Николай I Освободитель. Книга 2

Глава 23

По возвращении в начале лета в Питер в первую очередь я занялся проработкой вопроса постройки речных пароходов, костеря себя на чем свет стоит, за то, что, упершись в идею железной дороги, совсем выпустил из внимания водный транспорт. А меж тем, именно по воде — спасибо природе за достаточно широкую сеть судоходных рек в европейской части империи — перевозилась как бы не большая часть грузов в России. Там, где это было возможно естественно.

Оказалось, что несколько лет назад Александр зачем-то отдал монопольно право строительства и эксплуатации пароходов на Неве некому англичанину Фултону, который при этом никаких подвижек в деле постройки нового типа судов до сих пол не сделал. Одновременно с этим некий Карл Николаевич Берд — успешный заводчик и торговец шотландского происхождения, принятый в одиннадцатом году в русское подданство — явочным порядком стоил свой пароход, рассчитывая произвести впечатление на столичный высший свет и заполучить монополию в вои руки.

По быстро собранным оставшимися после организации государственной спецслужбы — привлекать в личных целях государевых людей я считал не совсем корректным, хоть в прямую мне этого никто и не запрещал — у меня под рукой расторопными малыми сведениям, Берд как раз сейчас заканчивал строительство своего первого парохода, испытания которого планировались на осень.

— Очень интересно, — пробормотал я, откинувшись на спинку кресла и уставившись в потолок. — Вот только, что мне с тобой теперь делать?

С одной стороны, заводчик, строящий только первое судно, да еще и на привезенной английской машине Уатта — четыре лошадиных силы, и ни в чем себе не отказывай — конкурентом виделся весьма и весьма хилым. С другой стороны, у Фултона была на руках формальная монополия, и с этим тоже стоило считаться. Нет, отобрать ее себе можно было в любой момент, чисто по беспределу, пользуясь своим положением, вот только это не наш выход. Нет смысла давить инициативных и оборотистых людей на русской земле — их, к сожалению, и так не много — лучше попытаться договориться.

15 июня я отправился на Матисов остров, где располагались основные производственные мощности заинтересовавшего меня человека. «Завод», мягко говоря, не впечатлял. Несколько, по сути, сараев, в которых копошилось полсотни человек… С такими стартовыми условиями этот энтузиаст речного парового транспорта будет строить свою корабельную империю не один десяток лет. Прям скажем, меня это не очень устраивало, мне уже лет через пять нужны будут десятки пароходов способных оживить товарооборот вдоль главных русских рек.

— Добрый день, господа — я обратился к выглядящим поприличнее — видимо какие-то бригадиры или прорабы, бог знает как тут называются мелкие начальники — мужчинам, смолящим самокрутки чуть в стороне и активно что-то при этом обсуждающим. — Подскажите как в контору пройти к Карлу Николаевичу. У меня с ним встреча назначена.

Отправив человека договариваться о переговорах, я представился просто: Николай Романов, благо и имя, и фамилия в империи не были такими уж уникальными — поэтому вряд ли промышленник мог догадаться что к нему пожалует сам великий князь. Зачем я это сделал? Все просто — мне нужно было, чтобы Берд понял свою выгоду от возможного сотрудничества и не считал, что на него банально надавили, используя высокое происхождение.

— Вдоль этой кирпичной стены и на право до упора, господин хороший, — мастеровой сопроводил соответствующим движением руки, разглядывая меня с нескрываемым интересом. — Там и будет контора.

— Благодарствую, — я кивнул и проследовал по указанному маршруту. Интерес представителя рабочего класса был понятен. Соблюдая инкогнито, надевать свой привычный мундир с орденами и всем прочим я не стал. Вместо этого на мне был костюм-двойка совершенно модернового для этих времен вида: своеобразное переложение моды двадцать первого века, с учетом нынешних реалий. Вероятно, человек из будущего страшно удивился бы застежке-молнии и металлическим кнопкам на строгом деловом костюме, а тут людям нравилось. Ну и я чувствовал себя в одежде будущего гораздо более комфортнее, чем во всех этих строгих мундирах, в которых все были похожи на оловянных солдатиков. Особенно летом, когда на улице жара, такой стиль в одежде причинял самые настоящие мучения.

