Николай I Освободитель. Книга 2

Глава 2

В общем, добиться от брата разрешения отправиться на передовую с егерями у меня, конечно же, не получилось. Ну не очень-то и хотелось, объективно, от меня в лесу пользы не так много, тем более основные свои задумки и концепции я офицерам полка рассказал заранее? и мы даже успели несколько учений провести весной 12 года до начала боевых действия, так что глядишь справится Авдеев и без меня.

А вот отираться при командовании армии мне в итоге позволили. Даже тогда, когда сам Александр в двадцатых числах июня, после того как уже всем стало очевидно негативное влияния императора на текущие процессы в штабе первой западной армии, отправился в столицу осуществлять, так сказать, общее руководство страной.

Боевые действия в этой истории развивались несколько иным образом, чем в той, что я знал из учебников. На главном направлении преимущество Наполеона было не столь подавляющим, что несколько развязало руки русским генералам, которые более охотно ввязывались в арьергардные сражения и по возможности огрызались, не позволяя французам совсем уж чувствовать себя на русской земле как дома. Плюс сказывался лишний кусок земли вокруг города Сувалки, который дал русской армии три лишних дня чтобы вовремя cреагировать на движение Великой армии.

После короткой стычки под Ковно, где пара пехотных полков неожиданным ударом «поприветствовала» противника на русской земле, несколько дней ничего не происходило. Бонапарту для того, чтобы переправиться через не такую уж широкую в общем-то реку, понадобилось целых четыре дня. Слишком уж велик был обоз, включающий в себя тысячи телег и целые стада крупного рогатого скота, взятого с собой в поход в качестве живых консервов.

Пока французы медлили, две армии — первая и вторая западные — двинулись на соединение в сторону Минска. Все попытки Бонапарта как-то затормозить нас, заставить принять большое сражение, разбить по-отдельности, по сути, ни к чему не привели, и в последних числах июня наши силы соединились в столице Белой Руси.

Тут возник вопрос о том, что делать дальше: принимать бой или отступать.

— Господа! — Слово как командующий первой армией взял Барклай. В этот раз, опять же по моему настоянию, — пришлось изрядно надавить на Александра, который с началом боевых действий стал проявлять свойственную ему нерешительность еще сильнее чем обычно — Михаила Богдановича таки официально назначили главнокомандующим над всеми войсками на западном направлении, и конфликт с Багратионом был погашен в зародыше. Хотя вряд ли грузинский князь был очень доволен подобным исходом. — Я собрал вас всех здесь чтобы выслушать ваши мысли насчет дальнейших действий объединенной армии. Следует ли давать интервенту генеральное сражение или, учитывая его превосходство в силах, стоит отступить дальше на восток? Буду очень благодарен за ваши развернутые мысли на этот счет.

30 июня в Минске состоялся первый из серии ставших впоследствии известными благодаря мемуарам Ермолова, моим запискам и последующих описаний в художественной литературе военных советов. В большой зале, местной ратуши собрался весь цвет российского генералитета этих лет. Кроме уже названных Барклая-де-Толли и Багратиона присутствовали чуть ли не три десятка генералов: Багговут, Тучков, Остерман-Толстой, Каменский, Дохтуров, Уваров и многие другие включая Константина, который был командиром 7-ого армейского корпуса. Ну и я тоже был приглашен, хоть и скорее неофициально, так как ни званий, ни должности в свои не полные шестнадцать не имел.

Длинный стол, поставленный буквой «Т», был застелен белоснежной скатертью намекая на возможное продолжение совета в более «неформальной» атмосфере, тем более что по количеству всяких украшенных золотом и каменьями блестяшек, висевших на каждом из присутствующих, военный совет мог бы посоревноваться с любым балом в Зимнем дворце.

— Нужно дать бой, — первым высказался Багратион. — Постоянные отступления плохо влияют на моральный дух армии, да и не дело это отдавать один за другим врагу русские города.

— Поддерживаю! — Константин рванул ворот — в помещении стояла духота и все быстро начали быть похожими на перезревшие на солнце помидоры — и вскочил на ноги. Он, как всегда, предпочитал больше говорить, чем думать, да еще и к главнокомандующему армией относился с определенным подозрением, являясь неформальным главой «русской партии» в вооруженных силах. — Нам не для того государь и отечество дало в руки оружие, чтобы мы отдавали нашу землю врагу без боя.

— Давать решительный отпор тогда, когда у Бонапарта под рукой армия на сто тысяч штыков больше нашей? — Удивленно переспросил Раевский. Николай Николаевич мне вообще очень нравился своей основательностью и здравой осторожностью, которую только совсем недалекий человек мог бы назвать трусостью. — Послушайте, Минск — это не Россия его и сдать можно, а вот какие последствия для государства принесет поражение, буде такое произойдет, сложно даже представить.

Мнения в итоге разделились примерно пятьдесят на пятьдесят. К счастью решающий голос был за Барклаем, и я не сомневался в том, что выберет этот русский шотландец. Он вроде бы и в тот раз был за оставление Москвы, Минском же он пожертвует вообще без какого-либо душевного терзания.

