность и безнадежность этой атаки, бросились в штыки, пытаясь забрать на тот свет как можно больше врагов.

Бабах! — Я разрядил правый ствол в набегающего в мою сторону бойца в сине-белой, похожей на французскую, форме. Шансов добраться до меня у него все равно не было: великокняжеское тело с двух сторон, аккуратно взяв в коробочку и обнажив шпаги, прикрывали бойцы конвоя, и, тем не менее, я решил поучаствовать сражении лично.

Спустя десять минут центральный редут был вновь очищен от противника, что, впрочем, глобально ничего изменить уже не могло. Курганную батарею мы потеряли окончательно, второй и четвертый редут так и остались в руках противника, и наш частный успех никак на общее положение вещей повлиять не мог. С другой стороны, солдаты Полоцкого пехотного полка, которых наша отчаянная атака спасла от неминуемого истребления, вероятно по этому поводу имели свое особое мнение, отличное от общего.

— Отходим! Отходим на вторую линию, — к нам на взмыленной лошади подлетел вестовой от командующего и, передав приказ, без промедления рванул дальше.

Я оглянулся. Действительно, воспользовавшись небольшой паузой и ошеломлением врага от неожиданных тяжелых потерь, Кутузов решил отвести войска, посчитав что эта линия обороны себя исчерпала. Все бы ничего, вот только вторая линия была далеко не так хорошо обустроена, как первая, представляя из себя просто несколько флешей в полтора человеческих роста и кое-где траншеи между ними. По сравнению с первой линией обороны — почти ничего.

— Командуйте отход, майор, — совершенно бесцветным голосом — меня накрыл адреналиновой откат — кивнул я офицеру-измайловцу. — На сегодня, видимо, бой окончен.