— Добрый день, — в приемной сидела миловидная девушка, деловито что-то черкающая в здоровенной на вид книге. — Я к Карлу Николаевичу, мы договаривались о встрече.

— Романов? Николай Павлович? — Быстро глянув в записи уточнила девушка.

— Именно так, — я откровенно подивился такому авангардизму. В эти времена увидеть девушку-секретаря или референта было весьма редким событием.

— Проходите, господин Берд ожидает вас.

Рабочий кабинет успешного промышленника выглядел достаточно скромно. Небольшой стол, несколько стульев, стеллажи с папками. Ширма в дальнем углу и край тахты, выглядывающий из-за нее, намекала, но то, что хозяин кабинета часто работает допоздна и видимо остается ночевать прямо здесь. Классическая история. Отработавший свое мастеровой идет вечером домой, а проклятый капиталист работает по шестнадцать часов в сутки, дома бывает раз в неделю. Впрочем, в эти времена все жестче, восьмичасовой рабочий день еще банально не придумали.

После короткого приветствия и обмена дежурными любезностями я перешел в сути вопроса.

— Подскажите пожалуйста, как скоро будут начаты испытания вашего парохода?

— Парохода? — Карл Берд, который в общем-то очень даже Чарльз, говорил с заметным английским акцентом несмотря на то, что прожил в России уже больше двадцати лет. — О! Стимбот! Какое интересное слово, пароход. А вы с какой целью интересуетесь?

— Видите ли, перед вами ваш возможный крупный клиент, поставщик и компаньон в одном лице. И я хочу сделать вам предложение, от которого вы не сможете отказаться.

— Неожиданно, — ошарашенный таким заходом, промышленник удивленно вздернул брови. — Объяснитесь.

— С чего начать? Поставщик потому-то у меня на механическом производстве за последние несколько лет собрали уже десяток относительно серийных паровых машин. Куда более приличных, во всяком случае мощных так точно, чем то творение господина Уатта, которое вы собираетесь использовать у себя на пароходе. Соответственно, я мог бы продавать вам эти самые паровики, к общей нашей выгоде.

— Неожиданно… — почесал затылок Берд, — не слышал, чтобы кто-то в наших краях занимается подобным производством.

— Не удивительно, — я пожал плечами, — пока все собранные у меня машины идут на внутреннее, так сказать, употребление. Впрочем, производство нарастает и вскоре могут появиться излишки, которые уйдут в свободную продажу.

— Понятно… — Задумчиво протянул Берд и посмотрел на меня немного по-новому. Заинтересованно, так сказать. — А что вы имели ввиду насчет покупателя или… Партнера?

— Видите ли в чем дело, Карл Николаевич, сфера моих интересов не ограничивается только столицей. Вскоре мне понадобятся суда способные перевозить достаточно объемные грузы по нашим основным водным артериям…

— Артериям?

— Да, по Волге, Каме. Возможно, по Днепру и Дону. Десятки пароходов и самоходных барж, огромное хозяйство. Все добро я либо куплю, если будет такая возможность, либо, если не будет, мне придется производить его своими силами. И представляете, когда я начал интересоваться этим вопросом, оказалось, что привилегия на монопольное право использования пароходов на Неве уже кому-то выдана. А вы при этом уже строите первое судно нового типа в надежде забрать монополию себе.

— И что?.. — Насторожено переспросил промышленник.

— То, что это создает для меня определенные неудобства. Я бы мог купить пароходы у вас, однако те темпы производства, которые показывает ваш завод меня совершенно не устраивают. Ну и конечно машина Уатта… Четыре лошадиные силы — это совершенно не смешно. Чтобы катать почтенную публику от Дворцовой пристани до Кронштадта и обратно — достаточно, но не более.

— Что вы конкретно предлагаете? — Дрогнув перед обрушившимся на него потоком слов спросил Берд.

— Совместное предприятие, — пожал плечами. — Сколько вы уже вложили в вашу Ласточку? Тысяч сорок?

— Шестьдесят, — поморщился промышленник.

— Ах, ну да, машина Уатта же, — я кивнул, — Пусть шетьдесят. Так вот вы вкладываете ваш пароход, завод и потенциальную привилегию. Я вношу эквивалентную сумму — точный размер мы еще определим — поставляю паровые машины, оформляю заказ на… Скажем десяток грузовых речных пароходов и при этом не лезу в оперативное управление предприятием.