— А вы что думаете Николай Павлович? — Неожиданно обратился Михаил Богданович ко мне сидящему в дальнем конце стола и делающему заметки в блокноте, так сказать, для потомков. Вопрос был задан, что называется, умыслом. Мы с военным министром много контактировали последние пару лет, как по поводу перевооружения армии, так и касательно планов на будущую кампанию, и он не мог не понимать, что я тоже выскажусь за отступление.

— Не думаю, что имею права голоса в данном случае, — я отложил карандаш и блокнот и встал дабы ответить главнокомандующему. Происхождение — происхождением, а субординация — субординацией.

— А вы попробуйте, а мы уж сами решим полезно для нас это будет или нет, — усмехнулся Барклай на мою попытку съехать. Вот уж чего мне только не хватало так это славы пораженца.

— Хорошо, — я кивнул, собираясь с мыслями и начал совсем не так, как от меня ожидал Михаил Богданович. — Бой дать нужно. Нужно, однако генеральное сражение при таком соотношении сил считаю изощренным способом самоубийства. А вот потрепать хорошенько французский авангард, так чтобы притормозить противника на несколько дней, после чего отойти за реку, уничтожив естественно все мосты — такой вариант развития событий видится мне достаточно здравым.

— Свислоч — не Дунай и даже не Неман, — не пытаясь даже скрыть раздражения от того, что ему приходится выслушивать шестнадцатилетнего парня, ничего в военном деле не понимающего, вставил Багратион. Реальный князь сильно отличался от того образа, покрытого сусальным золотом, который преподносят в школьной истории. В личном общении — что правда я не так уж много пересекался Петром Ивановичам — он оказался весьма резким, не сдерживающим своих суждений человеком. — Бонапарту не составит никакого труда форсировать реку в любом месте по желанию.

— Конечно, — я кивнул, соглашаясь с очевидной мыслью. — Но день-два, может три мы на этом выиграем, а потом отступим к Смоленску, где, я напоминаю, за последние несколько месяцев была изрядно усилена оборона города. С каждой верстой на восток русская армия становится сильнее, а французская слабее. Наполеону приходится оставлять везде гарнизоны, да и, как мне доносят, от дезертирства его армия страдает весьма и весьма. Далеко не все его «союзники» готовы идти за корсиканцем до конца. Кроме того, оставленные в тылу мой егерский полк и кавалерийские команды других офицеров будут с каждым днем все сильнее терзать их растянутые коммуникации.

— Это понятно, — подал голос Ермолов тоже выступавший за решительное сражение. Будущий губернатор Кавказа тоже отличался скверным характером и был по жизни резким как понос. — Что даст нам выигрыш этих самых двух трех дней? С каждым днем французы все сильнее разоряют страну, которую мы собравшиеся тут, господа, клялись защищать.

— Зима. Нужно дотянуть до зимы. Французы совершенно не готовы к холодам, они не обеспечены теплой одеждой, — «и зимними горюче-смазочными материалами. А, нет, это немного из другой эпохи», — мысленно схохмил я, а вслух продолжил мысль. — Едва на улице установится температура хотя бы в минус десять градусов, Наполеона можно будет брать голыми руками. Так что глобально, стратегически, если хотите, — наша задача не потерпеть поражения до ноября, а там природа сделает всю работу за нас.

— Извините, ваше высочество, — ехидно усмехнулся Багратион, нимало не впечатленный моими рассуждениями. — А государь знает про ваши планы?

— А как вы думаете, Петр Иванович, что я, по-вашему, делаю здесь?

Вопрос был провокационный. Можно было бы сказать, что я приглядываю за войсками от имени императорской семьи, но тут был Константин, который в военном деле смыслил всяко больше меня. Если я в меру своих сил следую некому плану Александра, то опять же почему Константин выступает за то, чтобы дать сражение. Видимо, Багратион тоже не сумев сложить два плюс два так чтобы получился удобоваримый результат, тему развивать не стал.

Мое «половинчатое решение» вызвало новый виток дебатов, которые продолжались еще добрых полтора часа и в итоге неожиданно устроило обе желающие ровно противоположного стороны. Уже этим же вечером войска, собранные вокруг города, получили приказ окапываться и строить мосты через Свислоч, чтобы при плохом развитии событий иметь возможность вовремя отступить на другой берег.

При этом было очевидно, что все двести к гаком тысяч человек Минск вместить в себя не сможет, да и угроза обходного маневра, способного отрезать армию от дороги на восток постоянно висела над головой Барклая подобно дамокловому мечу, поэтому больше половины армии заранее были отведены на восточный берег реки, защищать же непосредственно город осталось только сотня с небольшим тысяч штыков и конечно вся артиллерия. Часть ее правда тоже расположили на левом берегу для прикрытия переправ, что впоследствии аналогично сыграло определенную роль.

2 июля к городу подошел со стороны Вильно корпус Даву и сходу, нахрапом, попытался захватить губернскую столицу. За два дня мы как могли подготовили ее к обороне, в том числе и эвакуировав на восток большую часть мирного населения. Собственно процентов сорок жителей уехали еще до этого, частным, так сказать порядком, не желая знакомиться со всеми ужасами войны лично. Остальных, кого смогли, мы вывезли в сторону Смоленска с привлечением обозников.