— Хм… — задумался на несколько секунд Берд, — звучит не слишком привлекательно. А если я откажусь?

— Дело в том, что пароходы мне все равно будет нужны, Карл Николаевич. Мне придется заняться обустройством собственной выделки корпусов и всего остального, чего мне делать очень бы не хотелось. По правде говоря, просто нет времени. Ну и конечно ваш, извините меня заводик, конкуренцию просто не потянет. Через пять лет по рекам России начнут массово плавать мои пароходы и самоходные баржи, и боюсь, что конкуренцию со мной вы проиграете.

— Что же вынудило вас прийти ко мне, раз вы столь уверенны в своих силах, господин Романов?

— Как я уже говорил, в сутках всего лишь двадцать четыре часа, и большая часть из них уже занята. Сам я заниматься судостроением все равно не смогу, нужно искать для этого подходящего управляющего… Знающего, честного, увлеченного делом. Так зачем же тратить лишние усилия, если все эти качества я могу приобрести в вашем лице?

Берд, выслушав мои резоны молча кивнул и откинувшись на спинку стула внимательно осмотрел меня еще раз с ног до головы.

— Сколько вам лет, Николай Павлович? — Неожиданно спросил он.

— Это имеет значение?

— Вы молодо выглядите, — пожал плечами заводчик. — Лет двадцать, на вид, и при этом вы свободно распоряжаетесь, на словах во всяком случае, суммами с пятью, а подозреваю что и с шестью нулями. Высокий рост, костюм, скроенный по последней дворцовой моде… Ну и конечно, имя Романов Николай Павлович. Или вас правильно называть ваше высочество?

— Императорское, вообще-то, — я усмехнулся, — однако при общении в неформальной обстановке я предпочитаю обращение по имени-отчеству.

— Воистину… Предложение, от которого я не могу отказаться.

— Ну почем же, — я поднял руки перед собой в защитном жесте. — Я действительно не собираюсь использовать, так сказать, административный ресурс, для давления на вас. И монополию отбирать тоже не планирую — стройте свой кораблик. Вот только таким образом вы потеряете шанс подняться на новый уровень. И скорее всего навсегда.

— Стать младшим партнером?

— Быть единственным владельцем одного речного суденышка или младшим партнером и управляющим пароходства в десятки бортов… Впрочем, выбор ваш, — я встал, протянул руку, показывая что собираюсь уходить. — У вас есть время на подумать. Скажем, месяц, до 15 июля. Если я не получу от вас ответа, буду считать, что ответ отрицательный. Всего доброго.

В Европе меж тем продолжалась война, локализовавшись, правда исключительно на Пиренейском полуострове. Развязав себе руки на прочих направлениях, Наполеон весной пятнадцатого года собрал на юге Франции мощную двухсоттысячную группировку и вновь перешел горный хребет. Впрочем, на этот раз пытаться захватить полуостров как можно быстрее он не стал, видимо опыт войны с Россией, да и с той же Испанией все же что-то сдвинул в голове корсиканца. Вместо стремительного продвижения вперед, имеющего целью уничтожение вражеской армии и захват ключевых точек, французы принялись обустраиваться в ближайших к границе регионах всерьез и надолго, вводя свои администрации и перекраивая законодательство.

Самое смешное, что, вероятно, Наполеон бы и вообще плюнул на эту бедную южную страну, война в которой являлась постоянной незаживающей язвой на теле империи, однако после ряда последних поражений, сделать он этого просто не мог. Все же Бонапарт не был природным государем, а значит для удержания себя на вершине власти нуждался в постоянном подтверждении своего права греть задницу в императорском троне. И, конечно же, возможный отказ от присоединенной уже формально к Империи Каталонии, выглядел бы в этом разрезе откровенной слабостью.

21 июня чуть севернее города Вальядолид состоялось генеральное сражение, в котором сто тысяч французских солдат, постепенно продвигающихся на юг, встретило объединенное англо-испано-португальское войско численностью в сто семнадцать тысяч штыков и сабель. Занимая крепкую оборонительную позицию по реке с неблагозвучным для русского слуха названием «Писуэрга», Велингтон — а общее командование осуществлял именно он — сумел в двухдневном сражении остановить французов, нанеся им значительные потери. Потерявший двенадцать тысяч солдат Бонапарт в итоге отказался от дальнейшего продвижения на юг и на некоторое время ограничился оккупацией севера страны. Впрочем, и его противникам сражение это далось не легко, они потеряли даже больше французов — шестнадцать тысяч человек убитыми и раненными.

Несмотря на то, что никакого стратегического значения эта битва не имела, в итоге стороны разошлись ровно с тем же, что имели до того, на Британских островах сражение под Вента-де- Баньеос было объявлено значительной победой. С другой стороны, англичан можно было понять: до этого все попытки их генералов одолеть самого Наполеона в прямом сражении всегда заканчивались плачевно, ну а тут победа. Какая-никакая, пусть формальная — поле битвы-то осталось за союзниками — но все равно приятно.

Как потом оказались именно эту битву Ротшильды выбрали для того, чтобы провернуть свою маленькую аферу с ценными бумагами, и изменение истории в итоге особой разницы, — во всяком случае, насколько я мог судить из достаточно куцых воспоминаний о несостоявшемся прошлом — на происходящие на фондовом рынке не сделало.

Паника на Лондонской бирже началась с среду 28 июня, когда Натан Ротшильд заявился туда бледный, растерянный, отвечал на вопросы невпопад и начал лихорадочно продавать свои облигации государственного займа. Буквально за час паника подобно лесному пожару охватила биржу, биржевые игроки пытались прогнозировать дальнейшие действия корсиканца после победы на Пиренеях, в которой никто уже не сомневался, а неявные слухи о том, что во Франции приняли большую программу строительства флота, витающие до того в воздухе и не имеющие четких контуров, мгновенно превратились из тревожных в ужасающие. Вероятно, объяви в этот момент кто-то, что гвардейские полки под революционным триколором уже высадились в Дувре, большая часть дельцов бы поверила в такой бред, и никто бы даже не задумался, как такое вообще возможно.

Одновременно с началом паники на сцене появились подставные игроки, принявшиеся скупать английские облигации за копейки. Буквально по цене бумаги, на которой они были напечатаны. Ну и, конечно, мы — вернее люди Воронцова — заранее предупреждённые и проинструктированные тут же бросились им в этом благородном деле помогать.

Паника на бирже продлилась два дня. Именно на столько Натан Ротшильд успел опередить в передаче свежей информации все прочие каналы ее доставки. Когда в пятницу 30 июля стало известно о «победе» Веллингтона и об отступлении французской армии обратно на север Пиренеев, ценные бумаги мгновенно вновь взлетели в цене, не только отбив всю предыдущую просадку, но даже добавив в стоимости пять-семь процентов.

Сложно сказать, какая в итоге сумма в фунтах-стерлингов сменила своего хозяина по итогу небольшой аферы Ротшильдов. Команда Воронцова обладая весьма ограниченным бюджетом, но вооруженная знаниями о будущем, суммарно смогла откусить от общего пирога шестнадцать миллионов фунтов, из которых лично моих было девять с половиной. Остальные забрал себе Семен Романович и, как я подозреваю, группа неназванных товарищей, ссудившая ему деньги для прокрутки их на фондовой бирже.

Всего же по разным оценкам паника, связанная с фантомным поражением Веллингтона в Испании, нанесла убытков — ну или принесла прибыли, это уж зависит от того, по какую сторону забора вы находитесь — более чем на пятьдесят миллионов фунтов: примерно триста миллионов рублей, в пересчете на русскую валюту. Вот так, готовишься годами, воюешь, сжигаешь свои города, кладешь в землю сотни тысяч человек, а выхлоп в итоге такой же как от «маленькой» биржевой аферы. Впрочем, тут мне грех жаловаться: девять с половиной миллионов фунтов — или пятьдесят семь миллионов рублей — мгновенно увеличили мой суммарный капитал как бы не впятеро. Треть годового бюджета Российской империи, неплохо как для девятнадцатилетнего парня. Оставалось только как-то вывезти эти деньги с острова — пусть даже в виде ценных бумаг, они в принципе не теряли ликвидность и в дали от государства-эмитента — ну и употребить их на полезное дело внутри России.