Попытка штурма Минска малыми силами ожидаемо провалилась, оставив перед позициями наших войск несколько сотен тел, Даву откатился назад и стал ждать подхода подкреплений. Мы тоже не форсировали события, поскольку время играло на нас и каждый выигранный час и день только приближали русскую армию к победе.

Пока армейцы занимались непосредственно военными делами, на меня сбросили работу по профилю. Мне выделили конную команду и отправили организовывать эвакуацию жителей вдоль дороги на Смоленск, по которой предстояло отступать армии. Работа была, откровенно говоря, собачьей. Несколько раз в день объяснять людям, что все их хозяйство в ближайшее время будет уничтожено, и им самим следует уходить на юг или восток, бросив землю, на которой похоронены их предки — дело для нервной системы не слишком полезное. Впрочем, местные на удивление чаще всего воспринимали ситуацию если не как должное, то с каким-то недоступным человеку из двадцать первого века флегматизмом. Мол придет француз — уйдем в леса, уйдет француз, вернемся, отстроимся и будем жить дальше. Даже перед лицом вражеской армии переселяться на юг и восток страны соглашался очень небольшой процент крестьян.

4 июня подтянув растянувшиеся за время марша «хвосты» Даву предпринял вторую попытку штурма. Днем раньше со стороны Гродно подошел авангард седьмого корпуса генерала Вандама и теперь у французов в районе города собралась уже стотысячная группировка, при этом войска их продолжали подходить.

Что сказать? Вживую масштабные сражения выглядят гораздо более эпично, чем в любой голливудской экранизации. Французы вместе с саксонцами начали обстреливать наши позиции с самого утра, едва только рассеялась предрассветная дымка и стали видны позиции наших войск.

Русская артиллерия, впрочем, тоже не заставила себя ждать и открыла огонь в ответ. По пушкам у обеих сторон на начальном этапе битвы был примерный паритет, ведь опасаясь того, что его могут отрезать от переправ Барклай заранее отвел большую часть артиллерии на восточный берег для прикрытия мостов, и в начале боя она помочь пехоте была не способна.

Признаться, вот так сходу разобраться с тем, что происходило перед нами было достаточно сложно, тем более что, находясь на позициях артиллерии за рекой видеть всю картину боя я не мог. Кто-то куда-то стрелял, носились туда-сюда курьеры и посыльные, перемещались полки… Как местные полководцы понимали, что происходит на поле боя, учитывая безветренную погоду и достаточно густую пороховую дымку, висящую в воздухе — не понятно. А если к этому прибавить совершенно отвратное качество подзорных труб, чтобы разглядеть что-то с помощью которых нужно было иметь собственное отличное зрение и немалый опыт, то вообще.

— Да уж… — растеряно пробормотал я, спустя пару часов сражения, — это вам не фишки на карте двигать…

Сидящий рядом на зарядном ящике Воронцов — куда я без Семена Романовича, кто бы меня одного отпустил — только хмыкнул, услышав мой комментарий. Воспитатель военным делом не увлекался совершенно и будучи поглощенным поеданием нехитрого «походного» обеда — хлеб, сыр, какая-то зелень — в сторону сражения даже не пытался смотреть.

Ближе к двум часам дня французы сумели подойти достаточно близко, чтобы до них доставала артиллерия и на этом берегу, после чего Воронцов в ультимативном порядке приказал мне покинуть поле боя. Пришлось подчиниться.

В целом сражение под Минском прошло примерно так как мы и задумывали. В течение двухдневного боя, мы, не пытаясь удерживать позиции до последнего, сдали город и отступили на восток по Смоленской дороге, потеряв около пяти тысяч человек убитыми и еще сколько-то раненными. При этом потери французов были совершенно точно больше, начало сказываться наше преимущество в качестве ружей и новая форма пуль, которые позволяли стрелять чуть дальше и чуть быстрее. Очевидно, что очень скоро все европейские страны, увидев преимущества нового оружия, внедрят его и себе, но я надеялся, что до окончания кампании этого года, нам технологического отрыва хватит. А там, глядишь, будет уже не так принципиально. Ну и мы что-нибудь еще придумаем.

Собственно, мои умельцы уже почти два года неспешно разрабатывали что-то типа винтовки Дрейзе с бумажным унитарным патроном калибром в пять линий. Меньше наша промышленность стабильно, с адекватным количеством брака, выдавать пока не могла. Процесс шел медленно, то и дело упираясь в низкое качество материалов и неразвитый станочный парк, но прогресс был виден и я надеялся что в следующей войне, пехотное вооружение русской армии уже перейдет на совершено иной качественно более высокий уровень.

Еще одним результатом боя стал большой пожар с котором сгорела большая часть деревянных построек города. Зарево, пожирающего все и вся огня было видно на западе всю следующую ночь, и как бы это не было печально, такой результат полностью укладывался в рамки избранного нами плана, а значит для победы придется сжечь еще не один свой город, как бы горько от этого не было.